Мой самый лучший друг даже не знает, что я жив Он и не подозревает, как мне трудно без него жить Мы с ним почти не видимся, не знаем что и как Порой мне даже кажется, что он мой самый худший враг Самый лучший друг — Вокруг фонарного столба
Бар. Сюда приходят либо молодые, чтобы потусоваться, расслабиться и отдохнуть, либо раненые, чтобы залить свою боль алкоголем. Олег хорошо помнит, когда он из первой категории перешёл во вторую. Точнее сказать стал её частью. Нет, он не утратил способность веселиться, общаться и радоваться жизни, но кое-что всё же исчезло. Ошибка. Кое-кто. Знакомый с тусовки. Коллега по работе. Хороший приятель. Лучший друг. Брат.Flashback
Ему позвонил Денис. — Да, алло? — Олег берёт телефон, подминая уголок книжной страницы и закрывая книгу. — Олег, тут... — далее слышится тяжёлый вздох. Голос Дениса дрожит. — Дёнь? Чё случилось? — Олег медленно поднимается с дивана, прислушивается к каждому звуку в трубке, и его невольно передёргивает, когда он слышит тихий всхлип. — Рома... Его нет. Он умер. Я сейчас на его хате, — голос дрожит, срывается. Всхлип стал громче. А Олег замер. Рука, держащая телефон, задрожала. Тишина комнаты стала ощущаться намного ярче. Никого нет. Чуваки ушли кто куда, но к вечеру вернуться. Но это не изменит тишину. Она теперь будет вечна. Потому что единственный, кто нарушал эту тишину своей громкой жизнью, был Рома. Олег знал, что он уйдёт. Он видел образ жизнь брата. Видел его в разном состоянии. Понимал, что рано или поздно конец наступит. Но Олег искренне надеялся, что он будет поздно. Хотя бы в тридцать пять, да хоть в тридцать два. Олег согласился бы на тридцать. Год. Ещё хотя бы один год побыть рядом. — А... он... что с ним? Причина смерти? — Олег шевелит языком еле-еле. Слова неуверенные, путаются, рвутся, застревают в горле. — Я не знаю. Там врачи... Я не нашёл ни бутылок, ни шприцов, ни колёс, ничего. Остановка сердца, наверное, не знаю, — Денис говорит быстро, поломано, но Олег понимает его. Они сейчас понимают друг друга как нельзя лучше. Олег прощается с Денисом, опускает руку и стоит. Эмоций нет. Пустота. Знал? Знал. Понимал? Понимал. Готовился? Готовился. Но почему сейчас больно так? Олег смотрит на стену, ни проходит и секунды, как он впечатывает в неё кулак. Больно. Но не так как внутри. Внутри сейчас ножом режут, поджигают, царапают, бьют. И ничего нельзя сделать. Не существует обезбаливающего. Не придумали ег для этой боли. И не придумают никогда. Невозможно это. Только перетерпеть. Привыкнуть. Продолжить жить. Олег кричит, съезжает по стене и закрывает лицо рукой. Слёзы бегут по лицу, капая на футболку. — Да ты ведь сам виноват в этом, сам довёл себя до этого. С хуёв так больно? Почему я реву по тебе, долбоёб? — шепчет Олег, а слёзы текут и текут. На улице лето, тепло. Лучи заглядывают в окно и играют друг с другом. А в комнате никого. В комнате лишь тихая истерика.End flashback
Олег трясёт головой, прогоняя воспоминания. Это было так давно. Это было шесть лет назад. 2017 год был одним сплошным весельем. Сколько было вечеринок, концертов, пьяных разговоров, той самой беззаботности, которую обычно упоминают, когда говорят о детстве. Вот только они не были детьми на тот момент. Но они были счастливы. Они были вместе. ЛСП было их отдельным, никому непонятным кроме их двоих, миром. Олег теперь в этом мире один. Только он и никого больше. А существует ли этот мир вообще? Он рушится. Стремительно, с грохотом и шумом. Скоро останутся лишь руины, на которые будут приходить и говорить: "Когда-то здесь был мир чудес и загадок, приключений и опасностей..." Был. И это самое страшное. — Не думал, что встречу того самого чувака в тёмных очках. Голос. Знакомый. До боли знакомый, окунающий ещё больше в прошлое. Олег поворачивает голову. Мирон Фёдоров Янович. В байке, с горбатым носом, белыми до слепоты зубами и короткими волосами. — Не думал, что встречу Мирона Яновича из нулевых, — Олег смотрит слегка пьяным взглядом. Ему не хочется разговаривать с Мироном. Ему не хочется обсуждать последние альбомы и треки. Ему не хочется говорить о Роме с ним. Но будто Мирон единственный, кто сможет понять. Янович не дурак, он знает, какая сегодня дата. Он знает Рому. Он знает, что Рома — глубокая рана и сильная боль Олега. — Всё пытаешься забыть и отпустить? — спрашивает Мирон так, будто это вопрос из разряда "что ел на завтрак?" Олег злится. Олег скалится. Олег плюётся ядом. — А ты, я смотрю, вышвырнул его из жизни, как надоедливую псину из дома, — Олег встаёт и уходит, оставив купюру на барной стойке рядом с пустым стаканом из-под виски. Олег думал, что Мирон не заведёт эту тему. А если и заведёт, то аккуратно об этом скажет. Но нет. Олег ошибся. Мирон такой же, как и всегда. Задевает других, ковыряя чужие шрамы, а задевают его — так плачется, как девчонка, обвиняя вокруг. Олег выходит из бара, прислоняется к стене, смотрит в тёмное небо. Ни одной звезды, всё в тучах. Он хотел уже пойти подальше от этого места, от этих воспоминаний, от Мирона. — Савченко! — голос кричит нервно, а Олег замирает. По фамилии его называли несколько человек. Учителя в школе и Рома. Рома называл Олега по фамилии, когда злился, когда отчаянно пытался донести, что он хочет видеть в музыке и чего быть не должно. Обычно фамилия сопровождалась ещё коротким "блять". Мирон об этом знает или нет? Или крикнул по фамилии просто, чтобы хоть как-то привлечь внимание? — Мы ссорились уже. Не разговаривали, я бы даже сказал, не пытались поговорить, злились. А встретились и поговорили помнишь когда? В день похорон. Олег помнитFlashback
День солнечный. Тёплый ветерок приятно холодит кожу. Начало августа. Олег стоит возле подъезда и курит. Все эти церемонии, похороны и сопли. Рома бы блевал от этого. Он презирал это всю свою жизнь. А теперь его же и пытают этим. Олегу в горло ничего не лезло со дня смерти. Таращится на труп своего брата, которого у него никогда не было, смотреть на эти слёзы и сопли — Олега передёргивает. Денис сказал, что там побудет, с родителями. Ромины родители — родители и Олега, но сначала Олегу нужно самому немного успокоиться. Скоро они поедут на кладбище. Подъезжает такси. Останавливается возле подъезда. Дверь открывается и в чёрной футболке с рисунком белых крыльев, джинсах и кроссовках от неизменного Reebok выходит Мирон. Олег видит лысую башку и горбатый нос, и он хочет послать всё к чертям. После всех этих разборок и трёпок, после того ебанного поста, посвящённому Роме, Мирон решил припереться на похороны. — Тебе приглашение не отправляли, — Олег выплёвывает фразу. Сплёвывает слюну и смотрит на Мирона выжидающим, напряжённым взглядом. — И тебе здравствуй, — Мирон спокоен с виду, но внутри так же напряжён. — Так это же не день рождения, чтобы приглашения отправлять. — Иди нахуй, пост написал — молодец. Я тебя уже отблагодарил за это. — Дай мне его увидеть. Олег смотрит. Зачем Мирон приехал? Чтобы что? Показать, какой он хороший, что про друга не забывает? Олег чувствует, что начинает закипать, но делает глубокую затяжку и выдыхает дым, что постепенно растворяется в воздухе. — Согласись, Рома был бы не против меня увидеть, — уверенно говорит Мирон. Олег усмехается. Мирон всегда думает, что ему, еврейскому мальчику, везде рады. — Ромы больше нет, — говорит Олег и смотрит отрешённо. — А даже если вся эта хуйня про души и жизнь после смерти правдива, то последнее, что он хотел бы видеть — это тебя. Ему насрать, поверь, я знаю. Олег уверен. Олег знает. Олег знал Рому лучше, чем многие. Может даже лучше всех. — Вот так значит, — произносит Мирон и в его голосе чувствуется раздражение. Мирон ещё раз смотрит на Олега, а затем уходит прочь. Олег же смотрит вслед несколько минут, затем бросает бычок на землю, проводит рукой по волосам и, зайдя в подъезд, растворяется в почтовых ящиках и сигаретном запахе.End flashback
Мирон и Олег стоят возле стены бара и молчат. Все эти воспоминания перемешались и превратились в одно большое и болезненное. Слишком много было дерьма, которое лучше забыть и жить дальше, но человеческий мозг работает абсолютно наоборот. Хранит всё самое противное, а потом совершенно не вовремя достаёт его. — Прости, — говорит Олег тихо, пытаясь не спугнуть это спокойствие и тишину. — За что? — За всё. За выходки, тёрки, обливание говном, за то, что не дал попрощаться, повёл себя как мудак. — Ты тоже. Тоже прости, — голос подводит. Сложно ему неправоту свою в чём-то признать, а переступить свою гордость и извиниться вовсе кажется невыполнимой задачей. — Я приехать хотел. Когда узнал о смерти Ромы, у самого дыханье спёрло. О тебе подумал, так вообще хуёво стало. Я с Ромой в тур ездил, был знаком, когда узнал, что умер, признаюсь, ревел, как маленькая девочка. А ты с ним намного больше общался, намного больше знаешь про него. У вас и туры были, и просто концерты, и просто ты с ним общался вне этого. Химия была у вас. Поэтому я не представляю, что ты чувствовал, когда он умер, — Мирон говорит, смотря себе под ноги и ковыряя носком ботинка асфальт. Он боится поднять голову и не увидеть Олега. Мирон надеется, что тот его слушает. Потому что если не сейчас, то больше никогда. Олег подаёт признаки жизни. Усмехается. — Понимаешь, я знал, что это случится. Что он рано умрёт. Я кучу раз видел, что он употреблял, и понимал, что ранняя смерть неизбежна. Но порой... я чувствую себя виноватым. — Из-за того, что не спас? — Мирон смотрит с недоумевающим лицом в сторону Олега. — Из-за того, что не приехал к нему, — голос Олега сорвался. Мирон смотрит уже обеспокоенно. Олег вздыхает и продолжает говорить дрожащим голосом: — Мы когда прощались, он уже смотрел на меня этим ебучим взглядом, что, мол, всё, всё хуёво, я сдохну. Обнял, как в последний раз. И я тогда подумал, что приеду к нему. Просто проведать. Ну и ещё... мне всегда казалось, что ему легче было, когда я рядом. Возможно я сейчас просто хочу верить в то, что моё нахождение рядом с ним имело значение, но мне всегда так казалось. Бухал он постоянно, но хотя бы не колёса с порошком. И поэтому если бы я приехал, то может случись трагедия на месяц позже, да хотя бы на день. Я просто... Блять, — слёзы упали на асфальт. Олег закрыл лицо рукой, но никуда не двинулся. Он просто стоял и плакал. Он превратился в ребёнка. Мирон не понимает, что делать. Олег никогда перед ним не плакал. Они вообще слёз друг друга никогда не видели. Но Мирон вспомнил один момент из тура.Flashback
Они отыграли концерт в Минске. Тур "Архххеология" был в самом разгаре. Сейчас они планировали собраться в номере у Вани Рудбоя и отметить. Мирон пошёл за Ромой в номер. Постучал. — Ром, идём к Рудбою бухать. Проходит минута, ничего. — Англичанин, ёбанный рот, открывай! Дверь открывается. Англичанин стоит перед ним. Шторы в номере завешены, горит только прикроватная лампа. Рома разворачивается и, немного шатаясь, падает спиной на кровать. — Ром, ты чё уже бухой? — спрашивает Мирон, а затем смотрит в ромины глаза, где, как говорится, зрачки сожрали радужку. — Ром, снова? Рома хрипит, дышит тяжело, а потом, еле шевеля языком, говорит: — Мир... Мир... Олежке не говори... Злиться будет. Расстроится. Мирон вздыхает. Он и не планировал что-либо Олегу говорить. Зачем? Мирон ещё несколько минут поразглядывает комнату, выдвижные ящики, стол и шкаф. Найдёт только таблетки от головы и, немного успокоившись, покинет номер.End flashback
Олега трясёт, а Мирон не знает, что делать. Неловко кладёт руку на чужое дрожащее плечо, затем заглядывает Олегу в лицо и пытается убрать руку. Получается. Лицо Олега скривилось, а глаза красные. Взгляд ребёнка. Обиженного, брошенного, никому ненужного. Мирон прижимает этого ребёнка к себе и Олега прорывает. Рыдания становятся сильнее, а руки отчаянно цепляются за чужую байку. Мирон не пытается успокоить, сказать, что всё будет хорошо, не нужно плакать. Бред это всё. Человек потерял лучшего друга. Человек потерял брата. И эта истерика лишь малая часть того, что человек чувствует. Мирон гладит по спине и волосам и слушает всхлипы. Всё затихает. Олег плакать перестал, но всё ещё обнимает Мирона, а Мирон его. — Я хочу вернуться в 2015 год, — тихо произносит Олег. Мирон тоже хочет. Клип "Безумие", пик ЛСП и его самого. Беззаботное, весёлое, несносное время. Их ничего нигде не волновало, всё только начиналось, всё было хорошо. Вот только не будет такого больше. Не будет 2015 года, тех туров и тех эмоций. Всё закончилось. — Я тоже, — говорит Мирон, — ты действительно был единственным, кто останавливал Рому хотя бы на время. Но не вини себя в том, что не приехал. Рано или поздно смерть произошла бы. Это не чья-то вина, это просто жизнь мразь. Олег смеётся. Мирон улыбается. Они отрываются друг от друга. Олег смотрит с благодарностью. — Спасибо. Мирон кивает, а затем смотрит на небо. Оно было усеяно звёздами. Олег не один. Есть человек, который боль его понимает. И пожалуй это сейчас является самым ценным сокровищем.