Красный

      Изгиб. Такой плавный и ровный. За ним ещё один — талия. А то были ключицы и шея. Тонкие и хрупкие. Никакой грифель не передаст изящество ее кожи, ни одна кисть не опишет мягкость и теплоту.       Жан начал с контуров, изящных и лёгких. Выцарапывал по холсту угольком, пачкаясь в его черноте. На руках свой узор, сильно въевшийся в кожу, подчеркивая каждые извилистые дорожки пор. Через высокие нагретые окна просачивался солнечный свет, в лучах которого танцевали тысяча пылинок. В воздухе пахло краской. Маслом и гуашью. Но они слишком тяжёлые для неё. Они больше для грузных пейзажей, грубых мужских скул и величественных лошадей. Не для женщины. Не для неё. Жан уже подобрал подходящий цвет, оставив баночку рядом на подставке.       Луиза стояла в профиль, подставляя лицо под теплые солнечные лучи. Такая редкость застать их в октябре. В мастерской было свежо, поэтому кожа ее покрылась рябью мурашек. Жан остановил свой взгляд на напряженных ногах. Все-таки уже второй час работают, пора сделать перерыв.       — Давай прервёмся немного, — озвучил свои мысли Жан, убирая грифель подальше.       Наконец-то отучился от дурацкой привычки просовывать его между ухом, а потом искать и недоумевать: куда же он запропастился?       — Устал?       — Нет, но ты — да.       — Неправда, все в порядке. Можешь продолжать.       Врет. Знает же, видит. Как руки подрагивают, а туловище чуть покачивается. Но Луиза терпит и слова не скажет. Упрямая.       — У меня спина затекла, — Жан показательно потянулся и хрустнул позвонками. И правда затекла. Не соврал. — И шея.       Рубашка натянулась, когда он потянулся размять шею, оголяя напряженное предплечье. Жан проследил за ее взглядом, ухмыльнулся про себя, нарочно закатав при этом рукава. В мастерской тихо-тихо, слышно только ее напряженное дыхание и шуршание шелка по коже. Где-то внизу с рычащим мотором проносятся машины.       Ее тонкие кисти все ещё держат несчастную ткань, скрывая все то, что Жан уже тысячный раз повторял на очередном холсте. Она была только его натурщицей. Кирштейн знал каждую впадинку, родинку и бугорок на ее теле. Хоть сейчас, закрытыми глазами напишет. Из головы. Из памяти. Но ведь тогда он не сможет касаться ее кожи, что нежнее этого шелка, который она сжимает тонкими кистями.       Не сможет.       Жан уже два года назад нарушил свое собственное правило — не совмещать рабочее с личным. Это обязательно помешает творчеству. Не сегодня, так завтра. Он будет ревновать к другим художникам, а она, по аналогии, к другим натурщицам. Но о других речи и быть не могло. Луиза была идеальной по всем параметрам художника. Не капризничала, держалась ровно и была до безумия терпеливой. Великая удача была встретить именно ее. Руперт пытался договориться с Луизой, но она, на удивление Жана, отказалась. Как потом оказалось, Ей было комфортно работать с ним без доли стеснения и неловкости.       «Ты видишь больше, чем тело. Этим ты мне и приглянулся», — призналась Луиза чуть позже. А потом разрешила называть себя просто Лу.       Как-то быстро все произошло. Жан даже сам не заметил, как в один из дней предложил ей переехать к себе. Стало мало совместных встреч и мимолетных вечеров. Была его воля, он бы ее к себе привязал самыми тугими канатами, научился бы морской узел завязывать, лишь бы рядом была. Это превращалась в дурную созависимость, как это сейчас принято назвать. Но то было другое. Жан просто любил. Самой преданной любовью, на которую только был способен. У него было три страсти: искусство, вино и Луиза. Пьяный влюблённый художник. Стереотипно, глупо и смешно.       Двумя месяцами позже нарушилось ещё одно правило — не спать в мастерской. Но как было приятно перейти эту черту дозволенного и нарушить это правило, не ограничиваясь одним разом. Он в первую очередь человек, мужчина, а потом уже художник и все прочее.       — Дверь закрыта? — Она словно проникла в его воспоминания, делая шаг навстречу.       Жан кивнул. В эту секунду шёлк заструился по изящному телу вниз. Шурх — и нет больше никаких запретов. Ткань скользнула, оголяя налитые груди. За ним плавный изгиб талии и стройные ноги с торчащими коленками. Ее будто из камня высекли самые умелые мастера восемнадцатого века. Кожа бледная, почти алебастровая, с мелкими вкраплениями родинок на худых плечах. Она и есть настоящее искусство. А Жан просто воришка, что пытается перенести ее красоту на бумагу. Подло по отношению к матери-природе.       Луиза медленно обогнула диван, слабо покачивая бедрами. Не специально, просто так получилось. Жан замер, как завороженный, словно впервые увидел ее без одежды.       Ложь-ложь-ложь.       Движения Луизы медленные и соблазнительные. Пропитанные особой женственностью. Она опустилась на его колени, расставив ноги по обе стороны от его бедер, опустив руки на его крепкие плечи. Прижалась плотно, касаясь сосками прохладных пуговиц на рубашке. Наверняка щекотно.       Жан свои руки устроил на ее талии, прижимая Луизу ещё ближе. Ее кожа, нагретая осенним октябрьским солнцем, пахла ванилью и корицей. Почти по-хюгге. Почти по-новогоднему. Лу коснулась его губ, слегка шершавых, но мягких. Жан ответил быстро, перехватывая инициативу, запуская пальцы в ее волосы. Мягкие.       Мастерская наполнилась пьянящей смесью ожидания и желания.       — Разреши мне кое-что, — прошептала она ему в губы, прерываясь всего на секунду.       Жан кивнул, не смея противиться. Да и разве может? В голубых глазах блеснул озорной огонёк, и Лу расплылась в улыбке. Ее ловкие пальцы расправились с плотным рядом мелких пуговиц на рубашке, останавливаясь чуть ниже груди. На солнечном сплетении, не выше, не ниже.       Почти у сердца.       Жан вздрогнул. Пальцы у неё были холодными, несмотря на пылающий жар внутри. Ничего, сейчас согреет.       Лу скользнула вниз, к шее, выцеловывая линию челюсти, прошлась по нервно ходящему кадыку. Провела языком до самых ключиц, а руки опустила на бёдра. Двигалась медленно, дразняще. Жан шумно вдохнул, когда ладонь ее огладила натянувший плотные брюки член. Терпением Жан никогда не отличался, поэтому дёрнулся навстречу женской ладони. Луиза усмехнулась.       — Не такой терпеливый, как ты, — голос, слегка надломленный и хриплый, эхом разнесся по мастерской.       — Как мало тебе нужно, — Лу взглянула на него из-под редких ресниц, дёрнув молнию вниз.       Ее рука по-хозяйски шмыгнула в штаны, огладив член, большим пальцем размазывая смазку по головке. Жан выдохнул с немой просьбой, заглядывая в небесно-голубые глаза. Лу улыбнулась, прочитав его мольбу, медленно опустилась на колени, оперевшись руками о мужские бёдра.       Облизнулась.       Жан сцепил зубы, чуть прикусив щеку изнутри. Немного больно, но отрезвляет от самых откровенных желаний. Пусть они и пометили здесь каждый уголок, нескромно отдаваясь друг другу. Сегодня не то настроение. Хочется долго, медленно и с чувством. Лу его будто прочитала: провела языком по всей длине, томно прикрывая глаза. Простонала протяжно и сладостно. Подалась вперед, и Жан замер. Опустил руку на ее лицо, огладил щеку большим пальцем.       Лу будто только и ждала этого жеста похвалы, промурлыкала, и Жан в секунду ощутил тепло ее рта. Дыхание сперло, только она качнула головой. В голове только ругательства: грязные, пошлые и грубые. Ничего святого. Но Жан не произнёс ни слова только сдавлено зашипел, стискивая зубы почти до скрежета. Лу перекинула волосы на бок, чтобы не мешали, но одна непослушная прядь все же нагло упала со лба. Жан потянулся к округлому лицу, ласково заправляя выбившиеся волосы за ухо. Лу благодарна прикрыла глаза, чуть плотнее сомкнув губы.       Предательский стон слетел с сухих губ, хотя больше походил на скулёж. Жалкий и постыдный. Голова закружилась то ли от внезапной духоты, то ли от ощущений внизу живота.       — Погоди-погоди, — Жан с трудом заставил себя остановить Луизу. — Не так быстро.       Лу прервалась, напоследок проведя языком по уздечке. Ее губы, раскрасневшиеся, блестели от влаги, так и просились на поцелуй: жадный и пьянящий, чтобы до устали и онемения.       Жан усадил ее себе на колени, прижимаясь к мягкой груди, пропуская твёрдые соски между пальцами. Его губы прошлись по шее вниз. К груди. Мягкой, упругой и тёплой. Жан вобрал в рот острый сосок, потянув на себя, посасывая и играя языком. Он с влажным звуком выскользнул из тёплого рта, вмиг покрываясь крапинкой в виде гусиной кожи. В районе затылка чувствовалось натяжение: Луиза слегка оттянула его русые пряди назад. Совсем не больно, даже отчасти приятно. Она качнула бёдрами, потеревшись влажной промежностью о твёрдый член. А потом, ещё раз, устроившись удобнее, выгнулась вперед, пачкая своей смазкой его брюки и кожу. Она скользила по члену вверх-вниз, с трепетом наблюдая, как Жан из последних сил сдерживал себя, словно голодных псов на цепи.       Сорвался, тихо рыкнув, схватил ее за бедра, заставляя остановиться и прекратить эту невыносимую пытку. Направил член ко входу: вошёл осторожно и медленно, хотя так хотелось резко толкнуться вглубь, сорваться на быстрый темп, жадно вбиваясь в горячую тесноту. Но вместо этого Жан позволил Луизе двигаться самой. Она, словно волна, раскачивалась, разбиваясь о скалу в виде крепкой груди Жана. И стонала, изредка закатывая глаза и прикрывая веки. Кончики русых волос щекотали кожу, покрывая ее мурашками.       Жан случайно задел мольберт ногой, а тот с грохотом упал на пол. Лу прервалась всего на секунду, слегка вздрогнула и рассмеялась.       — Сейчас все сбегутся на шум, — больше утверждение, чем вопрос, который тут же сменился ее тихим полустоном.       — Думаешь, никто не догадывается?       Лу не ответила, только расплылась в улыбке. Жан сжал своей широкой рукой ее ягодицы, оттянув их в стороны. Шлепнул. Лу слегка вздрогнула, но не остановилась, наоборот, ускорилась, ритмично подмахивая бёдрами. Ее движения словно говорили: ещё-ещё-ещё. Сильнее, глубже, быстрее. Жан не противился и, как верный слуга, повиновался каждой ее прихоти, пусть то были безмолвные приказы. Он уже слишком давно изучил ее, знал, как ей нравится, поэтому просто шёл по наитию. Прижал ее ближе, заставляя остановиться на секунду. Поцеловал горячо и влажно, шумно втягивая воздух.       Толкнулся.       Лу простонала ему в губы, вцепившись в мускулистые плечи.       За ним ещё один толчок, чуть глубже.       Потом ещё. И ещё.       Жан дышал рвано, и сердце его, словно заведённый мотор, так и норовило вырваться наружу, сломав к черту ребра и порвав тугие мышцы с кожей. Во рту стало невообразимо сухо. Воздух ощутился душным, теряя свою отрезвляющую свежесть. Стены предательски отражали каждый стон, вдох и движение тел, распространяя звуки по всему зданию. Разносили сплетни не хуже старух, сидящих на лавочках в сквере.       Стул нещадно скрипел по полу, царапая свежевыкрашенные половицы, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Неудобно, жуть, но слишком приятно, чтобы остановится. Луиза ластилась кошкой, выгибая шею, и тянулась к его губам. Мазнула неуклюже в скулу и нос, а после впилась жадным поцелуем в чуть припухшие губы.       Лу в момент вздохнула и вскрикнула чуть громче, чем прежде. Затряслась, судорожно хватая воздух ртом. Дёрнулась, будто хотела сбежать. Только была плотно зажата между горячим телом Жана и его крепкой рукой. Никуда не денется, даже если захочет. Обмякла, лениво боднув носом его щеку.       — Дай мне минуту, милая.       — Сколько потребуется, — Луиза кивнула, устроив голову на мужском плече.       Она все ещё тихо стонала, поддаваясь отголоскам оргазма. Жан уткнулся в ямочку на ее ключицах, не замедляясь ни на секунду. Глухой стон завибрировал между грудей, вырываясь наружу. Дурманящая нега разлилась внутри, разжигая ощутимое тепло в груди. Жан шумно и часто задышал, чуть не подавившись сухостью, першившей в горле.       Вот и согрел. Теперь горячая Лу прижималась к нему. А мурашки были вовсе не от холода. От касаний, таких же мягких, как кисти в этой мастерской, от поцелуев, таких же лёгких и невесомых, как акварельные мазки.       — Надо бы продолжить, — Жан покосился на лежавший на полу мольберт с незавершенным этюдом. Выходить из Лу не спешил, ощущая, как внутри уже обмяк член.       — А как же «художники могут всю ночь»? — с небольшой издёвкой усмехнулась Луиза.       — Ах, тебе мало! И за окном ещё только день!       Лу засмеялась, забавно морща нос.       — Мне всегда будет тебя мало, но ты прав, — с какими-то разочарованием закончила Лу, потянувшись за салфетками.       Стоило ей подняться, как Жан почувствовал зябкость и пустоту там, где ее тело соприкасалось с его. Кожа к коже. Он наспех застегнул пару пуговиц на рубашке и натянул брюки. Опустил взгляд на мольберт, что пестрел красными разводами. Баночка разбилась и вымазала весь хост. Лу ахнула, проследив за взглядом Жана и без напутствия прикрыла рот рукой.       — Вот ведь черт!       Кирштейн опустился перед «испорченной» картиной, дабы оценить урон. Краска плотно впиталась в холст, почти касаясь острого подбородка Лу. Красные брызги и подтёки небрежно отпечатались на нижней части картины. Слой, конечно, толстенный. Жан на секунду расстроился, а потом своим профессиональным прищуром пригляделся и понял, что вовсе это не испорченный холст, а самое настоящее искусство.       — Все труды теперь насмарку, — досадно подытожила Луиза, присаживаясь рядом, уже одетая в своё изумрудное платье.       — Нет же, погляди внимательно, — Жан поднял, наконец, мольберт, зафиксировав его в положенном состоянии, — это же чувства. Наши с тобой. Как там… — он защелкал пальцами, пытаясь вспомнить, — …красный цвет страсти и любви, да?       Лу пригляделась, Жан заметил по ее нахмуренному лбу. Не сразу поняла, но потом мягко улыбнулась.       — Нужно только немного подправить. В конце концов, современное искусство имеет право на существование, и чем это хуже? Иди-ка сюда.       Луиза подошла ближе, и Жан всунул ей в руку кисть и остатки краски, что осталась на дне баночки. Макнул кончик в красное месиво, встал сзади, обхватив ее тонкое запястье, и начал водить по «испорченной» картине. Тут клякса превращается в развод, который «так и задумывался», здесь пятно, которое дополняют красные брызги. Они измажутся обязательно. И изумрудное платье, и синие джинсы вряд ли уже отстираются. Да и плевать. Постепенно картина приобретает больше смысла, чем подразумевалось с самого начала. Олицетворяет страсть и любовь, которые в нем вызывает Лу. Его Лу.