***
Осман — кичливый, заносчивый болтун. Джейсон его терпеть не может так сильно, что в свободное время расклеивает бумажки с выдуманными чёрными историями, и ему ни капельки не стыдно. Подкидывает тараканов в шкафчик, пишет записки. — Ты с ним как с девчонкой, — бросает Ник, отбивая мяч о пол. — Чё сказал? — Записочки подкидываешь, цирк этот устраиваешь. Не надоело? Пошли уже на поле. — Завались, брат, — по-хорошему просит Джейсон и, закончив, с чувством выполненного долга захлопывает чужую дверцу. Коротко ухмыляется проделке. — Не говори, что сам заделался в стукачи. — Я с тобой. — Убеди себя в этом. — Ну а если он мстить начнет, не думал? Салим на терпилу не похож. Джейсон закатывает глаза, хватая мяч со скамейки. — Не начнёт, — отрезает, всем своим видом закрывая тему. — Думать надо было, а не пиздеть. Всё, пошли уже. Джейсон не знает, зачем делает это до сих пор и когда остановится. Азарт мести играл хорошо первые пару раз, потом вошло в привычку. Видеть разозлённое лицо иракца стало его ежедневным ритуалом, без которого день казался незавершенным. Но Салим не реагировал так, как он того хотел. Он вообще не реагировал! Джейсон понял: тут нужна тяжёлая артиллерия.***
Погода мерзопакостная: ветер безумцем хлещет по щекам, а плывущая туча так и норовит расплакаться грязными лужами. Джейсону думается, что так оно даже лучше: плохое настроение испортить невозможно. Идёт, вроде, прямо, а всё косит в сторону. И то листья его бесят своим хрустом, то воздух слишком влажный, и в голове такой бардак, какой его комната не видела. «Возьми себя в руки, нытик», — твердит он себе, засунув руки глубоко в карманы и прибавив шагу. Трусливые мысли пару раз кошкой пробегают в голове, но вот Осман уже здесь — Джейсон знает, он всегда тут — за углом. Когда-то и он здесь зависал, местечко неплохое, спокойное. Самое то, чтобы это разрушить. Внутри что-то скребётся, но отступать поздно, делать — так до конца. Вобрав побольше воздуха, он преодолевает поворот и несётся на площадку. Иракец сидит на качеле и ничего не подозревающе качает ногами. Джейсон нарочито громко шагает в песок. Макушка поднимается из-за книги; Осман бросает на него короткий взгляд, оглядывает с ног до головы со своим заумным лицом и утыкается обратно в книжку. Он будто специально злит Джейсона, выводит его! Но он-то видит, как сильно сжаты чужие пальцы и напряжены лицевые мускулы. — Эй, зануда, — с вызовом кричит Джейсон, приняв угрожающую позу. — Жить надоело? — Не я пришел в твой дом с кулаками, — спокойно цедит пацан в ответ, и в этой интонации Джейсон улавливает злую иронию. Конечно, иракская собака по-другому не умеет! Джейсон подбегает к качелям и замахивается, чтобы ударить, но Осман успевает увернуться, будто всё это время только и делал, что выжидал. Лицемерный засранец надеялся, что он расшибётся. Но Джейсон не дурак и потому намерено мажет мимо. Не упустив из виду своего врага, хватает того за футболку и тянет, чтобы бросить на землю — Осман реагирует быстрее, выворачиваясь из захвата. — Как ты меня бесишь, сука! — Джейсон зол: хочется размазать его по асфальту, а не топтаться на грёбанном песке — но пока всё, что он имеет, это одна неудачная попытка и капля уязвленного самолюбия. Приняв устойчивую позу, он, слегка замявшись, вынимает из кармана любимый ножик и выставляет перед собой. Это то, что в голове выглядело как гениальной план, и что на деле выглядит не так гладко. Как он может запугать, унизить, избавиться от придурка раз и навсегда, когда его собственные руки дрожат? Осман сторонится, отступает на шаг и угрожающе низко отвечает: — Отстань от меня, Колчек. — Черта с два! — вдыхая жгучий воздух, кричит. — Ты первый начал эту войну, не будь ссыклом и отвечай за свои проёбы! Салим осторожно поднимает книгу с песка и отряхивает её, почти не отрывая взгляда от Джейсона, который всё это время держит его на мушке. — Я не хотел- — Не хотел Мёрвин чужих мамок трахать, а ты ненавидишь меня, — смерив Османа презрительным взглядом, усмехается. — Что я нахрен сделал тебе? — Джейсон! Услышь меня, — он впервые за прошедшие полгода обращается к нему по имени. — Хах, можешь попробовать оправдаться. Тебе идет выглядеть жалким. — Полгода назад ты говорил иначе. Джейсон удивлённо приоткрывает рот и хмуро бросает: — Всё было иначе. — Иначе? — Теперь уже Осман усмехается. — Хочешь сказать, не было твоих проблем с наркотиками? Не было тех встреч и преследований? — Я хотя бы мог выходить из дома и не боялся возвращаться, — поняв, что на эмоциях сболтнул лишнего, прячет лицо под кепкой и и закусывает губу. Он разучился разговаривать с ним: забыл, как тот остёр на язык в самые неподходящие моменты. Ножик в руке лежит неустойчиво и будто мешается, поэтому одним движением убирает его обратно в карман. — Из-за тебя всё пошло под откос. — Я уже сказал, что сожалею. Джейсон не находит, что на это сказать. Думать, что Салиму жаль — неудобно. Он всегда считал, что тот осуждает его, и находил издёвку в каждой редкой фразе. Ненавидеть Салима проще, чем искать ему оправдания, особенно когда его лицо так часто всплывало в голове во время домашних разборок. И в моменты, когда раньше он был рядом, теперь его образ смеялся над Джейсоном и его незавидной жизнью, неидеальным домом и неидеальным родителями, проблемами с наркотиками и непутёвыми знакомыми. Поэтому да, ненавидеть Салима — самое очевидное решение.