Сомнительные методы лечения

Маэно Аки не помнил, когда в первый раз это всё началось. Может быть, полгода назад? Год? Он помнит, как как-то раз под канун Нового Года они собрались втроём — он, Хару и Фуйю, чтобы отпраздновать. Третий уходит, чтобы что-то забрать на кухне, а его бывший подопечный смотрит на него с таким озорством, будто он был не серийным убийцей, который стабильно грозился дополнить список своих преступлений, а маленьким ребёнком, виноватом в чём-то таком незначительном, как, например, несделанное домашнее задание. Хару улыбается — он что-то говорит, но Аки не помнит, что — в голове образ, как движутся чужие губы, но из чужих уст не исходит ничего. А потом эти уста покрыли его собственные. Руки Тсугино легли на чужие плечи, держа их близко к себе, будто он боялся, что его доктор снова его покинет. На языке был горьковато-сладкий привкус чужой слюны, смешанной с каким-то дешёвым шампанским, припрятанным на праздник. В этом воспоминании Аки из прошлого сначала смущается, пытается вырваться, рывком оттянуть от себя своего пациента, а потом поддаётся. Он сам толкает язык внутрь, гладит Хару по голове, зарывая пальцы в чужие густые волосы — его любимый оттенок чёрного — а потом блаженно вздыхает, когда им пришлось разорвать этот поцелуй. Ушироно смотрит на них с недоумением — кажется, он тогда не понял, чем эти двое занимались, пока его не было. Потом они оба притворялись, что ничего не было, но продолжали переглядываться друг друга всё то время, пока они были за столом. Потом, уже ночью, Хару заходит в чужую комнату, садится на кровать, аккуратно толкает своего доктора руками, пытаясь разбудить. В темноте не видно его лица, только чёрный силуэт на краю кровати, но слышно его голос: "Я хотел всадить нож в горло Ушироно, чтобы он нам не мешал." Эта интонация была доктору знакома. Тогда он вовсе не испугался — видимо, какой-то частью мозга он ещё спал. Он кивает головой, зевает, просить дать ему поспать, и Хару соглашается — он целует своего уже больше, чем лучшего друга в лоб и уходит, пожелав спокойной ночи напоследок. Может, тогда стоило проснуться? Обратить внимание? Такое страшно слышать от здорового человека, а эта фраза вылетела из уст больного зено. В ту ночь был ненулевой шанс убийства. Аки бы начал свой день не с кофе и горелой яичницы, а с того, что на кухне в крови лежал бы его друг детства с перерезанной гортанью. Потом, вероятно, вместе с ним бы лежал и он сам. Хару бы сбежал, а в новостях ещё целую неделю бы писали о том, какое страшное убийство произошло в разгар праздника. Но по итогу этого не произошло. Хару и Аки через месяц после тех событий пришлось оповестить Ушироно о том, что они съезжают — он расстраивается, конечно же, но этого не показывает. Он махнул рукой в их сторону и сказал им собирать свои вещи. Они вдвоём нашли новую квартиру и стали вместе жить. Семя раздора, посеянное в тот праздник, дало свои плоды — Аки не помнит, когда он видел Хару таким счастливым в последний раз. Он и сам был счастлив — в каком-то плане ему стало лучше так. Засыпать вместе с Тсугино Хару, вместе просыпаться, вместе завтракать, он привык к тому, что он его постоянно встречает дома с работы с вкусным ужином. Только Аки не привык к тому, что Хару для него теперь не друг, не пациент, не человек, с которым он прикован наручниками — теперь он его парень, любовник, партнёр именно в "этом самом" смысле. Честно, он никогда не задумывался о том, что однажды ему придётся с кем-то вместе жить, и тем более он не думал, что это будет мужчина — но он вовсе не был против ни морально, ни физически. Ни разу за весь этот новый этап в его жизни он не чувствовал отвращения к своему партнёру. Он даже не злился, когда они ссорились — Хару почти всегда приходил просить прощения сам, даже если объективно был виноват не он. В его голове до сих пор был образ из его прошлой жизни: Тсугино Хару — человек, которому он должен помочь. Его пациент, которого нужно вылечить. Он брал за него ответственность, как лечащий врач. Иногда он хотел спросить Хару, чувствует ли он то же самое, но вовремя останавливался — сейчас, когда они были счастливы, и когда их больше не связывают отношения доктор-пациент, это было неуместно. Потом воспоминания заканчиваются. Аки пытается вспомнить что-то ещё, но его память подводит в очередной раз. Сейчас, в данный момент, перед ним чужое тело — поверх его собственного. Хару целует своего партнёра в щёку и спрашивает с каким-то удивлением: — Маэно-сан, что-то случилось? — простой вопрос вводит доктора в ступор. Он приподнимается на локтях и осматривается, чувствуя, будто он только что проснулся от очень долгого сна. Потом он смотрит прямо в чужие глаза и вздыхает, качая головой из стороны в сторону — Хару до сих пор называет его со всем уважением, хотя иногда хочется услышать простое до боли "Аки". — Нет, я просто... Задумался, да. Я сегодня не выспался, — это было первое, что пришло ему в голову. Не рассказывать же посреди их акта близости о том, что он думал что-то про себя всё это время. Брюнет вздыхает и целует Аки снова. Тсугино обнимает своего парня за шею и трётся щекой о чужую щеку. Что-то мычит про себя; кажется, это было "не пугай меня больше", а потом спускается ниже. Губы скользят по бледной коже Аки, задевая каждую венку и выпирающую кость на теле. Горячий язык касается ямочки между ключицами, и Маэно тихо стонет, выгнувшись в спине. Точно. Он и забыл, что "акт близости" сейчас, в данный момент, принимает такую форму. В животе узлом связался холодный ком, а на груди осело чувство вины. Наверное, из него по итогу вышел плохой любовник. — Мне кажется, с каждым днём ты становишься всё красивее и красивее. Я не могу насытиться только поцелуями, Маэно-сан. Сегодня я весь день думал только о тебе... Ты же знаешь, как я люблю твои стоны? Стоны... Да, стоны. Аки кряхтит и пытается сделать звук, похожий на стон, но он был настолько ненатуральным, что Тсугино остановился и поджал губы. — Тебе не нужно делать что-то специально. Я люблю тебя настоящего. Такого, каким я тебя знал с того момента, как мы очнулись в одной палате. От и до. Просто... Не перетруждайся сейчас. Я всё сделаю сам. Главное не противься мне, — Хару вновь целует его в губы и улыбается. Аки краснеет от такого признания в любви. Он слышит их каждый день, но сейчас оно было будто бы подтверждением того, что их отношения и вправду стали... Нормальными. Они любят друг друга так, будто всего этого никогда и не было. Не было убийств, не было лечебницы, не было зено. Только они вдвоём и судьба, которая свела их вместе. — Я тоже тебя люблю, Хару, — ни на что большее у Маэно не хватило сил. Он стонет, на этот раз естественно, когда Тсугино проводит языком по его соску, царапает зубами и сжимает чужую грудь в руке. Аки зарывает свои пальцы в чужие волосы и прижимает своего парня лицом к себе. Внизу накапливается тянущее тепло, и сам он чувствует, как краснеют его щеки и уши. Тсугино понимает, что от него хотят, и ласкает второй сосок тоже, толкаясь языком будто бы внутрь и обводя вокруг. — Ещё, Хару... Прошу, ниже... — вырывается неосознанно из Аки. Губы скользят по телу вниз, оставляя мокрый след вдоль рёбер и живота. Аки смотрит на то, как умело его партнёр доставляет ему удовольствие. Может, у Хару кто-то был до него? А может, он выучил все его слабые места? Или они просто были созданы друг для друга? На эти размышления не было сил. Аки задрожал, когда увидел, что Хару подцепил зубами резинку чужих боксеров и медленно спустил их вниз. Потом он смотреть дальше не мог — было слишком стыдно. — Маэно-сан завёлся от одних поцелуев... Надо же. Я не знал, что доктор такой развратник. Такой большой... Твёрдый и горячий. Хочу попробовать. Только Аки хотел попросить Тсугино перестать описывать его половые органы таким образом, губы парня легли на чужую плоть. Доктор горячо выдохнул и вжался головой в подушку. — Хочу, чтобы Маэно-сан в этот раз не стеснялся. Чтобы он играл по моим правилам в обмен на то, что я делаю ему приятно. Вы же исполните мою просьбу, доктор? — Тсугино обхватил пальцами чужой член, аккуратно сжимая и расжимая их, и потом стал медленно водить вниз и вверх. — Вы же не сможете отказать своему любимому пациенту? Аки напрягся. Он посмотрел вниз и почувствовал, как на секунду будто остановилось его сердце. Хару хитро улыбался, прищурив глаза, и рядом он стимулирует член рукой. Когда он увидел, что на него смотрят, брюнет потянулся, чтобы поцеловать основание, будто бросая вызов своему партнёру. Аки кажется, что это очень, очень горячо. Настолько, что он даже не думает над чужими словами. — Я дам тебе всё, что ты попросишь, только не останавливайся... Ха... — в глазах Аки темнеет снова, он без сил кладёт голову на подушку и доверяет своё тело Тсугино. И тот это прекрасно понимает. Хару довольно улыбается и в качестве знака благодарности снова целует Аки "там". Его язык скользит по основанию, собирая на языке солоноватую эссенцию, потом он целует головку, собирая языком естественную смазку, аккуратно толкается внутрь и уже потом берёт член своего парня в рот. Он старается покрыть слюной всё, чего касаются его губы. Потом он отпускает его и позволяет солёной слюне стечь вниз на свои ладони. Потом он размазывает импровизированный лубрикант вверх-вниз, так же, как и делал до этого. Маэно гладит брюнета по волосам в качестве похвалы, потому что выразить что-то словами ему было трудно. Он жмётся головой в подушку, поджимая губы и корчась от удовольствия от такой ласки. Это было лучше, чем он себе представлял. С губ стекала слюна, опадая влажными каплями на ткани, и он тяжело дышал, пытаясь что-то сказать. Он не мог сказать даже чужое имя, два слога — Ха-ру, потому что всего "этого" было слишком много. В голове не было ни следа от прошлых воспоминаний, тревожных мыслей — сейчас был только этот момент, его любовник между его бёдер, чужие руки на теле и члене, чужое дыхание на плоти, его бьющееся сердце. Эта ласка заставила его напрячься, он чувствовал, как в животе уже тянет от того, что от каждого движения языком он выгибался в спине, пытаясь то ли избежать, то ли приблизиться ещё больше. — Я так давно мечтал о том, чтобы Маэно-сан меня слушался. Кажется, что ты сейчас готов на всё, лишь бы это продолжилось. Как Маэно-сан хочет кончить? Или, может, Маэно-сан хочет остаться в этом моменте навсегда? Аки хотел сейчас дёрнуть его за волосы. Хару знает, что сейчас ему не ответят, но всё равно продолжает дразнить. В один момент он определённо отыграется. Может быть, даже сегодня... Тсугино снова, в очередной раз, победно улыбается и продолжает ласкать своего любовника, качая головой вверх и вниз по всей длине, обводя каждую венку и складку на коже языком. Во рту едва ли есть место, но юноша всё равно старается взять ещё больше — он чувствует, как головка давит на горло, как на глазах появляются слёзы, ещё чуть-чуть, и его бы вырвало. Он тычется носом в чужое тело, вдыхая мускусный аромат и запах, который дурманит голову ещё сильнее. Аки это видит — и он думает, что если рай сейчас существует, то он находится прямо здесь. Сейчас ему захотелось подтянуть Хару к себе, повыше, к подушке, и поцеловать его в губы, и ему было бы плевать, насколько это грязно и негигиенично, и плевать на то, что после такой страсти он бы минут тридцать стоял в ванной у раковины, пытаясь смыть с языка этот грех. Он закатил глаза и в очередной раз прерывисто выдохнул. В комнате уже почти нечем дышать. Если он продолжит так хвататься рывками за воздух, то, наверное, упадёт в обморок — слишком горячо, слишком душно, слишком влажно, тело пытается охладиться, он чувствует, как по его спине текут капли пота, но это просто не помогает. В один момент Аки видит красный цвет в глазах, когда Хару в очередной раз дразнит нежную кожу снизу зубами, кажется, намеренно, лишь бы показать, что сейчас они играют в его игру, по его правилам... А потом Аки видит голубой. Он ещё не понимает, что произошло, почему всё резко изменилось, почему его тело содрогнулось в очередной раз. Потом он чувствует холод на своём бедре. Металлический, липкий холод. Его сердце вздрогнуло в очередной раз, он приподнялся на локтях, чувствуя, будто его грудная клетка провалилась под собственным весом внутрь, он смотрит вниз, а потом болезненно шипит. Холодное лезвие плавно скользит по его коже так же, как и чужой язык. За острием остаётся красный след. Так же быстро выступают капли крови, которые отражают на себе свет лампы сверху. Он уже хочет что-то прокричать против, хочет схватить Хару за горло, но его останавливают. — За каждый твой звук и движение я буду давить сильнее, — Хару смотрит на своего любовника с мертвецки холодным взглядом. Пустым и ничего не выражающим. — Когда закончится место на бедре, я перейду на второе. Потом на живот. Если будешь сопротивляться — я вспорю его и достану твои кишки наружу. Аки обомлел. Его руки стали непривычно тяжёлыми, он чувствовал, как стало резко холодно. Только снизу... Хару не остановился. Он мило улыбнулся, насколько это было возможно в такой ситуации, и продолжил своё дело, на этот раз медленно, будто проверяю реакцию своего партнёра. Сердце доктора перестало биться вообще — будто бы его тело хотело умереть прямо сейчас. — Х-Хару? Тсугино-кун, что ты... — Аки был напуган. Его зрачки сузились, но тело не посмело шевелиться. Лезвие снова прошлось по коже. Рядом с первой рано появилась вторая, на этот раз несколько глубже. Всё тело было холодным, только эта рана, и самая первая, и тепло между ног обжигали разум Маэно. Он тихо пискнул, благо, Хару решил в этот раз его пощадить, довольный результатом своей работы на данный момент. Он провёл пальцами по чужому бедру, собирая на пальцах кровь, размазывая её по коже, а Аки мог только смотреть. Смотреть... И ничего не делать. Его тело будто бы предало его. Что он может сделать в такой ситуации? Он мог... Мог ли он это предвидеть? Хару его убьёт? Если убьёт, то когда? А если не убьёт? — Я больше не мог сдерживаться... Я так давно... Хотел это сделать. Маэно-сан, вы же позволите мне это сделать? — кажется, это был искренний вопрос. Он искренне спрашивал разрешения. Аки не знал, как ему реагировать. Хару знает, что он боится, он знает, как это выглядит... А если не знает? Если... Если Аки когда-то в жизни и делал плохой выбор, то, наверное, отношения с Тсугино Хару были одними из них. Аки хотел позвать на помощь старшего Ушироно — но вспомнил, что сейчас они только вдвоём. Аки и Хару. Доктор и пациент. — Только в этот раз. Я обещаю, что больше не буду так делать... Только это, только пара порезов, больше ничего, прошу, доктор, — кажется, Хару начинал плакать? Обычно Аки бы его сразу притянул и утешил, но сейчас он просто боялся делать что-то. Если он сейчас попросит его подняться, чтобы обнять, то наверняка порежет ещё раз. В голове Аки сразу появилась сцена, как сверху него сидит его парень и руками вытаскивает внутренние органы из тела. На кровати большой лужей стекает вниз кровь, его тело больше не дышит, мёртвые глаза смотрят вверх, в потолок, на лампу сверху — это ли люди называют смерть в конце тоннеля? Но Маэно знал, что так не будет. Губами он шепчет — "я люблю тебя", пока он пытается не фокусироваться на боли. Хару смотрит и шепчет такое же признание в любви. Лезвие продолжает скользить по коже. Тсугино сделал ещё один порез — на этот раз с внутренней стороны. Аки хочет прошипеть, он цепляется пальцами за одеяло, запрокидывает голову — но не издаёт ни звука. Ему хочется плакать... Или кричать. Если бы он правда захотел, чтобы это закончилось, он бы прямо сейчас ударил Тсугино по лицу, поднялся бы, завалил его на пол, положил руки на шею и придушил. И это бы всё закончилось. Должно быть, они оба не излечились. — Потом... Перевяжи раны, хорошо? И не сильно глубоко режь. Не хочу, чтобы остались шрамы, — Аки говорит спокойным голосом. Хару кивает. Его сердце бьётся так же сильно, как и чужое, даже так, на расстоянии, он чувствует, что они бьются вместе. Чувствует ли это Аки? Он не может сказать, но сейчас... Он не хочет больше нарушать эту сцену. Он целует чужую плоть снова, облизывает её, трётся лицом. Тсугино берёт в горло снова, кашляет, чувствуя, как тепло его любовника давит на горло, проводит языком вдоль. Полуприкрытыми глазами он смотрит то на чужое лицо снизу вверх, то на бедро рядом с собой. Он чувствует, как его руки дрожат, то ли от звериного удовольствия, что его мечта исполнилась, то ли от того, что он не знает, что будет потом. Одно он знает точно — нельзя останавливаться сейчас. Аки кладёт руку на чужую голову снова и гладит Хару по волосам, как котёнка. Он улыбается, несмотря на то, что его сердце на грани. Если этого хочет его любимый человек, его любимый пациент, то он может потерпеть. Если снова придётся доверить свою жизнь ему, то он готов на это пойти. Брюнет, получив чужое одобрение, качает головой снова, с хлюпающими звуками проводя языком и губами по члену. С уголков губ сочится слюна, смешанная со смазкой — его удивляло, что Аки до сих пор возбуждён после такого. Тем же лучше — он аккуратно проводит зубами по основанию, пока на бедре появляется очередной порез. Лезвие размазывает по коже кровь, давит с каждым мгновением сильнее. Аки уже представлял, как на всём его теле будут маленькие, сочащие кровью порезы, как она стекала бы вниз. Он представлял, как он бы положил руки на тело, и на ладонях бы оказалась кровь. Он протяжно выдохнул. — Сильнее, Хару... Я не могу... — Аки и сам не знает, чего он "не может". Но он шипит, когда Хару его слушается — вдоль бедра, от живота до колена, полосуется новая рана. Потом ещё одна. Тсугино ускоряется, чувствуя и свой пик тоже. С каждым касанием языка к чужой плоти появляется новый порез. Аки одурманенно смотрит на это и улыбается. Он уже больше не чувствует боли — это жгучее ощущение перешло во что-то новое, ранее ему неизведанное. Влажное тепло между его ног так похоже на то, что красуется на его бедре. Он хотел бы, чтобы сейчас Хару пустил в раны язык так же, как он это делает с членом — но он не хотел его отвлекать. Он выгибается в спине снова и снова, чувствуя, как это грешное тепло растекается по телу, заменяя собой прежний холод. И снова он спускается в безумие. — Я так люблю вас, Маэно-сан... Аки. Мой Аки, мой-мой, только мой, раз и навсегда, — Хару шепчет, пока целует чужую плоть вдоль и поперёк, собирая на язык ещё больше жидкости. — И я твой. Только ваш, доктор. Маэно улыбается. Всё же Хару назвал его по имени. А потом стонет, притягивая за волосы его к себе, заставляя брать глубже и не позволяя высвободиться. Он чувствует, что его надолго не хватит. В голове снова появился родной туман. Держа Хару за волосы — кажется, он был не против — он сам стал толкаться в чужой рот, насколько это было возможно в такой позе, наслаждаясь чужими тихими стонами и мычаниями, перебиваемыми влажными шлепками кожи об кожу. Кухонный нож упал из чужой руки и сейчас Тсугино только держался за чужой бедро, надавливая на чужие порезы. Он давил пальцами, будто пытаясь проникнуть внутрь, и это было очень горячо — Аки это нравится. И он не хотел, чтобы эта ситуация заканчивалась. Один толчок, другой, он ускорил темп, продолжая держать своего партнёра, используя чужое тело, как игрушку. Протяжный стон. Аки стал задыхаться снова, хватаясь губами за воздух и вытянув язык, как собака. Он сначала притянул Хару ещё ближе, потом оттянул. Он сжал ноги вместе и выгнулся в спине, стиснув зубы вместе, продолжая скулить. Он кончил на чужой язык и лицо, обрамляя горячим семенем чужую кожу. Хару с любовью смотрел на чужое лицо, пытаясь отдышаться. Он сглотнул часть того, что Аки подарил ему, а потом резко поднялся выше, к чужому лицу, целуя Маэно в губы, толкая свой язык внутрь. Доктор подавился от тошнотворного, солёного вкуса, но не стал сопротивляться, а продолжил поцелуй, углубляя его ещё больше — до тех пор, пока им не хватило воздуха. Он открыл глаза — и перед ним было грязное лицо его любимого человека. Он вытер сперму с чужой кожи и закрыл глаза снова. — Я... Тоже кончил. Не бойтесь, Маэно-сан, — тихо сказал Хару. Он положил голову на чужую грудь, и Аки обнял его, прижимая к себе. Повисла тишина. В комнате было слышно лишь их дыхание в унисон. Никто не решился говорить что-то, Хару не хотел уходить, хотя знал, что надо обработать раны как можно скорее, а Аки не хотел отпускать. Тсугино перевернулся и стал выводить на чужой груди рисунки пальцем. На бледной коже появился новый кровавый след. Аки из последних сил хихикает и гладит его по волосам. — В качестве нового этапа твоей терапии... Поставлю на шкафчик с посудой замок и буду доставать ножи только для готовки. На ближайший месяц или два. Готовить буду я, — Маэно говорил это совершенно без зла, лениво рассматривая свою через свет лампы. — За то, что не предупредил о том, что у тебя с собой нож и сильно напугал меня. Хару с досадой вздохнул, но кивнул головой, молча смирившись со своим наказанием.