Волшебник, смерть Кощея, спящая красавица и Чудо

      – Дима, я думаю, тебе следует отдать мне ключ от этой лаборатории.       "Нептун" отличался от всех остальных комплексов Предприятия 3826 своей изолированностью. Коридоры, связывавшие различные отделы Академии Последствий, исключали случайное пересечение сотрудников. Особый доступ был только у начальника АПО Алексея Владимировича Лебедева, его заместителя Александра Викторовича Привалова и директора Предприятия Дмитрия Сергеевича Сеченова. Когда-то, впрочем, специальным пропуском мог похвастаться ещё один человек, который им ни разу не воспользовался.       Лебедев покосился на медицинскую бальзамическую капсулу. О её функционировании начальник АПО знал всё. Сам собирал по чертежам вместе с Сеченовым, настраивал, отлаживал. Они с Дмитрием Сергеевичем планировали использовать их как реанимационные для тех, кому требовалась срочная транспортировка с места трагедии в госпиталь. Прорывная технология, которую так и не успели опробовать на живых. Первый рабочий образец был отдан покойнику. Это не проблема. Алексей Владимирович теперь соберёт несколько таких сам и обеспечит ими "Ласточку" "Аргентума", "Кондор" инженеров и каждый медицинский отсек комплекса.       Сидевший спиной к начальнику АПО Сеченов выпрямился и неестественно расправил плечи. В руках он вращал маленький позолоченный шарик "Восхода". Алексей Владимирович уже несколько раз заставал своего друга в позе "так лучше думается, Лёш". Правда, сам Лебедев называл эту скрючившуюся фигуру, пристально изучающую сложенные на коленях руки, "плачем Ярославны".       – Я… – лучезарно улыбаясь, начал было Дмитрий Сергеевич.       – Ты думаешь. Все мысли мира, наверное, уже обдумал.       Привычный блеск сеченовских глаз потух, хотя лицо всё ещё выражало благосклонную радость.       – Лёш, я же объяснял, здесь ничто не отвлекает от погружения в проблему. Если бы ты разбирался в нейробиологии, я бы обязательно расписал всё более подробно.       – Ты погружаешься в проблему или в "это я виноват"?       – Я…       Пока директор Предприятия придумывал очередную правдоподобную ложь, Алексей Владимирович ещё раз посмотрел на капсулу, и сквозь стекло – на лежащего в ней Харитона Радеоновича Захарова. Точнее, его останки. Сеченов был привычно педантичен, восстанавливая кости черепа и кожный покров. Ни следа от попытки имплантировать себе "Восход" или смерти от удушья угарным газом. Если бы здесь лежала девушка, Лебедев бы пошутил про спящую красавицу, а так…       – Дима, ей-богу, давай оденем его в меха и вложим в руки меч. Будет верный сын Одина, – добродушно предложил начальник Академии Последствий.       – Тоша бы оценил, – потерянно согласился Сеченов, заглядывая через борт.       – Харитон бы отвесил тебе, прости, поджо…кхм…ник. Сколько ты ещё будешь проводить тут всё свободное время?       – Лёш, я тебе много раз говорил, мне надо понять, что делать дальше.       – Жить. Причем не здесь, – Лебедев попробовал пошутить. – Ну, или давай мы сюда принесём распятие, и будешь ставить свечи за упокой.       – Ты не понимаешь…       – Я всё понимаю, но ты сделал что мог, и даже сверх этого.       – Не сделал…       – Дим. Ты шесть часов потратил на реанимацию. Время смерти обычно через сколько объявляют?       – Мне не хватило совсем чуть-чуть. Я бы смог…       – Мозг затух.       – Мне нужна нейронная сеть и…       – И?       – Обратить процесс разрушения тканей…       – Что из этого у тебя есть?       – Я работаю.       – Ты скорбишь! Я не люблю крайние меры, – Лебедев попробовал изобразить гнев. – Но, если ты не перестанешь сюда ходить, я на них пойду.       Сеченов выпрямился, подскочил на ноги и раненым зверем взревел:       – Алексей Владимирович, вы мне угрожаете?       – Да. Если вы ещё раз побеспокоите без дела этот комплекс, я подниму вопрос на профсоюзном собрании о вашей компетентности и соответствии занимаемой должности.       Конечно, начальник Академии Последствий ничего подобного бы не сделал. Кто он, в конце концов, такой, чтобы ломать жизнь другу? Но надо уже было как-то спасать человека. С последствиями он разберётся потом. Не уволят же его.       Алексей Владимирович выдохнул:       – Дима, я не хочу опять искать Плутония, чтобы он помогал тайно выковыривать тебя отсюда.       – Опять?       – Опять.       – А я все думал, как я у них дома оказался… – словно поверженная кобра, Сеченов сгорбился и почернел.       Опустив руку Дмитрию Сергеевичу на плечо, Лебедев вложил всё своё сопереживание в просьбу:       – Дим, отдай мне ключ. И если тебе нужно место, чтобы посидеть, подумать, помолчать или поговорить, ты приходи ко мне…       – Не отдам. Но и сюда без дела больше не приду.              ___              Академик Сеченов крайне редко писал по пустякам. Особенно, на рабочую "Грушу". Обычно, правда, мысль его растекалась и оседала весьма пространными рассуждениями с достаточно четкими вопросами. В этот раз сообщение директора Предприятия было неожиданно четким, коротким и лаконичным: "Алексей Владимирович. Приветствую. Подготовьте две бальзамические капсулы. Вы знаете где".       Лебедев, конечно, тогда уже знал. Аргентумовская ласточка принесла двух тяжелораненых. Слава богу, что по прямому назначению пригодилась пока только одна капсула. Нечаева Дмитрий Сергеевич тянул. Зато вторую пришлось судорожно переделывать назад в реанимационную.       – Мне кажется, ты обещал не приходить сюда без дела.       – Я по делу, Лёш, – Сеченов обвёл рукой реанимационную капсулу с Екатериной.       – Ты же собирался объявлять Нечаеву мёртвой.       – Я могу восстановить её тело. Но… Её случай сложнее, чем у Сергея.       – Проблема не в теле?       – Мозг. Он… Полушария работают не так, как надо. Они как будто разделились и функционируют некомплементарно. Я не могу вывести Екатерину из Лимбо. И не знаю, смогу ли когда-нибудь.       – Ты думаешь, тебе смогу помочь я?       Сеченов лукаво и с азартом облизал губы, словно готовясь решить какую-то новую и безумно интересную задачу. Он театрально осмотрел реанимационную капсулу, взмахнул изящно рукой и как заклинание попросил:       – Лёша. Мне надо, чтобы вы изолировали всё это крыло. Совсем изолировали. В ближайшие несколько месяцев я привезу сюда специалистов, которые не должны контактировать по своей работе ни с кем на Предприятии. Никто не должен знать, что здесь будет происходить. Этим людям надо дать допуск в АПО и обеспечить проживанием здесь.       – Что за специалисты, которых нет на Предприятии?       – У нас есть специалисты… Только от предмета своей работы здесь, на Предприятии, они очень далеки…       – Дима, не ходи кругами. Что ты ещё задумал?!       – Мне нужны очень хорошие акушеры-гинекологи и неонатологи. На данный момент я послал запросы в Москву и Ленинград.       – Я понимаю, что если ты принял такое решение, то семипалатинский роддом не подходит… В чём дело?       – Катя, оказывается, была в положении. Дурочка…       – Какой срок?       – Двенадцать недель.       – Почему никто не заметил?       – Не знаю. Наверное, она не предполагала. Из-за полимерных инъекций у неё иногда сбивался гормональный фон и, как следствие, цикл. А медосмотр "Аргентума" был назначен только на следующий месяц. Стечение обстоятельств.       – И что? Ребёнок ещё жив?       – Это чудо, но да. Плод ещё развивается. Я хочу…       – Ты хочешь стать отцом на старости лет?       – Во-первых, я ещё не так стар. Во-вторых, не отцом! Это не мой ребёнок.       – Забыл-забыл. Сергей же тебе как сын. Дедуля!       – Говоришь, как Харитон.       – Харитон уговаривал меня свидетельство о рождении твоему Нечаеву переписать, а потом выдать тебе за чистую монету.       Мечтательно вздохнув, Дмитрий Сергеевич согласился:       – С него бы сталось. И даже бы не признался.       – Думаешь? Такая гениальная схема, он не смог бы долго скрывать свой злой гений.       – Я думаю… Нет. Как ты думаешь…       Сеченов замер, уставившись в одну точку. Проследив его взгляд, Алексей Владимирович ожидаемо увидел капсулу Харитона. На лице Дмитрия Сергеевича отразилась боль, которая, впрочем, скоро перемололась в привычное благодушие, хоть и достаточно отрешённое.       – Дима?       – Прости. Отвлёкся, – директор Предприятия отвернулся от бальзамической камеры с лучшим другом. – Как ты думаешь, скопированная на полимерный носитель нейронная сеть человека может считаться этим самым человеком?       – Нет.       – Так твёрдо? Ведь если вспомнить философский трактат…       – Дима, это не вопрос философии, – резко оборвал Лебедев. – Полимерное сознание является искусственным интеллектом. Оно сделано силами человека и по его воле.       – Но ведь это созданные природой нейронные сети, даже если скопированные…       – Ты получил моё мнение. Ты понимаешь, что, получив технологию копирования одной нейронной сети, ты технически можешь сделать сколько угодно копий. Они будут сделаны по твоей воле и твоими руками.       – А если копия получилась случайно? Независимо от меня, и я не смогу повторить эксперимент?       – Дима, что ты сделал?       – Это не я… Это Тоша… Он… "Восход" сделал резервную копию его нейронной сети в момент… смерти.       – Она функционирует?       – Да.       – Её нужно поместить в жёсткие рамки и дать нагрузку на…       – Это Харитон.       – Дима… Это не…       – Я не могу так с ним поступить.              ___              В жизни Алексея Владимировича этот день, наверное, был одним из самых суматошных. Обычно засекреченный, существующий по собственному распорядку комплекс оживился, словно муравейник. Даже Филатова, часто размеренно и неумело вальяжно подражающая своему учителю, сегодня была как на иголках. Дмитрий Сергеевич, посетив АПО, к ним с Петровым не заглянул. "Коллектив" отошёл на последний план. И хорошо.       Последние месяцы всё волновало академика Сеченова значительно меньше, чем маленькое нечаевское чудо. По крайней мере, так его называли в своих разговорах сам Дмитрий Сергеевич, Алексей Владимирович и Андрей Викторович. Больше из сотрудников Предприятия об истинном значении не знал никто. Все остальные в основном предполагали, что речь идёт о восстановлении майора Нечаева после инцидента в Болгарии.       – Дим…       Сеченов поднял голову и усталыми, но давно не лучившимися таким счастьем глазами осмотрел старого товарища:       – Опять скажешь, что мне здесь не место?       – Нет. Мне нравится, что ты снова больше общаешься с живыми, чем со своими големами. Просто хотел скоротать обеденный перерыв за доброй беседой.       Эту лабораторию в закрытой части комплекса временные сотрудники прозвали детской, и Бог с ним, что по соседству располагалось то, что Лебедев считал сеченовским моргом. Сам Дмитрий Сергеевич сидел в одном из кресел и кормил смесью из бутылочки то самое Чудо. Рядом с ним, показывая как и что делать, хозяйничала приглашенная из Ленинграда женщина лет сорока. Таких неонатологов на Предприятии действительно не было. Покорно, будто он здесь не директор, а случайный посетитель, Сеченов слушал и выполнял указания, пока Лебедев двигал ближе небольшой столик и стул для себя.       В качестве завершающего аккорда Алексей Владимирович поставил на поверхность термос, две походных чашки и разложил бутерброды:       – Ну, что, дедуля, выбрал, наконец, имя для малышки?       – Это должен делать не я, а её родители…       – Интересно на это посмотреть. "Товарищ майор, а если бы чисто гипотетически у вас был ребёнок, как бы вы его назвали?"       – Лёш…       – Или ты планируешь разложить перед роботами-близняшками алфавит, и пусть интуитивно подбирают буквы?       – Лёш… Ну, как я могу? Не мой же…       – Такой же твой, как и их. Ты на это вынашивание и роды не меньше сил потратил. И документы пора выписывать.       Сеченов ничего не ответил и снова обратил всё своё внимание на ребёнка. Малышка потеряла интерес к процессу поглощения смеси и попыталась ухватить Дмитрия Сергеевича за мизинец. Тот шутливо буркнул что-то, отставил бутылочку на стол и предложил ей для изучения указательный палец.        – Дарья. Даша Нечаева, – неожиданно объявил Сеченов.       – Что?       – Ты хотел имя. Вот оно. Дарья Сергеевна Нечаева.       – Понятненько, так и запишем, – кивнул Лебедев.       – А Зинаиде ты когда скажешь?       Дмитрий Сергеевич тяжело вздохнул:       – Никогда. Она заберёт её себе и посвятит её жизнь мести мне. Я не отказываюсь от своей роли, но не невинному Чуду тратить на это свои силы и таланты. Я хочу, чтобы у Даши была счастливая полная жизнь, свободная от грязи и чернухи.       – Харитон бы сказал, что жизнь не может быть стерильной.       – Не может. Но это не значит, что я буду давать кому-то в руки жизнь, чтобы он её уродовал.       – Ты говорил "ему" о ребёнке?       – Кому? Харитону? Или Сергею?       – Дима. Харитон умер почти два года назад. В соседней лаборатории есть этому подтверждение.       Болезненно поморщившись, Сеченов помотал головой:       – Нет. Я не говорил "ему".       – Ты, наконец, перестал доверять?       – Я – нет. Ему не доверяет Катя, а это, в конце концов, её ребенок. Мне показалось неправильным…       – Тебе показалось неправильным, что одна нейросеть не доверяет другой нейросети? Ты сходишь с ума!       – Пусть так. А может, я эгоистично хочу что-то утаить только для себя, – Дмитрий Сергеевич лукаво улыбнулся ребёнку. – Ты будешь моей маленькой тайной, пока твои родители не поправятся.       Лебедев наигранно тяжко вздохнул, удивляясь тому, насколько такой умный человек, как академик Сеченов, не понимает, что для счастья ему не "Коллектив" из всего мира нужен, а просто своя семья. Возможно, если бы вместо привязанности к одному вредному сычу и двум молодым госбезопасникам, у Дмитрия Сергеевича обнаружилась жена и двое детей, он бы не утонул в науке, чёрной меланхолии и самообмане.       – Дим, ты уже подобрал детский дом? Или выбрал тот, московский, за которым Королёв присматривает?       – Никаких детских домов, – Сеченов откинулся на спинку кресла, укладывая заснувшего младенца удобнее.       – Ты решил оставить ребёнка на сверхопасном объекте?       – Ну, а что? Кабинет у меня большой, огорожу игровую зону, Даша всегда будет при мне.       – Дима.       – Выкину хлам из демонстрационной "Атомного сердца", семи "Терешковых" для одной девочки должно хватить.       – Дима.       – Организуем свои ясли, затем – школу. Чего сотрудники детей по бабушкам-дедушкам рассылают. Откроем новый комплекс. Имени Айболита.       – Дима! Ты издеваешься!       – Конечно. Что за глупые вопросы? Даша в детский дом не поедет. Она слишком важный ребёнок. Я не могу её далеко отпускать. В прошлом году Рыбалтовские ушли на пенсию и расположились в уютном домике на той стороне хребта. Дети им внуков сослали. Симпатичное хозяйство. Я уже говорил с Мариной. И Володя не против. Даша у них будет в хороших руках. И я смогу часто навещать. Придется только ещё одного человека посвятить…       – Кузнецова?       – Да. Я не могу "Кондором" один управлять. Да и подозрительно. А с Сашей всегда можно сослаться на испытания.       Кивнув решению друга, Алексей Владимирович разлил по походным чашкам чай. Благодарно приняв скромное угощение, Дмитрий Сергеевич сделал большой глоток горячего чая и закрыл глаза. Лебедеву подумалось, что хорошо бы было сейчас сидеть вот так, но не в засекреченной лаборатории, а в том лесном домике, что Харитон когда-то себе присмотрел, тоже по ту сторону хребта. Захаров часто повторял, что если доживёт до пенсии, то уедет туда дописывать научные труды, рыбачить и, возможно, разводить пчёл.       "И этого, бедового, с собой заберу", – смеялся он над Сеченовым.       "Всё равно я буду "кардиналить", – хохотал Дмитрий Сергеевич.       Вон оно как вышло… Но, если у Волшебника получилось одно Чудо, может, получится и другое. Когда-то в будущем, когда сбудется все то, что лежит сухими числами в столе начальника Академии Последствий.