Тайна

Каждый вечер Иуда уходит в сторону от костра, около которого устраиваются на ночлег остальные. Прячется в темноте, сворачивается на постепенно леденеющим песке и замолкает, пока освещённые пламенем продолжают переговариваться, обсуждать великие дела и спрашивать, что несёт в себе завтрашний день. Иисус прикрывает глаза. В очередной раз уход Иуды заметил только он. — Завтрашний день наступит не раньше, чем завтра, — напоминает он, сдерживаясь, чтобы не начать трепать рукав хитона. Он устал, в голове ливнем бьётся мигрень, а впереди путь на Иерусалим. Впереди путь на позорную мучительную смерть. Иисус рассеянно полуулыбается и желает ученикам доброго сна. Ложится на кучу тряпок, заменяющих ему постель, и закрывает глаза. Темнота только усиливает боль, но Иисус продолжает притворяться спящим. Лучше такое страдание, чем ощущение раскалённых ножей, входящих в тело с каждым новым вопросом учеников. Которые тычутся в поисках правды, словно слепые котята. Разговоры стихают, чужое дыхание выравнивается, кто-то похрапывает, негромко трещит костёр и шуршит песок. Иуда полузадушенно скулит. Его опять мучают кошмары. Иисус открывает глаза и беззвучно встаёт, направляясь в темноту и холод, которыми себя заранее наказывает Иуда. Тот лежит, тревожно разметавшись по земле, дёргается во сне, словно собака, надрывно плачет и срывается в высокий болезненный скулёж. Иисус садится рядом и смотрит на горизонт. Он знает чужие сны, чувствует чужую смерть, обвившуюся змеёй вокруг шеи, и ничего не может сделать. Есть дороги, с которых не свернуть, и предательство, которого не избежать. Иуда утыкается ему в бедро головой и будто затихает. Иуда горит, словно мучающийся в агонии больной. Иисус чуть касается пальцами влажной макушки, не пытаясь исцелить или благословить. Спасти Иуду ему не дано. Только любить. Той высшей любовью, которую сам Иуда никогда не сумеет познать. Ночь слепит светом острых стеклянных звёзд, и Иисус прикрывает глаза. Всё равно он проснётся первым и успеет вернуться на своё место прежде, чем кто-нибудь заметит.