Подарок на прощание

Губы после предательского поцелуя горят огнём и нелепо дёргаются. Иуда и сам не понимает, заливается ли он смехом, давит ли рвущейся из груди вой, рыдает ли, нелепо распахивая рот, или вовсе спокоен так, словно ничего не произошло. Ноги — не лицо, с ними куда проще, они несут на площадь, в возбуждённо рокочущую толпу. Иуда пробирается куда-то в глубь, вслушиваясь в жужжание человеческого роя. Конечно же, говорят об Иисусе и его аресте. Смеются и передают из рук в руки тошнотворно блестящие монеты. — Я же тебе говорил, что он просто сумасшедший. — Не сумасшедший, а мошенник, так что отдавай деньги обратно. Иуда морщится и зажмуривается. Глаза режет серебряный свет. В плечо больно толкают, едва не сбивая с ног. — А что, остальных приспешников поймали? — Сбежали, трусливо поджав хвосты, но ничего, от стражи не уйти. — Что та стража! От нас не уйти, может, и награду дадут. Иуду не узнают, и от этого щекотно под рёбрами. Так и хочется вскочить куда-нибудь повыше, закричать, признаться, что вот я — его ученик и тот, кто его предал! Пытавшийся спасти и, кажется, погубивший. Тычки прекращаются: толпа замирает в одно мгновение, не решаясь пошевелиться. Иуда знает, что это значит: Иисус здесь. Ему не нужно открывать глаза, чтобы в этом убедиться. Но Иуда их распахивает и вскидывает голову, тут же встречаясь со знакомым «надмирным» взглядом. Сейчас Иисус его не видит, равно как и напирающего со всех сторон Иерусалима. Губы обжигает ещё сильнее, Иуда впивается в них зубами в нелепой попытке то ли уменьшить жар, то ли усилить его. Иуде даже не больно почти. Он идёт за толпой — за Иисусом — следует шаг в шаг и видит, как сбываются его самые страшные предсказания. Как обезумевшие фанатики стремятся убить, уничтожить того, кому так отчаянно поклонялись. Как Иисуса истязают словами и копьями, а тот покорно принимает боль, пока не падает без чувств. Людей разгоняет стража — ненадолго, потом им позволят вернуться и продолжить экзекуцию, — а он ползает в пыли и неразборчиво молит то ли о прощении, то ли о каре. О невозможной любви. Вместо неё приходит понимание: яркое, как вспышка молнии, и такое же неотвратимое. — Это всё ты. Ты знал. И выбрал меня, — по губам будто огонь проходится. — И ты убил меня. Ты убил меня! Убил! Иуда смеётся, перекидывая верёвку с петлёй через прочную на вид ветку. Хотя он мог бы и на прутике удавиться. Когда воздуха перестаёт хватать, Иуда успевает подумать, что в аду он будет гореть целиком, и это будет чудесно. Ад встречает Иуду вымораживающим до костей холодом, заставляющим бояться пошевелиться, болью впивающимся в тело. Только губы продолжают гореть. И спустя вечность Иуда благодарит учителя за этот прощальный подарок.