Изнанка режима

      Продолжая осторожно гладить возлюбленного, Кадзуха, казалось, даже не дышал. Ему очень хотелось расспросить обо всем, но он боялся погружать художника в эти воспоминания и боялся увидеть его слезы. Это резало ножом по сердцу, от одной лишь мысли о том, как будут катиться прозрачные капли по мягким щекам, Каэдэхара чувствовал, как его выворачивает наизнанку, как он сам едва ли не плачет.       Тихий и осторожный стук в дверь заставил отвлечься и приподняться. Точно, у литератора совсем из головы вылетело, что он перепугал одну из своих соседок до чертиков. — Кадзуха, дорогой, у тебя все в порядке? — дверь приоткрылась, направляя дорожку света из коридора внутрь темной комнаты, а Кадузха почувствовал, как Скарамучча весь сжался. — Да-да, не переживайте, я вам позже бинты отдам, — постарался поскорее ответить парень и выпроводить мягкосердечную бабушку. — Ох, я заварю вам чая с вареньем малиновым, — тихо проговорила женщина и удалилась из комнаты. Остановить ее студент не успел, да и не хотел. Будет лучше, если кто-то заварит чая вместо него, чтобы у него самого была возможность остаться рядом с возлюбленным.       Положив ладонь на макушку Скарамуччи, Кадзуха пару раз провел ладонью по его волосам, перед тем, как художник силком заставил его лечь обратно и снова зарылся головой в безразмерную домашнюю футболку. — Это несправедливо, — прошептал парень, прихватывая ткань одежды на спине. — Она и слушать меня не стала. — Твоя сестра? — спросил Каэдэхара, оставляя легкий поцелуй на макушке возлюбленного. — Я все детство ее защищал, почему сейчас она не могла ответить мне тем же? — с его стороны донесся судорожный вздох. — Я собирал вещи и деньги, чтобы когда-нибудь убежать вместе с ней, но в итоге убежал один. Я хотел защитить ее, но… Почему это так больно?       Всхлип, который услышал Каэдэхара заставил его сжать художника в объятьях еще сильнее, постараться укрыть ото всего. Парню было страшно думать о том, из какого именно места Скарамучча так хотел сбежать, что собрал себе такой рюкзак, да еще и деньги копил. Наверное, если бы Кадзуха смог увезти его в город к своим родителям, тому бы удалось увидеть любящую и заботливую семью. Пусть даже если бы сначала они не поняли их отношений, но литератор был уверен в том, что они их бы приняли, в конце концов даже стали относиться, как к родному. От части Каэдэхара надеялся и бездумно верил в то, что в каждой семье царит любовь и гармония, но чувствуя, как дрожь проходилась по телу возлюбленного, он все сильнее понимал степень своего заблуждения. — Давай сбежим, — всхлипнул Скарамучча, хватаясь за него, как за спасительный трос. — Давай сбежим туда, где нас никто не найдет. Просто уедем отсюда. Я не хочу больше жить здесь в этом страхе. Я не хочу… Я не хочу, чтобы меня арестовывали просто за то, что я люблю тебя, за то, что как я хочу выглядеть, за то, что я не могу следовать правилам, чтобы мать с… — он запнулся, не договорив.       На этом и Кадзуха не выдержал. Он чувствовал, как в его глазах скопились слезы боли за самого дорогого ему человека. Ему хотелось хоть как-то помочь, не просто своим присутствием, своими действиями, словами, отдать все, что только было, лишь бы успокоить и защитить. — Давай, — прошептал Каэдэхара. — Давай сбежим, давай уйдем отсюда красиво, давай сделаем так, чтобы нас никто никогда не забыл и никто никогда не нашел.       Не осознавая того, Кадзуха, вероятно, нажал на самую глубокую и сокрытую многими ледяными стенами рану. Скарамучча, будто поддавшись его словам и безоговорочной вере в них, заревел навзрыд. Он пытался приглушить свои отчаянные вздохи о все, что только мог, но успокоиться явно не мог. — Все будет хорошо, — продолжал шептать литератор, иной раз убирая с глаз возлюбленного слезы. — Я помогу тебе со всем справиться.       И он сам верил в свои слова. Настолько твердым в своем намерении Каэдэхара еще ни разу себя не чувствовал. Он просто не мог по-другому. Он просто должен был сделать хоть что-то. Пусть эта будет крупица или же восхождение на самую великую гору, но он сделает. Все, лишь бы увидеть счастье в глазах возлюбленного, лишь бы тот забыл обо всем как можно скорее. — Хвати-ит, — взвыл Скарамучча, уже самостоятельно пытаясь успокоиться, но получалось это плохо, особенно тогда, когда Кадзуха каждым словом добивал его. — Ты можешь плакать столько, сколько нужно, — литератор и сам не заметил, как в конце концов и сам шмыгнул носом, внезапно слыша в ответ сдавленные смешки. — Почему еще и ты разревелся? — спросил художник, руками размазывая свои слезы по щекам, вот только остановить их это не помогло. — Это же мои проблемы, а не твои.       Кадзуха постарался бы сморгнуть влагу с глаз, но наблюдая за тем, как художник пытается улыбнуться, стараясь не растрогать его еще больше, мог лишь обхватить его щеки и притянуть к себе, накрывая губы в поцелуе, — в том, что сейчас действительно требовалось им обоим. — Я люблю тебя, слышишь, очень сильно люблю, — прошептал Каэдэхара, одним движением руки убирая челку с глаз Скара назад. — Я тоже тебя люблю, — судорожно выдохнул художник, вновь пряча лицо в чужом плече.       Кажется, они бы еще долго не расцепили эти тесные объятия, если бы только не новый стук в дверь. И все же нужно было остановить Зинаиду и сказать, что все в порядке, но в итоге Кадзухе пришлось присесть на кровати, а после подняться, чтобы открыть дверь. — Мальчики, у вас точно все хорошо? — спросила старушка, передавая в руки соседа поднос с горячим чаем и розеткой варенья. — У вас что-то случилось? — Не переживайте, все хорошо, спасибо за чай, — кивнул в ответ Каэдэхара, после чего ногой закрыл дверь и отнес поднос на стол. — У тебя крутые соседи, — хмыкнул художник, звездой распластавшись по кровати и глубоко вздыхая.       Кажется, мало-помалу, но он все же успокоился. Это не могло не радовать. Также, как не могло не радовать то, что Кадзуха наконец заглянул далеко в душу возлюбленного. Конечно, в его эгоистичных желаниях, он надеялся увидеть радость жизни, и ту самую цепляющую бойкость, но пусть даже там оказалось много боли, внутри самого литератора что-то нещадно цвело. Создавалось ощущение, что только что они стали еще чуть ближе друг к другу. — Курить хочется, — присел на край кровати Скарамучча, в последний раз громко всхлипывая. — Ты не против? — Не против запаха или вреда для твоего здоровья? — улыбнулся в ответ Каэдэхара, ощущая внутри себя небывалую расслабленность. — Значит не против, — усмехнулся художник, поднимаясь на ноги и доходя до своего рюкзака, чтобы вытянуть пачку и спички из бокового кармана.       Сев за стол, литератор просто наблюдал за тем, как Скара тянется к форточке, чтобы открыть ее, а после занимает свое место, чиркая спичкой о коробок и прикуривая от нее сигарету. Тонкий запах табака разлетелся по комнате, и хотя поначалу Кадзухе действительно он щекотал нос, то сейчас он даже в какой-то степени привык. — Ты говорил, что хочешь уехать, — напомнил возлюбленному литератор. — Куда хочешь? — Хочу домой. В Инадзуму, — выдохнул в сторону форточки клубок дыма художник. — Вот только никого из родственников там не осталось. Почти все умерли на войне. — Тогда можем направится к моим, — выдохнул Каэдэхара. — Я давно не навещал своих дедушку и бабушку. — Ты действительно готов уехать со мной? — чуть помедлив переспросил Скарамучча.       Кадзуха на это мог лишь улыбнуться. На самом деле ему было все равно где быть. В Снежной, Фонтейне, Ли Юэ, совершенно без разницы. Его ничего не держало на месте. Семья примет любое его решение. И пусть, от части, одиноко думать о том, сколько времени после отъезда пройдет до момента, пока он вновь не увидится с родителями, но он ведь будет не один все это время. — Не против, — в конце концов ответил парень. — И что, ты готов даже универ бросить из-за этого? — все еще недоверчиво переспросил Скарамучча. — Не думаю, что сейчас это для меня важно. Работа в любом случае найдется, да и я могу поступить в Инадзумский университет, — усмехнулся Кадзуха, замечая блеск в чужих глазах. — Тогда разойдемся на полную катушку, — расплылся в довольной усмешке художник. — Только нужно будет сделать пару приготовлений, — он вновь выдохнул клубок дыма в сторону улицы и поднял кружку с чаем, чтобы отпить. — Что ты придумал? — спросил Каэдэхара, чувствуя, что сейчас он не удивится вообще ничему. — Скажем… Революцию?       Впрочем нет. Скарамучча всегда находил варианты того, как его удивить. В голове у литератора завертелись шестеренки и все те факты, которые он выучил на истории, готовясь к выпускным экзаменам. И все же что-то в его голове не вязалось. В истории было множество примеров различных революций, но их всегда совершали группой, а их только двое, если поймают — пустят на расстрел. Нет, конечно Каэдэхара был готов рискнуть, но все же чего-то в этой затее не хватало. — Не смотри на меня так, я не спятил, — явно отгадывая ход мыслей возлюбленного, возмутился художник. — И умирать я тоже пока не горю желанием. — Тогда… Как ты себе это представляешь? — Нам нужно много красок, людей и одежды, — прихватывая зубами сигарету, перечислил на пальцах Райден. — Если удастся убедить наших и собрать еще людей, все получится. Но для начала нужно вычислить, кто из них предатель. Или рассказать все в самый последний момент. — К слову о предателях… — задумался Кадзуха. — Как твоя сестра узнала, где я учусь? — Такая себе зацепка, ты уже всем успел рассказать где и на кого учишься, — недовольно выдохнул последний клубок дыма Скарамучча, и закономерно, затушив окурок о деревянные ставни, выкинул его на улицу. — Но это значит, что твоя сестра непосредственно была знакома с осведомителем, — подметил Каэдэхара, чем явно заставил парня задуматься. — Мы можем собрать всех, закинуть какую-нибудь удочку, и попросить Ризли проследить за твоей сестрой. — А почему вдруг Ризли? — подставил кулак под подбородок Скарамучча, отпивая пару глотков от чая.       На этом Каэдэхара замялся. Его ведь просили не рассказывать никому о том, где на самом деле работал один из основателей их «клуба по интересам». Он и дальше собирался хранить свое молчание. Даже если это был его возлюбленный… Внутри скреблось чувство вины за утайку информации: — Просто поверь, что он поможет, — попытался ненавязчиво намекнуть на секретность информации Кадзуха, но художник лишь нахмурил брови. — Еще месяца отношений не прошло, а ты от меня уже что-то скрываешь, — недовольно заметил художник, жаль только, что его шутливая обида была принята за чистую монету. — А это тут причем… Я же не специально, просто поверь… — Ладно-ладно, смотри как глаза забегали, — усмехнулся Скара. — Тогда сделаем так, как ты сказал. А завтра с утра дойдем до ателье Лини. — А к нему зачем?       Честно говоря, Кадзуха не очень сильно обрадовался такому предложению. С одной стороны ему было не по себе от мысли, что он, в каком-то смысле, забрал Скарамуччу себе, едва с ним познакомившись, а с другой, не мог не чувствовать легкого раздражения, от организованной как-то подставе с Димой. — Мне он тоже не нравится, но он может поддержать нашу затею, — сложил руки на груди художник.       В этот момент литератор вспомнил уже давно мучавший его вопрос, вот только поднимать подобные темы в такое время… Не было ли слишком? Но неподдельный интерес к вопросу терзал его не один день. — Ты ведь знаешь, что Лини влюблен в тебя? Я прав? — Это сложно не заметить… А что, ревнуешь? — усмехнулся стиляга, с интересом рассматривая возлюбленного. — Почему ты с ним не начал встречаться? То есть… Мне просто интересно. Ты ведь без оглядки начал встречаться со мной, — кажется, звучало не очень красиво, из-за чего Кадзуха неосознанно, но запаниковал. Впрочем, кажется Скарамучча не стал принимать слова на личный счет. — Мне просто не нравится его любовь, — ответил парень. — Ты ведь и сам видел, он даже не постеснялся нанять кого-то, чтобы разрушить наши отношения. До твоего появления такое тоже происходило, но раньше просто становилось поводом, чтобы закончить что-то бездумно начатое и не возымевшее хорошего конца.       Пожалуй, такого рода вопросов на сегодня уже было достаточно. Пусть это были не все интересующие его вещи, но узнавать о бывших художника не хотелось. Пусть даже Итэр как-то рекомендовал по расспрашивать, пусть и не самого Скарамуччу, но внутри царапалась ревность. По идее ее быть не должно было, что было в прошлом, там и останется, но все же. — Слушай, Кадзуха, — начал Скара, постукивая кончиком пальца по столу, вместе с тем, опуская свой взгляд к нему. — Подумай об этом еще раз, хорошо? То, что мы собрались делать, это не росписи под покровом ночи, если нас поймают, сбежать уже не получится. Я не хочу тянуть тебя за собой, — в пол голоса пробормотал парень, поднимая взгляд на литератора, но тот в ответ лишь улыбнулся. — До встречи с тобой, я думал, что моя жизнь пойдет по предначертанному сценарию, что я стану учителем, потом заведу семью, куплю квартиру, не стану выделяться из большинства… — он немного нервно улыбнулся. — Я просто… Я больше не мечтаю об этом, — выдохнул Кадзуха, перехватывая своей ладонью чужую и сплетая на столе пальцы. — Просто позволь мне быть рядом с тобой, хорошо? Но все же я бы предпочел, чтобы ты хоть немного себя поберег. — Как скажешь, — улыбнулся Скарамучча, невесомо, но с каким-то неподдельным интересом, поглаживая кожу на тыльной стороне ладони возлюбленного.       Наблюдая за ним, Кадзухе показалось, что художник явно о чем-то задумался. Тишина поглотила комнату, и в ней, каждое подаренное прикосновение ощущалось каким-то мнимым и вместе с тем чересчур интимным. Стоило лишь поймать себя на этой мысли, литератор снова захотел провалиться сквозь землю. Кто дергал его мысли, каждый раз возвращая к одному единственному? — У тебя ведь кровать не скрипит? — Нет, а что? — с легким недоумением спросил Каэдэхара в ответ, как Скарамучча тут же встал со своего места и направился к своему рюкзаку. — Скара?       В горле пересохло, как только парень в полутьме рассмотрел то, за чем на самом деле полез его возлюбленный. В его руках была небольшая баночка масла, а вместе с ней и пара презервативов. Получается… Они только что думали об одном и том же? Но ведь сейчас явно было не время. Да еще и в коммуналке, где столько лишних ушей. — Ложись на кровать, — почти скомандовал художник, вгоняя Кадзуху в еще больший ступор. Тот похлопал глазами, но спорить все же не стал.       Почему-то упираясь взглядом в потолок, Каэдэхара почувствовал себя так, словно потерял нить происходящего, и как все пришло к этому. Однако стоило художнику забраться следом, смотря на него сверху вниз, попытки в логичное мышление пересилили. — Нас ведь могут услышать, — чувствуя, как горят уши, не очень уверенно, но запротестовал Кадзуха. — И разве не должно было быть наоборот?       «Что я несу?» — спросил он сам себя, вздрогнув от легкого прикосновения ладони, пробравшейся под кромку майки. — В прошлый раз ты меня завалил, но больше я такого не допущу, — усмехнулся Скарамучча в ответ, нагибаясь ниже, чтобы оставить поцелуй на чужих губах. — Если будешь потише, никто ничего не узнает. — Мне кажется это больше к тебе относится, — напомнил художнику студент, обхватывая ладонями его лицо и притягивая ближе к себе.       Если честно, Кадзухе в целом было все равно на то, кто где и в какой позиции, но вот проблема с шумами, которые доносились со стороны комнаты Виктории, не могли оставаться без внимания. Да, благослови Царица того, кто додумался купить в эту комнату не поющую кровать, но тем не менее это не отменяло тонких стен.       Почувствовав на боках ладони, с какой-то не дюжей сноровкой, оттягивающие ткань домашней футболки вверх, Каэдэхара мог лишь приоткрыть веки, натыкаясь прямо на чужой взгляд. В один момент стало и правда неловко, вот только глубокого поцелуя разорвать не удалось. Скарамучча не позволил, лишь сильнее углубляя его и практически начиная играть в гляделки. Может он и раньше никогда не закрывал веки в поцелуе?       Кадзуха и правда не находил в своих глазах ничего красивого, но уже в который раз практически улавливал то, как мутнеет взгляд возлюбленного при виде них, и насколько рваными становятся до того ласковые касания. Голова начинала кружиться лишь от этого, что говорить о непрекращающихся движениях языка, все же заставивших прикрыть глаза, разрывая зрительный контакт. Просто Каэдэхара не ожидал почувствовать себя именно так: уязвимо перед собственными чувствами, заставляющими мычать в поцелуй, а глаза слезиться.       Было в крайней степени неловко. Скарамучча определенно знал, что делал, и от этого малая толика ревности расползлась под кожей, заставляя положить ладони на его плечи и резко притянуть к себе, разрывая поцелуй, в котором заканчивался весь воздух.       Литератору показалось, что у него появился малый шанс немного перевести дух, вот только пальцы, сомкнувшиеся на сосках, и губы, прижавшиеся к шее, вырвали изнутри глухое мычание. Каэдэхара и правда пытался сдерживаться, но в тоже время ничего не мог с собой поделать. Пришлось закрыть рот ладонью, прежде чем в голове помутнело настолько, чтобы больше не думать и не контролировать себя. А художник будто того и ждал, продолжая издеваться над скапливающимся возбуждением, провел одной рукой ниже по оголенному животу, заставляя все мышцы резко сократиться, и сжал бугорок на штанах. В этот момент Кадзуха и правда готов был обматерить его на чем свет стоит, потому как пришлось закусить кожу на ладони. — Все еще думаешь, что нам лучше этим не заниматься, — с усмешкой спросил Скарамучча, но уже в следующий момент сомкнул зубы на плече, сдавленно простонав.       По своему субъективному мнению, Каэдэхара всегда считал, что зло не должно было оставаться безнаказанным, потому без особых сомнений, сам перенес руку ниже, запуская пальцы под резинку домашних штанов возлюбленного, заодно проходясь большим пальцем по низу живота, но не решаясь действовать также резко, как это только что сделал художник. Однако же для стона ему хватило и нажима на поджавшиеся мышцы внизу живота. — Кажется, будет лучше поторопиться, — улыбнулся Кадзуха, наблюдая за легким возмущением в чужих глазах. И, как оказалось, сказал он это явно не подумав.       В какой момент одежда покинула тела, Каэдэхара даже не успел разобраться. В какой-то миг перед его глазами все слишком смазалось: прикосновения, поцелуи, шепот, тяжелое дыхание, и даже рваные попытки, перенять инициативу и сделать хоть что-то более весомое и приятное.       Кадзуха чувствовал, как тело возлюбленного потряхивает от напряжения, но сам он был не в лучшем состоянии. Все внутри горело и плавилось, в то время, как перед глазами покрывалось полупрозрачной дымкой, от которой не получалось избавиться. Скарамучча продолжал обнимать его и целовать, и это возымело свой эффект: литератор и вовсе позабыл о том, что должно было произойти дальше. Ему было настолько все равно, что в момент, когда руки притянули его ближе, а первый палец проник внутрь, он практически того не заметил. — Может быть неприятно, — с легким придыханием прошептал художник прямо над ухом, прижимаясь виском к виску. И Кадзуха, находясь в пограничье между сознанием и удовольствием, не сразу понял, про что говорил художник, — сердце почти заглушало своим ритмом любые звуки. Однако понять все же пришлось.       Как только он в полной мере осознал легкие прикосновения внутри себя, в этот момент тревога закралась под ребра. От части он растерялся, чуть морщась, когда Скара начал вводить уже второй палец. Сердце ускорило темп совершенно безумного танца и не хотело останавливаться. В голове сразу же завертелись вопросы: «А не лучше будет просто удовлетворить друг друга руками?» или «А что если не получится?», но если первого просто не хватило бы для них обоих, то второй вопрос был отринут воспоминаниями о первой ночи. Если у него получилось доставить удовольствие, то с более опытным партнером… Наверное переживать не стоило. — Расслабься… Я не сделаю тебе больно, — продолжал нашептывать свой заговор художник, но как было расслабиться, когда взгляд неминуемо падал на его член, а мозг пытался осознать все в полной мере.       Нет, нельзя было сказать, что Кадзуха был против. Против он не был. Но все же…       Все сомнения отпали сами собой только в тот момент, когда резкое удовольствие выбило из парня стон, который он не успел поймать. Он тут же замер, поворачивая голову вбок, чтобы с вопросом посмотреть на Скарамуччу, но тот в ответ лишь усмехнулся и подался вперед, чтобы оставить поцелуй на мочке уха. Пришлось самостоятельно прикрыть рот ладонью и закрыть глаза. Художник явно нашел то, что хотел. Резкие волны возбуждения продолжили разливаться по телу, скапливаясь внизу живота, и все свои силы Кадзуха решил потратить на то, чтобы проконтролировать желание простонать или промычать. В этот момент он настолько искреннее желал оказаться в какой-нибудь съемной или купленной квартире, где не было риска оказаться осужденным за удовольствие на утро. Его внешность соседи приняли, но вот психбольницу вполне могли вызвать.       Спустя еще несколько минут, в которые в него успел войти третий палец, мучения наконец-то закончились, и возлюбленный отстранился от него. Кадзуха с каким-то полным смирением и ожиданием, в чистейшем полузабытье наблюдал за тем, как Скарамучча тонкими пальцами разрывает упаковку с презервативом, а потом надевает его на себя. По телу вновь и вновь разливалось желание просто от того, что он смотрел на это. А ведь этими руками художник писал свои картины, этими же руками некогда стягивал мешающий парик, этими же руками он только что… По лицу невольно расползлось смущение. Хотел бы Каэдэхара подумать о чем-то другом сейчас, или хотя бы отвести взгляд, но просто не был в силах этого сделать. Все его мысли сосредоточились лишь на ощущении пустоты внутри себя и на голубых глазах возлюбленного, так прекрасно отражающих свет фонаря падающий из окна. Невольно литератор провел языком по высохшим губам, понимая, чего на деле ему хотелось больше всего: поцелуев, прикосновений и долгожданной разрядки. Прошло вероятнее всего меньше пятнадцати минут, но он уже был на пределе своих ожиданий, а потому, когда Скарамучча вновь нагнулся к нему, дыхание сбилось лишь сильнее.       На долю секунды показалось, что время и вовсе прекратило свое движение. Кадзуха просто смотрел в чужие глаза и раз за разом тонул в них. Если у него не будет ручки и листа бумаги после секса, он не переживет. Кажется вся его жизнь начала зависеть лишь о того, чтобы описать все то, что он сейчас испытывал.       Скарамучча по всему его виду явно был в абсолютно том же состоянии, зарывался пальцами в волосы, целовал в забытии, смотрел так, словно готов был в любой момент сожрать целиком и полностью. И это бесспорно нравилось, также как поцелуй, которым он буквально заткнул, и себя, и Кадзуху, просто чтобы не срываться на стоны, вздохи и всхлипы, которые никому не было положено слышать.       Замерев в ожидании, Каэдэхара напрягся, как только почувствовал это сладко-острое давление, с которым художник входил в его тело. Это не было так больно, как ему сначала казалось, но все же легкие уколы, расходящиеся по телу присутствовали. Грудь распирало от желания глубоко вздохнуть, но единственное, что он мог сейчас делать, так это мычать в чужие губы и прихватывать их зубами, жмуриться и надеяться, что тело перестанет трястись.       Одним несдержанным толчком, войдя до конца, Скарамучча все же выбил из Кадзухи глубокий вздох, с которым он вырвался из поцелуя. — Все хорошо? — спросил художник, на время останавливаясь и опускаясь губами к шее, принимаясь целовать ее и покусывать.       Найдя в себе силы лишь кивнуть в ответ и вернуть возлюбленного для спасительного поцелуя, Кадзуха вновь зажмурился, чувствуя еще один толчок внутри, сопровождаемый глухим мычанием.       Кажется, это ему нравилось куда больше, чем в прошлый раз. Не хотелось думать об этом сейчас, но несмотря на весь свой характер, Скара очень хорошо контролировал себя, хотя порой и срывался, и лишь раз нащупав нужный угол проникновения, раз за разом заставлял дрожать и давить внутри голос.       Минута за минутой темп продолжал нарастать, а Кадзуха чувствовал, что его тело наконец смогло полностью расслабиться. Ему безудержно хотелось расцеловать, лицо, шею, да все тело возлюбленного, и лишь это было несомненным минусом. Он не мог этого сделать, просто потому что если разорвал бы поцелуй, они бы оба не сдержались, и все, что происходило в крохотной комнатушке стало бы достоянием всей коммуналки.       В голове мысль за мыслью растворялись, уходили глубже в подсознание, пока слух улавливал легкие звуки проникновения. Кажется это было тише, чем в прошлый раз, но внутри Каэдэхара все еще беспокоился, что их могли услышать, пока наслаждение не дошло до той невозвратной точки, после которой стало все равно на весь мир.       В одну секунду перед глазами заплясали фейерверки, а тело само по себе выгнулось навстречу, заставляя возбужденный орган войти глубже в него, и Кадзуха даже не смог понять, что произошло. Он лишь чувствовал, что ему все еще этого не хватало, хотя был на своем пределе, ощущая теплые брызги, покрывшие его живот. Сбитые толчки продолжались и становились почти болезненными, но в конечном итоге Скарамучча резко сжал его бедра, полностью выходя, и в едва сдерживаемом приступе желания застонать, прикусил губу до крови.       Тяжело втянув в себя воздух после прекратившегося поцелуя, Кадзуха прикрыл глаза рукой. Перед ним все плыло. Хотелось себя убить за то, что ему не хватило одного раза, или убить всех живых людей в этом здании, чтобы им не мешали, но усилием воли пришлось заставить себя успокоиться. — Как только уедем, давай жить вместе, — прошептал Скара, явно ловя перед собой точно такое же плывущее пространство. — И желательно в каком-нибудь доме в лесу.       На это предложение Кадзуха посмеялся. И правда, план был замечательным. Ни живой души в округе, и тогда можно было бы делать все, что захочется. Звучало, как лучшая идея, которую он слышал в своей жизни.       Заставив себя перевалиться на бок, литератор закинул руку на чужую талию и прижал возлюбленного ближе к себе, просто молча утыкаясь лбом в плечо, удовлетворенно мыча. Пожалуй, этот вечер был не так плох, как изначально казалось. На утро он точно словит экзистенциальный кризис, но это будет завтра, а пока можно было в полной мере поразмышлять на тему того, чтобы до конца жизни отдаться в руки Скарамуччи.