Аэрофобия

      Одним из самых неинтересных в волшебном мире, но от этого отнюдь не бесполезным фактом, является статистика авиакатастроф. Мало кто не знает, что из целого миллиона полетов на железных птицах лишь один — неудачный.       Но я ни в коем случае не узнавал об этом специально.       Так и вижу, как заядлый аэрофоб под шесть футов ростом, со снопом светлых волос, зачесанных на одну сторону, утирает пот со лба манжетой рубашки, с придыханием поглядывая в сторону так называемой стойки регистрации. Даже в свои законные семнадцать он нервно постукивает носком по полу, с не меньшим волнением допивая уже вторую бутылку воды. Помогает ему это слабо.       Этот бедный, несчастный аэрофоб медленно плетется к посадке, подрагивая на ходу, пока огромное воздушное судно готовится принимать новых жертв пассажиров, чтобы через каких-то сорок минут взлететь со скоростью сто двадцать пять миль в час навстречу горизонту.       — Ты же первый раз летишь, да? — спрашивает Нотт в сотый раз, поправляя от волнения несуществующие складки на изумрудном джемпере. — Я тут подумал, может, лучше бы мы не рисковали, а? Разве оно того стоит?       Он нервозно кусает ногти. Мне же ничего не остается кроме очевидных слов поддержки для нас обоих, от которых проку было ровным счетом ноль.       — Только не нагнетай ситуацию. Если что, то просто аппарируем и все.       — Ты прав, — чересчур быстро соглашается он, но джемпер в покое не оставляет, добавляя к этому тихий топот на месте, — но я… не знаю, это так волнительно, понимаешь? Мы поднимемся на хреново количество футов вверх внутри этой железной штуки. Одни. С дешевой пластиковой посудой и одноразовыми пледами. Смерть будет непревзойденно нелепой. Я так и вижу эти заголовки в Пророке…       — Блять, — отвечаю на выдохе, окончательно поверив словам Тео, — ты прав. Ты как никогда прав. Мы умрем.       — Да, так и будет…       Мы переглядываемся, примерно прикидывая, насколько глупо будет сейчас выйти из длинной очереди и уехать куда подальше из этого чертового места. Никто ведь ничего не заметит, правда?       Проходит еще пару секунд, которые становятся для нас фатальными: тонкий женский голосок объявляет о начале посадки, и шанс на побег уменьшается в геометрической прогрессии. В мгновение у необходимой нам стойки образовывается узкая очередь, состоящая из наших же однокурсников, и мы не становимся исключением, подгоняемые скорее стадным инстинктом, чем реальным желанием скорее ступить на кривую дорожку.       Пожалуй, если мы и волновались до объявления начала посадки, то сейчас, находясь в паре человек от вступления на борт, мы оба трясемся, как осиновые листья, постоянно оглядываясь назад, так и норовя сбежать.       Блять.       Хренова поездка, организованная профессором Стеблем. На кой черт нас дернуло согласиться? Да, возможно, в тот момент мы слишком спешили на очередную вечеринку в Выручай-комнате и вряд ли полностью прочитали то, что подписывали, но раздери его Салазар, кто бы мог подумать, что мы отправимся на ебаном магловском самолете?       Это просто абсурдно! Да и кто мог подумать, что я боюсь летать на этих чертовых железных птицах?! Я не был готов к подобным перфомансам!       И да, этим бедным аэрофобом был никто иной, как я.       Я и умру в полете.       — Нет, нахер это все, — Тео качает головой и стремительно разворачивается, но тут же его хватает за шиворот откуда-то появившаяся Грейнджер.       — Нотт, стоять!       — О, это ты, Гермиона, — с предыханием говорит он и пытается извернуться, чтобы отцепиться от ее пальцев, — прости, сейчас не до телесных взаимодействий.       — Грейнджер, это просто самоубийство! Это твоих рук дело?! Ты настояла на этом?       — Если под этим ты имеешь в виду самолет, то нет, Малфой, это не я, — спокойно отвечает она и отпускает Нотта, отчего тот резко подается вперед, но чудом удерживает равновесие. Одергиваю его назад и, не сдерживая рвущегося оскала, продолжаю:       — Блять, если я… мы умрем…       — Попрошу не выражаться, мистер Малфой, вы находитесь в общественном месте, — Снегг непревзойденно серьезен. Мы на шестом курсе, а его взгляд до сих пор вводит в ступор. — Не нужно создавать очередь. Проходите.       Если в чертов самолет мы попали быстро, то рассадка по местам занимала время. Очередь в очень узком салоне продвигается очень медленно.       Какой идиот подумал о том, что находиться на высоте в тридцать с хреном тысяч футов на огромном куске железа не опасно для жизни? Нотт говорил, трясясь от страха, что это всего лишь законы физики, но я посмотрю на него и его законы, когда мы полетим камнем вниз!       И пока мы медленно тянемся к своим местам, я случайно нахожу взглядом кудрявую макушку Грейнджер. Она отчего-то выглядит расслабленно и невозмутимо. Ну, конечно, чего еще можно было ожидать от мисс непоколебимость и непревзойденная смелость?       Чертова гриффиндорка.       Очевидно, мое занятие побуждает ее найти виновника сего взгляда. Грейнджер резко поворачивает голову в мою сторону, но совсем ненадолго — пока место впереди не освободится, и она не пройдет к нужному ряду. Кажется, она сидит рядом с Лавгуд и, клянусь Салазаром, негодует, что рядом нет чертового Уизела. Одна только эта мысль дает надежду, что последние часы жизни не только я проведу в не лучшем расположении духа.       После приходится взять как можно больше пакетиков для рвоты под недовольный писк Григрасс, чтобы чувствовать себя как можно более безопасно рядом с трясущимся Тео. Хотя шанс быть заблеванным был куда желательнее, чем быть погребенным под грудой железа, внезапно рухнувшей вниз.       — Ебаный Салазар, Малфой, может… — когда мы оба оказываемся на своих местах в самом хвосте, Нотт нервно теребит ремень безопасности, пока мимо проходящая стюардесса не помогает ему с застежкой. — Может, ну его, эту Румынию, а? Кому вообще нужны нелепые экскурсии по якобы волшебным местам!       — Давай называть вещи своими именами. Это называется самолет. Это во-первых. Во-вторых, — стараясь вложить в свою интонацию как можно больше твердости, пытаюсь успокоиться и успокоить Тео: — Выдохни, вдохни и проделай так еще пару раз, слышишь? Я сделаю то же самое.       — Я… не могу… — выглядит как побитый пес, но послушно начинает дышать. И я вместе с ним.       Откуда-то спереди высовывается Блейз и иронично приподнимает бровь вверх, выглядя при этом совершенно не испуганным. Но он просто не догадывается, что нас ждет.       Чертов счастливчик.       Спинки кресел оказываются чрезвычайно неудобными, колени упираются во впереди стоящее кресло. Нотт цепляется в оба подлокотника.       — Ты подышал?       — Да. А ты?       — Блять, мы делали это вместе, — раздраженно фыркаю, — но нихера не помогло.       — Согласен.       — Можешь предложить что-то получше?       Вместо ответа он косит глаза вбок, мол, давай сбежим, пока не поздно. Я понимаю его с полуслова. И стоит нам только молчаливо согласиться друг с другом, как беда накрывает мое плечо тяжелой ладонью.       — Куда-то собрались, мистер Малфой, мистер Нотт?       —Н-нет, сэр, — мямлит Тео, но тут же берет себя в руки, — все в полнейшем порядке, профессор.       Тот обводит нас своим фирменным взглядом с головы до пят. Пожалуй, его присутствие вселяет в меня надежду на спасение: Снегг ведь не позволит, по крайней мере, двум наследникам древнейших родов умереть так… позорно?       — Мистер Нотт, следуйте за мной.       Тео непонимающе обводит взглядом сначала профессора, затем меня, а после еле отстегивает пряжку ремня безопасности, протискиваясь в узкий проход. На его лбу вновь проступают капельки пота.       Через минуту ко мне возвращается уже не Теодор Нотт. И даже не его кости.       — Малфой, — говорит Грейнджер, натурально плюхаясь на место Тео. — Можешь не смотреть на меня так… укоризненно. Я тоже не особо рада вынужденному бартеру.       — Куда вы дели Нотта? Разрешили сбежать? — зависть окутывает на одно лишь мгновение, пока впереди мне не попадается кудрявая голова друга. Привстав, чтобы его было лучше видно, он имитирует накидывание веревки на горло, что якобы тянет его вверх.       Кто еще хочет повеситься, Нотт.       — Не неси чепухи, — отвечает Грейнджер и с легкостью, неведомой мне, застегивает ремень. — Мы просто поменялись, потому что Снегг боялся, что вы оба аппарируете в самый неподходящий момент.       — А ты тут причем?       — Я не позволю тебе этого сделать, — самоуверенно и нагло.       — Тебе придется постараться, — выплевываю в ее манере и наконец цепляюсь за оба подлокотника.       — Ты никогда не летал? — спрашивает так, будто это дело носит совершенно будничный характер. — На самолете, конечно.       — Я похож на сумасшедшего? — не поворачивая головы, отвечаю я и прикрываю глаза в надежде, что все это окажется жутким сном: я проснусь в Малфой-мэноре, уткнусь взглядом в резной потолок под легкое щебетание птиц за окном и пойму, как прекрасна жизнь на земле.       Но ничего не происходит. Двигатели начинают набирать обороты, пуская по салону вибрацию. Я с силой зажмуриваюсь.       Грейнджер уже схватила какой-то журнал. Она и минуты не может провести, не читая?       — Мы в хвосте самолета, — зачем-то констатирую я очевидные факты, на что она, не отвлекаясь от строчек, кивает. — Это значит…       Договорить не предстает возможным: грубый рывок в начале движения вызывает одно только стремительно нарастающее чувство беспокойства. Если эта штука была такой дерганной еще на земле, как она собиралась удержаться в воздухе?       Ладно, мне просто нужно было сосредоточиться. Сосредоточиться на плавном гудении двигателей. Приглушенном бормотании окружающих. Ровном дыхании Грейнджер, к которому я ненароком стал прислушиваться. Звуковом сигнале. Скрежете металла о грубый асфальт. И этом ужасном, леденящем душу визге шестеренок.       О Салазар, за что мне это.       — Малфой, ты в порядке? — доносится сбоку.       — Лучше не бывает, — отвечаю я неохотно, хотя чувствую, как сжатые в кулаки руки бьет слабая дрожь.       Мне всего-то нужно было подумать о чем-то другом. О чем-то хорошем, успокаивающем. Например, о квиддиче. Или о шоколадных лягушках. Но когда мы наезжаем на какое-то препятствие, которое заставляет самолет слегка дрогнуть, я ощущаю, как мои органы скручивает изнутри.       Язык внезапно оказывается скован в немом спазме, прижавшись к нёбу. Нос самолета кренит вверх.       Мы взлетаем.       О черт. Уже слишком поздно поворачивать назад.       Уровень напряжения растет по невидимой шкале пропорционально с набирающей высоту железной машиной для убийств. Любому позволительно иметь иррациональный страх, не так ли?       Ведомый странным чувством, хватаюсь за руку Грейнджер, сжимая ту что есть мочи.       Как там Нотт? Должно быть, его вывернуло прямо на Лавгуд. Ему нужно было забрать хотя бы пару пакетов для рвоты!       Проходит еще пару мгновений, как я думаю о наверняка испорченной юбке Полумны, как по радиосвязи приятный женский голос объявляет, что пассажиры могут свободно передвигаться по салону самолета. Следом знак «пристегнуть ремни безопасности» вновь мигает, а затем гаснет. Одни за другим слышатся звуки клацанья пряжек ремней.       Но это дело совершенно не меняет — мы все еще парим в воздухе. Без метел и без всякого желания продолжать находиться здесь!       — Малфой, ты… достаточно успокоился? — вновь раздается сбоку и я не без раздражения поворачиваюсь на звук голоса. Грейнджер смотрит внимательно, добавляя тише: — Ты можешь отстегнуть ремень безопасности. Все в порядке, мы уже набрали высоту.       — Нет… Пожалуй, я оставлю все как есть, — выходит рвано, но это единственное, что я могу из себя выжать.       — Ты не мог бы сжимать мою руку не так сильно?       В ужасе опускаю взгляд, и когда натыкаюсь на наши сцепленные ладони, задерживаю дыхание. Кажется, я совсем обезумел. Слышала ли она, как часто билось мое сердце?       — Расскажи что-нибудь, — прошу почти жалостливо я, не веря своим ушам — когда мой голос стал таким унизительно молящим?       — М-м, что?       — Ну, свою заумную хрень. Ту, которую ты постоянно впариваешь Поттеру и Уизелу. Кстати, где Поттер?       — Он не смог поехать.       — А, ну конечно, он решил обезопаситься и отказался от этого самоубийства, — не сдерживаясь, огрызаюсь я и поворачиваюсь лицом к Грейнджер. — Если таким образом он хочет стать единственным выжившим ловцом и получить кубок в этом году, то пусть не надеется — я поймаю снитч даже с того света. Ясно, Грейнджер?       Она молчит какое-то время. Мне кажется, что я переборщил.       — Как скажешь, — однако меня не покидает ощущение, что она привирает — вряд ли она собиралась что-то передавать своему дружку Поттеру. Как наивно с моей стороны. — Ты боишься?       Вопрос вводит в ступор. Боялся ли я? Да! Готов ли был признаться в этом Грейнджер? Нет!       — Нет. Я просто… — закусываю нижнюю губу, обдумывая, что же сказать дальше. Нужно что-то правдоподобное. Но в голову ничего не лезет. — Я просто немного волнуюсь. Только это.       — Ладно, — опять лжет. Ни черта она не поверила!       Гриффиндорка обводит меня взглядом, и я отчетливо чувствую, как в голове у нее крутятся шестеренки. Наверняка сканирует мою позу, мысленно ставя галочки: напряжённая поза, учащённое дыхание, тревожный голос. Все было точно, как в аптеке и ее диагнозе.       Самолет тряхнуло.       Я попрощался с жизнью. Но то было зря. Гермиона кладет вторую ладонь поверх моей собственной, но оттого я волнуюсь еще сильнее — почему она пытается меня успокоить? Разве есть повод? Все так плохо?       — Малфой, мы в безопасности. Слышишь? Твое волнение ни к чему. Авиакатастрофы случаются очень редко. Тем более, мы все волшебники и в случае чего что-нибудь придумаем.       Она успокаивающе гладит меня. Медленно, равномерно вырисовывая круг за кругом на ладони. И я снова дышу носом, а былая дрожь сменяется легкой вибрацией. Кажется, я почти вернулся в нормальное состояние.       — Ладно, — неохотно соглашаюсь я и добавляю тише: — Спасибо.       Проходит еще долгих тридцать минут, прежде чем я выглядываю поверх впереди стоящих кресел. Голова Нотта не шевелится, отчего кажется, что он уже умер от страха. Ничего, он справится. Забини вполоборота что-то шепчет Гринграсс на ухо. Голова Лаванды Браун с нелепым розовым бантом покоится прямиком на плече Уизела. Просто замечательно!       Стоило ли подтрунивать над Грейнджер или лучше было просто договориться: взамен на отсутствие подстегиваний она могла бы случайным образом забыть о моем фееричной панике на борту самолета? Это ведь можно было считать равноценным обменом? Хотя вряд ли стоило ждать от нее осуждения: она не входила к категорию тех, кто издевался над другими, и более того, ее голос действительно звучал искренне и с сочувствием.       — Эй, Грейнджер, может, заключим сделку?       Кажется, ее ничуть это не интересует — она продолжает читать буклет, держа тот одной лишь свободной рукой.       — Не заключаю сделки со слизеринцами.       — Это тебе понравится, — пытаясь придать голосу чуть больше интриги, говорю я и пару раз моргаю, когда она наконец поднимает на меня взгляд. Ее глаза все такие же теплые, как летом на четвертом курсе. Тогда стоял последний учебный день, мы внезапно столкнулись у одной из лестниц.       — Если ты не хочешь, чтобы я всем рассказала о твоей аэрофобии, то можешь не волноваться — я и не собиралась этого делать, — выдает она быстрее, чем я успеваю опомниться.       — Аэро… что?       — Аэрофобия — наиболее распространенная фобия, которая представляет собой страх летать на различных видах воздушного транспорта.       — Я вовсе!.. Ладно, хорошо, мы договорились, — соглашаться всегда просто, когда выгода приходит сама по себе.       — А что ты хотел предложить?       — Да ничего особенного, — отчего-то ложь выходит кривая, о чем Грейнджер сразу же догадывается. — Я бы мог не шутить над тобой по поводу Уизела, обжимающегося с Браун, тем самым купив твое молчание.       Она смотрит сначала внимательно, а после дарит улыбку такую, какую я никогда не видел — открытую, ясную и по-своему теплую. Грейнджер может так улыбаться? Мне?       — Я сказал что-то смешное?       — Твоя договоренность была заранее проигрышной: Рон и Лаванда давно встречаются, если ты не заметил. И это нормально — обниматься, когда ты в отношениях.       — Можешь не объяснять мне, что нормально в отношениях, а что — нет, Грейнджер. Просто я был уверен, что ты до сих пор сохнешь по рыжему.       — До сих пор? — повторяет удивленно она. — Я никогда не была влюблена в Рона, Малфой. Это только твои больные фантазии.       — Ничего я не фантазировал на этот счет! — хотелось скрестить руки на груди, но ладонь, сжимающая руку гриффиндорки, была занята, поэтому пришлось только нервно откинуть челку.       — Как скажешь, — она пожимает плечами и добавляет уже тише: — Если ты не против, то мне нужно отойти в уборную.       — Конечно, я не против. С чего ты вообще решила ставить меня в известность…       Но взгляд сквозь меня, направленный в узкий проход, отвечает на мой вопрос. Безусловно, Грейнджер нужно было перелезть через меня, чтобы выбраться. Только делать она начинает это совсем не вовремя: от кратковременной турбулентности самолет потряхивает, и она приземляется прямиком ко мне на колени своей пятой точкой. Руководствуясь одними лишь инстинктами, поднимаю руки и поддерживаю падение, обхватив ее под грудью. Сердце уходит в пятки от прокатившей волны страха, и я тщетно пытаюсь сосредоточиться на происходящем.       От очередной встряски Грейнджер вновь тянет назад, а я не нахожу ничего иного, как обхватить ее крепче, все еще испытывая легкий дискомфорт от нашего укоренившегося положения. В мозгу скользят навязчивые вопросы: как долго она собирается ерзать, и как долго я смогу заставлять тело не реагировать на эти действия?       Она тщетно пытается встать, вцепившись в пустующую спинку кресла спереди, но выходит скверно: места слишком мало, отчего она сильнее извивается, намеренно ли раскачиваясь бедрами взад и вперед.       Блять, только не это. Грейнджер.       Как бы неуместно то ни было, но естественным безусловным требованием моего тела было воспользоваться этой ситуацией. И как по велению волшебной палочки мой член дергается, а я молю Салазара, чтобы она этого не почувствовала.       Но она, черт бы ее побрал, комментирует:       — Малфой, ты…       — Ты можешь просто не дергаться?! — шепчу я ей на ухо с нескрываемым раздражением и… таким естественным возбуждением.       — Нет, не могу! Я пытаюсь встать с твоих колен, а ты… — теперь она цепляется за мои ладони, обвитые вокруг узкой талии, и возобновляет свои действия. Но становится только хуже. Усилием воли я стискиваю зубы, стараясь игнорировать ее задравшуюся к талии юбку.       По инерции потираюсь бедрами о ее промежность. Показалось ли мне или то было всего лишь воображением, но Грейнджер выдыхает так, будто давно этого ждала. Выходит так сладко и невозможно возбуждающе, что я с трудом отрываюсь от разглядывания загорелой кожи ее голых бедер.       О, бессердечная гравитация, не пытайся подвести меня к греху.       — Грейнджер, ты… если не перестанешь извиваться, как медуза, — с трудом говорю я, пальцами пробираясь под выбившуюся рубашку, — ты сможешь встать, иначе…       — Если ты наконец отпустишь меня, то все получится, — голос у нее охрип или мне только кажется? Внезапное осознание лишает дара речи, и я разжимаю руки. — Вот так.       Она выскальзывает не так быстро, как ей, должно быть, хочется. Я оглядываюсь, поблагодарив кого бы то ни было за места в хвосте самолета, где была целая куча свободных кресел. Боюсь, что кто-то мог бы совершенно иначе истолковать наше… кхм, внезапное столкновение тел.       Это было вовсе не то, о чем я подумал.       Грейнджер всего лишь оступилась, а я всего лишь помог ей не грохнуться носом вперед. Делов-то! Но отчего-то явная выпуклость на брюках говорила мне совсем об обратном.       Обычной бытовой магией я быстро привожу себя в порядок и вновь жалею, что не выпил успокоительное зелье для подобных ситуаций: то касалось и полета, и внезапно задравшейся юбки наглой гриффиндорки.       Как там Тео? В обмороке или еще держится?       Очень громкий грохот в небе, похожий на гул, перебивает любые вопросы, крутящиеся в голове подобно магловской пленке.       «Уважаемые пассажиры, пожалуйста, вернитесь на свои места и пристегните ремни безопасности. Самолет влетел в зону турбулентности».       Черт, черт, черт! И где ее носит?! Я не готов умирать здесь вот так!       С силой сжимая подлокотники и челюсть, совершенно не замечаю, как Грейнджер оказывается на соседнем кресле — вновь причесанная, с заправленной в юбку рубашке она тянется к моему ремню безопасности, затягивая тот плотнее.       — Спасибо, — благодарность вырывается сама собой.       Гром начинает потрескивать и громыхать все чаще и сильнее. Ослепительные вспышки молний врезаются в сознание, а чертов ветер толкает самолет в разные стороны. Я в ужасе понимаю, что никак не могу повлиять на происходящее. Даже аппарировать не получится — я слишком взволнован!       Что же делать?       — Малфой? Драко? — и когда она зовет в третий раз, я поворачиваюсь и тут же цепляюсь за ее ладонь, оказавшуюся в опасной близости от моего лица. — Все в порядке. Это просто небольшая турбулентность, это нормально. Слышишь?       Мне было плевать, что это такое. Турбухрень или то, что она действительно имела в виду. Меня беспокоило то, что она назвала меня по имени, наверное, впервые за… все наше знакомство?       — Не знаю, что меня пугает больше: эта хренова металлическая птица, в которой мы оказались, или твой взгляд.       — А что с моим взглядом?       — Ты, — бормочу, не находя нужных слов. — Будто не ненавидишь меня.       — Я не ненавижу тебя, Малфой, — смеется она, — и тебе не кажется. Мы уже давно не дети и ненавидеть тебя нет особого смысла. А ты? Что ты… думаешь обо мне?       Чрезвычайно сильный порыв ветра резко кренит самолет влево, отчего я внутренне сжимаюсь в тугой комок. И понимаю: это конец. Или начало конца. Потому лгать смысла нет и я отвечаю:       — Нет, Грейнджер, я тебя не ненавижу. И никогда не испытывал этого. Мне просто… блять, мне просто нравится с тобой ругаться, понятно? Твое лицо, когда ты в гневе!.. О, эта гримаса злобы и отвращения, это… это впечатляет, понимаешь? То, как ты выплевываешь мою фамилию, а после эта кривая ухмылка…       Она кивает. Будто действительно понимает и разделяет чувства.       Нет, это полный абсурд. Золотая девочка гриффиндора просто не может…       Резко перед нашими лицами прямо с потолка падают какие-то респираторы. Или пакеты. Не знаю, но это жутко меня пугает. Я нервно перевожу взгляд с выпавших единиц пластмассы на лицо Гермионы, которая не менее нервно облизывает губы. Происходящее, кажется, вовсе ее не волнует.       Очередной резкий наклон самолета вбок.       — Блять, я… Сейчас все еще моя очередь говорить? — она уверенно соглашается. — Когда ты сломала мне нос на третьем курсе, это было феерично! Тогда я убедился, что грызться с тобой бывает очень и очень весело.       — Да ты чертов садист, Малфой.       Я киваю, и она внезапно целует меня.       Свет в салоне мигает, выброшенный в кровь адреналин играет со мной злую шутку.       Сейчас или уже никогда. Уже действительно никогда. То был ебучий конец всего мира. Черт.       Немедля больше ни секунды, чтобы обдумывать уже такие неактуальные последствия, сожаления или обязательства, тянусь к разделяющему нас подлокотнику и поднимаю тот вверх. Невинный поцелуй быстро перерастает в рьяный, пьянящий остатки разума и воли.       Время наверстывать упущенные возможности.       Железная птица продолжает дергаться отчаянными рывками, пока язык проникает в ее рот, теплый и влажный. Она пахнет персиками и так замечательно закусывает мои губы, что на мгновение я забываю, что в любой момент мы можем рухнуть вниз. Смертельно и бесповоротно.       Если мы вдруг выживем, Грейнджер наверняка снесет мне голову первым попавшимся заклинанием. Но шанс этого неумолимо падает, пока самолет трясет из стороны в сторону под гулкие раскаты грома.       Она сильно сжимает мою рубашку на груди, а я не нахожу ничего лучше, чем потянуть ее за бедра себе на колени. Было тесно и жарко, отчего царивший вокруг хаос воспринимается довольно смутно: крики Нотта, шорох стюардесс и голос пилота сливаются воедино.       Слабый свет вспыхивает как внутри, так и снаружи самолета, пока Гермиона ловко отстегивает мой ремень безопасности, как бы невзначай пройдясь вниз по напряженному животу. В брюках становится еще теснее. Острый страх граничит с похотью.       Разобьемся мы или нет, но я, готов поклясться, простонал что-то нечленораздельное, когда очередной порыв накренил хвост самолета, тем самым теснее прижимая наши тела друг к другу.       Пуговицы на ее рубашке, мелкие и острые, медленно поддаются собственным дрожащим пальцам, поэтому я останавливаюсь ровно посередине, открыв обзор на небольшую грудь, скрываемую светлым бельем. Как приятно забраться под чашечку лифа, пройтись по затвердевшему соску и услышать ее стон прямо у самого уха. Волосы на затылке встают дыбом от одного горячего дыхания Гермионы, направленного мне на особо чувствительное место за ухом.       Неудобная спинка кресла, которое мы теперь делили, откидывается назад. Ее острые коленки сильнее сжимают мои бедра с обеих сторон. Не медля, расстегиваю ширинку, ослабляя давление на свое пульсирующее желание.       И снова целую. Мокро и страстно, подтягивая к себе, надавливая на затылок.       Слышит ли среди какофонии звуков она мое гулко бьющееся сердце?       Прямая угроза жизни на высоте десятка тысяч футов над землей придает особый антураж, когда я касаюсь кромки ее взмокшего белья. Мир вокруг, вращаясь, рушится на глазах, пока Гермиона сладко стонет от моих пальцев, обводящих круги на взбухшем клиторе.       — Грейнджер, ты… уверена? — спрашиваю сквозь поцелуй, пытаясь поймать ее взгляд. — Мы разобьемся с минуты на минуту.       — Ты видишь здесь другую кандидатуру? — с ухмылкой, быстро сменившуюся гортанным стоном, когда я резко ускорил движение пальцами.       — Знаешь, ты тоже не особо в моем вкусе…       Разговоры заканчиваются ровно в тот момент, когда Гермиона неловко и рвано проходится ладонью по пульсирующему члену сквозь ткань боксеров. И этого быстро становится мало.       Ее полувскрик-полустон, раздавшийся прямо у моего уха, растворяется в окружающем нас хаосе, когда одним резким толчком я вхожу в нее, задержавшись в одном положении на один только короткий миг. А после возобновляю размашистые движения, ритмично подтягивая Грейнджер вверх, ухватившись за голые бедра.       Пока мир вокруг нас рушился, единственным, что я мог контролировать, был собственный ритм жестких толчков, приносящих удовольствие нам обоим.       В голове пульсирует, свет продолжает мигать. Гермиона выгибает спину, подставляясь моим пальцам, что быстро находят клитор, делая такие нужные ей круговые движения.       Проходит всего мгновение, как она хватается за спинку моего кресла и, взяв ситуацию в свои руки, делает пару размашистых движений вверх-вниз, после чего с пронзительным и хриплым вскриком достигает такого ожидаемого для нас обоих финала. Горячие стенки, пульсируя, сильнее сжимают мой член, доводя до настоящего исступления, пока я продолжаю толкаться еще глубже и грубее…       … пока мой собственный стон не оглушает меня. И тогда я понимаю, что готов умереть прямо сейчас.       Грейнджер медленно перекатывается на свое кресло, задевает спиной выпавшую маску, поправляет задравшуюся до талии юбку. Она выглядит как лучший приз, пока ветер завывает за окном иллюминатора, а царивший хаос напоминает один лишь фоновый шум.       Закрывая глаза, чувствую, как Гермиона переплетает наши пальцы между собой, а после ее голова оказывается на моем плече. Все кажется правильным и оттого особенно печальным?       Последнее, что я чувствую, — ее еще влажные губы у меня на щеке…       … а после я просыпаюсь, услышав голос, который я узнал бы из тысячи:       — Я думал, я умру! Понимаете? СДОХ-НУ! — Нотт визжит от радости. Мне же хочется надеяться, что хотя бы на том свете я окажусь подальше от Тео, но кажется, тому не суждено было сбыться.       В ужасе распахиваю глаза и буквально за долю минуты, завидев в паре метров от нас стюардессу, медленно шедшую по направлению к нам, привожу нас обоих в порядок: наспех застегиваю пуговицы на рубашке Грейнджер, разбираюсь с собственными брюками. От моих действий она что-то тихо ворчит себе под нос, но продолжает крепко и беззаботно спать.       Конец всего мира наступит точно не сегодня. Может, когда проснется Гермиона. Но точно не сейчас.