7 октября

Иногда Гэвин думает — может, он как-то перешел дорогу злой ведьме, и она наложила на него проклятье? Нет, он, конечно, не верит во всякую сверхъестественную муру — но это — как ему кажется — самое логичное и непротиворечивое объяснение того, что с ним происходит. Никак иначе не обосновать, почему сегодня у него день, мать его, рождения, он с семи утра сидит на работе и наливается отвратительным кислым кофе, и максимум поздравлений, который он получил, это слегка помятый пончик от Криса (все равно душевно, Гэвин признает) и «дружеское» похлопывание по плечу от Фаулера. — Молодец, Рид, — выдает шеф тоном, будто каждое слово — золотая медаль, — повеселись сегодня вечером. Хаха. Гэвину уже ужасно весело, а вечером будет еще веселее — ведь в качестве «подарка» Фаулер решил не посылать его в командировку в Техас на какой-то занудный симпозиум лучших полицейских. И выслал вместо него Девятку. Идеальную кандидатуру для симпозиума лучших занудных полицейских, чтобы Гэвин мог повеселиться вечером в баре, а не в кукурузном поле, и вместе с Девять — скрепя сердце — шеф отправил Коннора, четвертый месяц подряд занимающего тупой титул «лучшего копа участка». Тем самым уничтожив любые надежды Гэвина на веселье. И его чертов День Рождения. Который пройдет в скуке и одиночестве с любимыми коллегами, на любимой работе и с дерьмовым кофе вместо праздничного ужина. — Не реви, Рид, — с искренним участием подбадривает Крис. — Да пошел ты, — отзывается Гэвин добродушно. Как ни крути, а Крис его друг — и единственный, кто о его празднике вообще вспомнил. Ну, это, конечно, неправда: Коннор с утра прислал ему видео с настолько романтичными поздравлениями, что даже вспоминая об этом, трудно не реветь — обычно Коннор не больно-то романтичный парень. Девятка накатал длиннющее сообщение, все в сердечках и смайликах (он любит смайлики), приложив к нему открытку с котятами, и это самое милое, что Гэвин видел с своей жизни. Даже если фоточки кошек, которые Девять кидает ему в личку, и видео с кошками, и открытки с кошками начинают казаться намеком. Ну, если бы Девять и намек в принципе могли стоять в одном предложении. Коннор ни за что не согласится. Ни за что. Все остальное мучительно длинное время дня Гэвин работает, пьет кофе, доводя себя до раннего инфаркта, и время от времени пересматривает поздравления, с каждым разом жалея себя все больше. Обычно Коннор любит скидывать ему короткие сообщения или фото, но сегодня чат предательски пуст. Наверняка они там неплохо проводят время среди этих самых «лучших полицейских», потому что с чего бы им не наслаждаться обществом успешных и безупречных профессионалов — совсем не чета неряшливому и импульсивному Гэвину. Умом тот понимает, что у него просто приступ деньрожденьственской хандры, но сердце тревожно сжимается — а ведь парней могут и в ФБР переманить, если так подумать. Наверняка там им будут доставаться дела повеселее, чем пьяная поножовщина в Харпер-Вудс или попытка ограбления склада рваных покрышек в воскресную ночь. Они даже смогут стать напарниками. Без Гэвина… Тот шмыгает носом — дело в пыли, ее тут слишком много накопилось, а вовсе не в комплексах, не заливаемых даже кофе. Его даже Элайджа не поздравил, и если обычно на равнодушие окружающих Гэвину положить с пробором, скорее нравится, когда к нему не лезут, — то теперь это глубоко задевает. Гэвину тридцать семь, а он не нажил ни друзей, ни семьи, и кризис среднего возраста нагоняет его внезапно и остро. — Сваливай домой, Рид, — советует Крис, — на тебя смотреть жалко. Серьезно, сходи куда-нибудь, выпей пива. Хочешь, схожу с тобой? В гробу Гэвин видал такую благотворительность. — Да все нормально, — он салютует Крису стаканом и даже выдавливает из себя свою фирменную улыбку «Я-засранец-и-мне-никто-не-нужен». Хотя ему нужен на самом-то деле. * Три часа своего единственного в году дня рождения Гэвин проводит бездарно: шляется по улицам в надежде, что огни витрин и приветливые вывески баров развеют его тоску и придадут хоть каплю праздничного настроения, проверяет телефон каждые пять-шесть минут, а потом снова проверяет, разглядывает открытку Девять и едва не вписывается лицом в столб с дорожным знаком, и хорош бы он был — получивший сотрясение из-за слащавых котят. Гэвин отчего-то уверен, что открытку Девять мастерил сам, и это придает ей странной прелести. В один из баров он даже заходит, заказывает кружку пива — как и советовал Крис, — но уже пятнадцать минут спустя чувствует себя полным и абсолютным неудачником. Как еще назвать парня, в одиночестве пьющего в какой-то дыре в собственный день рождения? — Неважный день? — спрашивает бармен. Плотный черный передник и татуировки на мощных плечах придают ему сходство с мясником из ужастика, но Гэвин благополучно эту мысль не озвучивает — Девять не похвалит его, если от тоски Гэвин ввяжется в драку. — День рождения, — говорит он неожиданно для себя самого. Бармен качает головой, и Гэвину сразу же хочется его нахрен послать — и сказать, что вовсе он не неудачник какой-то, а просто так сложились обстоятельства. Но бармен приносит Гэвину кусок торта в пластиковой коробке и говорит: — Хочешь поговорить об этом? — и теперь это мясник-психолог, охренеть. Поговорит Гэвин не хочет, а торт съедает — хотя с пивом его вкус сочетается плохо. Просто если уж падать на дно, то от всей души. Когда торт и пиво кончаются, Гэвин сваливает оттуда и тащится домой — как тот самый полный и абсолютный неудачник. Он борется с желанием позвонить Коннору или Девятке, но у них там вроде как предполагается бурная вечеринка после симпозиума, и судя по отсутствию сообщений, они уже на этой вечеринке веселятся, позабыв о бедолаге Гэвине. Капли дождя падают Гэвину на лицо, и он думает, что неплохо бы купить дешевого виски, чтобы совсем уж соответствовать образу из бульварного драматического чтива. * Виски он в итоге не покупает, а возле своей квартиры обнаруживает курьера. Парень в голубой бейсболке и промокшей куртке смотрит на него недружелюбно, будто день у него сегодня еще хуже, чем у Гэвина (что вряд ли, конечно, возможно). Рядом с ним на полу довольно большая обмотанная пленкой коробка, ничуть не пострадавшая от непогоды и недружелюбия курьера, и сердце Гэвина — без всякой видимой причины — начинает биться быстрее. — Я тут вообще-то не молодею, — бормочет курьер. — Я тоже, — огрызается Гэвин и даже не смотрит, как тот сваливает, оставляя коробку. Там может, конечно, быть бомба — или споры сибирской язвы, или ядовитая змея, но Гэвин сейчас и ядовитой змее будет рад. Он затаскивает коробку в квартиру — она реально тяжелая — и медленно стаскивает куртку, разувается, оттягивая то ли удовольствие, то ли разочарование, и все больше и больше накручиваясь от волнения. Коробка с каждой секундой словно бы становится больше, а пульс у Гэвина все громче грохочет в ушах, и он сейчас точно-точно лопнет, если не откроет. Он садится на диван, вытирает ладони о джинсы и обдирает пленку. Это как в детстве, ожидание подарка-сюрприза, и Гэвин старательно заранее напускает на себя разочарование, чтобы не поддаваться этому волшебному чувству. Внутри так много всего, что он теряется. Сверху аккуратно сложена гирлянда из флажков золотистого цвета с надписью: «С Днем Рождения», к ней прикреплена крошечная — но напечатанная на принтере — инструкция со схемой их гостиной и местом крепления гирлянды, и идея наверняка пришла в голову Девять — он не полагается на органическое пространственное мышление Гэвина. Тот невольно усмехается, потому что это смешно и мило — и помогает ему побороть совсем другие чувства, которые иначе могут его просто захлестнуть и утопить. Под гирляндой еще одна, из электрических разноцветных фонариков, тоже с инструкцией, так что Гэвину приходится оторваться от распаковки, чтобы развесить гирлянды: его сердце колотится как в детстве накануне праздника. Он включает гирлянду в розетку, и в комнате сразу становится волшебно — точно так, как бывает в доме кого-то, у кого чертов день рождения, на который он не остался в одиночестве. Бутылка шампанского — только сейчас Гэвин замечает на коробке яркие наклейки «Хрупко» и «Верх здесь» — сопровождается упитанным буклетом на глянцевой бумаге, без кошечек и эмодзи, так что делал его наверняка Коннор. Он не особо любит такие вещи, но выглядит очень красиво — он старался. Ради Гэвина… Тот прижимает буклет к груди, ощущая себя романтичным юношей на пороге первой любви, и только кризис среднего возраста может оправдать эти внезапно нахлынувшие чувства. На первой странице буклета предложение налить себе шампанского прямо сейчас. Гэвина мучает любопытство, страшно хочется узнать, что написано дальше, но он решает следовать инструкции до конца. Так что он послушно идет на кухню за бокалом и полотенцем, чтобы открыть бутылку. Шампанское первоклассное, он признает. «Шкаф в спальне, второй сверху ящик, за твоими зимними свитерами», разъясняет вторая страница. Креативно исполненная картинка пунктиром рисует путь до ящика в шкафу, педантично указав даже необходимое на дорогу время. Гэвин допускает, что добирается гораздо быстрее, нетерпение подгоняет его, как ребенка в очереди к Санта-Клаусу в торговом центре. За стопкой свитеров скрывается большая пластиковая коробка, внутри которой живые цветы, и Гэвин действительно в шоке, как им удалось припрятать что-то настолько большое, а он даже не заметил. Он, конечно, не очень внимателен в безбожный утренний час и до первой кружки кофе, но… Цветы собраны в композицию на твердом основании, среди них воткнуты фонарики — точно такие же, как на гирлянде, — так что Гэвин ищет и быстро находит на основании кнопку. Букет загорается, свечение расцвечивает лепестки цветов, не хватает только крошечных фей. Для усиления эффекта Гэвин ставит букет на журнальный столик в гостиной и выключает верхний свет, и теперь его комната точно как на празднике. Он выпивает еще шампанского и минутку просто стоит и наслаждается моментом, чувствуя себя выигравшим в лотерею. Он даже коробку еще не разобрал до конца, а уже чувствует себя полностью счастливым — сегодняшние страдания отступают, и уже не кажется, что Гэвин самый одинокий на свете и никому не нужный парень, и принять эту новую реальность одновременно и сложно, и легко. Поставив бокал, Гэвин перелистывает буклет на третью страницу и несколько секунд просто любуется фотографией Коннора и Девять — они улыбаются со снимка так, будто лучше Гэвина ничего в жизни не видели, Глаза у Коннора хитро блестят, а Девять как будто смущен немного, но улыбка все равно широкая и радостная. На фотке на соседней странице рядом он один: открыв шкаф в спальне, указывает пальцем на нижнюю полку, по-прежнему улыбаясь в камеру. Гэвин возвращается в спальню едва не бегом, с трудом подавляет соблазн просто выкинуть все из шкафа, но заставляет себя глубоко вдохнуть и успокоиться — ни к чему торопить события. Между джинсами на нижней полке спрятана фотография Коннора, в руках тот держит контейнер, в котором Гэвин хранит крупы и пасту, и вид у него — словно внутри он спрятал бриллиантовое кольцо, не меньше. Гэвин… Гэвин раньше как-то о кольце не задумывался, а теперь задумывается, и одна только мысль едва не вгоняет его в обморок. Он не уверен, что готов даже обсуждать что-то такое… В контейнере, к счастью, не кольцо — там еще одна фотография, на ней Девять и Коннор вместе, и Гэвину сразу же хочется засунуть ее в бумажник и все время носить с собой — чтобы перед глазами было напоминание, что это теперь его жизнь. Самая настоящая реальность, в которой нет места одиночеству. На фотографии на заднем плане кладовая для зимних вещей, и Гэвин обыскивает ее со скоростью полицейского в охоте за уликами. Впрочем, коробки он находит сразу, просто тратит еще минут пять на то, чтобы успокоиться и, наконец, вернуться в гостиную. Подарки он устраивает на диване рядом с первой коробкой, и в свете огоньков это все самая настоящая магия. Гэвину интересно, что внутри — но еще интереснее полистать буклет дальше. Четвертая страница предлагает достать все из коробки и распаковать подарки. Гэвин зависает на мгновение, не зная, с чего начать — но решает все же начать с подарков. Темно-зеленая коробка наверняка от Девять, она лаконичная и без посторонних украшений на поверхности, так что Гэвин обрывает упаковку, сгорая от нетерпения. Внутри теплый свитер такого же изумрудного цвета, большой набор капсул для кофемашины и умильная открытка от Девять с надписью: «Теперь я точно смогу приготовить то, что тебе понравится». После его имени идет сердечко, а сама открытка с кошкой, и это уже не намек даже… Гэвин обещает себе поговорить с Коннором, прижимает открытку к груди и просто дышит, стараясь взять себя в руки. У него еще один подарок есть, надо оставить хоть немного душевного спокойствия на него. Коробка от Коннора элегантно упакована: бумага образует затейливые складки, которые жалко трогать, но Гэвину слишком сильно хочется узнать, что внутри. Аккуратно поддев, он умудряется все же сохранить часть упаковки, под которой обнаруживает голографическую панель ключа активации. Это игра, которую Гэвин хотел для своей приставки, и думал — тайком — что в нее можно было бы поиграть вдвоем с Коннором, потому что тот любит играть, и это потрясающий подарок. «Поиграем, когда вернусь, Гэв», — поясняет карточка, она без картинок, но красивый почерк Коннора сам по себе приятно рассматривать. Сложив подарки вместе и выпив еще шампанского — и такими темпами он допьет бутылку еще до того, как достанет все сюрпризы, — Гэвин возвращается к коробке. На свет огоньков появляется набор пирожных с разными вкусами, — каждый оформлен как миниатюрный тортик, и между ними устроена свечка, которую Гэвин тут же втыкает в центральный. Щелкает зажигалкой, и крошечный огонек будто изгоняет из его души все остатки тьмы. Там же набор закусок — Гэвин расставляет их вокруг пирожных, — а на самом дне лежит завернутый в пленку планшет. Это планшет Коннора, который тот использует как внешний монитор, и Гэвин поворачивает его из стороны в сторону в поисках подсказок. Заглядывает в буклет — на последней странице написан пароль, так что Гэвин включает планшет и вводит пароль, чувствуя, как волнение вновь подступает к горлу. Экран чернеет несколько секунд, а потом оживает, и на нем появляется лицо Девять — довольное и улыбающееся, но слегка нетерпеливое, словно ему пришлось ждать довольно долго. — Привет, — говорит он радостно. Он отодвигается от камеры, и теперь Гэвину видно гостиничный номер и Коннора на заднем плане, который машет ему рукой. — Вы не на вечеринке? — удивляется Гэвин — и тут же кажется себе самому каким-то мудаком, потому что какого хрена, они приложили столько усилий уж явно не потому, что им плевать на Гэвина. — Не хотели идти без тебя, — заявляет Девять — он не обижается (слава богу!), пока Коннор исчезает за краем экрана. Свет вдруг выключается, и несколько мгновений Гэвин видит только жутковато подсвеченное экраном лицо Девять, — а следом включаются огоньки, точно такие же, как сейчас горят у Гэвина, и теперь такое чувство, что они в одной комнате. Девять пристраивает планшет на какой-то твердой поверхности — вероятно, прикроватной тумбочке или столике, — и забирается на кровать, и снова появившийся в кадре Коннор передает ему стакан. Они кажутся такими счастливыми. — За тебя, — Коннор поднимает свой стакан, и Гэвин прикасается к экрану планшета краем бокала. Это лучший праздник в его жизни. — Тебе понравились подарки? Гэвину понравились подарки. Ему так понравились подарки, что он не находит слов, только кивает и борется с комком в горле с помощью глотка шампанского. — Как жаль, что вам пришлось поехать, — выдает он то, что пряталось глубоко внутри. Да, наверное, нехорошо так говорить — они заслуживают и поездку на сборище «лучших копов», и карьеру — если захотят, — и даже свалить в ФБР от Гэвина, но тому все равно страшно думать о таком. — Ага, — легко соглашается Коннор, словно не подозревающий о переживаниях Гэвина, — тут скучно, тебе повезло, что ты не тут. Веселье в представлении Коннора может носить весьма экзотический характер, и Девятка рядом закатывает глаза — но не спорит. — Зато мы смогли бы повеселиться вместе, — говорит Гэвин. Свечка на торте подмигивает, огонек пляшет. — Нам и так ничего не мешает повеселиться, — произносит Коннор — и, когда Гэвин вскидывает взгляд, он смотрит в ответ прямо и насмешливо, будто вовсе и не пытаясь скрыть намека. Все мысли о тортике сразу отскакивают на второй план. — Но сначала загадай желание. Да, точно. Надо загадать желание… Гэвину кажется вдруг, что момент наполняется невероятной значимостью — словно от его желания и правда многое зависит, и огонек свечи подмигивает ему одновременно скептически и подбадривающе. Глубоко вдохнув, Гэвин задувает свечу — дым щекочет нос. — Скажешь, что загадал? — спрашивает Девять негромко. Он устраивается рядом с Коннором и кладет голову ему на плечо, огоньки отражаются в его глазах, и больше всего на свете Гэвину хочется сделать скриншот. Наклонившись вперед, он нажимает кнопку — не может устоять. Положит в бумажник вместе с той первой фоткой. — Неа, — смеется он, — а то не сбудется. Шампанское все же ударяет в голову. Огоньки подрагивают и переливаются, а вместе с ними переливается настроение Гэвина: романтика и продуманность всего происходящего заставляют его чувствовать себя почти испуганным. И очень-очень возбужденным. Облизнув губы, он сползает по сидению вниз — черт, как много он мог бы сделать, если бы они сейчас действительно были в одной комнате, без этой дурацкой преграды в виде экрана. Гэвин отпраздновал бы от души — и плевать, что завтра на работу… — Разве ты не хочешь поесть? — спрашивает Коннор игриво и будто бы невинно, задирая брови в своей обычной манере саркастичного, но не злого засранца, и надо же, когда-то это выражение лица казалось Гэвину издевательским. — Я уже ел, — говорит он, вспоминая торт в баре, — могу немного потерпеть. — А с этим, значит, потерпеть не можешь? — усмехается Коннор. Гэвин не может терпеть в ожидании момента, когда сможет реально прикоснуться к Коннору — но сейчас нет ничего, кроме небольшого экрана, и он совсем не голоден. Наклонившись, он ставит пустой бокал на столик, заглядывая Коннору в глаза — пытаясь прочитать, что там. Когда между ними нет преград, все гораздо проще. — Сегодня мой праздник, — напоминает он, улыбаясь, — если хочу конфеты до ужина, то жестоко мне запрещать, мамочка. Коннор задирает брови выше, но Девять рядом начинает смеяться — он такой классный, когда смеется, расслабленный и счастливый, совсем не похожий на того зажатого и помешанного на профессионализме парня, который совсем недавно пришел в участок и стал напарником Гэвина. — Конфеты, Рид? — он качает головой, — и что же за конфеты? — С орешками? — предполагает Гэвин. Звучит ужасно пошло, наверняка даже глупо — но после пары бокалов и всего этого чудесного вечера Гэвина не волнуют такие мелочи. Он хочет свои конфеты с орешками, черт побери, желательно прямо сейчас — между ног тяжелеет, возбуждение скручивается в животе, и Гэвин буквально ощущает, как румянец окрашивает его скулы. Судя по улыбке, Девять тоже все видит. Он поворачивается и касается губами губ Коннора — и тот подается навстречу охотно и слегка театрализованно, словно совсем не против устроить Гэвину представление в честь праздника. Тот наливает себе еще шампанского и расстегивает ширинку: вся кожа горит. Он пока не прикасается к себе, просто смотрит, как они целуются — медленно, но пылко, с искренней и чертовски заводящей со стороны страстью. Гэвин, наверное, мизинец бы сейчас отдал, чтобы оказаться прямо там вместе с ними (хотя Девять ему за такую идею устроил бы головомойку), и шампанское кажется сладким во рту, как поцелуй. — Одежда, — предлагает он и стаскивает футболку сам. Тут становится жарковато. Девять бросает на него быстрый взгляд, его глаза смеются. Он, кажется, ловит кайф от идеи — Девять любит всякие игры. Тем временем Коннор поднимается на ноги (у Гэвина прекрасный обзор) и неторопливо раздевается, и с каждой снимаемой вещью температура в гостиной Гэвина растет. Это, наверное, хитрость какая-то, Коннор дистанционно взломал кондиционер, чтобы Гэвин тут сошел с ума. — Наслаждаешься, Гэвин? — тянет Коннор самодовольно. Гэвин кивает: ага, он наслаждается, еще как. У него в штанах происходит ядерная реакция, и пора — теперь уж точно — с этим что-то делать. Он приспускает джинсы, пока Коннор на экране окончательно раздевается и теперь помогает Девять. Это как персональное порно, но вставляет куда сильнее любого самого горячего ролика, потому что Гэвина переполняют чувства. Дело совсем не в сексе. Хотя и в сексе немного тоже — он охает, когда пальцы проскальзывают за резинку белья и сжимают основание члена, и волна удовольствия поднимается по позвоночнику, пока Коннор на экране целует Девять так, будто собирается задушить своим языком. Толкнув Девять к изголовью кровати, он сжимает его запястья и приникает к его рту жадно, и у самого Гэвина кружится голова от недостатка кислорода — это только усиливает его возбуждение. Хотя сейчас, наверное, и реклама пиццерии подогрела бы его возбуждение… Высвободив член, Гэвин ведет ладонью от основания к головке — пока Коннор ведет языком по шее Девять, оставляя светящийся след сползающего скина. Девять стонет — громко, — и Гэвин стонет вместе с ним, лаская себя рукой, проводя пальцем под влажной от смазки головкой, часть его мозга даже осознать не может, что все это происходит с ним — а другая часть хочет просто наслаждаться моментом и тем, как Коннор спускается поцелуями по груди Девять. Обводит языком его сосок, сжимает зубами — скин сползает, обнажая белые панели, но сосок кажется голубоватым, и свободной рукой Гэвин проводит по груди. Его прошивает судорогами, когда он повторяет пальцами движения Коннора: совсем нетрудно представить эти губы на себе. Девять поворачивает голову и смотрит на Гэвина затуманенным взглядом, его рот приоткрыт, кончик языка облизывает нижнюю губу — он просто оживший секс, Гэвину тоже хочется все это с ним проделать — и в то же самое время оказаться в его коже, и чтобы все это с ним проделал Коннор… Не сдержав стона, Гэвин дергает бедрами, толкаясь в руку — и стон едва не превращается в крик, когда Коннор посылает ему короткий полный предвкушения взгляд и спускается ниже. Девять тянется к планшету, а потом ракурс вдруг резко меняется, и Гэвин видит волосы Коннора сверху — и то, как член Девять исчезает в его во рту, губы растягиваются с томительной неспешностью. У Гэвина в голове что-то взрывается, он даже моргнуть не смеет, только собственная ладонь словно безумная, и не думает замирать. Гэвин двигает рукой сильнее, он так близок, что зрение затуманивается — но все, что нужно, он видит с невероятной отчетливостью, и то, как огоньки отражаются на бедрах Девять, толкает его к грани. А потом Коннор поднимает взгляд и смотрит прямо ему в глаза — и надо быть трупом, чтобы не кончить немедленно. * Гэвин глубоко дышит, приходя в себя — расслабленность охватывает и тело, и разум, и уже совсем не кажется, что мир — отвратительное недружелюбное место, в котором все Гэвина ненавидят. Он вспоминает и пончик Криса, и своеобразную заботу Фаулера — тот ведь явно хотел как лучше, а через пару дней его парни вернутся домой, и все эти прекрасные вещи они смогут сделать без экрана. Гэвин даже воображает себе эти прекрасные вещи: пока без огня, но с любовью. В себя его приводит звонок в дверь. — Ждешь гостей? — Коннор, перебирающий волосы Девять, смотрит пристально — его взгляд темнеет, и это опасный знак. Он скрывает это, но на самом деле довольно мнителен, и вызывать его ревность действительно опасно. К счастью, Гэвин невиновен и чист. — Нифига, — отзывается он и думает даже проигнорировать визитера — ему и так неплохо, — но звонок продолжает ныть, и покоя ему, черт побери, не будет. Так что Гэвин неохотно натягивает штаны и идет посмотреть. Все тот же курьер — и вид у него еще более раздраженный, — сует в руки Гэвина вторую коробку. Она не замотана в пленку и поэтому слегка размякла сбоку, ведь дождь снаружи так и не прекратился, но в общем и целом цела: Гэвин возвращается в гостиную, полный недоумения. — Еще подарок? — спрашивает он. Девять где-то в Техасе мотает головой и смотрит на коробку то ли настороженно, то ли ревниво — отлично, теперь и он напряжен, — так что внутри, может, в этот раз действительно бомба или сибирская язва. Но у Гэвина слишком хорошее настроение, поэтому он выкидывает предосторожности из головы и просто открывает. Там… там куча кульков и коробочек, все подписаны именами копов из участка, а сверху кучу украшает большой самодельный плакат (на офисной бумаге), весь в блестках, гласящий «С Днем Рождения, Рид!», и вот теперь у Гэвина на самом деле наворачиваются слезы на глаза. Он выкладывает все добро на диван, неспособный даже надписи разобрать, слишком ошеломленный. — Я поставил еще одну бутылку шампанского в холодильник, — говорит Коннор негромко и мягко, потому что он чертов психолог и всегда знает, что сказать, чтобы хоть чуть-чуть стравить напряжение. Кивнув, Гэвин идет на кухню — ему нужно одну минутку побыть одному и взять себя в руки. Все слишком хорошо, у Гэвина Рида так быть не может. Хотя, может, ему просто пора принять реальность такой, какая она есть. Когда он возвращается с открытой бутылкой, Коннор на той стороне экрана зажигает свечи. — Давай выпьем, Гэвин, — говорит он и поднимает стакан, улыбка на его губах полна искренности, голый он настолько красивый, что дух захватывает, — за тебя. Я люблю тебя. Признание словно бы дается ему легко. Девять поднимает свой стакан следом, посылает Гэвину поцелуй. — Я тоже люблю тебя, напарник, — отзывается он. — С Днем Рождения! Гэвин глубоко дышит, разглядывая набор тортиков — собираясь с силами, слишком много мыслей и волнений переполняют его ненадолго. — Спасибо, — говорит он, вкладывая в одно короткое слово все, что на самом деле хотелось бы сказать — но пока трудно. — Тоже люблю вас… Подняв свечку, он втыкает ее во второй тортик и достает зажигалку. У него есть еще пара желаний, а тортов тут много. Небольшая пауза позволяет ему взять себя в руки. — Чем займемся? — спрашивает Девять легкомысленно, следя за действиями Гэвина. — тебе стоит поесть. — Он сказал, что не голоден, — воркует Коннор. Гэвин распаковывает закуски. — Мы можем очень весело провести время, — усмехается он, — раз уж общество лучших копов вас не привлекло. — Ну почему же? — Коннор отпивает и улыбается, — меня вполне себе устраивает общество лучших копов. А тебя, Девять? Девять кивает, и никто из них явно не собирается оставаться в Техасе, и не собирается уходить от Гэвина в ФБР, и сам Гэвин испытывает по этому поводу слишком много эмоций. Так что он принимается за еду — у них еще весь вечер впереди. * Ночью его будит звонок в дверь, и несколько секунд Гэвин моргает в потолок, не понимая, кого еще принесло. В душе зарождается надежда, что это парни вернулись, но — Гэвин бросает взгляд на часы, и там без десяти полночь, а значит, Гэвин спит всего час и за это время из Техаса в Мичиган не доедешь. За дверью все тот же курьер. Он окидывает Гэвина полным едва сдерживаемого раздражения взглядом и протягивает еще одну коробку. Элегантно-белую, с голографической лентой, она сразу вызывает у Гэвина нехорошие подозрения. У него таких пафосных друзей нет. Кроме разве что… К коробке прикреплена карточка: «Ты украл моего андроида, засранец, но все равно поздравляю», и ооооо, как мило (нет), Элайджа все же поздравил любимого (нет) брата до полуночи! Гэвин оставляет коробку в кресле — откроет завтра, — но все равно улыбается, когда снова ложится в кровать. Сегодня был чертовски хороший день, и даже Элайджа не способен его испортить.