And then…

Окумура заходит в квартиру с небольшим пакетом, по которому стекают капли холодного дождя. Подошвы ботинок оставляют за собой грязные пятна на плитке прихожей, где рядом уже стояла пара таких же грязных кед. Он чувствует запах чего-то масляного, а трескающие звуки, исходящие из кухни, говорят о том, что обладатель грязных кед что-то варганит. Окумура подрывается с места, оставляя пакет с рассыпанными продуктами валяться на полу. На кухне Эш в огромной футболке, домашних растянутых штанах и длинных кашемировых носках, пытающихся хоть как-то удержать тепло. Он слабо улыбается ему и слегка потряхивающей лопаткой в руках переворачивает одну гренку в уже облезлой сковородке. — Эш! — Эйджи подбегает и тяжело вздыхает, что тот уже перестаёт улыбаться. Он выхватывает лопатку, аккуратно придерживая Калленриза за руки, прочёсывает прилипшие ко лбу русые волосы назад и накладывает губы на голову. Та осталась всё такой же горячей, что и вчера. — Я же сказал, что приготовлю сам! Присядь! — Окумура схватился за тонкую талию, пытаясь утянуть парня на диван, но тот сопротивлялся. Сопротивлялся так, как могли позволить ему ослабшие почему-то мышцы. — Не нужно меня нянчить! — повысил голос парень и тут же закашлял, отталкивая Окумуру в сторону. Сопротивления не хватило. Он усадил Линкса на диван и укрыл таки тело шерстяным одеялом в клетку, в некоторых местах которого были выдернуты нитки. Победил. Подышать хотелось жутко, но открыть хотя бы единственное окно запрещалось категорически. Там шумел Нью-Йорк, там кипела жизнь, ветер, ночные огни уходили всё дальше, куда ещё громче, ярче. Линкс слабо опрокинул голову набок, и волосы закрыли его уставший взгляд. Тело била дрожь, но от присутствия чужого человека становилось приятно. Футболка раздражающе прилипала к спине, но в груди было тепло от вида смоляных ресниц. Было хорошо, но Эш чувствовал сжирающий его стыд. Он не умел быть слабым. Не умел принимать чью-то помощь и послушно смотреть на то, как кто-то отнимает его обязанности. Да, порой казалось, что это насмешка. Мол: «Смотри! До чего-же ты ослаб!» — Прости, — пробубнил Калленриз куда-то в одеяло. — тебе пришлось так поздно выходить на улицу, да ещё и в дождь. А я ещё и кричу на тебя… всё это из-за того, что… какой я… Эйджи вздохнул, но уже мягче. Он облокотился о спинку дивана, садясь поближе к закутанному парню — тот казался действительно подавленным. Японец потянулся к русой голове и аккуратно заправил пшеничные пряди за уши, на что мальчишка, будь у него эти уши кошачьи, отреагировал бы так — задрожал бы пушистыми кисточками от восторга. Эйджи улыбнулся. Ему стоило немного помолчать. — Ты слишком многого от себя ожидаешь, — словно запел он. — Ты не представляешь как я счастлив, что твоё тело таки дало тебе знак не ёрничать и отдохнуть. Теперь я могу отблагодарить тебя за всё, что ты для меня сделал. Эш засунул нос ещё глубже в цветастую ткань. Уши, должно быть, сейчас бы пригнулись назад. Ну что за очарование. Интересно, знают ли об этом его подчинённые? — Ты — человек. И эти слова казались Линксу особенно приятными. Что он человек. Что не босс, не проститутка и убийца. Что есть и в его истории вещи, которые чётко скажут о том, что он человек. Живой, чувствует, как вкусно пахнет утренний кофе на его кухне, как улицы в последние дни настилает мороз, чувствует страх и чувствует любовь. Слёзы наворачивались на глаза. Как глупо. — Я ничего для тебя не сделал, — отвернулся парнишка. — Прекращай старое, — японец лениво поднялся с места. — я купил много всяких круп! Сейчас сварим рис, а на десерт оставим твои… гренки! — Эйджи вспомнил о всё ещё шипящей сковороде и метнулся в её сторону. Эш тихонько захохотал. Засохший на дне посуды хлеб не волновал его так сильно. Фигурка японца сновала по кухне в поисках ещё каких-то кухонных прибамбасов. Кстати хлеб не присох. Окумура на него немного подул, а потом с жадностью откусил кусочек, всё ошиваясь вокруг плиты. Он одобрительно покачал головой и достал ещё один — для Эша. Аккуратно подув на него и присев на всё то же место, он поднёс ломтик к лицу парня, уже язвительно выгнувшего бровь. — Давай-ка, не веди себя как подросток! — Эш закатил глаза и послушно принял хрустящее лакомство в рот. — а-а, точно… ты же и есть подро… Лёгкий удар в плечо. Значит, как под одеяло лезть — так это нет; а как старшего пихнуть — так это сил хватило! Эйджи с обидой почесал ушибленное место, но и у самого не хватило сил не засмеяться. Эш чувствовал себя сумасшедшим. Чувствовал, что позволяет себе слишком много, держа маленькое чудо вот так близко. А ещё он чувствовал себя счастливым. Самым счастливым человеком на Земле. Возможно ли это? Спустя то, что далеко не каждый человек даже видел глазами, представлял и воображал в мыслях, — пережить. Спустя долгий-долгий холод, спустя ливень, бьющийся о и так скрюченные от усталости плечи, ветер, пролетающий сквозь дыру в его груди, и насвистывая печальную песню. Бесконечные пытки, бесконечную муку — ад-ад-ад. А Эш — самый счастливый. — Эйджи, — начинает он, шепча. — а ты можешь… опять потрогать волосы там? Улыбка. И руки тёплые самые. Дурак, ну что ты творишь? Разобьёшься ведь, разлетишься на осколки, на тонюсенькие пластинки! Но Линкс прикрывает глаза. Прядки вьются о тонкие пальцы, словно ветви. Он пропускает их мимо и берётся разглаживать заново. На лице босса — умиротворение. Счастье. — Что такое? — пальцы спускаются ниже, на раскрасневшиеся щёки, по которым жаром текут слёзы. Произнося это, японец почему-то снова улыбается. Эш хватается за чужие ладони, крепко прижимая их к своим губам. Так близко оттенок их кожи кажется совершенно разным. Сморгнув несколько раз, парень вертит чужие пальцы в руках, ласково поглаживая тыльную сторону. — Я совсем дурак? Смех: — А мне так не кажется. И Эш тоже улыбается. Да, возможно, разобьётся. Вдребезги. Почему вдруг начинает казаться, что он сможет всё забыть? Почему рядом с ним всё кажется таким простым и сложным? Почему он его встретил? Ведь это же такой бред… но почему любой бред начинает иметь смысл? Почему Бог отдал ему этого мальчишку? Планировал, что разорвёт его на части, да? А Эш сглупил — влюбился по уши и теперь ревёт как ребёнок в чужих руках. — Эйджи… Мне нужно тебе сказать… А глаза напротив уже закрылись во сне. Чёрные волосы рассыпались по подушке, а грудь мирно вздымается и опускается, пока тело источает тепло. Ангелок закрыл руки своими, а звёздочки яркие в глазах плывут только в Эша воображении. Убаюкивает его, согревают и ресницами дрожащими опускают на Землю. Губы дрогнули в насмешке: — Завтра скажу.