***
По поверьям, далеко на севере глубоко в лесу есть племя. Мужи его подобны грому, а девы прекрасны, как весенний дождь. Там, вдали от цивилизации, по заветам предков они возделывают землю и промышляют хозяйством, их законы просты, а обычаи суровы, но они счастливы, как может быть счастлив каждый человек, не вкусивший греха. — Будь честен с собой, слушай голос разума, но доверяй чутью сердца. Сердце — меч твой, разум — щит его. Знахарка говорила эти слова каждый раз, когда Кристофер входил к ней в дом, и повторяла, как только появлялась мысль об уходе. Никто не знал, сколько ей лет, в глазах каждого она всегда была такой, какой была сейчас, помешивающая похлебку в котле. Кажется, она видела мир со времен его сотворения, если это не она его сотворила. Все в племени остерегались её и любили осторожной любовью, которой любили огонь, встречающий в этом мире и провожающий в иной. Её прозвали матерью-волчицей и называли так, сколько Кристофер себя помнит. А может, она уже родилась такой: старой и мудрой, с волосами цвета полной луны. — Я пришел за советом, бабушка, — в ответ он услышал недовольное сопение, Харин никогда не нравилось такое обращение. — Слушаю тебя, дитя моё. Мужчина почтительно поклонился и сел на скамью рядом. Ноги скрещены, рука невольно ерошит волосы. — Феликс не возвращается вот уже несколько недель. Стоит ли послать братьев на поиски? Я начинаю волноваться. — Его стадо вернулось без него, не думаю, что в этом есть нужда, — она отчерпнула ложку, — Ты голоден? Если тревожишься без повода — нужно поесть. Парень глубоко вздохнул и покачал головой. Не в этом дело. Феликс не раз заговаривал с ним об уходе из общины, называл её отцовским домом, а себя вольной птицей, которая должна увидеть мир за пределами. В то время Кристофер посмеялся и ничего не ответил, только добавил позже, что без него здесь не справится. Феликс был его самым близким другом. Братом. Он не простит себя, если с ним что-нибудь случится. Не знает, что делать, если он выйдет к варварам, что разрушают их дом, лес и реки, и станет их частью. — Кости говорят, что он вернётся до первого снега и приведёт путника, несущего хаос в сердце. А теперь поешь, одолжение — за одолжение, дар — за дар. Лучше приведи ко мне Чанбина, есть ценное поручение. Кристофера пробила дрожь, никто не любит оказывать Харин услуги. В прошлый раз ему потребовалось испытать новую настойку от кашля — язык онемел на час, но кашель пропал, как и не было его до этого. С каждой ложкой горячего супа беспокойство о Феликсе медленно угасало, сворачиваясь в клубок и пряча иголки, но не никуда не ушло. Раздумывая о путнике, несущем хаос, он выходит из избы. Сердце — меч твой, разум — щит его.***
Феликс возвращается после сбора урожая. Не один. Чан занят своими обязанностями: кутаясь в волчью шкуру, едва спасающую от пронизывающего ветра, он осматривает запасы на предстоящую зиму. Чанбин говорит, что этого хватит, если пару раз в месяц стабильно выбираться на охоту, Джисон — что необходимо засолить рыбу, и тогда никто не останется голодным. Их поселение небольшое — около трёхсот человек, с каждым из которых Кристофер знаком лично. Он должен убедиться, что на холодную зиму всем хватит еды. Всё в деревне упорядочено и спокойно — рыбаки живут в домах ближе к реке, охотники с пастухами — к лесу, и, хотя высокие деревья полностью окружают племя, есть определенные угодья, где дозволено вести охоту. Дом Кристофера находится в сердце поселения: крыльцо богато украшено шкурами, крыша увенчана волчьей головой. Там же, в небольшой пристройке рядом, стоит склад с продовольствием. Поблизости располагаются жилища возделывающих землю. Одинокая изба Харин — мудрой матери-волчицы — находилась дальше всех, и чтобы добраться до неё, Кристоферу по обыкновению приходилось обойти всю деревню, попутно интересуясь делами племени. Не считая забот о пропитании и периодических собраний с главами таких же соседних поселений, это в основном было всем, что входило в его обязанности как вождя, не считая исполнения просьб его народа. Однако периодически случаются исключения. В домике ближе к реке по соседству с Джисоном обосновался Чанбин, поэтому утро в той местности начинается со споров о промысле. Почему охотник переехал туда и зачем, никто не знает, сам Чанбин говорит только, что ему так удобнее. В поселении, где все упорядочено и спокойно, эти двое устанавливают баланс во Вселенной. — Если мы будем пополнять запасы нормального мяса, никому твоя пахучая соленина не нужна будет, — Чанбин хмуро глядит в возмущенные глаза напротив. — Попробуй сказать это Хёнджину, он мои соленья за обе щеки уплетает! Кристофер отвлекается от урожая и спора младших, когда издалека видит выжженную солнцем макушку. Макушка радостно болтает с незнакомым путником, не замечая Кристофера, а когда замечает, виновато хмурится и приветственно машет под крики Джисона и Чанбина. Феликс. На следующий день идёт первый снег.***
Снег тает так же быстро, как весть о новоприбывшем разлетается по округе. Феликс с Джисоном и Чанбином во многом поспособствовали этому, показывая чужаку — Минхо — окрестности. На памяти Кристофера это был первый человек извне, добровольно пришедший в их деревню. Не то, чтобы они насильно затаскивали людей к себе в дом раньше, но привести чужака — чем вообще думал Феликс? — Чем промышляешь? Охота, рыбалка? Лучше не ходи на охоту с Чанбином, он у нас ворчливый. Все думы тебе проест, а потом доест все остальное, — звонко расспрашивает Джисон, отмахиваясь от хмурого охотника рядом и похлопывая парня по плечам, — А ты крепкий, по виду не скажешь. Минхо осторожно косится на Кристофера, прежде чем ответить. Тот взгляда не отводит — если его строгий изучающий вид и смущает, он не сильно беспокоится. — Я врач. Лечил людей когда-то. Сейчас — нет. Иногда занимался рыбалкой, но не особенно в ней хорош, если честно. Готовить люблю, но этим мало кого удивишь. Чанбин довольно мычит, Джисон ухмыляется — я же говорил, поесть он любит. К чему все эти вопросы? — Никто не говорил, что он останется здесь. На Кристофера уставились четыре пары глаз. Не удивленные — Чанбина, умоляющие — Феликса и Джисона, успевших привязаться к чужаку, и смиренные — Минхо. Во взгляде мерещилась приглушенная тоска и что-то еще. Кристоферу почудилось. Лезть в душу к незнакомцу с хаосом в сердце не входило в его обязанности. — Поговорим позже, — сказал он, направляясь к одинокому дому на окраине. Феликс хмыкнул, явно не удовлетворенный таким ответом, но спорить не стал. — Он переночует у меня сегодня, — тихо сказал он, уводя Минхо от любопытных глаз прохожих.***
Если добрый меч притупился, не значит, что его нельзя заточить снова.
Чан недоволен. Он сидит на неудобном стуле, скрестив руки, и сердито пыхтит, глядя на старую женщину. Харин терпеливо перебирает травы и напевает себе под нос излюбленную племенную песню, не глядя на юношу. — Тебе нужно самому во всем разобраться, мальчик мой, ты не можешь приходить сюда каждый раз и думать, что я скажу, как следует жить, — наконец говорит она, слегка посмеиваясь. Если Кристофер и удивился внезапно прерванной тишине — не подал виду. Смех Харин ему нравился — мягкий, едва слышный, он звучал как дом, как безопасное место, где всегда можно найти приют. Но не сейчас, когда она обращается к нему, как к несмышлёному малышу. Ему не нужно говорить, как следует жить. — Просто скажи, что мне делать с чужаком, которого привел Феликс. Старуха окинула его нежным взглядом, каким обычно смотрит на маленьких детей, по ошибке перепутавших настой от кашля с родительской мазью для суставов. Кристофер устало вздыхает. — Будь честен с собой и с людьми вокруг и доверяй чутью своему, вот, что я тебе скажу. Приведи его ко мне после праздника Жатвы, посмотрим, чего путного из него выйдет. Из-за возвращения Феликса он совсем забыл об этом. Празднование пройдет, когда растущая луна достигнет пика — у него в запасе еще несколько дней. Это значит, чужак пробудет у них дольше. Чан недоверчиво смотрит на деревянную чашу с отваром, где плещутся цветы ромашки. — Передай путнику, держу пари, он устал после долгой дороги. Я чую волка в его сердце, — Кристофер оставляет неозвученным.***
Феликс встречается по дороге и, судя по всему, оба искали встречи. Кристофер разглядывает чужие обгоревшие щеки, усыпанные веснушками, и неловкую улыбку, едва удерживаясь от того, чтобы обнять парня, расплескав всё, что доверила ему Харин. Но это не требуется, потому что Феликс обнимает первым. — Тебя всё лето не было, — говорит Кристофер, — Все скучали. Я тоже. — Я тоже, — улыбка больше не неловкая, а жизнерадостно-солнечная. Чан улыбается в ответ, — Мне нужно так много вам рассказать. Ты знал про небольшие живые, но неживые коробочки, через которые можно разговаривать везде? Например, ты тут, а я где-нибудь на горе Ашины, и мы оба друг друга слышим, даже кричать не нужно, Чанбину бы на охоте пригодилось. У Минхо есть такая, он может показать, правда, одна только — для волшебства нужны две. На чужом имени Кристофер слегка ежится, Феликс чувствует. Они медленно бредут по окраине вдоль реки, Чан размышляет, будет ли достаточно широким жестом отдать отвар лично в руки. — Позволь ему остаться, — просит он, — Он добрый. Крепкий еще, как Джисон сказал, умный страшно, но не умнее Харин, конечно. Врачевать умеет. Он мог бы помогать, работа всегда найдется. — Хотя бы до весны, — тихонько добавляет. Шум воды и запах отвара успокаивают душу. Кристофер думает — долго — они проходят рыбацкие домики. До избы Феликса рукой подать. — Проведем праздник Жатвы, а там видно будет, — Феликс засиял в лучах закатного солнца, будто бы он и Кояш боролись за место на небосводе, — Будь готов отпустить, не привязывайся слишком, нужно быть уверенными, что ему можно доверять. — Минхо добрый человек, он и тебе понравится, если узнаешь поближе. Даже Чанбина очаровал, а он самый хмурый у нас после Сынмина. Не суди его рано, пожалуйста. — Не думаю, что оттуда, где ты был, можно привести доброго человека. Но я постараюсь посмотреть на него иначе когда-нибудь. Я так рад, что ты вернулся. Волшебное когда-нибудь всегда действовало на Феликса, хотя он понимал, что верить ему не всегда можно: котёл, подлатать который когда-нибудь клялся Хёнджин, так и стоит без дела. Не то что бы без хозяина в доме им было кому пользоваться, но теперь им с Минхо нужно из чего-то есть. — Спасибо, — делает шаг в сторону, интересуясь, — Что у тебя в руках? Это для Минхо? — Почему? — Ты бы выпил его у Харин, а мне отдал при встрече. Уже остывает, поторопись. Феликс довольно улыбается замешательству на чужом лице и поднимается на крыльцо. Кристофер смотрит на него, затем на отворившуюся дверь, из-за которой выглядывает Минхо, и протягивает ему чашу. Душа в смятении. — Выпей и не захворай, проблем не оберёмся. Спокойной вам ночи, спите крепко. Под радостный смех Феликса, развеселившегося от внезапной перемены, Кристофер уходит. Он махнул ему на прощание. Как же он скучал. — Спокойной ночи, Чан, — всё ещё с улыбкой, — Я тоже очень рад, что вернулся.***
Праздник Жатвы в этом году намного позже, чем в предыдущие. Но кто он такой, чтобы спорить с волей небес и Харин, десятилетиями оберегающей его племя. Кристофер проводит последние несколько дней, проверяя приготовления к празднованию, и с этим, если честно, прекрасно справляется Сынмин, не раз говоривший, что тот мог найти себе другое занятие. Хмельные настойки заботливо вытащены из погребов, Чонин с Хенджином набрали достаточно хвороста для костра. Недавно Чанбин с другими охотниками принесли кабана, поэтому он, Феликс и Минхо были заняты на кухне. Чан наблюдает, как юноши готовятся к соревнованиям по силе и ловкости, бурно обсуждая, что на этот раз они точно обойдут прошлогоднего победителя. Дедуля Ма смеётся, пока организовывает место для метания топора. По улице разносятся песни и смех, дети бегают с глиняными свистульками и мастерят украшения; отовсюду пахнет едой. Все в предвкушении праздника. Каждый год в это время они благодарят богов за хороший урожай, соревнуются в умениях, делятся своими успехами и радостями. Кристофер любит это место, свой дом, свою семью. Он никогда не позволит чему-то хотя бы близко угрожать их счастью. В прошлом году он выпил достаточно настойки Джисона, чтобы страстно утверждать, что никто и пальцем не посмеет тронуть кого-либо из его племени. Сынмин еще долго подшучивал, что с таким грозным вождём никто и не подумает. Сегодня первый день празднования, сердце их небольшого поселения наполнено людьми. Девушки радостно обмениваются украшениями и собранными цветами, пережившими первые морозы, некоторые самые бойкие пробуют себя в метании топора и стрельбе из лука. Среди мужчин Кристофер замечает Йеджи и Черён, увлеченно обсуждающих результаты. Чуть дальше юноши перетягивают канат, среди них — Джисон и Чанбин борются за победу своих команд. Чуть поодаль Харин беседует с женщинами и поёт частушки, в этот день из своего логова выбирается даже она. Кристофер оглядывается в поисках Феликса и пытается не быть втянутым в праздничные игрища. — Не видел Ликса? — спрашивает он у Сынмина, оценивающего меткость лучников, — Не могу его найти. — Он с Минхо у реки, пытают счастье в рыбалке, — парень снова отвлекается на мишень, — Бравый выстрел, девчата, но мимо, старайтесь лучше! Кристофер благодарит Сынмина и продвигается мимо детей, соревнующихся со взрослыми в беге.***
У реки так же шумно — за каждой выловленной рыбой следует радостный клич. Феликс сидит в тени дерева, устало наблюдая за людьми вокруг. Кристофер улыбается и садится рядом. — Устал? — Не то слово! Никогда не любил рыбалку, ты же знаешь, а у Минхо хорошо получается, еще чуть-чуть и обойдет Чонина. Кристофер прослеживает его взгляд и находит Минхо. Тот крепко держит удочку и смеётся на ворчание парня рядом, вылавливая очередного окуня. Чан внимательно наблюдает, как чужие глаза блестят от азарта, а рубашка намокает от пота. Видимо Феликс списывает его интерес на что-то еще. — Тебе не нужно следить за ним, он заслуживает доверия, — вздыхает он, — И если ты сейчас хочешь спросить о нём, то сделай это напрямую, сегодня будет время. — Просто не хочу, чтобы он принёс проблемы, Феликс. Что если он разгневает богов и посеет хаос в нашем племени? — Я понимаю, но разве ты чувствуешь это, смотря в его глаза? Разве не доверяешь мне? Будь честен и не бойся, я всегда буду на твоей стороне. Быть честным. Парень улыбается и Чан улыбается в ответ. Он позволяет себе задремать под радостные крики людей, пока размышляет о сказанном.***
Вечером все, уставшие после бурного дня, собираются у большого костра. Джисон приносит настойки, Харин незаметно подставляет к ним парочку своих. Они собираются в сердце деревни, чтобы поблагодарить друг друга и богов, подаривших им плодородные почвы и богатый урожай, и помолиться на хорошую зиму, восславляя жизнь. Харин стоит рядом с Кристофером и слегка подталкивает его, напоминая, что настала пора вождю сказать своё слово. Он покашливает в кулак, привлекая внимание, и гомон вокруг постепенно смолкает. Когда Кристофер заканчивает, он ерошит волосы и напоследок счастливо улыбается. Его народ кричит и ликует, Харин довольно наливает себе кружку хмельного напитка. Их ждут еще много славных лет. — Если бы не мокрая трава, мы бы победили! — вопит подвыпивший Джисон. — Ври больше, ты просто не умеешь проигрывать. Чонин хихикает на чужую перепалку, продолжая болтать с Минхо. Костёр еще высок, еды много, а выпивки достаточно. Взгляд Кристофера цепляется за Минхо. В обычной рубахе Джисона — одежда Феликса оказалась мала — он выглядел намного лучше, чем в тех причудливых одеждах, что были на нём в момент первой встречи, пропахнувшие усталостью и людским безразличием. Почему-то сейчас называть его чужаком не хотелось — он так удачно вписывался в общую картину племени, как будто не Феликс привел его сюда, а он сам вернулся на законное место. Чан не замечает, что смотрит дольше, чем следует. Чанбин многозначительно хмыкает, придвигая кружку. Настало время поговорить. Кристофер ступает к Минхо, стараясь не привлечь лишнего внимания, кладет руку на чужое плечо, кивая. Парень слегка тушуется, но следует за ним. Вождь присаживается на берег реки и смотрит на неловко стоящего Минхо. Тот присаживается рядом. — Если ты хочешь, чтобы я ушел, не буду спорить, — говорит он, нарушив молчание, — И всё же, я хотел бы побыть здесь подольше. Он смотрит на Кристофера тем же взглядом, что был у него во время первой встречи: спокойным, немного тоскливым, но смирившимся. Минхо подтягивает колени к груди и смотрит на воду. Будь честен. — Ты нравишься людям моего племени, но я чувствую что-то пугающее в твоей душе. То, что ты привык скрывать, — Минхо смотрит на него, слегка удивленный. Чан продолжает, — Однако у меня нет причин прогонять тебя, если хочешь остаться. Шум реки и шелест еще не до конца опавшей листвы, которую беспокоил холодный, уже зимний, ветер, заполнили пространство. Дни всё еще были теплые, но к вечеру горячее солнце уходило на покой, поэтому жители предпочли продолжить празднование у горящего костра. Кристофер снимает с плеч волчью накидку и укрывает ею уже заметно продрогшего парня. — Год назад у меня умер пациент, — сказал он. Услышав, как Чан непонимающе хмыкнул, пояснил, — Человек, которого я лечил. Хороший друг и… Договаривать не стал, но Кристофер понял. — Ты любил его? — Постоянно поражаюсь вашей проницательности, — грустно усмехнулся он, — Да, в то время я думал, что он поправится, и мы проживём вместе долгую жизнь. Но что-то пошло не так. Парень рассказывает, а Кристофер слушает, поражаясь. Минхо еще какое-то время работал, стараясь помогать людям, но покинул то место и вернулся в отчий дом. Он рассказывает о своем дедушке со счастливой улыбкой, говорит о том, как весело было в детстве, и что безумно скучает. Там было чуть лучше, чем в городе, но до ужаса одиноко. Поэтому он часто бродил по окрестностям, где встретил чумазого и лохматого паренька, который выглядел как самый счастливый человек на свете. — Так и подумал сразу, хотя Феликс, наверное, дико уставший был. Я тогда очень удивился, что он подошёл ко мне — в то время я выглядел совсем как ходячий труп. Но он что-то говорил про сердце и душу, до сих пор не понял. Кристофер слушает, как Минхо приютил его брата, как принял приглашение посетить его дом, оставив прежнюю жизнь. Он был честным, добрым и преданным. Минхо был хорошим человеком. Хаос в сердце, — думает Крис, — должно быть, очень тяжело нести.***
С тех пор всё налаживается. Праздник проходит, и Кристофер, как ему было поручено, приводит Минхо в дом Харин. Женщина принимает его у себя как родного сына, в то время как Чан, лишенный внимания, отстранённо сидит на излюбленном стуле. Он маленький и низкий — неудобство легко отвлекает от непрошеных мыслей. Минхо с удивлением рассматривает развешанные на стене травы, глазами пробегается по склянкам на полках, цепляется загоревшимся взглядом за книги. — Не сочтите за грубость, но, — он бесстрашно проводит рукой по корешку одной из них, — Могу я посмотреть? — Разумеется, дитя моё, ты можешь. Харин подходит к нему, берёт тяжелый томик с полки и принимается рассказывать. — Думаю, тебе довелось бывать в других домах, но эти дураки книг не жалуют, — она смеётся, кивая в сторону Кристофера, — Только он вон, да Феликс у себя имеют. Парень по-кошачьи улыбается, проводит рукой по обложке, на которой аккуратной резьбой высечены узорчатые травы, доходит до места, где, скорее всего, написано название, и беспомощно смотрит на женщину. — А это наше письмо, доселе не довелось увидеть? Не ты, стало быть, у Феликса в избе ночуешь? Чан мне сказал, соврал, получается. Кристофер возмущенно ахает и говорит про пыль, которую ещё год выгонять из чужого дома. А Минхо смотрит слегка потеряно, будто пытается что-то вспомнить. — Чан? Я думал, тебя Кристофер зовут. И только сейчас они понимают, что не представились друг другу. — Это волчье имя, — поясняет Харин, — Им не каждый звать станет, но мне дозволено. А книга про травы, если любопытно, можешь взять. Письмо от говора мало отличается, Чан объяснит. От кастрюли, с чем-то вечно кипящим, донеслось шипение, и женщина торопливо отправилась снимать крышку. Кристофер посмотрел на сощурившегося от мягкой ухмылки Минхо, и, кажется, что-то внутри громко перевернулось. Наверное, сердце.***
Они сидят за столом. Чан — скрестив руки на груди в недовольстве, Харин — безмятежно жуя сухари зубами, которые пощадила старость. — Минхо — чудный ребёнок, врачевать умеет. В деревне кроме меня этим не промышляет никто, пригодится здесь парнишка. Особенно если я вдруг пропаду, и не смотри на меня так. Ничто в мире земном не вечно. Она передвигает Кристоферу чашку с сухарями и разливает чай. Парень вдыхает запах ромашки и постепенно успокаивается — он уже не удивляется волшебству старой кудесницы. — Прогонять его никто не собирается, — Харин едва слышно усмехается, — Но обучить языку? Позволить лечить нашу семью? — Я хочу взять его в ученики, — Кристофер хмурится, явно желая возразить, — И с каких пор ты стал таким горячим? Неужели парнишка не понравился? Старуха хитро ухмыляется, наблюдая за чужим смущением, и присаживается на место. У них с Минхо было что-то общее. Их глаза порой сверкали одинаково по-звериному, а в движениях чувствовалась дикая утонченность. Женщина всегда видела больше других, и Кристофер даже подумать не может, что особенного она разглядела в чужаке.***
Минхо добр и искренен, красив — это сложно не заметить — все девушки в их поселении шепчутся о нём. Он усердный ученик и старательный работник. Чанбин хвалит его на охоте, а Феликс, которому он помогает по хозяйству, говорит, что тот настоящий мастер. Минхо — хороший мужчина, с которым можно завести семью. Кристофер знает, что люди его племени любят единожды, один раз — до прощального костра, но не замечал подобного в других местах, где ему довелось побывать. Он помнит про человека, о котором ему, в порыве чувств и, вероятно, настойки Джисона, рассказал Минхо, и понимает, что однажды его сердце успокоится и будет готово к новому началу. Его избраннице точно повезет, — думает Кристофер, пока идет к одинокому дому на окраине, где знахарка пытается обучить Минхо целебным свойствам трав. Сердце предательски ноет. — Это чернокорень лекарственный, в народе собачьим языком кличут, — неторопливо рассказывает Харин, раскладывая травы, — Кошачьи лапки — бессмертник. А теперь поведай мне, для чего они нужны. Минхо слегка запинается, но отвечает верно, заслужив довольную улыбку женщины. Чан тоже улыбается, аккуратно заглядывая в избу через приоткрытую им же дверцу, но ловит пронзительный взгляд Харин. Холод с легкостью пробирается в дом, морозя ноги, поэтому его не могли не заметить. Зима уже почти прогнала осень, постепенно застелив всё снегом, который не в силах растопить солнце. Но с этим неплохо справляются овцы Феликса, которые по никому не понятным причинам едят снег. — Привет, Кристофер, — бросает Минхо, возвращаясь к своим записям. — Привет, бабушка, — Чан мнётся, снимая шапку, и ерошит волосы, — Привет, Минхо. Я принёс, что вы просили. Могли сказать Чанбину, я всё же не посыльный. — Но бываешь тут чаще любого из племени. Чан смотрит на ехидно улыбающуюся женщину и ставит бутылёк с медвежьим жиром на стол. Он снимает шубу и присаживается у костра погреть руки. Минхо шелестит листами тетради, что принес с собой из дома, и чиркает ручкой, выводя племенную письменность. Эта сцена кажется до боли родной и уютной, хотя ещё порядка месяца назад Чан ничего не хотел слышать о новоприбывшем чужаке. — Кристофер, ты хрипишь, — Минхо откашливается, прежде чем продолжить, — Выпей немного того, что принёс. Забота непривычно теплит сердце, но парень недовольно морщится, игнорируя сказанное. Колкость растворяется в тепле комнаты. Минхо встает и наливает противную, по нескромному мнению Чана, жидкость, в ложку и протягивает ему, вынуждая выпить. — Не буду. Спасибо. — Я не уйду, пока ложка не будет пустой, — он пододвигает лекарство ближе, — Давай. И Чан выпивает. Его сразу же пробивает дрожь и все степени отвращения — сколько бы он ни жил, жир в качестве лекарства не переносит. И все, кроме Минхо, об этом хорошо знают. Пока Кристофер сдерживает рвотные позывы, а Харин заливисто смеется, виновник активно шарит по карманам. Выудив, наконец, сладость, он протягивает её парню. — Держи, за старание ты получаешь награду, — говорит он, шурша упаковкой, — Молодец. — Это не старание, а страдание, не путай, — нервно посмеивается Чан, — Что это? Очередная вещь не из леса? — Конфета. У меня их немного осталось, так что тебе повезло, отважный вождь. Парень не скрывает подразнивающую улыбку, пока Кристофер недоверчиво погружает в рот сладость. Его брови взлетают вверх, неприятный вкус почти сразу сменяется на что-то приторное, он не может определить, что именно. — Чан у нас совсем на мальчонку похож, — говорит Харин, — Не корми его сластями сильно, а то еще привыкнет. Но я всё диву даюсь, как ты его усмирил так быстро. — Рабочая закалка, наверное. Раньше во время учебы иногда приходилось с детьми сидеть, они повреднее намного, могли на пол упасть и вопить, — Минхо смеётся, вспоминая, — С Чаном полегче будет. Он ойкает, прикрыв рот, и смотрит на Кристофера, который только-только распробовал конфету. Тот удовлетворенно жмурится от непривычного приятного вкуса и, кажется, не заметил оговорки. — Если принесёшь мне ещё, — вдруг говорит он, — Можешь звать меня Чаном. Совсем как ребёнок, — посмеивается снова Харин, пока Минхо старательно шарит в карманах. Где-то на дне находится ещё пять штук.***
Минхо постепенно проникает в его чувства и мысли, удобно устраивается, преследует до захода солнца и после. Первая мысль, когда Кристофер встаёт с кровати — занести новые книги в дом Харин, на охоте с Чанбином — что было бы неплохо привести сюда парня. И чаще, чем ему хотелось — как сильно хочется увидеть чужие кошачьи глаза и хитрую ухмылку. Это медленно выводит его из себя. Он не может нормально спать, потому что сегодня Минхо с его чудесно порозовевшими от холода щеками заходил в гости. Ничего сверхъестественного, но что-то в чужом благоговейном взгляде, когда тот прошел в избу, заставило смутиться. После его ухода он осматривает жилище. Ходит там, где бродил Минхо, смотрит на те же вещи: детские резные фигурки, бусы матери, которые он повесил на самом видном месте, волчья шкура, клинок отца. Все это бесконечно дорого для него. Кристофер не чувствует угрозы, обнажая уязвимую сторону души для другого человека — это пугает. Парень принес ему отвар от кашля. Тогда Чан поморщился и отказался пить, но сейчас чаша, заботливо оставленная на столе, привлекает слишком много внимания. Кто-то не пожалел времени и принес её сюда сквозь бушующую вьюгу. Он подходит и делает глоток: жидкость греет изнутри. На лютом морозе отвар должен был замерзнуть почти сразу, но нет. Кристофер корит себя за то, что слишком отвлекся на чужие щеки, не заметив, как пытаются скрыть отдышку. Он рассеян, беззащитен, мягок. Отвар сладкий — не такой, как делает Харин — значит, Минхо сам озаботился его здоровьем. Запомнил все нелепые детские выходки. Чан прижимает рукой трепещущее сердце, допивает отвар и спит спокойно.***
Сезоны сменяют друг друга в бесконечном жизненном цикле. За суровой зимой следует весна, еще не менее скупая на морозы, но радостью откликающаяся в сердце оживающей природой. Все в племени заняты на поле — никому не чужда работа руками. Кристофер вспахивает землю, поблизости спорят Чанбин с Джисоном. Он переводит дыхание, вытирает лоб и осматривается. Солнце теплое, но ветер холоден, поэтому он, пускай обливаясь потом, не спешит сбрасывать накидку. Минхо хлопочет рядом, переговариваясь с Сынмином о посадке растений. Он засматривается и не слышит звонкое улюлюканье сбоку. А потом, вместо того, чтобы пойти к дому знахарки, они отправляются в лес. Ему предложили, а Кристофер был слишком очарован, чтобы отказать. Минхо говорит, что проснувшаяся природа самое прекрасное, что есть на свете, и что он всей душой полюбил это место: людей из племени, каждый дом и каждую улицу, этот лес и реку. Чан чувствует собственную слабость. — Не думал, что вновь когда-нибудь обрету что-то такое, — Минхо берет еще нерастаявший в тени снег и растирает его в руках, — Драгоценное. Что-то похожее на дом. — Ты рассказывал, что жил где-то до прихода сюда. — Да, но это не было моим. Говорят, дом — не место, а люди. Я так часто терял его, что мне, — он делает паузу, обдумывая, — Стало страшно, наверное. Слова вырываются сами собой, когда Кристофер замечает тоску в чужом взгляде. У него достаточно сил, чтобы уберечь их всех. Чтобы уберечь Минхо. — Не бойся. Я буду защищать своё племя до последнего вдоха. — Спасибо тебе. Минхо пришел в сердце, обосновался в душе, и теперь стоит перед ним, обнажив свою. Смотрит на проснувшуюся реку, убирает выпавшие на лицо пряди, украдкой поглядывает на парня рядом. А Чан смотрит и не может отвести взгляд. Он думает, что это неправильно, но берёт чужие щеки со всей бережностью, что у него есть, растирает, прогоняя мороз, смотрит в блестящие глаза напротив и прижимается губами к таким же ледяным. Нелепо, по-мальчишески, совершенно неумело. Пальцем гладит лицо Минхо, а потом чувствует, как руки обвивают шею, прижимая ближе. От парня исходит уверенность, и это пугает тоже. Кристофера, который не вздрогнул во время встречи с огромным медведем, не оступился, когда их поселение чуть не накрыло оползнем. Даже тогда ему не было так страшно. Но сейчас он не может раскрыть глаз, отдаваясь чужим умелым губам. Когда они отстраняются, Чан слышит смешок. Его будто облили из ледяного ручья. Он не может до конца осознать, что сделал. Дорогу до дома знахарки они проводят в тишине. Кристофер боится что-либо сказать, чувствуя, как горят его щеки. Минхо молчит тоже, вероятно, слишком сбитый с толку. У избы Харин он разворачивается и идёт прочь — спиной чувствует её всезнающий взгляд.***
Он никогда бы не подумал, что так бывает. Но суть остаётся и пугает до ужаса. В его племени влюбляются раз — и до прощального костра. Знахарка говорит, что звёзды предрешили сплетение душ ещё до нашего рождения, что не нужно стыдиться этой связи, какой бы она не была. Чан тогда не понял, о чём она. Но Харин часто, почти всегда, говорит в будущее. Чувства к Минхо похожи на первый дождь, думает он, вместе с ними будто приходит весна. Кристофер улыбается воспоминанию о первом снеге, ознаменовавшим их встречу. Он в спешке собирается в дом Феликса. По пути репетирует исповедь, целует оберег на удачу, и понимает, что отчего-то всё кажется не таким страшным. — Крис, — судя по голосу, парень уже спал, — Ты поздно. Харин сказала, ты придешь до заката. — Прости, что разбудил. Она сказала что-то ещё? Может, ему вовсе не стоит искать оправдания у Феликса. — Больше ничего, только что встрепанный будешь и сердце в смятении принесёшь. Феликс зевает, потягиваясь, и приглашает в дом. В избе тепло и пахнет хлебом. Уютно. Кристофер сбрасывает накидку и присаживается на стул — удобнее, чем у Харин — но говорить не смеет. Хозяин ставит незатейливый чайник на печь и не торопит. Чай разлит, Феликс сидит напротив и смиренно ждёт, периодически зевая. Кристофер не может больше ждать. — Кажется, мы с Минхо должны были встретиться. Он больше не чужак, да и не уверен, был ли он им когда-нибудь на самом деле. Просто, когда я смотрю на него, как будто бабушкину настойку выпил, и в груди цветы распускаются, — он ложится головой на стол и ерошит волосы, — Я не знаю, Ликс. Не понимаю, что со мной не так, он ведь мужчина. Как это обычно бывает? — Как бывает что? Как влюбляются? Наверное, начинают верить в души, скрепленные союзом до нашего рождения. Парень мягко смеётся. Чан воет в сгиб локтя. — Но думаю, у тебя всё очень даже обычно, — он нежно улыбается и берёт его руку, — Всё в порядке. И сейчас, и в будущем. Разве плохо быть мужчиной? Даже не так. Разве то, что он мужчина, меняет тот факт, что он — это он? Минхо хороший человек. Будь честен и не бойся, вас ждёт прекрасное будущее. Чан улыбается, сжимая чужую руку в своей, и позволяет себе заплакать, совсем тихонько, еле слышно. Феликс никому не расскажет. Ему нравится не мужчина. Ему нравится Минхо, которого сложно ограничить таким простым словом. Поэтому Кристофер вспоминает, как два самых мудрых человека, которых он знает, сказали ему быть честным. Он не собирается лгать.***
Побег — не то решение, которое он принял, когда уходил от Феликса, но Кристофер не может понять, почему он, уверенный в своей стойкости, так робеет перед Минхо. Возможно, он всегда был слишком беззащитен перед близкими. И Минхо — этот парень с рысьими глазами и очаровательной дразнящей улыбкой, который не боится поддевать Чана и всячески измываться над ним — так отчётливо ощущался родным. Кристофер не может просто подойти и взвалить на него всё, что копилось в душе с момента первой встречи. Глубоко внутри теплится надежда, что это единое чувство их связывает. Минхо не оттолкнул и ответил на поцелуй, но Чан мало знает о людских порядках. Очень сложно успокоить воющее сердце. Он хочет пойти к старой мудрой женщине, которая обогреет и научит справляться. Но Кристофер больше не мальчишка — взрослый мужчина, вождь своего племени. Ему не нужно говорить, как жить, он решит это сам. Ночь сменяется утром, за ним идёт день, затем вечер: на протяжении одного солнечного цикла он старательно избегает Минхо. Поэтому тот громом среди ясного неба стоит у него на пороге. — Мы должны разобраться в этом вместе. Кристофер пропускает его в дом, не заглядывает в чужие глаза. Проходит к деревянному столу, перебирает исписанную бумагу, нервно переставляет тушь для пера. — Ты не сделал ничего страшного, Чан. Я понимаю, что, скорее всего, связи между мужчинами в вашем племени не приняты, и это кажется тебе страшным и пугающим, но не беги от себя, — осторожно говорит он, смотря в чужую спину, — Можешь посмотреть на меня? Не может. Стыдно. За то, что сбежал, не объяснившись, за свои странные чувства, которые он думал, что решил таковыми не считать, и за страх. Но он берет своё беспокойное сердце в кулак и смотрит. Минхо мягко улыбается, продолжая. — Все проходят через это, и нормально чувствовать так, как ты чувствуешь. Не кори себя за то, что произошло, я тоже принимал участие, знаешь ли. Легкий смешок сотрясает тишину. Чан молчит, собирая по крупицам всё, что крутится в голове. — Спасибо тебе, Минхо. Я очень благодарен тебе, — он едва ли может выдержать его взгляд, — Спасибо, что остался. Не уверен, что ещё должен сказать. Меня пугает новое, что приходит с тобой. — Не обязательно говорить, Чан, я чувствую. Ты можешь бояться, я всегда готов тебя утешить. Но это ты позволил мне остаться, я должен благодарить. Всё равно. Они оба понимают, что Кристофер не мог прогнать его. Попытайся он — тропы привели бы Минхо обратно. Его душа проросла здесь, на промерзлой почве, среди лесной травы и полевых цветов. Слилась с ветром, укрепилась корнями так, что не вырвать всеми существующими силами земли. Минхо подходит ближе, осторожно кладет руки на чановы плечи, заглядывает в глаза, что-то в них ищет. — Все ещё страшно? Он не боится, но грудь воет и горит огнём. Минхо запускает пальцы в растрёпанные кудри, мягко смеется в чужое плечо, держит за руку. Невыносимо хочется прижать к сàмой душе. Стать единым целым. Минхо стал его частью так быстро. Теперь сердце Кристофера принадлежит ему. Он понимает, что сказал это вслух. — Посмею ли я отказать, — парень не поднимает головы, прижимаясь сильнее. — Посмеешь? Чан готов ждать вечность. Остаться умиротворенным в теплых объятиях, раствориться в нежных касаниях. Он уверен, что его не отвергнут, слышит, как Минхо приглушенно хихикает. — Разве я могу. В этот уединенный момент Чан чувствует, как где-то там, удивительно близко к лесу, Харин улыбается. Мудрая женщина, которая знает всё наперед.***
Когда трава высока, солнце обжигает, и слышен стрекот сверчков, Минхо полностью обживается в избе Чана. Они вместе просыпаются на рассвете, лениво целуются и разбредаются по делам. Старая знахарка терпеливо и размеренно обучает Минхо всему, что знает, а Кристофер стабильно навещает их по вечерам. Сейчас, когда летний зной затопил улицы, они выбрались на охоту. Чанбин недовольно ворчит над ухом. — У вас теперь семья? Из всей болтовни удалось выловить вопрос. Они бредут по лесу вдвоем, разделившись с соплеменниками для удачной добычи. — С кем? — конечно, он понимает, но требуется время, чтобы придумать ответ. — Брат, я волнуюсь за тебя. Минхо не чужой нам, и я уважаю твое решение, но что-то тревожит душу. Что-то изменится. Кристофер сам это чует: интуитивно, будто сам лес говорит с ним. Но не чувствует враждебности — легкий ветер колышет кудри. — Всё будет в порядке, Чанбин. Мы будем в порядке. Он снимает влажные ботинки и ставит их на печь. В избе пахнет едой — Минхо вернулся раньше и накрыл стол к его приходу. Он делится успехами и рассказывает, что услышал от леса сегодня. Минхо пахнет как Харин — мудростью, травами, бесконечной заботой и солнцем. Он пахнет как часть его племени, как защитник. Кристофер отгоняет тяжелые мысли, поселившиеся в его нутре с тех пор, когда он последний раз навещал избу на окраине. Тихой поступью изменения крадутся ближе. Кристофер обнимает Минхо со спины. Страшно не будет.***
Помни кто ты, сын волков, да прославится имя твое.
Ночью нечто будит его. Душа в смятении, сердце ломит грудь. Кристофер аккуратно выбирается из чужих объятий, набрасывает накидку и идет в лес, следуя непрекращаемуся зову. Ноги ведут его к границе миров, туда, где жизнь и смерть сливаются воедино. Туда, где стоит дом их покровительницы. — Ты пришел, дитя, — мягкий голос звонок в ночной тишине. — Ты звала меня. Она смеется, её волосы переливаются в лунном свете. Они и есть сияние. — Моё время пришло, я вырастила достойную замену, — Харин говорит так же, как и всегда: в ее голосе нет печали, — Помни мои слова, малыш, я всегда буду приглядывать за вами. Харин, старуха-знахарка, которая наблюдала за племенем с момента сотворения, белой волчицей покидает его. По щеке Кристофера скатывается кристальная слеза, он не замечает её, не смахивает, позволяя смочить землю. — Прощай, — шепчет он ей в след, — Ты была хорошей матерью. А ты — достойным сыном, — слышит он этой ночью в вое волков, — Будь счастлив с этим человеком. Слёзы застилают глаза, пока Кристофер бредёт в дом, забирается в теплые объятия и засыпает. Во сне он видит отца, белоснежную волчицу, себя и Минхо, всё свое племя. В счастье и процветании.