***
Мэн Яо стоял перед Мэн По, вдыхая лёгкими запах ее супа, выпив который он отправится на перерождение, забыв все. Забыв про свою прошлую жизнь, грехи, привязанность к Лань Сичэню, Цзинь Лину, матери. Любовь к убитому сыну и Цинь Су, своей жене и по совместительству — единокровной сестре. Два дня понадобилось на то, чтобы в последний раз посмотреть на оставшихся на земле близких людей, которым он никогда не желал зла. Поднявшись на Вансянтай, он долго-долго смотрел на мрачного, как Второй Нефрит, Цзэу-цзюня, ушедшего в затвор и оставившего орден младшему брату; смотрел на невеселого Цзинь Лина. И даже на Незнайку, который тоже был ему родным человеком, несмотря на то, что кровного родства у них не было. Мэн Яо никогда бы не осмелился попросить у всех них прощения, в особенности перед Незнайкой, но здесь, в Диюе, склонил голову: — Надеюсь на то, что вы простите меня все, — прошептал бывший заклинатель, стараясь не плакать, — простите этого никчемного за все страдания, что он невольно вам причинил. После обзора близких людей, спустившись с Вансянтай, Мэн Яо отправился на следующие суды. Боги долго спорили над его судьбой: кто-то упрямо не хотел просто так даровать ему снисхождение Небес, а кто-то говорил, что Мэн Яо делал это все от безысходности. Их ожесточённый спор чуть было не превратился в драку, но в конце концов все закончилось тем, что Мэн Яо решили дать еще один шанс. И вот он стоял у одного из мостов, ступив на который он отправится в следующую жизнь. Мэн По — она же тётушка Мэн — подала ему дымящийся отвар. — Выпей, милый, забудь о прошлой жизни, — сказала она. Бывший Верховный Заклинатель на какое-то мгновение задумался над тем, стоило ли ему забывать прямо все. Вот эргэ, матушку и племянника с убитым сыном забывать он точно не хотел бы, а черную полосу своей жизни — пожалуй, без нареканий. И все же он понимал, что с оставшейся памятью о прошлом неизбежно сойдет с ума, поэтому решение было принято быстро. — Этот ничтожный премного благодарит тётушку Мэн. Не позволяя себе больше колебаться и передумать, он берет пиалу, в которой плескался отвар забвения, и одним глотком осушает ее до дна. Затем, благодарно кивнув, ступает на серебряный мост — пожалуй, он больше не желал бы родиться в знатной семье, выбрав тихую и спокойную жизнь вместо бесконечных метаний. Чем дальше он уходил — тем спокойнее ему становилось. И хотя в Диюе он не встретил ни одного знакомого, он все же испытывал легкую грусть. Все или мучались здесь, или давно переродились сами. Мост был таким длинным, что не было ясно, где же конец. А затем он провалился в блаженную темноту, не осознавая, что стал сгустком клеток и крови в утробе матери. В конце концов все это уже не имело никакого значения.***
Он родился под осень. Мать была не очень рада его появлению, так как он слышал, будучи еще совсем крохотным младенцем, как матушка говорила, что хотела бы иметь дочь — была бы у нее помощница по хозяйству. А вот отцу было без особой разницы, ребенок есть ребенок и неважно, какого он пола. В этой жизни он получил новое имя — Ляо Шань. Родился он в семье торговца оружием, как впоследствии выяснилось. Ни знатности, ни особой бедности, так, крайняя середина, что вполне устраивало маленького Ляо Шаня, который, хоть и не помнил своей прошлой жизни, преисполненной горечи, все же был рад тому, что особенно сильно голодать не пришлось. Ему было уже пять лет, когда матушка заболела неизвестной болезнью и медленно умерла. Отцу пришлось одному растить его, но долго его одиночество не продлилось — очень скоро он привел в дом новую жену, очень скверную и злобную женщину. Новая жена сразу же невзлюбила пасынка, а так как у нее были свои дети, то она требовала от мужа, чтобы он выгнал родного сына из дома. И так как женщина была властной и умной, господину Ляо Чэню пришлось согласиться, хоть в душе он отчаянно не желал идти на такое преступление. Следующим утром его разбудили очень рано, сунули в руки котомку, в которой было немного одежды, кусок хлеба, затем наспех одели и отвезли в дальний конец небольшого городка. А затем уехали. Ляо Шань остался совершенно один в неизвестном месте, не зная, что делать и как теперь жить. Он стал бродяжничать и просить милостыню. Хлеба ему хватило на два дня, пока наконец он не изголодался так, что был готов есть даже сырую землю, а прежде чистая одежда превратилась в грязные лохмотья. Ему было до слёз жаль себя, а отец оказался лоботрясом, который шагу не мог ступить без наставлений мачехи. Стоило ей лишь приказать избавиться от него, как Ляо Чэнь охотно повиновался ей и бросил сына. Ляо Шань пытался выжить и это ему неплохо удавалось делать. А потом он узнал новость — торговец оружием, господин Ляо Чэнь умер, а его жена продала дом и покинула эти края со своими детьми. Ее больше никто из местных жителей так и не видел, а дом постепенно превращался в убогий сарай. Ляо Шань так и не осмелился наведаться к тому месту, где сначала жил вполне неплохо, решив, что делать там ему нечего. Он теперь был никем, таким же бродяжкой, как все остальные дети, которых он видел на улице; они побирались там постоянно. Остальные люди гоняли их от своих лавок и домов, не желая, чтобы те даже смотрели в их сторону, такие несчастные и голодные. Ляо Шань жалел их, но в первую очередь не мог никак помочь, так как сам был в том же положении. А потом наступили еще более мрачные времена. Ему уже было семь лет, когда он узнал, что существуют кланы заклинателей, а если быть точнее — то секты, куда ежегодно набирали новых учеников. Эта мысль не давала ему покоя, ведь мальчишка тоже пожелал стать им, да только кто-то, узнав об этом однажды, лишь рассмеялся и сказал: — Уверен, что тебя туда примут, ведь ты — бродяжка и попрошайка без ничего? Семьи у тебя тоже нет, кто же туда тебя возьмет, если там почти все — дети из приличных семей? Даже сына простого крестьянина охотно примут, нежели такого попрошайку, как ты. Оставь лучше эту затею и смирись со своей судьбой быть лишь мальчишкой, который живет на улице и побирается за жалкие крохи еды. Ничего путного из твоего желания не выйдет. — Посмотрим, — сказал на это мальчишка. Конечно, на эти слова его лишь высмеяли и прогнали прочь, но Ляо Шань и не думывал унывать, твердо решив, что станет заклинателем, даже если для становления им ему придется выслушивать постоянные насмешки и оскорбления. Ничего страшного, он уже давно привык к такому отношению к себе еще с тех пор, как впервые очутился на улице и стал бродяжничать. Ему удалось выяснить, что в этом мире существуют такие секты заклинателей, как дворец Хуаньхуа, вершина Тяньи, храм Чжаохуа, школа Цанцюн с ее величественными горными пиками. Были тут и секты поменьше, но Ляо Шань рассматривал что-то из вышеперечисленного. И, подумав немного, принял решение вступить в школу Цанцюн. Его предупредили, что на пик Цюндин попадают лишь дети из богатых семей, предложив пики Цяньцао, пик Вайцзянь, Кусин, Аньдин, Цинцзин, Цзуйсянь и Байчжань. Ляо Шань не хотел унывать, но ему все же пришлось выбирать между пиками, в конце концов он решил остановиться на пике Искусств. И вот наступил долгожданный день, когда школа Цанцюн объявила, что собирает новых учеников, предложив явиться всем, кто хочет стать заклинателем. Ляо Шань не мог смотреть на себя без капли стыда — он был грязным, чумазым и к тому же настолько бедным, что поначалу никто не желал брать его на Цинцзин, но юноша не унывал и так усердно копал яму вместе со всеми, что его старания были замечены самим главой пика. Изящный, словно Небожитель, но в то же самое время отстраненный, лорд пика Цинцзин, Шэнь Цинцю, объявил, что Ляо Шаню выпала большая честь — он принят на пик. Но для окончательного принятия в качестве ученика Цинцзин ему следовало подать горному лорду чай по всем правилам, иначе он неизбежно провалится. Ляо Шань тогда решил, что уже хуже быть не может — и согласился. Ну а как же иначе? Он ведь не за тем шел сюда в надежде стать заклинателем, чтобы сразу провалиться после экзамена с копанием ям. Подать чай Шэнь Цинцю оказалось делом несложным; тот лишь фыркнул надменно, но чай принял, принюхиваясь к аромату — напиток пах божественно. Ляо Шань лишь усмехался выражению лица горного лорда пика Цинцзин — неужели он всерьёз думал, что Ляо Шань не сможет справиться с таким простым заданием? Если Шэнь Цинцю и впрямь считает так, то он очень сильно ошибается — Ляо Шань не раз готовил чай сначала своим, пока еще живым, родителям — а потом и мачехе. Испробовав чай, Шэнь Цзю остается вполне довольным. — Ты принят на пик Цинцзин в качестве полноправного ученика, — объявляет он ему, — на сегодня ты свободен. Занятия начнутся завтра, встаешь рано. Сказал — и тут же спрятал свое лицо за изящным веером. — Этот благодарит учителя за оказанную ему честь, — мальчишка кланяется и быстро-быстро, пока Шэнь Цзю не передумал, покидает его. Ему выдают ученические одеяния пика цвета цин, показывают, где можно отмыться от грязи, а затем отводят в общежитие, где живут все адепты. Ляо Шань все выполняет беспрекословно и ни у кого не остается к нему претензий. По крайней мере он тоже доволен, а это уже прогресс.***
Обучаться на пике Искусств — одно удовольствие для Ляо Шаня. Его крайне редко ругают учителя, а Шэнь Цзю хвалит его и ставит в пример одному своему очень негодному ученику — Ло Бинхэ, этому кудрявому зверёнышу, как называет его горный лорд. Ляо Шань не может сказать, что Ло Бинхэ, этот невинный белый лотос, был плохим; в конце концов никто не был идеален. Он считал — совершенно справедливо, между прочим — что Шэнь Цзю не хочет видеть, каким хорошим учеником является Ло Бинхэ. Вместо того, чтобы укорять учителя в его некомпетентности, Ляо Шань лишь делает так, чтобы Ло Бинхэ страдал как можно меньше. Ему не всегда удавалось это делать, но если и получалось, то потом он получал искреннюю благодарность Ло Бинхэ. Ляо Шань так много делал для него, позволяя тому таким образом ненадолго уделить время учёбе и тренировкам. Из-за того, что Ло Бинхэ постоянно выполнял грязную и тяжелую работу, точно какой-то слуга, времени на занятия у него не было. — Шиди так добр к этому ничтожному Бинхэ, спасибо тебе, спасибо! — говорил Ло Бинхэ, когда Ляо Шань решил помочь ему с грязным бельём. Но Ляо Шань смущенно отмахнулся, улыбнувшись: — Ох, не стоит благодарности, шисюн. Любой бы на моем месте сделал точно так же. Поверь этому ученику, ему несложно помогать с бытовыми вещами. — Учитель не будет доволен, если увидит, что ты помогаешь этому Бинхэ, — тянет задумчиво. Ляо Шань пожал плечами — ох, это конечно вряд ли, потому что Ляо Шань для Шэнь Цинцю — самый прилежный и умный ученик, поэтому Ляо Шань полагал, что Шэнь Цзю, даже если и увидит его, помогающего Ло Бинхэ, ругать однозначно не станет. Но разубеждать кудрявого юнца Ляо Шань конечно же не собирается, потому что знает, что Ло Бинхэ останется при своем мнении. — Почему шисюн позволяет шисюну Мин Фаню и другим издеваться над собой? Ты кто, слабый, кудрявый, побитый щенок, или ученик? Будь смелее и перестань рыдать, это их лишь сильнее раззадоривает, — бросил он. — Мин Фань пользуется большим уважением учителя, — виновато протянул тот. — Ох, да какая разница, является он простым адептом пика или старшим учеником, любимчиком учителя? — Ляо Шань издал сухой смешок. — В независимости от того, какое ты занимаешь положение в школе Цанцюн, ты однако все еще являешься всего лишь учеником, которого в любой момент могут наказать заи провинность, если иметь на руках доказательства. Тебя же избивают бесконечно, но это еще не значит, что Мин Фань не может быть наказан. Ло Бинхэ ничего не ответил, глубоко задумавшись над сказанным — очевидно, Ляо Шань невольно дал ему пищу для размышлений. Ну и ладно, Ляо Шань не собирается мешать ему, вновь принимаясь за уборку. Прошло три года, когда дворец Хуаньхуа проводил собрание Союза бессмертных, на котором вскрылась истинная природа Ло Бинхэ, оказавшегося демонической полукровкой, а затем Шэнь Цзю беспощадно избавился от него, столкнув в Бесконечную Бездну. Ляо Шань искренне сочувствовал Ло Бинхэ, но жизнь текла дальше, и мало-помалу он почти не вспоминал о нем. Через пять лет Ло Бинхэ вернулся. Ляо Шань видел, что осталось от некогда цветущего пика Цинцзин — теперь он был разрушен весь до основания, как и секта Цанцюн. Глава школы Юэ был пронзен стрелами, а его духовный меч — расколот на осколки. Ло Бинхэ помнил тех, кто причинял ему зло, но и тех, кто был добр к нему, тоже. Именно по этой причине, по которой раньше он мог получать заботу Ляо Шаня, Ло Бинхэ, ставший Императором трёх миров, забрал в свой дворец уже подросшего юношу. Ляо Шань и не сопротивлялся особо, когда демон явился за ним. Он понимал, что школы Цанцюн уже нет, следовательно и дома, где он раньше беззаботно жил, тоже, поэтому принял решение последовать за Ло Бинхэ. Во дворце Хуаньхуа жизнь потекла своим чередом, но все перемещения заклинателя теперь тщательно контролировались. Ляо Шань, даже если хотел, не мог покинуть дворец Императора, зная, что за своеволием и упрямством настаивать на своем непременно последует наказание, поэтому приходилось ограничиваться садом. Спасибо хоть и на том, что в саду было много укромных мест, куда он мог заныкаться и сидеть в полном одиночестве. Ло Бинхэ контролировал его. Мягко, но настойчиво, а порой даже весьма беспощадно и жестоко. Ляо Шань наивно думал, что проживет длинную, достойную благородного совершенствующегося, жизнь, но этим планам не было суждено сбыться, когда разум начал мутиться. И под конец своего никчемного существования он твердо решил покончить с этим. Он знал, однако совершенно не хотел думать, что сделает Ло Бинхэ, когда обнаружит его бездыханным, не подающим признаки жизни. Сойдет ли с ума от влияния демонического меча Синьмо, либо убьется тоже — какая ему разница? Пусть делает что хочет, пусть даже решит сохранит его тело, но Ляо Шань уже все обдумал и хотел лишь одного — умереть. В один прекрасный день, едва дождавшись, пока слуги не уйдут из комнаты, в которой его поселили, оставив его одного, юноша, написав лаконичную записку Императору, наконец приступает к плану, который он придумал недавно. В последний раз оглядывая комнату, такую уютную и ставшую почти родной, мысленно сожалея обо всем, что ему пришлось пережить, ибо Небеса-то оказались не очень милосердны, если он даже не смог сделать ничего выдающегося, чтобы прославиться в веках, Ляо Шань берет дрожащими руками свой духовный меч и подносит к своей шее. Острая сталь пронзает нежную кожу шеи, глаза почти ничего не видят из-за слёз — и вот тело заклинателя падает замертво наземь. Открыв глаза, он видит, что находится в Диюе, где богиня земли и управляющая столицей Диюя, Хоу-ту, уже ждет его, чтобы приказать последовать в первое судилище. Ляо Шань — а раньше Мэн Яо — покорно следует туда, где встречается с Циньгуан-ваном, который, завидев его, усмехается, а сам Ляо Шань знает, что будет отныне жить в Диюе. Зачем ему жизнь, где много лишений, если можно остаться здесь до скончания веков? И поэтому он совершенно не жалеет, что останется здесь. Он сделал свой выбор, а Небесам придется смириться. И теперь, поселившись в Юду, мрачной столице Диюя, Ляо Шань наконец чувствует облегчение. Ведь это определённо лучше, чем целая вереница перерождений, правда же? А раз так, то ему больше ничего не надо.