С машиной нужно обращаться нежно

ㅤ — Да не боись, америкашка, всех нас когда-нибудь в утиль спишут. И орла твоего, и тебя, и… меня. Эти слова Купер не мог забыть годами, вспоминал каждый раз, когда садился за штурвал родного рейнджера, когда состыковался с МКС, когда в полнейшем одиночестве жевал резиновый сэндвич в столовой NASA. Тогда они были сказаны на настолько трудном для его понимания языке, что он как идиот попросил повторить раз пять, а потом чуть не свёл с ума усача-говорящего, спросив чем «не боись» отличается от «не бойся». — Здра-вств… здравствуйте, Андрей. Как ваша жизнь? Вы сердце нормально? К нам не приехать собираетесь? То есть… не к нам приехать… то есть… are you planning to come here anytime soon? We miss you. Quite a damn lot, to be honest. Времена менялись, а что-то осталось вечным — видео на экране постоянно подвисало, посылая его смехотворные попытки в русский язык с небольшой задержкой, отчего они с Эндрю вечно друг перебивали, говорили невпопад, а потом долго и заразительно смеялись. Да… с Эндрю было хорошо, и не просто хорошо, нет, всё в нём, от голоса до внешности навевало чувством безопасности и спокойствия, словно и не живут они во времена кризиса, словно мир не готов кануть в небытие в любую секунду. Джозеф приложил руку к экрану, невольно улыбаясь своей внезапно разыгравшейся сентиментальности, и лёгкость расходилась по всему телу, когда по ту сторону Земли такая же рука, сухая и покрытая рубцами от ожогов, повторила за ним. Два набора пикселей, а вместе с тем самые живые существа в этом мире. После того звонка они не разговаривали, и виной тому была отнюдь не трагедия вселенских масштабов: находясь каждый в своей стране, они погрязли в очередной рутине, откладывая встречи и звонки на вечное «завтра», вспоминая о желании встретиться каждый раз, когда подключали скоростную связь, чтобы поздравить друг друга с днём рождения, Новым Годом, Рождеством и днём космонавтики, а потом забывая о построенных планах. Умение говорить по-русски у Купера таяло не меньше, чем у Эндрю понимать его по-английски. Их развели маленькие семейные проблемы, удручающие новости по телевидению, регрессирующий с каждым годом Интернет, но только не трагедия. Справедливости ради, трагедия наоборот их свела. — Андрей? Здравствуйте. Вы нормально? Как давно он не произносил эти слова. — Боже, Куп, сколько лет! Ты на кой кудри прилизал, выглядишь лет на десять старше! — И я missed you, Андрей, ну-ну. Он сам не понимал, как это случилось, но за годы без практики его русский оброс удивительным фонетическим панцирем из колорадского акцента со следами техасской вальяжности, которой Купер научился у своей прабабки и так по сей день от неё не избавился. Звучало смешно, и будь их встреча простым интернет-застольем с разговорами о простом и лёгком, то они бы уже битый час хохотали. Однако это было не так, далеко не так. Купер изменился, и дело тут было не только в «прилизанных кудрях». Глаза его не горели былой резвостью, а на лице застыла потусторонняя усталость, которая не выводилась ни одной другой эмоцией: улыбался ли он или хмурился, глаза его всё равно были устремлены куда-то вдаль, зеркало вечной призрачной задумчивости. — Мы же на твоём переговорить можем, раз нужно очень. Что у тебя случилось-то, америкашка мой? До сих пор он его так называет… смешно. Купер потёр переносицу, ненадолго закрыв глаза, вокруг которых уже начали появляться морщины, после чего устремил взгляд в потолок и снова на экран, сдерживая ком в горле. — Да нет, мне так лучше. Привычка. — Ну раз привычка, то выкладывай давай. А то мне врачи сказали, что если сердце третий раз накроется, то это с концами, ты поэтому не шути. Поначалу он просто собирался с мыслями. Смотрел куда угодно, но не прямо на экран. Проще было объясняться, рассматривая пылинки на кухонных тумбах, перебирая в руках то кухонный ножик, то ручку из нагрудного кармана, словно специально оттягивая время и умоляя стрелку на наручных часах приостановиться или вообще пойти вспять. — Я был в NASA, и… — наконец-то начал объяснять он, —… они хотят посылать меня в космос опять. Но… Эндрю, прости, я перейду на английский. На втором этаже скрипнула дверь, и он сразу же забрал свои слова обратно — там ведь явно была Мёрф, подслушивала, пытаясь понять, почему отец уже который день сам не свой, ещё более сдержанный и безэмоциональный не только с другими, но и с ней. О смерти жены рассказывать было намного проще, чем о смерти человечества. Этой сказкой его пугали с самого детства и, как и ко всему в этой жизни, Купер достаточно быстро к ней привык. Пока мать ревела от каждой новости по телевизору, он тряс ногой в надежде, что скоро перестанут показывать голодающие страны и умирающих людей и наконец-то можно будет посмотреть любимый документальный фильм, которые в обществе тогда уже стали редкостью. Но сейчас конец света не был сказкой. Никого им не пугали, никто не скупал в магазинах крупу и не убегал в бункеры при любом сигнале тревоги. Население научилось жить в мире, где сирены стали обыденностью, а песчаные бури чуть ли не таким же событием, как и дождь. Уставшее и вдоволь сытое плохими новостями, оно закрывало глаза и на поражённые вирусом поля, и на горящие леса, и на пересохшие реки. Просто. Очередной. День. Но Купер-то знал. Он видел расчёты, он читал о точных датах, ему как ребёнку в школе объяснили, как и когда закончится человечество. Полностью всё, от мала до велика, словно и не было его на этой планете. — Я не работал уже давно. С того дня, когда разбились. Гравитация там случилось, все дела, да? Вы помнить же хорошо, наверное, Андрей. Так вот, у Brand есть много людей, кто с ним работал, и прекрасно работал. Я теперь уже давно фермер, Андрей, я привык держать лопату, а не штурвал. И я не понимаю, какого чёрта я должен лететь туда. — А мне-то ты на кой звонишь, америкашка? Мне тебе монетку бросить, чтобы ты решил? Куперу хотелось по-дружески толкнуть Эндрю через экран, но получилось только закатить глаза и опереться загорелой рукой о щёку с колющейся щетиной — утром не до бриться было. — Неа, Андрей. Я не про то, я, наверное… мне подумать дали, но я уже решил. Раз я вам звоню говорить, что я хочу сказать, то я точно решил, просто признать не хочу. Мне… понимаете, страшно. Вот, да. Глубокий вдох, и на секунду взгляд его стал снова молодым и сверкающим, но тут же вновь потускнел. — Все эти дыры чёрные, кротовая нора, я ведь такое на симуляторе один раз видел. Я не летал на Земле сколько, а мне говорят в другую галактику. Будто я один. У меня дети, Андрей, у меня этот… как у вас там говорят… — Зять? Ты же про Дона? — Да, зять. Он не молодой. Том скоро в университет, если пойдёт. Мёрф много учиться ещё. Я с ними хочу быть, чтобы вот даже когда один в поле, душой знаешь, что они рядом, в городе, учатся. А там… там же всё по-другому, там никто не спросит о детях, никому дела нет до кукурузы или до того, какую песня играли на радио. Там материя высокая. И я… понимаете, я боюсь туда возвращаться, в это неизведанное и большое. Мне уже хватило. Но… если не я, то кто спасёт моих детей? Уж точно не государство, которое нас всех в NASA прикрыло. Точно не больницы и не школы. Я эгосит, Эндрю, но я не хочу человечество спасать, я хочу спасти детей. Моих детей. И… На секунду Джо затерялся в мыслях. И дело было далеко не в переводе. Открыв свою записную книжку, он что-то в ней почеркал и ненадолго даже отошёл от экрана, бросив взгляд за мутное стекло окна, вдаль на умирающую кукурузу. Договаривать, однако, пришлось, а потому вскоре он вновь уселся на стул и поправил свою старую поношенную курточку. — Андрей, там, куда я полечу, не станция, и даже не маленькая межгалактичка. Там большая кротовая нора и система вокруг громадная чёрная дыра. Сколько там времени пройдёт, и сколько у вас — непонятно. Я могу улететь, найти через два часа решение всех проблем, а на Земля уже пустыня из трупов останется. Вот что мне страшно. Потерять время… Они сидели в полнейшей тишине и лицо Эндрю стало на удивление серьёзным. Скрестив руки на груди, он уже собирался что-то сказать, но Купер его прервал. — У нас есть два плана. Один хороший, когда мы найти всё, что надо и люди перевезти туда. Не знаю как всех за раз, но вроде бы получится. Второй глупый, но Brand нравится, там человечество с нуля строить. Не удивлюсь, — он усмехнулся, — если меня взять, потому что я у Brand единственный, кто сейчас отец. Но в любом случае, мы с вами уже не увидимся, и… в смысле, простите, Андрей, я не так хотел сказать. — Куп, я не молодею. Я знаю. Два инфаркта даром не проходят. Ты попрощаться что ли решил? Пауза. С одной стороны неловкая, с другой — необходимая. Часто в молчании кроется лучший ответ, то, что сказать порой стыдно, порой неприятно. Эндрю всегда умел читать Купера как детскую книжку, настолько он ему казался предсказуемым и почти что смешным. Что тогда, в самом начале их совместной работы, что сейчас, через целую вечность. — В общем… да. — Купер вздохнул и наконец-то признался в причине своего звонка. — И совета попросить. Вот этого Эндрю не ожидал совершенно и даже усмехнулся, устроившись поудобнее в кресле и направляя на себя камеру устройства так, чтобы Купер мог разглядеть его одновременное недовольство и укор в широкой улыбке. — А тебе, америкашка, советов недостаточно? — Ну нет, «штурвал на себя и не ссы» и «жаль, что на тебя кнопки мгновенной разгерметизации кабины не сделали» я и без того помню! И снова улыбки, снова шутки, словно мир вокруг не рушится, а они не прощаются. Эндрю умел поднять ему настроение, он всегда оставался тем сильным человеком, к которому можно было прийти в трудную минуту, даже когда ему самому было неимоверно тяжело на душе. Купер прекрасно понимал, что все его способы выпытать хоть сколько-то советов перед путешествием в вечность на самом деле существовали только для того, чтобы затянуть их диалог — Эндрю давно не летал, и даже если бы Купер каким-то чудом очутился сейчас по ту сторону горизонта в глубинке Костромы, Эндрю не сел бы с ним ни в самолёт, ни в корабль. И от этого становилось больно. Настолько больно, что в какой-то момент голос слегка дрогнул, хотя лицо его всё ещё было привычно невозмутимым. — Эндрю? — они всё же перешли на английский. — Почему вы не издали ни одного учебника? Да хоть бы книгу написали, может и не научную, так, для себя. Просто… Как же сказать помягче? А быть может, помягче и не надо. — Вот умрёте вы, и всё над чем вы трудились попросту… исчезнет. Время всегда пугало Купера. Страх потерять настоящее и невозможность вернуться в прошлое сопровождали его везде — он вечно жалел об упущенных секундах, и это было его главной проблемой. Мало времени проводил с матерью, недостаточно разговаривал с женой, проработал половину детства Тома — вот о чём он думал по вечерам, а потом вновь жалел, на этот раз о тех секундах, которые потратил на мысли о прошлом. Порочный круг. Андрей был другим.И молодой Купер надеялся, что он тоже станет тем самым «другим», нужно просто чуть-чуть подрасти. И вот он вырос. Слишком вырос, а ничего не изменилось. Пустые глаза так и скрывали водоворот мыслей, не позволяющий обрести хотя бы минутный покой. — Книжку? О чём? И зачем, Куп? Чтобы ваши ребята из NASA тебя на кол посадили, а меня отправили доживать светлую старость за решёткой? Ну уж нет. — Но ваш опыт… Купер прервался, заметив, как сильно изменилось лицо Эндрю, выпрямившего спину и наклонившемуся к экрану. — Мой опыт, — он приставил палец к экрану, ровно туда, где подвисающая картинка отображала лицо Купера, — вот тут. Ты что, думаешь, что я бог какой-то, что я ни у кого не учился? Нет. Мои руки — результат работы моих учителей. Их наставлений, советов, криков и подзатыльников. Я принимал всё, что мне давали, работал с этим, а на выходе получал то, на что уже ты смотрел с широко открытыми глазами. Теперь твой черёд. — Но… — Никаких «но»! Слышать противно! — Эндрю всплеснул руками, но вскоре успокоился. — Тебе далеко не двадцать, Купер. Ты не школьник, чтобы заниматься этим нытьём. Пойми, я не смогу держать тебя за ручку всю жизнь, я перегрузку не выдержу, чтобы летать с тобой всегда и везде. Ты был лучшим в команде, но с какого-то чёрта ты больше всех боишься. А чего бояться? Скажи, давай. На мгновение лицо его было преисполнено непонятно откуда возникшей раздражённостью, но вскоре смягчилось. — Джо, самолёт ты повалил не по своей вине, понятно? Ты слишком много боишься, и этот твой внутренний страх намного хуже, чем ор и паника, потому что он копится-копится, а потом даст о себе знать в самый неподходящий момент. И если ты собираешься лететь куда-то хоть сколько-то дальше Сатурна, страх нужно вытравливать любыми способами, слышишь? Купер вздохнул, стыдливо не глядя больше на экран, и Эндрю это почувствовал. — Ну ладно-ладно, давай я тебе для успокоения души скажу, что корабль надо сажать плавнее. И если вертеть начнёт, клонись против вращения, может и не вырубит. Ну что? Что мне ещё сказать? Ты ведь всё умеешь, даже больше. А за меня не волнуйся. Повезёт, так свидимся, не свидимся, так я не в обиде буду. Это жизнь, Куп. И если ты побоишься лететь сейчас, она закончится для всех. Ты всегда был таким любознательным юнцом, рвался туда, к звёздам, так почему боишься сейчас? Твои дети не смогут жить в любви и заботе, если Земля исчезнет, Джо. А потому вытащи ты уже голову из песка, достань из задницы свою уверенность, верни на место и вперёд! Выйдя из полноэкранного режима, Купер ещё некоторое время не смотрел не Эндрю. Они оба знали, что его выбрали неспроста, ведь он был лучшим пилотом для плана «А» и лучшим отцом для плана «Б». В его руках сейчас была судьба человечества, а потому ими скорее нужно было брать штурвал и устремляться в комическую бесконечность. Маленький человечек против всей вселенной. Он хотел наврать своим детям о том, что скоро прилетит, но Эндрю-то в расчётах понимал намного больше двух школьников из захолустья Колорадо, а потому последние минуты своей онлайн-встречи они прощались так, как прощаются перед смертью. Навсегда. И было в этом какое-то непонятное спокойствие и умиротворение. В определённой степени даже принятие. Купер не думал о том, как он будет рассказывать о полёте детям или Дональду, не думал о песчаных бурях и о вымирающем человечестве. Он говорил последние слова своему наставнику, своему Андрею Филипповичу, который даже будучи живым, уже казался ему воспоминанием. Пальцы слегка дрожали, когда курсор медленно направился к иконке «завершить звонок». Они смотрели друг на друга ещё несколько минут, и давящую тишину первым решился прервать Эндрю. В надежде, что Купер не заметит лёгкий блеск грусти в его глазах, он улыбнулся так широко-широко, с родной добротой и теплом, прислонился к экрану, будто бы в последний раз стараясь запечатлеть лицо, которое больше никогда не увидит, и наконец-то сказал. — Ну что, Куп, поехали? Ответ себя ждать не заставил. — Поехали. Лоб ко лбу, словно обнявшись перед долгим полётом, осталось только похлопать друг друга по спине, да сотни километров между ними того не позволяли. Ещё пара формальностей, слов ради слов и тишина… С болью в душе он закончил видеозвонок и тут же отбросил мышь от ноутбука, словно он только что убил человека, а не закрыл приложение. Но в определённой степени так оно и было. Пуля прошла сквозь прошлое, о котором нельзя было больше жалеть. Нужно было двигаться дальше, говорить с детьми, готовиться к полёту. Чистый лист, от которого на сердце и легко, и горько. Купер подошёл к окну, смотря на бескрайнее кукурузное поле, после чего взгляд его опустился на собственные руки. Эндрю был прав, именно они были наследниками своего наставника, и опозорить его он не мог. А потому он решился, что каким бы тяжёлым ни был открывшийся перед ним путь, сотканный из миллиарда звёзд и галактик, он его пройдёт. Ради детей. Ради человества. Ради Эндрю. Ради того, чтобы однажды покинув эту планету, ступить на неё вновь, припасть губами к тёплой земле, обнять, как родную мать и осознать, что у него абсолютно всё получилось.

Вдох. Выдох. Поехали.

ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ