Первый снег.

— К чему был весь этот балаган под моими окнами? — Сталин неуверенно ступает в снег и тут же проваливается в него по колено, игнорируя смешки Льва. — Если эта остроумная идея была твоя, я не удивлюсь: тянет человека ко всему ледяному. Лев складывает руки на груди, даже не собираясь помогать застрявшему Иосифу, пусть сам разбирается, может будет шутки контролировать: «Очень остроумно» — бурчит тот и хватает того, всё-таки, за руку, вытягивая из сугроба. Коба благодарит лишь коротким кивком, а после проваливается второй ногой. Троцкий громко смеётся и тянет того снова. Как до этого всего дошли? Несколько дней назад Ленин писал в общий чат о том, что им следует прогуляться, как только выпадет первый снег: он буквально уговаривал их о небольшой прогулке всех вместе. Еле-еле уговорил, а после сразу же заболел, попросив фотки со стороны товарищей. Пришлось выходить на улицу хотя бы ради фотографий. Джугашвили захотел домой после первого дуновения ветерка, Троцкий тоже не был в явном восторге от предстоящей прогулке по холоду. Радовались, кажется, только Каменев и Зиновьев, которые дожидались остальных на лавочке в сквере. Радовались, но холод чувствовать не переставали. Григорий прячет руки себе в карманы, но теплее не становится — руки уже достаточно промёрзли для того, чтобы их было так легко согреть. Каменев замечает чужой жест и тут же протягивает свои руки в перчатках, позволяя тому взяться за ладони. Гриша думает, что просто подержится с Львом за руки, но смущённо отводит взгляд, когда тот выдыхает горячим дыханием на, красные от мороза, костяшки пальцев Зиновьева. — Лёв, — негромко произносит Григорий и смеётся от очередного ласкового жеста своего возлюбленного: Каменев целует его в ладонь несколько раз, потеревшись после носом. Зиновьеву хочется ответить какой-то нежностью, а потому, он касается чужой щеки губами, тоже слегка выдыхая. — Пусти, сам замёрзнешь. — Ты думаешь, что теплообмен происходит так? — Лев, смеясь, поднимает на того взгляд и поддается мягкому поцелую. Григорий возмущённо отстраняется, делая обиженный вид. Когда Зиновьев делал обиженный вид, его кудри, кажется, ещё больше растрёпывались и даже вылазили из-под шапки. Каменев скользит носом к запястью Гриши и максимально щекотно целует туда. — Я просто забочусь, а ты!.. — бурчит тот, разглядывая Каменева и фыркает от лёгкого щекотания на запястье. — Ну Лёв!!! Льву нравится реакция Зиновьева — он подвигается ближе. Зиновьев назло выдыхает ему почти на лицо, да так, что у Каменева запотевают очки, а вытереть он их сейчас не мог. Слыша чужой заливистый смех, Лев легонько пихает своего кудрявого любимого в плечо и тут же целует в губы, дабы избежать возмущений. Григорий не успел ответить на поцелуй, как услышал голос с акцентом относительно со спины. — Подвиньтесь, у меня снег в сапоге. — В каком? — смеётся так же громко Троцкий и так же бесцеремонно усаживается на лавку. — В левом! — Сталин поворачивает голову на «товарища» и, теряя бдительность, не понимает сразу, что «товарищ» засунул тому снег и в правый сапог. Снова громкий смех, ругательства и летящий в снег Лев Давидович. Зиновьев жмётся к Каменеву и недовольно выдыхает (он вообще редко выдыхал довольно!). — Могли поссориться и в другом месте… — Могли поцеловаться в другом месте, — парирует Троцкий и вызывает этими словами густой румянец на щеках Григория. — Я, пожалуй, схожу за горячим шоколадом, кому взять?

***

Зиновьеву даже понравилось на улице: в объятиях Каменева, да ещё и с горячим шоколадом в руках, было безмерно тепло. Каменев же держал того в крепких объятиях, поглаживая по спине с особым трепетом. Троцкого от этих нежностей тошнило, а Сталин даже не обращал внимания на происходящее вокруг — он смотрел вдаль и потирал свои усы, покрытые инеем. Пальцы замерзали, хотелось чихать. — Смешно тебе? — спрашивает он у Льва, который сидел с мрачным видом. — До этого момента было грустно, — пожимает плечами Троцкий, поворачиваясь к Иосифу, а после вскидывает брови. — Когда начнешь полностью покрываться снегом? Не успевает Сталин съязвить, как ощущает палец Льва на своих усах, старательно стряхивающие прилипшие снежинки. Такого странного чувства Иосиф никогда не испытывал: удивление смешалось с неким наслаждением от мягких поглаживаний. Он не противится Троцкому, который уже элементарно поглаживает того по усам. Больше не хочется чихать, а в кончиках пальцах стало горячо… Лев пристально смотрит тому на усы, по которым водит пальцем, а после чуть переводит взгляд на губы, зависая на пару мгновений. Сталин не отстраняется, не сопротивляется, просто рассматривает чужие глаза, пытаясь уловить взгляд. Улавливает. Но тоже ничего не делает. Осознают они своё положение минуты через три. Оба почему-то начинают смотреть на Каменева с Зиновьевым, которые не так давно намекали на то, что им нужно побыть наедине. — Коба, не желаешь прогуляться? — кашляет Троцкий. — А то я совсем замёрз, а тебя одного оставлять опасно. А Кобу и просить не надо — он быстро встаёт с лавки и направляется вглубь аллеи даже быстрее Льва, давая товарищам возможность на уединение: Зиновьев благодарит их лёгким кивком, который они даже не увидели, а после позволяет Каменеву сцеловать со своих губ небольшие капли сладкого горячего шоколада. — Володя пожалеет, что не пошёл с нами, — Сталин вспоминает про Ленина, когда осознаёт, что в тишине слишком смущающе идти. Троцкий лишь кивает. Теперь они думают об одном, о фотографиях, которые пообещали. — Кстати… Лев рассматривает лицо Иосифа, хмыкает задумчиво. — Да, нам нечего сфотографировать. У тебя всё ещё лежит снег в обуви? — Не похоже на интересную идею для фотографии, — пихает того локтем Коба. — Может, ему хватит простого селфи? Фотографируй ты. Троцкий немного повозмущался, мол руки мёрзнут, а после достаёт телефон. — Володя гений — сам позвал, сам не пришёл, — Лев открывает камеру, поднимает телефон чуть выше их голов и запускает съёмку видео. — Сдружить нас всех хотел? — Для чего видео? — Сталин вглядывается в экран и снова смотрит на «товарища» с лёгким подозрением во взгляде. — А чтобы он не думал, что мы для фото улыбнулись лишь, а за кадром подрались. — Ну да, теперь мы улыбаемся для видео. — Не нуди, — Троцкий вновь стряхивает снежинки с чужих усов, а Иосиф замирает. В этот раз он засмущался, сомнения не было. Но сказать ничего против он и не мог: Лев просто заботится, это даже хорошо, пусть так и необычно. Замирают. Возможно, это единственный шанс Сталина проявить необычные чувства, нахлынувшие ниоткуда и захлестнувшие с головой? Троцкий думает о том же. Мгновение, лишь одно мгновение. Его хватило, чтобы Коба собрался с силами и впился губами в чужие чуть приоткрытые губы. Лев сжимает телефон сильнее и даже не успевает выключить камеру, слишком уж всё глупо выходит, неожиданно. Выходит, они отошли лишь ради того, чтобы поцеловаться? Какой же бред. Бред, но сладкий такой же, как и губы Сталина, которые Троцкий сейчас пробует. Ленин ждёт явно не такие снимки с прогулки, но это уже совсем другая история.