Первенство

Чужим гневом окатило словно горячей щелочью — остро, резко и мучительно едко. Оптимус втянул воздух и сжал манипулятор, который сомкнулся вокруг его предплечья. Перед тем как с силой потянуть за конечность, он обернулся, чтобы понимать, с кем имеет дело, и замер. Белая оптика смотрела на него с той древней усталостью, которую он никак не мог вытравить из собственного взгляда. Но если его взгляд то ли из-за цвета, то ли из-за не до конца растраченного любопытства иногда прояснялся, то свет из белой оптики жег мрачным приговором. — Как ты посмел?! — Первый Прайм, самый старший из них, металлический пламень войны и великодушия, не размениваясь на братские объятия, отволок его в ближайший переулок только для того, чтобы приставить к туго натянутым сейчас от усталости и нервов шейным кабелям Звездный Меч. Настоящий Звездный меч, не то поделие, которое Мегатрон превратил в звездную пыль в первом же серьезном бою. Не было пижонски золотого и детализированного эфеса, не было странного тяжелого лезвия и пафосного свечения. Меч в руке Примы был с виду простой двуручной полуторкой и лишь присмотревшись, можно было понять, какое это страшное оружие. В тонких, неброских письменах на старокибертронском — даже такому простому оружию Солус дала свою фирменную ноту изысканности в простоте. Как он посмел? Оптимус впервые со времени своего перерождения действительно пожалел о том, что у него не было ржавой Матрицы — она глушила эмоции прекрасным образом, делая его до апатии терпеливым. Видит его нерадивый бог, терпение сейчас было необходимо. Потому что вместо того, чтобы сначала разобраться и потом тыкать мечом во все, что ему не нравится, Прима сделал так, как делал всегда — взялся рубить с плеча. И раньше — на заре цивилизации, когда им нужен был сильный волевой лидер в борьбе с Юникроном, эта ярость в борьбе за защиту своего мира была вечным двигателем. Но потом и сейчас, без войны и цели, куда можно было бы стравить эмоции, подобный характер лишь усложнял итак непростое положение дел. Нет, Прима так и не стал причиной заката эпохи Тринадцати, но внес ли он свой вклад? Да. Как и они все. — Я принял твою Матрицу, — ржавый, убогий кусок шлака из-за которого было изуродавано неизвестное количество Праймов и убито безумное количество кибертронцев, — не по своей воле! Он хотел произнести это тем спокойным отстраненным тоном, которым говорил бесконечные эоны войны с автоботами, однако в конце все-таки сорвался на злое рычание. — Ну, конечно! — Прима навалился сильнее, и лезвие, еще не напитанное калечащим излучением, угрожающе надрезало сервоприводы на шее, — ты хочешь сказать, что кто-то вместо того, чтобы воспользоваться Матрицей самому, насильно впихнул ее в тебя, и она, вместо того, чтобы следовать договору, тебя приняла! — Да она шлак пойми как стала работать еще со времен, наверное, Квинтессонской войны, — Оптимус с силой сжал собственную ярость в кулак и сумел выговорить это даже без шипения, хотя низкий хриплый голос выдавал его с головой. — Матрицу невозможно переписать! Мы с Солус лично писали защиту прежде чем отдать ее народу Кибертрона, и ты это знаешь! — Прима немного ослабил напряжение, но лишь для того, чтобы дать взгляду все презрение, которое мог выразить без грубой силы, — ты втянул Кибертрон в многолетнюю войну, воспользовавшись Матрицей как элементом власти и пытаешься сейчас оправдываться! Передо мной?! Оптимус задохнулся от горьких слов и на клик потерял опору под ногами. Ненадолго. Он отточенным годами движением выбил меч из руки Примы и подмял его под себя. — А где были вы? — Он с силой встряхнул Приму и не сдержавшись приложил о стену, — когда была создана кастовая система, и большая часть населения гнила на нижних уровнях! Когда Матрица превратилась из символа справедливости в символ угнетения! Когда Мегатрон пытался убить Всеискру темным энергоном? Когда Юникрон снова пришел на Кибертрон! — Потому что Дежурный нас не разбудил! — А ты думаешь моя память была при мне?! Прима весь как будто бы расслабился и спокойно посмотрел на него в ответ: — Я не верю тебе. И в этот момент Оптимус понял, что попытка поговорить с Примой с самого начала была тщетной. Он пришел сюда не для опровержения своей точки зрения. Отнюдь нет. Белый кулак скользнул по его нагрудным пластинам, когда он отшатнулся от Примы. И они молча сцепились. Оптимус с силой стравил воздух из вентсистем и поставил блок на атаку Примы. Бил он все так же быстро и сильно, не размениваясь на отвлекающие маневры или хитрость. Оптимус был в этой жизни высоким — таким же высоким, как после Молота Солус, но почти в два с половиной раза легче. И Прима, куда крепче сложеный, мог здорово помять его одним таким своим ударом. Оптимус отвечал на атаки реже, но быстрыми и неприятными попаданиями в чувствительные места. Это была неплохая тактика, но недостаточныя для того, чтобы хотя бы уровнять шансы. И он выдыхался. Ржавая Матрица переломала ему половину надстроек искронного излучения, от чего он не мог разогнать в полную мощь собственное эм-поле, чтобы хотя бы блокировать давление, которое оказывала на него мощная искра Примы. Он не удержался от горькой усмешки. То, что в свое время позволило ему выйти из боя с Юникроном почти без повреждений, Матрица изувечила в какой-то непонятный шлак, и кто знает, сколько ему понадобится времени, чтобы приспособить старые рабочие протоколы к новому состоянию Искры. После очередной мощной атаки, ему наконец удалось провести подсечку и повалить Приму и взять его в захват. И это стало фатальной ошибкой. Воспользовавшись небольшой паузой — Оптимус не собирался убивать, как бы ему этого не хотелось — Прима вырвался из его манипулятров. Внезапно окружающее пространство — темно бордовая стена какого-то жилого корпуса, серая потертая поверхность восстанавливающейся планеты, бархатное небо в точках звезд — стало до безумия острым в восприятии. Прима с отвращением вытянул меч из корпуса Оптимуса. И все же смутная печаль на короткий миг пробилась в его полях, прежде чем он ушел. *** — Итак, — Кнокаут беззастенчиво потыкал ему в бок, — тебя пытались расплавить? Оптимус без выражения продолжил обеззараживать манипуляторы перед предстоящей операцией. — Знакомый химик неудачно дал мне посмотреть на свое новое творение. — Это было очень близко к Искре, ты же в курсе? — Да, мне повезло.