Как синим небом по глазам Восход мне душу распалил, И дикий ветер рассказал, Что у Земли нет больше сил Нет больше сил терпеть позор, Сносить удары по спине, На сердце плетью лёг узор, Как с этой раной выжить мне?
Грязное небо заволакивают, обволакивают пепельные тучи. Предвещая угрозу. Предрекая грозу. Суля беду. Тучи тяжелеют от бремени, как от свинца, наливаясь силой излиться болью духов, выплеснуть ярость и гнев богов. Бессильную злобу и злость… Ч… Он лежал. На сырой земле. Едва дыша. Едва живой. Мертвенно бледная рука слепо шарила и рыхлила влажную землю. Дрожали тонкие пальцы, скользя по груди и животу, ощупывали кровоточащее тело. Грязь копится под ногтями, ладони мажутся в крови. Из множества колото-резаных ран стекали алые ручейки, питая чернозём. Жизнь едва теплилась и медленно покидала худое тело. Одежда пропитана кровью. Кровью залита земля. Слеза охладила висок. Ещё и ещё. Из груди рвались всхлипы, стоны, с каждым вздохом звуча всё тише и тише. Кровь хлынула брызгами изо рта, пачкая ворот. Че… Юноша мутным взглядом сквозь пелену глядит на траурные небеса. Всплеск. Вновь. Дождевые капли бьются о почву, о кожу. Сыплет иглами колючий дождь. Скорбело небо: оплакивало душу, омывало тело. Больно. Как же больно. Не от множества ран, переломанных костей, рваной и резаной плоти, развороченного нутра… Не от раздробленной переносицы. Больно от одиночества, от отчаяния, от тоски. От предательства близкими людьми. Тройкой лошадей проносится перед глазами жизнь: бастард, выродок, отродье. Птенец, выпавший из гнезда и сломавший крыло. Не выкидыш, но сирота, нежеланное дитя, зачатое в нелюбви, рождённое в муках, не вкусившее молока и тепла матери, не познавшее родины и имени отца. Дитя случая. Беглый рабчонок, товар, купленный на невольничьем рынке. В волдырях и мозолях ладони и стопы. В синяках и ссадинах — битые ребра. Спина — в бороздах от розг. Пахота в поле от зари до зари. Попытки бегства от ударов судьбы, публичная порка плетьми. Из раба — в слугу, из слуги — в любовника и колдуна при княжьем дворе. Воин на страже царя, действующий в интересах знати, тень, маячащая за плечами сильных мира сего. Опора власть имущих. Конец мытарствам. Неволе конец? Черно… Оказалось — морок. Пешка за ферзем. Забава в постели. Услада для глаз. Пустое в жизни родных не по крови людей. За какие грехи и пороки? За какие такие преступления? За тёмную магию, откуда черпали силу? Что росла и зрела в нём не по дням, но по часам, тьма, что поддавалась контролю и покорялась воле мужчины? Холодно, темно и бесконечно больно. Он жил недолго, — он долго умирал. Неприкаянный. Беглец от собственной судьбы, чужак на собственной земле. Отверженный всеми и всеми непризнанный, никем непонятый и нелюбимый, суеверным людом гонимый як прокаженный скот, клятый чернокнижник с дурною молвой. За неурожаи и паводки, чуму и проказу, интриги и козни, поражения в битвах. За ошибки князька, возжелавшего власти и славы, но не любви. Забитый камнями, забытый родными, на чужбине распятый — близ границ Нави. Ворон садится на ветви и ждет. Сернистые тучи плывут отражением в полных боли глазах, но никак не лица друзей и любимых. Дом? Семья? Любовь? Что это? Чье семя дало начало, чье молоко кормило? Чья рука ласкала? Кем дарована сила? Его дар, его проклятье, колдовские чары, богатство его. По нему не справят безутешную тризну, не омоют и не обрядят, не станут бдить у тела, чтоб после сжечь на помосте или спустить на воду в лодке вниз по реке. Но вот новый рассвет. Знамение. Боль отступает. Сознание — с нею. Время не лечит. Оно убивает. Чернобог… Из хилого немощного угловатого мальчонки, благодарного за крохи внимания, в статного мужчину — и вновь в мертвеца. Уж не было сил кривиться от боли. Уж не было мочи слезы лить. Паника, тревога, страх смерти тускнеют. Теснит их обреченная пустота. За что все муки, беды, горе? Это изгнание, унижение, побои, низведение до раба, всенародная казнь и смертельно ранящие откровением слова. «Тебя никогда не любили. Тебя никогда не полюбят». Он день изо дня жертвенно возносил себя на алтарь во служение князю, другу, возлюбленному. Во славу, в честь и во имя его. Презренные… Да как они могли? После всего того, что он им сделал! Ничтожества. Всё для них, ради них. Вся его жизнь, все труды, все заслуги и подвиги. По приказу лечил и спасал… пытал, убивал. Сквозь кровь и слезы. Чрез боль и смерть. В исповедях искал благословение, всепрощение, распахивал душу, а в душу плевали, ранили сердце и жгли злыми словами. На дне пустот тлеет выжигающее клеймо новое чувство. Рука вяло копает землю. Юноша прикрывает усталостью веки, сквозь шелест дождя слыша, как протяжно каркает птица. Кличет беду. Вот бы стать вороном и лететь далеко-далеко, туда, где не ступала нога человека… Сухие губы шепчут имя, возносят молитву, дабы обрести покой душе, проститься с миром, но мир не простить. Лишь озарение — как ножом по нервам: Белобога здесь нет. Не услышит ни крик, ни шёпот, ни вдох их божество. На границе с Навью, где кружит воронье, есть только он… Живший местью за попранные земли лютый и лихой бог. Юноша из последних сил поднимает костлявую руку и взывает в немой мольбе, призывает на помощь — кого-угодно на пороге смерти. Ворон захлопал крылами, созывая собратьев. Поздно… Веки слипались. Упала об землю рука. Тьма поглощала, кутал в объятие холод и мрак. На задворках сознания он слышал, как из ниоткуда кто-то вещал, веля молвить, внемать. И человек, не шевеля ни губами, ни языком, одной лишь мыслью чертит имя. Чернобог. Тьма заглотила. На последнем выдохе вьётся ниточкой дух, рассеиваясь, растворяясь в воздухе. Воронье садится на труп, но ждут, не клюют. Тишина. Молния росчерком пера бьёт в ствол гнилого дерева, мерцая огнями. Хмурится небо, разрожаясь косым ливнем, извергая отголоски грома, изрыгая всполохи молний. Опрокидывают ношу тучи, как грешник со спины — сбрасывает крест. Воет волком ненастный ветер, трепля ветхие одежды. Хороводят над добычей вороны, чуя мертвечину. Садятся на грудь. И вспарывают острыми клювами кожу, до сердцевины, до сути. Удар за ударом. Ещё и ещё. И размыкаются глаза с узким зрачком, и выгибается хладное тело дугой, и распахивается зубастый рот в истошном вопле. Кровь с земли змеями тянется обратно в раны, кости — заново плетут скелет, плоть — рубцуется в шрамы. Неупокоенный резко садится, в окружении воронов, озираясь, взирая на деяния свои. Это был сон? Проводит когтистой лапой по сизой коже, скалит клыкастую пасть. Взгляд падает на перепачканную одежду. «Нет, никуда не годится». Встает и одним жестом срывает тряпьё, как последнюю память о прежней жизни. Тяжёлой поступью шагает туда, куда глядят черные глаза. Земля при шаге льется кровью, кости под пятою хрустят. Плоть не сочится болью. Ладонь цепляет подле павшего воина меч. Нечто преклоняет колено и вонзает клинок в мякоть почвы. Добро пожаловать на службу — домой. Чернобог!Нет больше сил терпеть позор, Сносить удары по спине Моя Земля даёт отпор, Моя Земля живёт во мне Я вместе с нею исцелюсь И навсегда вернусь домой, С Землёй навечно остаюсь Услышь, потомок, голос мой…