Два грешника на один квадратный метр.

— Признайте, что не правы, Пастор. Грациозные взмахи длинными, тонкими ладонями рассекают воздух перед лицом белокурого низкого мужчины; его губы едва дрожат, пока говорящий украдкой исследует чужое, потёртое временем и событиями лицо. Хитрая, скользящая улыбка проблеснула на лощёных, донельзя розовых губах, и очки с переносицы аккуратным жестом съехали к носу, обнажая всем видом жёлтые, яркие радужки и миндалевидные, чернеющие зрачки высокого человека напротив. Хотя, человеком то его не назовёшь. Оскал незнакомца вычурно убеждал Пастора в его глупости, или же гениальности. Пускать на порог своего дома невиданную нечисть – весьма опрометчивое решение. — Вы не правы, когда заявляете на весь белый свет, — Продолжает монологическое высказывание рыжеволосый парень, нарочито медленно и плавно укрывая глаза темными очками вновь, — Что демонические создания лишь излишки Божьего замысла! Ересь, ничуть не иначе. Перешагивая порог обомлевшего от страха мужчины, он без колебаний помог ему прикрыть входную дверцу, желая, кажется, оставаться в более приватной обстановке для беседы. Но монолога в дальнейшем не последовало: вошедший пристально и воодушевлённо обхаживал утварь, вглядывался проницательным взглядом в люстры и картины, любовался своим видом чрез мелкое зеркальце и охал каждый раз при виде ласковых служанок. Хозяин обители медлил, пугался столь резкого внимания нечестивого, ругал себя мыслями да наконец взял себя в руки и громко прочистил горло, привлекая внимание новоиспечённого гостя. — Будьте моим гостем, Мистер...? — Энтони Джей Кроули. Но для вас, Преподобный, всегда и навечно – Кроули. Беловолосый мужчина делает слабый кивок и быстрыми, мелкими шажками преодолевает гостиную, взмахом ладони прогоняя любопытных домработниц в их комнатушку. Отворяет массивную дубовую дверь и дружелюбным поклоном приглашает незнакомца войти. Там их встречает очаровательной красоты кабинет, устланный красным бархатом, нежным золотым отливом и, наконец, тлеющим, узорчатым камином. Картины украшали каждую стену и горизонтальную поверхность, создавая атмосферу роскоши и некого благоговейного уюта, с коим Кроули молчаливо устроился в одном из кресел, прямо перед теплым, едва обжигающим видом, пламенем. Пастор тихо вздыхает и велит девушкам не тревожить его до поры до времени, даже не зная, что ожидать от нечисти в его собственном доме. — Так, вы... прибыли по какому-то конкретному поводу, Мистер Кроули? — Наконец оживает священнослужитель, осторожными движениями присаживаясь рядом, с налётом напряжения облизывая губы. — Ну что вы, разве мне нужен повод? Извольте! — Фыркает мужчина, поправляя уложенные, рыжие пряди на макушке, — Проведать вас звучит как честь, коль ваши истинные молитвы затрагивают мои интересы. — Ох, так вы об этом... — С уколом резкости в словах пришедшего, Преподобный нервно потеребил край воротника и сжался, — Мои проповеди чисты в своих мотивах и смыслах, Мистер Кроули. И если это задело вас и ваши убеждения, я искренне сожалею. Неведанный гость недолго молчит, словно перемалывая каждую строчку в голове. Его черноватые брови сначала кажутся напряжёнными и задумчивыми, но при взгляде на белокурого священника, моментально приобретают спокойный характер. — Знаете, Пастор Азирафаэль, — Заговаривает нечестивый, формируя на губах лёгкую улыбку, сулившую смягчение в его тоне и благосклонное настроение, — Я с удовольствием принял бы ваши словесные молвы, но, боюсь вас огорчить, этого мало. Благоговение сменяется горечью, как сахар приобретает кисловатый вкус. Мужчина, с весьма поразительными голубыми глазами, испуганно отводит стеклянный взгляд и словно задерживает дыхание. Сущности юродивые любят брать что-то в свою выгоду с невинных, пришла очередь и Преподобного, что полжизни строил веру на словах и книжных строках. Лицом к лицу с собственным внутренним беснованием мало кто встречался, а коль довелось, и вовсе не выживал. Азирафаэль унимает дрожащие конечности и властвует над эмоциями, собирая себя по мельчайшим деталям в целое. — И чего же вы желаете? — Вас. Вашу страстную религиозную душу, рвение к святости и благородное, чистейшее тело. — Со скрипом в голосе шепчет рыжеволосый мужчина, наклоняясь к невинному существом Пастору, всё ближе и ближе, — Такова цена вашим грехам, Преподобный. — Но разве это правильно? Я имею в виду... — С запинками и содроганием отворачивается к камину священнослужитель, ощущая всем телом импульсивность сие демона так близко. — Вы не можете...! Его прерывает тихий, приглушённый ладонью хохот со стороны нечисти, что сгорбившись, нескромно насмехался над смятением и пугливостью Азирафаэля. Насупившись от столь неподобающего поведения, он переборол липкий ужас в груди и ожидающе стал наблюдать за окончанием демонического приступа смеха. — Ох, простите, Пастор, — Он стирает невидимые слёзы с уголков глаз, — Но ваше лицо было невероятно забавным! — Это в вашей специфике. Запугивать людей и лелеять самолюбие. — Поставил точку мужчина, заталкивая поглубже наивность и примитивность характера. — А что ещё вы ожидали от "гнилой нечисти", которую так яро воспеваете в плохом свете на всеобщее обозрение? Я таковой, Преподобный, – коварный демон, жаждущий страданий! — Прикрикивает с оттенком возмущения Кроули, приподнимаясь с кресла, — Я же сущее зло во плоти, не так ли? Его темные очки во второй раз любезно сползают вниз, выказывая священнику всю суть рыжеволосого мужчины, что отражалась в жёлтых, змеиных глазницах напротив. И даже сейчас, имея величавый и властный вид, Кроули казался лишь раненным зверем в куще пушистых кустарников. Азирафаэль стряхнул прилипчивые думы о демоне и кротко вздохнул, вспомнив по словам собеседника вчерашнюю проповедь для паствы. Возможно его возвышение божественного над нечестивым слегка перешло границы допустимого, но жители не жаловались, воспевая как можно сильнее Всевышнего и его затеи, законы, письмена и оставленные народу заповеди. Пастор не пытался унизить низших тварей Божьих, а показать, что святость есть олицетворение власти и счастья в жизни. Кроули умолк, удавившись собственным порывом гнева. Его голова бурлила от кипящей лавы мыслей, давящих на виски и заливающих глаза раскалённым стеклом. Празднества бывают исключительно Богу, его творениям и святыням, но никто и никогда не учитывал тех, кому досталась не ласка Отца и забота его творящих рук, а ненависть и кара, великая и, свойственно ему, жестокая. Поджав губы в тонкую линию, демон наблюдал за мелкими языками пламени, снующимися туда-сюда от лёгких завываний ветра из щелей в окнах. Азирафаэль словно ощутил нарастающее чувство вины, подкатившее к горлу, и он осторожно заглянул в лицо сурово нахмуренного Кроули. — Я не хотел задеть вас. — И всё равно у вас это получилось. — Мистер Кроули... — С долей беспокойства произнёс мужчина, пресекая яркое желание утешить его. — Мне правда жаль, что мои слова смогли ранить вас. Я могу искупить свою вину за этот проступок? Демон показательно цокает и отведя взгляд в угол комнаты, на столик уставленный книгами и цветочными горшками, тихо выдыхает через рот, словно пытаясь игнорировать проницательный взгляд небесного цвета глаз. Это удавалось с трудом первые две минуты, а последующие казались самой настоящей пыткой. Он резко тряхнул головой, теряя пару небрежных локонов и снимая очки с кончика носа: — Бутылкой хорошего вина. И, может, — Задумчиво останавливается мужчина, прокручивая дужку очков между средним и большим пальцем, — Проповедью. Правильной проповедью, Пастор. Вскидывая брови в ожидающем жесте, Кроули всё же смотрит ему в глаза и едва заметно дёргает плечами, словно заставляя себя отвернуться. Азирафаэль быстрыми кивками соглашается на условия демона. Встаёт с места и подходит к приоткрытой дверце, подзывая служанку за бутылкой прекрасного французского вина; учащённо дышит, словно пересиливая не унимающийся страх в рёбрах и постоянно оглядывается на мужчину, будто ища подвох. Рыжеволосый ухмыляется украдкой, ощущая каждый мимолётный взгляд на своём затылке; убирает тонкие, аккуратные очки на стол подле себя и закидывает ногу на ногу, довольный, пусть и ограниченной, но хоть какой-то властью над ситуацией. Чуть погодя, девушка опасливо приоткрывает дверь в кабинет и ставит на небольшой круглый столик между кресел поднос, с бутылкой шикарного вина в ведёрке со льдом. Преподобный слабо улыбается своему гостю, доставая из широкого стеклянного шкафа два хрустальных бокала и красивыми, нежными жестами разливая алкоголь. Демон, знаток истинного искусства алкогольного производства, немного скривился, ожидая не больше, чем купленное пойло из близлежащего трактира. Но вкусив один единственный глоток алой жидкости, чуть не поперхнулся, часто облизывая пересохшие губы и едва касаясь их кончиками пальцев. — Невероятный вкус... Что это? — Ошеломлённый Кроули покрутил в ладони бокал, рассматривая содержимое сквозь слабый, приглушённый отблеск каминного огня. — Рад, что вам понравилось. Это Château Gruaud-Larose, весьма дорогостоящее и изысканное предпочтение французской королевской семьи. — С ноткой тщеславности сообщает Азирафаэль, отпивая маленький, но жадный глоток, за коим с очарованной внимательностью следит демон. — Я бы задал вопрос "откуда?", но, это слишком очевидно. — Усмехаясь своим словам, выплёвывает мужчина и поглаживает поверхность стекла большим пальцем. — Прихожане? — Прихожане. Священнослужитель кивнул догадливому знакомому и вновь насладился выпивкой, наблюдая за его выточенными острыми пальцами на бокале, сомневаясь в правильности этого решения. Пуская на порог демона он также оказался опрометчив, но, может оно и к лучшему. Поэтому помалкивая, белокурый сидел в своём кресле чуть расслабившись, пока язычки пламени в отражении плясали у самого потолка, освещая их лица мягким, тёплым светом. Кроули был не менее расслаблен, даже после того, как ввалился в чужой дом с пассивно-агрессивными возмущениями. Сейчас его заботило только вкусное винное удовольствие и, совсем немного, Пастор, что невольно привлекал демоническое внимание не только видом белого и пушистого, словно ангела, но и мягкими, плавными движениями тела. Можно наблюдать часами, как Преподобный мажет губами по краю бокала и с невероятно восхищённым лицом облизывает их. Демон смутился своих же мыслей, отвернувшись от мужчины и уткнувшись в сгиб ладони подбородком, накрыл пальцами губы. — Вы в порядке? — Я? Ох, да, конечно... — Машинально выдал рыжеволосый, услышав взволнованный голос справа. — Может, воды? Или могу предложить что-нибудь от голов... — Азирафаэль замирает, когда всматривается в лицо слабо покрасневшего демона и его вытянутую, вертикальную ладонь. — Нет, благодарствую. — Вымолвил мужчина и сделав глубокий вдох, вернулся к лицу Пастора, пробежав глазами по не менее покрасневшим щекам. — Тогда я могу принести ещё вина, если пожелаете... — Выдыхает он, поджимая губы и глядя на опустошённую бутылку в ведёрке. — Угу. Будьте любезны, Преподобный. — С тихим смешком скалится демон, обнажая слабо заметные клыки и проходя по ним кончиком языка. Хозяин неловко отводит взгляд и кивает вновь, оставляя своё кресло и в этот раз лично направляясь за вином в погреб. Кроули остался на попечительство себе и своему любопытству, что взыграло при попадании алкоголя в кровь, поэтому одним резким движением встав с места, принялся бродить по кабинету и рассматривать различные ценности и безделушки, пылящиеся на полочках за стеклом. Картины известных художников затмевали любые кусочки обоев, что проглядывали меж рамками, а светильники с ветвистыми узорами из позолоты блистали от огня, создавая на полотке едва заметные оранжевые блики. Красота этого места с каждым новым взглядом поражала больше и больше, словно затягивая в вязкое болото драгоценностей и блеска, которым укрыто было практически всё в комнатке. Кроули не из тех, кто готов хвастать золотыми кольцами, серебряной посудой и хрустальной люстрой под потолком. Светская этика не приветствовала его повадки, далёкие от "правильного" общества, но здесь словно всё иначе: ему не припирали за внешний вид, похабное поведение и уж тем более словесный лексикон, который не был богат ажурными, высоко почтенными значениями и оборотами. Даже набожных крестов с иконами отродясь не присутствовало. Это ставило под вопрос праведность Азирафаэля и фанатичную религиозность, с которой тот каждый вечер выступал у алтаря перед сборищем глупых последователей. Не то чтобы он пресекал и принижал значимость религии и Бога в целом, но, отношение к себе пренебрежительное весьма сильно не приветствовал, отчего и явился на чужой порог с властным чувством озлобленности. Знание того, что Преподобный чествует лишь Всевышнего совсем чуть-чуть удручало его натуру. Ведь все проповеди от его лица он слушал с великим упоением и чувством возвышенности, глядя на церемонию из маленького окошка церкви со стороны алтаря. Демон нежничает, будто укутанный в пышное перьевое одеяло, расслабленный и спокойный, обводит кончиками пальцев выпирающие детали шкафа, обрамлённые винтажными рамками картины и наконец доходит до величавой, лакированной дверцы в коридор. Оттуда слышатся едва различимые женские голоса и наидобрейший тембр мужского, что бормотал быстро, торопясь, постепенно приближаясь в сторону Кроули. И пока отвлечённый на осмотр кабинета демон неспешно трепетал над прекрасным видом картины, очевидно, портрета, Азирафаэль успел распахнуть дверь и застать его с полупьяной, очаровательной улыбкой, пока он разглядывал искусство практически соприкасаясь с ним носом. — Кхм, — Демонстративно громко хмыкнул Пастор, приподняв белёсые брови и уложив на лбу две морщинки, — Нравится? — Симпатично. — Поворачивается к нему Кроули, не пряча жёлтых радужек от чужого взора, — Хочу себе такую же. — Могу подсказать хорошего художника, Мистер Кроули. Мужчина тут же помахал обеими ладонями перед его лицом и покачал головой. — Не стоит, Преподобный Азирафаэль. — Тихо выдохнув, он направился к креслу и уселся в него в более раскрепощённой и удобной себе позе, скрестив ноги и раскинув руки на подлокотниках. От такого рода картинки перед лицом, хозяин посмеиваясь вновь наполнил бокалы, протягивая один демону с нескрываемо милой улыбкой. Отпивая помалу вино, они вместе насладились его вкусом и недолгое время пробыли в молчании, упиваясь сладострастным моментом в гармонии с едким привкусом алкоголя на языке и мягким жжением между рёбер. И только по прошествии пары минут Кроули заговорил первым: — И часто вы... поите своих гостей столь изысканными винами? — Вы стали моим исключением, Кроули. Я предпочитаю смаковать вкус в одиночку. — Без колебания ответил Преподобный, проводя по бокалу указательным пальцем и вглядываясь в тлеющий камин. — Я польщён, не буду скрывать. — Демон заметно краснеет, учитывая количество выпитого им спиртного, поэтому он ловко поддаётся коварству, — И вы даже... не боитесь меня, Азирафаэль? Мужчина на секунду прячется в тишине и треске брёвен, весьма сильно нахмурив брови. Мысли украдкой скользили в памяти словно змеи, но он не мог уловить их суть, ощущая густую пелену винного тумана. Разум отголосками слал предупреждения, колол внезапными ощущениями опасности, но белокурый вырвал предохранители, отгораживая себя от чересчур назойливых дум. И подняв голову к собеседнику, на удивление тому, Пастор приподнял уголки губ. — По началу, возможно, я имел некий страх перед вашей сущностью, — Без зазрения совести лепечет священнослужитель, глядя на очаровательно заинтересованного его ответом демона, — Но сейчас нет. — Я угрожал забрать вашу душу и тело. — И не сделали этого. А значит оно вам вовсе не нужно. — Облокачиваясь на подлокотник кресла, Азирафаэль с победоносной ухмылкой наклоняется в сторону Кроули. — Разве я не прав? Поправьте меня, коль я грешен в честности своих предположений. — Хорошо, хорошо. Вы правы. Мне не сдались ни ваша душа, ни тело, если вас это интересует. — Огорчённо выдавил мужчина, признавая своё поражение. — Но вы испугались. — Да? — Это было заметно по дрожанию ваших губ, Азирафаэль. — Вздохнул тот, глядя на подвыпившего и открытого как книгу Пастора. Белокурый принахмурился, оценивая слова собеседника, и моментом окрасился в пунцовый, выпрямившись как солдатик, заставляя Кроули неистово расхохотаться и прикрыть лицо руками. Осознание того, что этот нечестивый рассматривал его и следил за всеми движениями, в особенности губ, создало до возмущения неловкое чувство. — Ох, простите... Я правда смутил вас? — Выглядывая меж своих пальцев, щебечет в полусмехе раскрасневшийся демон. — Лучше уж молчите. — А я не хочу. Азирафаэль молчаливо облизнул сладкие от вина губы и покачивая головой в разные стороны, тихо усмехнулся столь детскому поведению в довольно величественном существе. Эта черта как красила невыносимого Кроули, так и убивала в мужчине желание бояться способностей демона. Будто он маленький безобидный ребёнок, требующий внимания. От таких мыслей проповедник неловко спрятал широкую улыбку в рукаве своего пиджака, делая непринуждённый вид и вытирая нижнюю часть лица тканью. Рыжеволосый же осушал очередной бокал вина и часто посматривал на своего визави, словно проверяя его состояние и даже беспокоясь. На деле он мимолётно рассматривал выбившиеся неаккуратные кудри на его лбу, пресекая острое, будто жизненно необходимое, желание убрать их. — Вы правда не забираете души людей? — Неожиданно рассекает тишину комнаты Азирафаэль, наклонив голову вбок и заглядывая в глаза сидящего рядом. — Да. Мы имеем право только подталкивать людей к греху, а те сами потом в котелок запрыгнут. — Бормочет Кроули, очевидно, не сильно влюблённый в свою работу. — Что ж, это радует. — Может и вас к греху подтолкнуть, Пастор Азирафаэль? — Мычит с лёгким оскалом демон, приподняв брови и сверкнув жёлтыми глазами. — Пожалуй, откажусь, любезнейший. — Немного нервно посмеивается мужчина, заметно смущаясь такого предложения. — Ах, было бы славно получить такую драгоценно чистую душу, — Вздыхает с коварной полуулыбкой на губах Кроули. — Вы стали бы алмазом в моей личной коллекции, Азирафаэль. — Я не грешен и вряд ли буду, Кроули. — К облегчению демона, он всё-таки убирает выбившиеся пряди волос с лица. — Вечер ещё не закончился. После недолгой беседы кабинет наполняется молчанием, но, не гробовым или напряжённым, каковым оно обычно бывает у людей, а успокаивающе тёплым, что Кроули невольно плавится под градусам алкоголя и мягко затлевающего каминного огня. Белокурый мужчина беззвучно смеётся и ставит бокал на столик, размыто и расслабленно оглядывая всю комнату вдоль и поперёк, как будто видел её впервые. За этим действом с зачарованным интересом наблюдал рядом сидящий демон, вопреки любым угрызениям совести и правил, откровенно блуждая взглядом по чертам лица и плавным жестам рук. Он словно состоит из сахарной ваты и подтаявшего ванильного мороженого, которое можно было только мечтать попробовать. Хотя, если бы он был до конца честным демоном, каковых в помине не бывает, то сказал, что давно представляет этого зефирного человека, как неведомую сласть для глаз. И сейчас, сидя в его кабинете, в чертовски пьяном состоянии, Кроули был готов протянуть руку и ощутить тёплую, нежную кожу человека в своей ладони, но стук сердца в висках отчаянно отговаривал внутренних бесов от необдуманных поступков. — А ты... вы, Кроули, откуда узнали про мои проповеди? Демоны ведь... — Не могут ступать на священную землю, да. — Заканчивает за него мужчина, ощущая себя будто пойманным за чем-то постыдным, — Рассказали, Азирафаэль. Товарищей не-демонов у меня полным полно. Враньё во благо, как его звал Кроули, было вполне типичным занятием для демонов, вот только сам он нисколько не любил это делать. Чувство грызущей шею вины потом неделю не отпускало, удушая несчастного порцией сомнительных мыслей. Поэтому тот предпочитал вовсе говорить всё напрямую, не заботясь о содержании и лексике, но Азирафаэль стал неким исключением из его нововведённого правила. — Вот как. Буду иметь в виду, Кроули. — Пьяно посмеивается проповедник, уложил подбородок на ладонь и облокотившись на кресло, в сторону демона. — Завтра же об этом забудете. — Поспорим? Глаза нечестивого мигом загорелись золотым оттенком, он наклонился к Азирафаэлю в ответ и расплылся в хитрейшей улыбке, протягивая длинную ладонь: — Спорим, Пастор. — Зловещие нотки просочились в его тоне, пока другой взял его горячую ладонь в свою и пожал, не прерывая зрительный контакт. Последним отпустил руку Кроули, смакуя каждую секунду, что он касался обнажённой кожи мужчины, после чего сжал свою ладонь в кулак и резко выдохнул. Его пьяный разум играл злую шутку, вызывая неоднозначные реакции на такие, столь безобидные касания, и казалось, что его тело перегрелось в три сотни раз. Щёки выдавали с потрохами, но, к счастью, сам Преподобный был в состоянии ничуть не лучше. И обычная беседа перетекала в что-то более личное, утончённое и спокойное, чем в первые минуты встречи. — Кстати, — Мимолётно вспомнил размякший в кресле демон, часто облизывая губы, — Почему в вашем доме нет икон и крестов? Я думал, как у истинного священнослужителя, их будет тьма. — Я религиозен, несомненно, — Начинает мужчина, проводя ладонью по слегка взмокшим кудрям, — Но не могу терпеть в доме всю церковную утварь. Не сочтите меня глупцом или невежей, просто в некотором смысле, я тревожный человек. — Боитесь Бога? — Себя. Азирафаэль путает пальцы в своих белоснежных волосах и кусает нижнюю губу, нервно и расплывчато пытаясь объяснить всё Кроули. — Я слишком много думаю. Кресты вызывают во мне подсознательный страх, что они перевернутся, что будет явно не к счастью в доме. — Опуская руку, Пастор осторожно поднимает глаза на демона, — А икона у меня всего одна. Он тянется к пиджаку и достаёт из внутреннего кармашка небольшую картонную иконку с молитвой на обратной стороне, показывая собеседнику, после чего сразу же прячет обратно. — Неожиданно для главы церкви, должен признать. — Приподнимая брови, высказывается немного удивлённый Кроули, — Поэтому мне так спокойно здесь. — Спокойно? — Ласковой полуулыбкой смотрит на демона проповедник, после чего снова подпирает подбородок рукой. — Не то чтобы прямо спокойно... — Ища оправдания вырвавшимся словам, мямлит демон, отводя взгляд в другую сторону. — По крайней мере, я могу здесь находиться! — Весьма очаровательно. Я запомню, Кроули. — Его пьяная ухмылка на губах не раздражает необычайно чувствительного мужчину, лишь трогает за нутро едва уловимым касанием. Рыжеволосый не сразу поднимает желтоглазый взгляд, осторожничая, даже будучи опьянённым донельзя. Чувства, клокочущие в железной клетке рёбер, неприятно скребутся и мечутся, остро воспринимая любые слова и жесты в его сторону. Азирафаэль словно забравшись под рубашку, зная о его похабных мыслях, самоощущениях и искрах в глазах, рвано вздыхает и назло всему святому, грешно, даже для священника, кусает свои губы. Может тот просто нервничает и пытается придумать новую тему для дальнейшего диалога, но демон ощущает это совсем иначе и старательно игнорирует всякие выходки поддатого священнослужителя. Даже когда он приподнимается со своего кресла и поправляет кроулевский воротник с особой нежностью в прикосновениях. — И всё же... — Не выдерживая тишины между ними, мужчина облизывается и слабо дёргает ворот его одёжки, — Почему вы пришли? — Решил обсудить последнюю проповедь. — Застенчиво отвечает Кроули, приподняв голову проповеднику, что с внимательностью смотрел на рубашку, а демон – на его приоткрытые губы. — Я получу своё прощение? — Мм, возможно, — Ему бы в сласть нелепо пошутить про отработку столь большого греха интересным способом, но он откашлялся и замято продолжил, — Когда проведёте правильную проповедь. — Завтра же займусь этим, обещаю. — До дрожи ласковым голосом утверждает Азирафаэль и заканчивает мучать воротник мужчины. Принимая обещание, демон быстро кивает и сразу же тяжело выдыхает, когда собеседник возвращается в своё кресло. Он сопровождает каждое микроскопическое движение взглядом, будто беспокоясь, что тот вернется обратно и схватит его за рубашку, выпытывая прощение за глупость, которую Кроули ляпнул, как великую причину вломиться в правоведческий домишко и устроиться как змея на тёплом камне в солнечную погоду, в его кабинете. В висках скачет собственный пульс, пальцы неосторожно дрожат, впиваясь в подлокотники, а мысли клубятся серым дымом, не позволяя даже придумать отмазку, чтобы поскорее исчезнуть. Это зашло слишком далеко. Если так и продолжится, наверняка случится что-то непоправимое. Но встать кажется просто нереальным действием для обмякшего, от спиртного, тела, и демон вынужден держать навязчивые идеи на привязи, словно собак. Когда издалека доносится мелодичная, приглушённая музыка с граммофонной пластинки, мужчина начинает задумываться, что этот день проклят. Хозяин дома немного удивившись, вздрагивает, после чего заприметив недовольное выражение лица напротив, принялся вставать с места. — Простите, я попрошу выключить, если вас это беспокоит. — Лопочет румяный Азирафаэль, окинув взглядом, потёкшего медленными движениями к полу, Кроули. — Нет-нет, — К азирафаэлевскому шоку, тот резко вскочил на ноги и помотал головой. — Мне очень нравится. — Тогда... — Священнослужитель забывает слова, опустив взгляд на протянутую ему аккуратную ладонь демона. — Разрешите соблазнить вас на танец? И до ужаса раскрасневшийся пуще прежнего мужчина, протягивает руку к приглашению, с сомнением несколько раз одёргивая её назад. Кроули покорно ждёт, словно улавливая подвешенное состояние своего компаньона, что пьяно и немного напряжённо улыбался уголками губ. И сквозь долгие, смутные раздумья, он ответил согласием, положив свою мягкую ладонь в лапы демона. Под красочную мелодию рыжеволосый втянул партнёра в едва ощутимые объятия, положив вторую руку на его плечо, закружившись в центре комнатки, как в укутанную дымкой сказочности бальную ночь. Азирафаэль часто вздыхает, когда его плавно утягивают в танец, переплетают их пальцы и пьяно, тихо хохочут на ухо во время мимолётных соприкосновений телами. Пусть звук был негромким, но этого хватало, чтобы они вдвоём погрузились в атмосферу таинственного бала, где есть только они и музыка, прекраснейшая музыка. Он делает глубокий вдох, и, победив жуткое смущение, наконец смотрит его в необычайные жёлтые глаза, не скрывая восхищения и очарованности демонической натурой пьяного мужчины рядом. Окунувшись сполна в чувственность этого момента, белокурый наполнился невероятным удовлетворением и теплотой, держа в своей ладони чужую, не менее горячую и нежную. Маленькими шажками они преодолевают весь периметр кабинета, утопая в собственном тихом смехе и опьянелых улыбках, пока песня на граммофоне не начала замедляться и Кроули, пусть окутанный смущением с ног до головы, одним взглядом спросил разрешения в глазах Азирафаэля, до стыда красивого и безмятежного в его руках. — Могу я... — Он не договаривает вопроса, ощущая, как мужчина прислонился к нему, продолжая нелепо улыбаться и немного неровно дышать в плечо. Преподобный никогда не позволял себе таких страстей, будучи праведным и правильным человеком в глазах жителей города, но ворвавшийся в его тихую и мирную жизнь, демон, буквально разрушил любые стереотипы и запреты. Ощущая тепло друг друга, они словно нарочно прижались ближе, продолжая кружиться в медленном, плавном танце, пока музыка постепенно стихала. И оставшись в монотонной тишине комнаты, лишь улавливая треск камина, проповедник и демон громко рассмеялись, придерживаясь от падения за ближайшее кресло одной рукой, к несчастью обоих, расцепив ладони и уютные объятия. — Премного благодарен вам за столь очаровательную компанию, Азирафаэль. — Это взаимно, любезный мой. — Хихикая от накрывшего смущения, прикрывает одну щёку ладонью, заглядывая в лицо такому же красному Кроули. Потрёпанные, слегка взъерошенные, они благополучно направились обратно к своим местам, но, по невероятной неловкости священника, не дошли, зацепившись за ножку стола и угодив на палас. Демон поморщился и встряхнул головой, когда осознал, что лежит сверху Азирафаэля, что вывернувшись под натиском его тонкого тела перевернулся на спину, затуманено и испуганно глядя на него. — Вы в порядке? — Жив, здоров, кости не считал. — Выдаёт мужчина, едва сдерживая смешок и замечая, как потемневшие от страха глаза, снизу, посветлели. — Слава богу. — Выдыхает обеспокоенный Пастор, пока Кроули приподнимается над ним и опирается на руки, словно заковав его в импровизированной клетке. — А так мне даже больше нравится. — Мурлычет шёпотом демон, ужасно взлохмаченный, покрасневший и напряжённый, наклоняясь к лицу, — Преподобный под демоном. — Кроули... — Нервно посмеивается в пьяном полубреде Азирафаэль, замечая дикий взгляд змеиных глаз так близко, что кажется, становится трудно дышать. — Вблизи вы ещё симпатичнее, Азирафаэль. — Его зрачки расширяются, пугающе бегая по растерянному виду безобразно, похабно лежащего на полу священнослужителя. — Может, даже чересчур. — Кроули... Прекрати так себя вести. — Рвано выдыхает мужчина, пытаясь осознать, что происходит прямо сейчас. Демон смазано хмыкает куда-то ему в висок, проводя кончиком носа по взмокшим от напряжения белоснежным волосам и вдыхая их лавандовый аромат с голодным упоением. Голубоглазый слегка сжимается от столь дерзкого обращения с ним, но не предпринимает попыток выбраться и сбежать – слабость ныла во всех конечностях, а алкоголь грузом сверху придавливал его к паласу. — Кроули... — Ш-ш-ш. — Его золотистые глаза мутнеют, взгляд расфокусирован и дрожит, как и ресницы, пока мягкая ладонь проезжает по щеке белокурого ребром, укладывая большой палец на пухлые губы. — Всё хорошо, Пастор. Я вам не наврежу. В движениях демона не было привычной резкости и агрессии, лишь едва ощутимая нежность, вперемешку с невнятным желанием на его подрагивающих руках. Он слабо оттягивает нижнюю большим пальцем, учащённо вздымается худая грудь под слоем одежды, а балансирующие на грани сумасшествия зрачки бегают по всей фигуре Азирафаэля, оценивающе останавливаясь на принудительно приоткрытых губах. Преподобный часто глотает воздух, напуганный такой сменой настроений и опьянённый вином, которое перелилось за края их бокалов в накалённую обстановку. Дышать жарко до обморока, между ними мало кислорода, а Кроули стискивает его ногами, вынуждая бороться с удовольствием, которое приносит столь дурная игра с огнём. Он продолжает лежать, сбитый с толку поведением гостя, что, кажется, наслаждался сие действом по-своему, устроившись на бёдрах и практически сталкиваясь с ним носом, поглаживая донельзя мягкую кожу на шее священника ладонью. — К..Кроули. — Дрожащим шёпотом зовёт его мужчина, чувствуя разливающееся тепло между рёбер и обжигающее дыхание на щеке. — Да? — Чего ты хочешь? — Голубизна глаз стиралась под чёрным блеском зрачков, он тяжело дышит и приподнимается на локтях, всё же сталкиваясь носами с демоном. — Скажи. Только скажи. И тот не смеет отвести взгляда безумного, раскрепощённого и жаждущего чего-то греховного, неправильного, от Азирафаэля, что шумно втягивал воздух и сдерживал себя от оплошности. Демоны коварные твари Божьи и неведомо что творится в их голове. Они так близко, в то же время так далеко. Смотрят в переполненные пламенем глаза друг друга, касаются до боли осторожно и едва ощутимо, будто лаская кончиками пальцев огонь. Кроули нежничает несвойственно самому себе, вытворяя пируэты тонкими пальцами на чужой раскалённой коже, желая так много и запрещая ещё больше. Первая встреча, которая для демона стала глотком спасательной живности, монетой, спасшей от бедствия и единственной опорой, поднявшей его с обожжённых колен; а для Преподобного убийственной пилюлей с ядом и греховным, соблазнительным плодом, до которого рукой подать да не дотянуться. Ещё недолго они жгутся о свои же мысли, укрываясь тончайшей стеной рассудка и расстоянием, схожим с пыткой. Опьянело дыша в чужую щеку, рыжеволосый смазано проводит носом по ней и тяжко шипит, соображая из букв слова, а из слов предложение. — Может, свершить великий грех, — Низко рычит он, до побеления костяшек сжимая ладони, — А может, соблазнить Пастора на сладостный грешок. — В таком случае, — Кроули прикрывает глаза, слушая его и пытаясь унять алкогольное опьянение, подталкивающее к невинному, но очерняющему шагу, — У тебя отлично получается. — Я думал, ты набожен, словно Дева Мария. — А я думал, демоны так много не ботают. Шипящий низкий шёпот разбил последнюю ниточку трезвого рассудка рыжеволосого мужчины. Его руки подрагивают, а глаза приоткрываются, цепляясь за расплывчатую ухмылку на губах румяного Азирафаэля. Пальцы плавно и легко ложатся на чужие щёки, обнимая и слабо сжимая челюсть, а приоткрытые губы демона чересчур осторожно накрывают азирафаэлевские. Привкус вина отчётливо даёт в голову, а мысли образуют клубок шерстяных ниточек, спутанных так сильно, что одному Богу известно что в них было; мягкость переплавляется в лёгкую грубость, когда ему отвечают на поцелуй уверенно и сладко, смакуя каждый миллиметр, напирая с большим рвением. Белокурый одним рваным движением хватается за тонкую шею Кроули, надавливая и заставляя того наклониться сильнее, припасть к его груди своей и почувствовать, как часто-часто колотятся их сердца. Демон покусывает с долей аккуратности красноватые губы, стараясь не сделать больно, даже будучи доведённым до предела его возможностей, пока второй напротив, силясь не нежничать, впивается в обнажённого душой мужчину, оттягивая его нижнюю губу и ласково кусая, оставив небольшой кровоподтёк. Они растягивают этот момент до микроскопических атомов, не давая даже отдышаться, лишь обмениваясь дрожащими вздохами и резкими прикосновениями, скользящими по шее и затылку. Азирафаэль приподнимается с пола, выпрямляя спину и продолжая бессовестно целовать задыхающегося Кроули в уголки его губ, ласково вдавливая чужие бёдра в свои. Он не мешкает, словно ждал момента долгое время, вытаскивая наружу тёмных бесов демона, что как в бреду путал пальцы в белых волосах на затылке и что-то мычал в поцелуй, отчаянно соревнуясь в этом неравном бою. А когда смог нормально дышать, лишь ворчливо подвинулся чуть ближе и укусил Пастора за линию челюсти, оставляя красноватый след зубов, в ответ получая громкое шипение сквозь сомкнутые губы. — Грешишь, Кроули. — С запинками выдаёт священнослужитель, потирая заболевшее место пальцами. — И нисколько не жалею. После чего Кроули водит носом по шее Преподобного, вызывая мелкие мурашки во всём теле и обдавая чувствительную кожу жарким дыханием. Он словно ласковый мартовский кот мажет губами, невнятно мурлычет нечленораздельные звуки и изредка кусается, впиваясь практически до синяков, чем вызывает шумные вздохи и мычание сверху. Азирафаэль заботливо перебирает рыжие пряди в своих пальцах, оттягивая их назад и заставляя уже демона фырчать, послушно поднимая голову. Они сталкиваются взглядами, рвано смеются и глушат друг друга в резвых, грубоватых поцелуях, пока кислород не заканчивается в предобморочном состоянии. Демон подрагивает, ёрзает на чужих коленях, кусая свои онемевшие губы и низко, тихо рычит в чужое плечо, путаясь в собственных мыслях и белокурых волосах. — Теперь мы оба грешники, Азирафаэль.