Теневые Игры

— Ну, здравствуй, братец. Оптимус рассмеялся. В его скрипучем и сиплом смехе проскальзывали истеричные нотки, но сил на более вменяемую реакцию не было. Единственный окуляр Шоквейва светился таким же ядовитым весельем. В тишине полузаброшенной маленькой лаборатории на краю Праксуса они вписывались как влитые — такие же древние и почти полностью изуродованные временем. На стенах виднелись следы гнева Шоквейва — эмоции, не свойственное тактику и ученому десептиконской армии, пережившему теневые игры и эмпурату, однако отлично вписывающиеся в образ грозного нетерпеливого Прайма, каким он был когда-то. — Итак, — Оптимус медленно успокаивался, подбирая слова для предстоящего вопроса, — когда ты начал вспоминать и как это перенес? — Ворн через двести после окончания войны, — Шоквейв отвернулся почти в смущении к единственному работающему монитору, на котором Оптимус отследил свои собственные показатели, — я не сразу понял, что это. Иногда, из-за теневых игр, как мне думалось, у меня были странные… галлюцинации. И я списал все на это. В конце концов, они не мешали мне работать, а следовательно, тратить на них время было нелогично. Последнее слово он выплюнул с таким же гневом и презрением, каким недавно горело эм-поле Примы. Оптимус поморщился при воспоминании о встрече, и, наконец, задал волнующий его вопрос. — Как ты меня нашел? — О, — Шоквейв издал смешок, который странно ощущался от меха без лица, — это не было проблемой. Проблемой было не попасться нашему первому на оптику. Оптимус хотел спросить, какую обиду затаил Прима на Шоквейва, но остановил себя прежде, чем успел активировать вокалайзер. Смутная догадка подарила новые оттенки боли ране, оставленной Звездным мечом. Он по-новому посмотрел на Шоквейва. Шоквейв — его действительно старый друг — официально был подвергнут эмпурате за продажу кибертронских технологий. Все знали, что это ложь, и настоящая причина крылась в том, что он поддерживал движение против классовой системы. Но эмпурата не столько наказание, сколько показательный пример того, что от закона никто не может скрыться. Эмпурата была клеймом и предупреждением. Она не подразумевала внесения изменений в сознание, за это отвечали теневые игры, которые Совет отрицал. Поэтому, когда в сеть просочилась информация, что Шоквейв не тот, кем был раньше, власти списали все на то, что он просто тяжело перенес эмпурату. Естественно, мало кто купился на это, и неофициальная версия свелась к тому, что Шоквейва за кадром подвергли теневым играм. Но вслух, конечно, никто об этом не говорил. Еще Орион тогда, он пытался снова наладить контакт с Шоквейвом, но все посыпалось как карточный домик. А дальше колесо революции окончательно развело их по разные стороны. — Так, значит, это Матрица? — Сентинел был трусом! — Шоквейв в раздражении хлопнул ладонью по терминалу, — при присяге ему, конечно же, дали подделку. Но потом, когда волнения вышли из-под его контроля, он испугался и не придумал ничего лучше, как использовать Матрицу. Настоящую. И прежде, чем впихнуть в себя артефакт с сомнительной репутацией — в Совете на тот момент до сих пор считали, что это Матрица свела Нову с ума, а не он был аморальным уродом — Сентинел решил перестраховаться! … и опальный сенатор, который так вовремя подвернулся под руку, был именно тем, что ему нужно. Оптимус, невольно приподнявшийся при этом откровении, упал обратно на платформу и прикрыл оптику ладонью. Какой ржавый кошмар. Неудивительно, что в бою с Мегатроном потом Сентинел сражался в Апекс-Броне и без Звездного меча. Ну, Оптимус криво ухмыльнулся, без подделки Звездного меча. И, что ж, неудивительно, что Трион так легко смог вынести Матрицу из хранилища Совета. Только для того, чтобы сделать Ориона Пакса Оптимусом Праймом. — Итак, — Шоквейв в упор уставился на него, — как жизнь? Он обронил сухой смешок, прежде чем пуститься в рассказ о своем очередном перерождении.