。.: ☆*: ･' °˖✧◝▿◜✧˖° '･: *☆:. 。
Вдалеке гремит гром. Дождь не прекращался с утра, и он слышит снаружи тревожный скрип, который говорит ему о том, что одно из деревьев проигрывает свою жестокую битву с разъярённой погодой. Пламя под его дымоходом остаётся слабым, воздух такой влажный, что ему пришлось соорудить вокруг него небольшой барьер. Он выбирает свой самый толстый плащ, тот, что залатан внизу, там, где он порвал его топором лесоруба. Он кладёт свои пять самых спелых плодов хурмы в единственный карман и выходит на улицу. Возле колодца несколько лягушек поспешно отпрыгивают, когда он приближается, а возле святилища он встречает одну змею, которая предупреждает его, что приближается опасность и что ему не следует выходить, когда богиня так расстроена. Тем не менее, он входит в святилище, такое тёмное, что он не знал бы, куда ступить, если бы не приходил сюда столь часто, как по обыкновению. Он аккуратно раскладывает хурму на полу, чувствует, как его ногти впиваются в кожуру одной из фруктов и оставляют вмятины, о которых ему, вероятно, следует позаботиться. Земля такая мокрая, что он чувствует, как вода просачивается сквозь его одежду и обувь, и пытается не обращать на это внимания, молясь о более спокойной ночи. Он уже готов уйти, когда слышит чих у себя за спиной. Потом ещё один. Он поворачивает назад так быстро, как только может, и старается не споткнуться о единственную ступеньку, направляясь к статуе. За ним, съёжившись и дрожа, стоит вчерашний мальчик, обхвативший колени так близко к телу, что Намджун едва может разглядеть его фигуру в темноте. Он выглядит жалостливым, таким, какими Намджун видит в людях, которые приходят просить у него зелья, что редко должны существовать. Он возвращается и берёт две хурмы, боясь, что, оставив четыре, только ещё больше оскорбит лесную богиню. Он осторожно вытирает их от грязи уголком своего плаща и протягивает мальчику. Только тогда он поднимает взгляд, глаза большие и любопытные, черты лица такие мягкие, что напоминают Намджуну маленького испуганного зверька. — Разве… разве это не для лесной богини? Намджун садится, его ногам тесно в таком маленьком пространстве, и раскрывает ладони мальчика, чтобы вложить фрукты ему в руки. — Ты выглядишь так, словно нуждаешься в них больше. К тому же, у меня их очень много. Я могу вернуться завтра. Секунду ни один из них не двигался. Затем мальчик подносит один из фруктов к губам и откусывает от него. Тыльной стороной ладони он вытирает сок, стекающий по подбородку, и удивлённо смотрит на Намджуна. — Сладко, — говорит он. Намджун смеётся. Гремит гром, громче, чем раньше. — Так и есть, — соглашается Намджун. — Тебе нужна помощь, чтобы вернуться домой? Ночью в лесу опасно. Несколько мгновений он слышит, как тот жуёт, а когда поворачивается посмотреть, одна из хурм полностью съедена, а губы и подбородок мальчика блестят от сока. — Я уже дома. Намджун качает головой… встаёт, чувствует, как холодный воздух проникает сквозь его мокрую одежду. — Ты здесь с позавчерашнего дня, верно? Ты не можешь оставаться здесь вечно. Ты уже умираешь с голоду и вот-вот простудишься. И это святилище старое, оно может рухнуть, если будет сильный шторм. Он жестом приглашает мальчика следовать за ним, поспешно обходя свои подношения и направляясь к выходу из святилища. Снаружи всё немного легче разглядеть, и когда мальчик подходит ближе, он выглядит гораздо менее маленьким, чем тогда, когда прятался за статуей. Он всего на несколько сантиметров ниже Намджуна — и почти такой же широкий, — но эльфийская манера, с которой он держится, делает его ещё меньше, пока Намджун не начинает считать его маленьким. — Как тебя звать? — спрашивает он мальчика, когда они добираются до большого искривлённого дерева… одного из немногих, кто отказался от защиты Намджуна, слишком упрямого в своём преклонном возрасте, чтобы поверить, что божество, наблюдающее за лесом, ослабло за последние несколько лет. — А это имеет значение? — Ну, нет… я просто подумал, что будет проще называть тебя по имени. Я Намджун. Мальчик молчит секунду, две, три. Намджун оглядывается через плечо, видит, как он хмурит брови и морщит нос. — Ты можешь называть меня Чонгуком, — продолжает он. — Чонгук, — пробует Намджун. С того места, где они находятся, он может видеть мягкий свет угасающего камина через маленькое окошко, рассеянный оранжевый, который он бы не увидел, если бы точно не знал, где он находится. — Разве твоя семья не беспокоится о тебе? — Моя семья живёт здесь со мной, — отвечает он, как будто это самая очевидная вещь, которую он когда-либо говорил. («Он лжёт», — думает Намджун. Деревья рассказывают ему о каждом, кто наступает на их корни, и ни один человек, кроме Намджуна, не живёт в этих лесах. Лесорубы приходят и уходят… всегда с пустыми руками. Они необъяснимо теряют свои топоры, и если бы им удалось пройти через защиту Намджуна, они могли бы найти их где-нибудь в куче рядом с его камином. Но никто не должен жить в лесу — ни по эту сторону реки, ни по ту. Деревья не лгут. Мальчик может.) — Давай пока просто отведём тебя внутрь. (Когда они добираются до дома Намджуна, и он снимает свой плащ — тяжёлый от дождя и грязи — и поворачивается, чтобы предложить Чонгуку тряпку, он обнаруживает, что тот уже сухой, как будто его вообще никогда не обливало. Но здесь слишком темно, и лес может быть необычным. Поэтому вместо этого он заботится о том, чтобы ему было удобно провести ночь. Он может спросить об этом завтра.)。.: ☆*: ･' °˖✧◝▿◜✧˖° '･: *☆:. 。
Намджун не самый опрятный. Он редко помнит, куда кладёт свои травы, независимо от того, как сильно Юнги настаивал на том, насколько важно понимать своё окружение. Дело не в том, что он намеренно, он просто легко отвлекается, а затем кладёт не туда всё, что у него в руках. Нет, Намджун не самая опрятная ведьма в мире, но… Он точно знает, что никогда не складывал в ряд пять идеально круглых камней возле своей кровати. Всё было бы прекрасно, если бы он не проснулся и немедленно не скатился с кровати только для того, чтобы один из них так больно впился ему в ступню, что он, не задумываясь, рухнул на пол. Однако теперь он смотрит на их расплывчатые очертания и задаётся вопросом, как они вообще могли туда попасть. После первоначального онемевшего покалывания его нога чувствует себя совершенно нормально, так что он знает, что они ещё и не прокляты. Он не может понять, зачем они вообще здесь, если не для проклятия или предупреждения; позже он всегда может спросить деревья, видели ли они, как кто-то входил в его дом. А пока он осторожно берёт их в руки и направляется вниз по лестнице. Чонгук сидит в конце его стола, глядя в маленькое окошко. Когда Намджун подходит ближе и он поворачивается к нему, его лицо такое розовое, что Намджун начинает беспокоиться, что у него, возможно, солнечный ожог, если он слишком долго смотрел на улицу. Его взгляд падает на камни в ладонях Намджуна, и слабая озорная улыбка украшает его губы. (Намджун впервые видит, как он улыбается, и если бы он не знал его лучше, то подумал бы, что мальчик — фея. Как бы то ни было, феи не ступают на эту сторону реки — или где-либо рядом с ней — и Чонгук возвышается метра на полтора с чем-то над самым высоким из них.) — О, да. Кто-то или что-то оставило мне подарок, — говорит он, направляясь к двери. Он бросает камни в сторону тропинки, убеждаясь, что они достаточно далеко, чтобы он больше на них не наступил. Когда он возвращается внутрь, улыбка Чонгука исчезает, и он выглядит таким же маленьким, каким был, когда прятался за грубо обработанной статуей лесной богини. — Ты не оставишь их себе? — Он звучит почти виновато, так же, как пикси, которые пытаются обмануть его, после того как их родители заставляют их извиниться перед милой ведьмой. — На самом деле они мне совершенно не нужны. Лучше вернуть их в лес. Кстати, о нём… — Он тянется к двум кружкам на самой высокой полке и быстро произносит заклинание, чтобы вскипятить воду в котле. — Ты сказал, что твоя семья тоже живёт в лесу, верно? Ты имел в виду святилище? Ему требуется несколько попыток, прежде чем он открывает нужный ящик и находит свои чайные листья сзади за полупустым пакетиком с корицей. Он кладёт по нескольку в каждую чашку, затем наливает в обе воду и ставит их на стол, где Чонгук возится со своими большими пальцами. — Нет, нет. Только я живу в святилище. Моя семья живёт в реке. (Среди самых старых деревьев ходят слухи, что души тех, кто забрёл слишком далеко в лес, чтобы вернуться, лежат на дне реки, рядом с заброшенной тропой в Сеул. Он не подвергает это сомнению.) — Но всё же, — настаивает Намджун. — А не лучше ли было бы жить в доме? Чонгук подносит свою дымящуюся чашку к губам — на мгновение просто вдыхает аромат зелёного чая, а затем делает большой глоток. Когда Намджун делает то же самое, он обжигает кончик языка, шипит в шоке и ставит чашку обратно на стол. — Ты не должен беспокоиться обо мне, Намджун-ши. Я гораздо крепче, чем кажусь. Он делает ещё глоток и обеими руками ставит пустую чашку на стол.。.: ☆*: ･' °˖✧◝▿◜✧˖° '･: *☆:. 。
Ветер предупреждает его прежде, чем он их видит. Он ожидает, что они постучат — один, два раза, — как они всегда делают. Вместо этого он слышит громкий лязг, приглушённое проклятие и тяжёлый, глухой шум. Когда он открывает дверь, то обнаруживает, что смотрит на сцену, которую, не уверен, что у него хватит ума разгадать. На земле — с лицом покрытым грязью, которую дождь не может полностью смыть, — лежит его лучший друг. Вокруг него — вся коллекция кружек Намджуна. Дождь постоянно заливает их, пока они не переполняются, и Юнги пытается спасти всё, что уронил Хосок при падении. — Сок-а, — ругается он, наклоняясь, чтобы поднять достаточно влажную буханку хлеба. — Я же говорил тебе не ехать слишком быстро. Хосок ворчит. — Откуда мне было знать, что Джун-а проветривал всю свою посуду? Он вытирает с лица шмоток грязи, и Намджун бросается помочь ему подняться, холодные пальцы обхватывают его руку. Затем он наклоняется, чтобы поднять кружку и опорожнить её от дождевой воды. — Я не проветривал. Я не знаю, как они сюда попали. Наверное, фея снова подшутила надо мной. Ты же знаешь, какие они. Он выбирает другую. — Джун-а, — говорит Юнги. — Тебе не кажется, что у тебя слишком много чашек? — Нет, не кажется. — Он снова наклоняется, протягивая руку за другой чашкой — старинной вещью, изготовлённой слепой ведьмой, немного неровной, с обесцвеченными, землистыми тонами, — когда оранжевая жаба выпрыгивает из нее прямо ему на руку. Он вскрикивает, быстро стряхивая её, и роняет две другие кружки, которые держал в руках. Жаба прыгает вокруг, наконец-то освободившись, и требуется несколько секунд, чтобы сердце Намджуна снова начало биться в нормальном темпе. Когда Юнги, Хосок и его 47 чашек в целости и сохранности оказываются внутри, он, наконец, смотрит на то, что они ему принесли, и не может сдержать улыбку, которая появляется на его лице. — О, Джин-хён прислал хлеб! — Да, он может быть просто немного… — Юнги тыкает в него, и вытекает немного воды. — …влажный. Хосок ворчит, изо всех сил стараясь избавиться от всей грязи на своей коже и одежде, в то время как Намджун изо всех сил пытается вспомнить, где лежат все его травы и куда именно он должен положить только что приобретённый пакет риса размером с человека. (Когда они уходят и он снова остаётся один, часть его скучает по хаосу, который они приносят с собой. Шум, который так похож на человеческий, и контакт, которого у него не было с тех пор, как он был учеником Юнги в Сеуле. В людях есть что-то такое, чего птицы, деревья и цветы, как бы они ни старались, воспроизвести не могут.) (Когда сосна перед его домом расстраивается из-за надвигающейся бури, когда цветок возле его колодца говорит ему, что хочет, чтобы его поднесли в жертву, когда он слышит, как нервничает даже старое дерево с искривлённым стволом, он не думает о том, что значит поход в святилище.) (Он не думает.) (Цветок кажется тяжёлым в его руках — глиняный горшок немного треснул, и он чувствует, как вода стекает ему на ладони. Его самый тяжёлый плащ давит ему на плечи, а старое дерево с искривлённым стволом даже не пытается подставить ему подножку, и когда он входит в святилище, то видит пучок вишнёвых волос, торчащий сбоку от статуи богини. Он выдыхает.) Когда цветок заверяют, что Намджун вернётся, чтобы посадить его завтра возле святилища, и богиня услышала его молитву, Намджун поднимается по лестнице к статуе так тихо, как только может. Как только его ноги касаются платформы, появляется лицо Чонгука, который держится за бок богини и смотрит вниз на подношение Намджуна. Его щёки становятся немного ближе по цвету к волосам, так что Намджуну хочется умолять каждый цветок предложить ему себя — просто чтобы увидеть, как это произойдёт снова. — Намджун-ши, ты вернулся! — радостно щебечет он. Намджун натягивает свой плащ, пытается ещё немного прикрыться и улыбается мальчику. — А, ну… ты же знаешь. — Тебе понравился чай? — спрашивает он, и его лицо становится немного краснее. (Сегодняшний чай был новой маркой чёрного чая, на покупке которого настоял Хосок — тот, который, по-видимому, был модным в Пусане и который невозможно было достать руками.) — Да, спасибо, — просто отвечает он. Он хихикает, наполовину от смущения, наполовину от нервозности. Он снова слегка натягивает свой плащ. — Ты собираешься там спать? Идёт дождь. — Ну, на самом деле мне больше некуда… — Пойдём со мной, — говорит Намджун. Он слишком поздно понимает, как это звучит, и откашливается, чтобы не думать о своих пылающих щеках. — Я имею в виду… я не возражаю, и в этом лесу больше никто не живёт. Я бы забеспокоился, если бы ты спал там под дождём. — Намджун, я же говорил тебе, что я крепче, чем кажусь. — Он придвигается ближе и разжимает пальцы Намджуна, сжимающие толстую ткань. Он берёт их в свои ладони, согревая ладонь Намджуна, несмотря на то, какими холодными могут быть ночи, — отвечает улыбкой на любопытный взгляд Намджуна. — Но показывай дорогу. (На этот раз старое дерево с искривлённым стволом действительно пытается зацепить их своими корнями, и когда Намджун спотыкается, Чонгук издаёт ангельский смешок, прежде чем крепче сжать его руку.) («Ты фея?» — ошеломлённо спрашивает его Намджун. Чонгук только снова смеётся, звонко и прелестно, и сообщает ему, что у него нет крыльев. Намджун думает, что, возможно, он лжёт.)。.: ☆*: ･' °˖✧◝▿◜✧˖° '･: *☆:. 。
Солнце всегда кажется немного другим после дождя. Возможно, светит немного ярче или немного теплее. На самом деле это не имеет значения, потому что, когда он направляется в храм, чтобы выполнить своё обещание цветку, всё, на чём он может сосредоточиться, — это рука Чонгука в своей. («Ты слишком неуклюжий, Намджун-ши», — сказал он. Намджун не спорил.) — Я рад, что дождь прекратился, — вздыхает Намджун, когда они входят в храм. Он поднимает горшок, и цветок тепло приветствует его. — Но если бы не было дождя, то феи погибли бы. Их крылья недостаточно сильны, чтобы носить воду из реки, — напевает Чонгук. Какая-то часть Намджуна задаётся вопросом, сколько тайн леса он знает. — Ты довольно хорошо осведомлён, — отвечает он вместо этого. Он скорее слышит смех Чонгука, чем видит его, когда они оба возвращаются на улицу и направляются к руслу реки. — Наверное, так оно и есть. Когда цветок счастливо покачивается на своём новом месте, Намджун не может удержаться от смеха. И затем… И тут он чувствует, как что-то щекочет его ладонь, и поднимает руку с земли, чтобы увидеть, как под ней распускается ещё один цветок. Такие цветы он видел только зимой, когда дриады сердятся на холод и развлекаются тем, что выращивают единственный вид цветов, достаточно сильный, чтобы выжить. Рядом с ним появляется ещё один, а затем ещё один. Они быстро покрывают землю вокруг Намджуна, окружая его до тех пор, пока всё не становится белым и голубым, и он спотыкается — падает на землю на небольшом участке, где ещё ничего не выросло. Когда он поворачивается к Чонгуку, то видит, что его лицо полностью порозовело, как будто он затаил дыхание. — Прости, — выдыхает мальчик. Он закрывает лицо руками, из-за чего кажется таким маленьким. — Я не хотел быть таким прямолинейным… я знаю, ты только вчера принял мои ухаживания, но сейчас ты выглядел таким хорошеньким, и я ничего не мог с собой поделать. — Ухаживания… — бормочет Намджун. — Чонгук, притормози. О чём ты говоришь? Чонгук скулит, его уши краснеют, когда он плюхается на землю, чтобы полностью спрятать лицо в коленях. — Я хотел увидеть человека, который продолжал приносить мне подарки, но ты намного красивее и милее, чем я ожидал. Я не уверен, что смогу как следует подождать, Намджун-ши. (Какая-то часть Намджуна не хочет этого понимать. Не хочет разбираться в словах, которые путаются у него в голове. Но лес сказал ему, что на его территории больше не живёт ни один человек. Но Чонгук правда сказал ему, что его семья живёт в реке. Но ни один эльф не постучал в его дверь, чтобы извиниться за проделки, и камни были разложены в ряд точно так же, как он раскладывает хурму для богини.) Он направляется к Чонгуку, избегая цветов, и опускается перед ним на колени. Он осторожно убирает руки от лица, и глаза Чонгука кажутся немного заплаканными. Это заставляет что-то сломаться в Намджуне. — Чонгук, всё в порядке… — Чонгук сотрясается от сухого рыдания. — Ты меня не напугал. Я благодарен тебе за твои подарки. — Тогда, — начинает Чонгук. Он, наконец, смотрит на Намджуна, пока его собственное лицо в розовых пятнышках, будто от аллергии. — Можно я тебя поцелую? Намджун даже не осознаёт, что кивает, пока не чувствует прикосновение губ к своим, таких мягких и тёплых, и олицетворяющих всё, чего он когда-либо хотел. (Чонгук целует так же, как и дарит — неуклюже, но так, что Намджун вспоминает, каково это — никогда не хотеть кого-то отпускать. Жадно, возможно, слишком сильно, пока он не выливает всё, что может предложить, и не остаётся с тяжёлым дыханием, счастливо улыбаясь Намджуну, когда вокруг них расцветает всё больше синих цветов. И Намджун, в кои-то веки, решает поступить эгоистично.)。.: ☆*: ･' °˖✧◝▿◜✧˖° '･: *☆:. 。
Он обнаруживает, что ещё многого не знает о Чонгуке. Например, каждую среду он играет в прятки с кентаврами и всегда выигрывает, хотя бы потому, что забирается так высоко на деревья, что кентавры не могут до него дотянуться. Он ещё многого о нём не знает, поэтому, когда Намджун целует его, когда они собираются ложиться спать, и он чувствует, как Чонгук напрягается, прижимаясь к нему, он немедленно останавливается, беспокоясь, что мог причинить ему боль. («Ты не сделал мне больно», — говорит очень розовощёкий Чонгук, а затем его прижимают к матрасу и…) (Чонгук много целуется, как будто он дарит, дарит, дарит. Жадно, с большим количеством языка, как будто он ожидает, что это будет последний поцелуй в мире. Что касается Намджуна, то это вполне может быть так, если только он сможет прижимать губы Чонгука к своим собственным, пока мир не перестанет вращаться.) Чонгук отстраняется, затаив дыхание, и Намджун прижимается к его плечам. Разворачивает их так, что Чонгук оказывается под ним, глядя на него снизу вверх, как будто он — ночное небо в полнолуние. — Позволь мне, — шепчет он и наклоняется, чтобы запечатлеть крепкие поцелуи на коже шеи Чонгука. Он чувствует, как тот извивается под ним, когда добирается до изгиба, соединяющего плечо и шею, и его зубы задевают кожу там. Он обязательно целует каждую родинку, которую может увидеть, — каждую родинку, которую он не видит, но знает, что она есть, составляя карту его тела, как будто это сокровище. Он снимает с них одежду и целует Чонгука в губы в последний раз, прежде чем опускаться всё ниже, ниже, ниже, целуя каждый сантиметр кожи, до которого может дотянуться. — Ты такой идеальный. — Он дотягивается до бёдер Чонгука и тоже целует место прямо над ними. — Такой красивый. Я даже не могу поверить, что ты существуешь. Он берёт член Чонгука в одну руку, подносит кончик к губам и ждёт, когда бёдра Чонгука немного приподнимутся — отчаянно, так, что Намджуну только захочется дать ему всё, что он когда-либо мог пожелать, — и наслаждается стоном, который это вызывает у него. Он посасывает кончик, смачивает его языком, пока не слышит над собой жалобное «Пожалуйста», и только тогда опускается вниз, вбирая в рот столько, сколько может. Он позволяет Чонгуку засовывать член себе в рот, когда ему заблагорассудится — через несколько мгновений чувствует, как его бёдра трясутся под кончиками пальцев, и отстраняется. Он возвращается к тому, чтобы осыпать кожу напротив поцелуями, которые, как он знает, должны обжигать, и неуверенно достает масло из своей кладовой. Он разогревает его между пальцами под звуки мольбы Чонгука. Когда он, наконец, прижимает палец к дырочке Чонгука, он чувствует, как тот вздрагивает под ним, и наклоняется, чтобы поцеловать его в губы. Поглощая любой звук, который тот издаёт, чтобы запомнить их все. Когда он, наконец, погружается в Чонгука, тот не может удержаться от стона. В нём так тепло и плотно, что несколько секунд он не может не задыхаться, совершенно не двигаясь, пока Чонгук не прижимается к нему бёдрами, и Намджун снова двигается, мучительно медленно. Он раздвигает ноги Чонгука немного шире, затем скользит руками вверх по его телу, пока их пальцы не переплетаются. — Я не могу поверить, что ты настоящий, — повторяет он. Его толчки медленные — они вырывают у Чонгука тихое хныканье с каждым из них, и он не может удержаться, чтобы не похвалить его каждый раз. За то, что он такой совершенный, такой красивый, такой милый, такой у него хороший. (Чонгук выглядит каждой частичкой божества, которым он является, находясь под ним. Волосы цвета вишни обрамляют его лицо, пока он стонет от удовольствия, глаза закрываются, губы дрожат, кожа раскраснелась и блестит от пота. Он выглядит неземным, и Намджун крепче сжимает его руки, чтобы убедиться, что он здесь.) Снаружи усиливается ветер, как будто Чонгук не может его сдержать, когда его лицо морщится от удовольствия, сжимаясь вокруг Намджуна каждый раз, когда он шепчет похвалу в изгиб его шеи, каждый раз, когда он входит в него, и член Чонгука, твердый и влажный, трётся о его живот. — Намджун—ах—пожалуйста — кончаю! Я кончаю! — кричит он, и Намджун целует его в губы, когда он дрожит под ним. (И Чонгук целует так же сильно, как и дарит, и Намджун убеждён, что он — вся вселенная, потому что ничто другое не может иметь значения.)。.: ☆*: ･' °˖✧◝▿◜✧˖° '･: *☆:. 。
В святилище у реки мальчик. Там мальчик, и он прячется, как будто убеждён, что его невозможно найти. Его ноги торчат с обеих сторон статуи лесной богини, и когда Намджун опускается на колени, чтобы разложить в ряд пять плодов хурмы, он слышит озорное хихиканье. Мальчик подходит к нему, берёт фрукт и откусывает от него. Сок стекает по его подбородку, и он улыбается Намджуну. — Сладко, — говорит он. Он снова наклоняется, пока не оказывается лицом к лицу с Намджуном. Когда он целует его, Намджун чувствует вкус хурмы на его губах, слаще, чем всё, что он когда-либо пробовал раньше. Чонгук отстраняется, и наступает миг, когда никто из них не двигается. Затем, самой привычной вещью в мире Намджун слышит шум дождя снаружи, уже чувствует, как тот проникает в святилище из отверстия в левом углу, где стоит затхлый запах. — Тебе не обязательно устраивать дождь каждый раз, когда ты хочешь переночевать, — шепчет Намджун. Чонгук целует его снова — быстро — гораздо менее нежно. — Но, знаешь… — напевает он, отстраняясь. — Феи умирают, если не идёт дождь.