Где кончаются дороги

Понедельник, 19 июня Шорх сбежал по неровным ступеням блиндажа вниз. Его переполняла радость, что наконец был повод выбраться со своей важной миссией и проведать старых друзей. В центре блиндажа стоял стол из упаковочного ящика и деревянных кольев. Справа от него деревянная рама с проволочной сеткой, служившая кроватью, вокруг ящики из-под снарядов, вместо стульев. Блиндаж освещали несколько свечей в банках. Огоньки выхватили крупную фигуру офицера, занятого заполнением журнала. Он поднял заинтересованный взгляд на Шорха, захлопнул тетрадь. - О, лейтенант фон Кригхаммер, очень рад! Шорх присел на один из ящиков, бегло осмотрел стол. Он с радостью стащил с себя шлем, провел по коротким волосам, наконец выдохнул. - Как на вашем участке, Шорх? – глаза болотного цвета внимательно оглядели нескладную фигуру молодого офицера. - Совершенно непредсказуемо! Часами тишина, а то вдруг всполохи, взрывы, стрельба. Английские патрули зачастили к нам в гости, все пробуют на зуб. Вот даже перед моим уходом противник отметился несколькими минами. - Да уж, неприятная история, - согласился фон Кригхаммер. – У нас все очень тихо. Чаю? Шорх резко кивнул. Фон Кригхаммер протянул руку за алюминиевой кружкой, налил горячей воды, второй рукой дотянулся до бутылки с чем-то горячительным и пару капель добавил в напиток. Шорх поблагодарил его и негромко рассмеялся. - Наконец-то выпью чистой воды, а то знаешь, после каждой мины вся грязь летит в кружки. Кстати, доходили до тебя слухи об английской атаке со дня на день? С нашего наблюдательного пункта на башне Контальмезон рассказывали, что каждый день следили за бесконечными колоннами грузовиков, курсирующими между Бре-сюр-Сомм и Альбером, в небе висят их аэростаты, мы посчитали, что как раз по количеству скапливающихся дивизий. - Весь последний месяц только и разговоров, - закивал фон Кригхаммер. – Я прислушивался в тишине. Всю ночь грохот транспорта по мостовой, безостановочно пыхтят поезда. - Давно вы тут? – перевел тему Шорх. - Только вернулись с отдыха. Может, еще и сами столкнемся с томми, - фыркнул фон Кригхаммер. - Ну ничего, мы рядом, - утешил его Шорх и похлопал по плечу. Добротные бетонные стены блиндажа поглощали звуки войны. Они казались далеко, хотя передовая всего в метрах пятидесяти. Штерн представлял себя сидящим в отдаленном пограничном форте. За его крепостными стенами бесплодная горная пустыня, населенная хищными зверями и варварами. Это напоминало ему рассказы Карла Мая об индейцах и фронтире, но как будто у него было слишком много красок, Штерну же все рисовалось в суровых тонах. Гарнизон давно нес свою службу, отрезанный ото всего мира. И лишь слухи о постоянной угрозе держали их в напряжении, придавали жизни смысл. Говорили, варвары стали более дерзкими. Иногда они грабили торговые караваны, иногда приходили слухи, что они вооружались и война неизбежна. Во снах варвары пировали в залах форта, протягивали к Штерну свои руки из темных ниш его комнаты, безумно хохотали, поджигали хозяйственные постройки, упивались их кровью. Но время как песок утекало между пальцев, а варвары так и не появлялись на границе. - Штерн, хорош греться на солнце! Лейтенант о чем-то хочет с тобой потолковать. Горная пустыня снова покрылась воронками от снарядов, каменные стены форта превратились в меловые стены окопов, а варвары оказались солдатами в касках, такими же уставшими бедолагами, как он сам. Штерн разочарованно вздохнул, но делать нечего, отложил свои фантазии до следующего раза и насвистывая, отправился до блиндажа. Фон Кригхаммера можно заметить издалека, огромная широкоплечая фигура, нависающая над незнакомым офицером. Штерн отдал честь, щелкнул каблуками и выжидающе перевел взгляд на командира. - Наш добрый друг с баденцев герр Шорх, - офицер приветливо улыбнулся Штерну, - передал нам преинтереснейшие сведенья о наших соседях напротив. Чудесная погодка, не находите? Я подумываю провести нашему другу приятнейшую экскурсию по позициям. Заодно есть у меня парочка идей, которые я определенно хотел обсудить, Штерн. Глаза фон Кригхаммера светились энтузиазмом. Беда, - подумал Штерн, - когда ему приходят в голову идеи, хорошего для солдата не жди. Они отправились в путешествие, а фон Кригхаммер совсем вошел в роль, размахивал своей длиннющей рукой, показывая пулеметные точки, минометы и наблюдательные посты так, будто действительно вел экскурсию. Штерн даже посмеялся. По пути их остановил офицер противохимической службы, требуя немедленно расписаться в журнале. Фон Кригхаммер переменился в лице, перешёл с любезного тона на свой привычный жесткий и деловой и, нахмурив брови, поставил свою закорючку в бумагах. Их позиция представляла собой небольшой выступ, клином врезающийся в ничейную землю. Возвышение в центре низины. - У нас тут почти одинокий остров, - не без гордости рассказывал фон Кригхаммер. – Охраняемый тремя отделениями, двумя тяжелыми и пятью легкими пулеметами. Шорх, как думаете, кто из нас сможет за себя постоять? Он улыбнулся офицеру, провоцируя дружеское соревнование. - Вот здесь! – остановил свою свиту фон Кригхаммер, подвел Шорха к перископу, а затем Штерна, наклонившись над ним. – Видишь? Штерн отчаянно всматривался в одинаковый лунный пейзаж, силясь понять, что нужно его офицеру. Но фон Кригхаммер настаивал и пытливо выжидал. - Везде одинаковые воронки, - пристыженно опустил глаза Штерн. Но фон Кригхаммер и не думал расстраиваться, а даже наоборот, был полон желания что-то рассказать. - Я вчера усадил пулеметчиков в воронке рядом с той корягой и приказал прикрыть пункт еловыми ветками. Неплохо парни спрятались, а? Да и на аэрофотоснимках не больно что увидишь. Он рассмеялся довольный своей идеей и бегло продолжил, снова нависнув над Штерном: - Вечером хочу разведать углубления справа от остатков фермы. Есть мысли поставить там еще одну пулеметную точку и расположить секреты. Штерн еще раз пригляделся к местности и внимательно проследил за ориентирами, что указал ему фон Кригхаммер. - Хочешь создать перекрестный огонь над ходом слева? Вот теперь фон Кригхаммер был доволен как мальчишка. Они заговорщицки переглянулись, явно привыкшие обсуждать и делать все вместе. - Мы переплюнем томми в игре в кошки-мышки. Я уже замечал, как они присматриваются в ту сторону, в конце концов, будь я англичанином, тоже лез бы в левый проход, там у нас слабое место. Горячее дыхание над ухом ужасно надоело Штерну, но он остался довольный идеями. Перспектива вечером самому проведать некоторые ячейки пробуждала в нем скучающий дух авантюризма. Эрнста фон Кригхаммера Штерн знал давно. По началу новый командир взвода не вызывал у него ничего кроме неприязни, а где-то и ненависти. Сейчас они сработались как подходящие шестеренки в механизме. А еще Эрнст также увлеченно говорил о литературе, как и о своих позициях. За это Мозес Штерн примкнул к его кружку и регулярно засиживался с ним допоздна, бурно обсуждая все на свете, от философских течений до типов пород в Швабском Альбе. Он не знал, можно ли это назвать дружбой, ведь, по его мнению, дружба требовала куда большего времени и спокойного взаимодействия. Здесь все быстрее, резче, зачастую опережая мысли. Вторник, 20 июня Ночь начала отступать, когда Штерн, переползая с одной воронки в другую и примериваясь к полю обстрела, наконец закончил с выбором позиции для пулемета. Отдав распоряжения, и запомнив все расположенные секреты, он наконец с чистой совестью позволил себе выбраться. С Хольцем, вторым офицером, Штерн пересекся уже на рассвете, как сам вздремнул пару часов. Тот спокойно занимался своим утренним туалетом, бреясь над стальным шлемом. Они переговорили о всяких пустяках, далеких от войны, выкурили по сигарете и лишь затем Хольц повернул разговор к наболевшему. - Трудолюбие фон Кригхаммера меня временами пугает, - честно признался он Штерну. – Он не был в отпуске больше года. Что-то я слышал про его прошлую неудачную поездку домой. Он целиком и полностью зациклился на боевых задачах. - Разве это плохо? – попробовал возразить Штерн. – Некоторым тоже не помешало заиметь подобную привычку. - Послушайте, Мозес, - Хольц всегда обращался к нему по имени, как бы выказывая свое дружелюбие, - Он целыми днями раздает указания, бегает по своим постам, вечерами что-то чертит. Он не досыпает по ночам, потому что у него еще уйма дел и никто кроме фон Кригхаммера не способен их сделать. Вы не замечали, он чаще срывается, как пес с цепи? - Не больше, чем иные офицеры, - пожал плечами Штерн. Он сильно зевнул, все-таки недавняя вылазка на нем сказывалась. - Лейтенант говорил с вами о намечающейся заварушке? Хольц закатил глаза. - Он только о ней и говорит. Я припоминаю еще с момента нашего знакомства его кипучую энергию. И пока на соседних участках все было тише, он без конца рвался вперед, будто мог один выиграть войну. Скажу по правде, я не думаю, что его действия на износе сил хоть как-то отсрочат неизбежное. Я лучше бы берег людей. - Отдает фатализмом, но я думаю, лучше занимать себя, чем ожидать. Ожидание сводит нас с ума. - Как же вы молоды, мой мальчик, - только и сказал горько Хольц. Взглянув на себя в кусок зеркала и явно удовлетворенный своим видом, офицер убрал свои принадлежности и выплеснул воду за бруствер. Он повернулся к все еще стоящему Штерну, задумчиво смотрящему на небо: - Но знаете, что меня действительно в нем пугает? О, можно было простить многое, но его вечерние рассуждения о Гегеле доводят меня до исступления. И это немецкий кадровый офицер! - Да, жаль, что не все в наше время могут понять Гегеля, - сделал задумчивую мину Штерн. – Очень мало стало образованных диалектиков! Они громко посмеялись, но все же в сказанном о фон Кригхаммере была доля правды. Мозес воспринимал своего командира далеко не душой компании. Эрнст никогда не шел навстречу, невероятно требовательный к себе, он требовал столько же с других. Его общение с людьми отдавало сильным напряжением. И все-таки Мозес с ним сошелся. - Знаешь, что Хольц мне сегодня сказал? Что ты заядлый гегельянец и регулярно достаешь его цитатами, - смеялся Мозес. Он бросил на стол свежую газету и устроился рядом. - Что, так и сказал? – поддался Эрнст, на миг даже перестав жевать и пересел поближе. Своего денщика лейтенант отпустил пораньше, он делал так часто, когда они со Штерном оставались вдвоем. Мозес обратил внимание на новые книги на столе, он знал, что Эрнст заказывал их регулярно из дома. - Мне даже немного обидно, что ты не приседаешь мне на уши со своей диалектикой, - он не удержался и все же открыл книгу. – «Диалоги» Платона? Счастливое университетское время. Эрнст продолжал лукаво смотреть на него. - Противоречия мира, вечное становление и изменчивость бытия, - начал он нараспев, - но ведь как ты можешь помнить из «Диалогов», гармония не возникает из различных начал, противоречий. Она всегда про созвучие. Не может быть гармонии если один звук выше, другой ниже. Голос у Эрнста низкий, глухой. Он кажется Штерну идущим из глубины и звучит для него очень необычно. Он словно впервые смог расслышать его отдельно от других звуков, будто затих весь оркестр и началась партия только одного инструмента. - Важен ритм, все на своих местах, каждое затухание и ускорение имеют значение, - согласился Мозес, заслушавшись. Он хотел представить голос лейтенанта как мелодию. - Я не случайно перешел к теме музыки. Ведь музыка - это знание любви. Согласие, которое лежит в основе любого искусства, а искусство идет только от любви, - он говорил очень вдохновлённо. Мозес не выдержал и подлил себе в кружку коньяк, на трезвую голову такие разговоры просто не шли. Он прикрыл глаза и представил, как уносится отсюда, вверх, прочь. Сьерр, Тотенвальдхем, Фрикур, он видит их точками на карте. А голос продолжал говорить и говорить, и чувствовалась в нем усталость бессонных ночей и хрипота. Как бы он не оборвался, - думал Мозес. И хотелось придать ему своих сил, только бы он продолжал складываться в мелодию. - Если бы я сказал, что наш лейтенант тут рассуждает о любви и музыке, мне бы никто не поверил, - он сделал пару глотков. – Но да, влечение к красоте и знаниям толкает нас созидать. - Как ты считаешь, добились мы с тобой согласия? – прервал немного свой высокий полет Эрнст. Мозес расплылся в улыбке, разговор и коньяк понемногу ударяли ему в голову. - Одна из граней такого согласия - дружба, я думаю вполне. Но знаешь, - он вдруг посерьезнел. – Разве не требуется для нее совершенно иные условия, постепенное узнавание? Эрнст порывался было ответить, но остановился и позволил мысли улечься как надо. - Можно ли назвать дружбой то, когда впервые видишь человека и готов за него умереть? Связи, возникающие перед угрозой жизни и имеющие значение только в настоящем, - он развел руками. – А ведь это тоже искусство и любовь. Да и дружба – любовь. Высшее бескорыстное чувство, в котором мы открываемся такими, какими есть. Я нахожу это очень благородным. Он положил ногу на ногу и чуть наклонив голову, позволил себе помолчать. Ведь тишина тоже важная часть ритма. - Мне нравится, что все это стоит вне традиций общества, вне сословий. Как смерть великий уравнитель, так и наша жажда к целостности понятна каждому. Мозес слушал его с интересом. Его подымало спросить про прошлое, про образ жизни аристократа, настолько Эрнст временами из него выбивался и одновременно слишком соответствовал, повернутый в своих идеалистических порывах. Это противоречие восхищало Мозеса, сама суть человека, восхитительный в своей красоте узор персидского ковра. - И мы ищем, ищем предмет любви, чтобы через него приблизиться к бессмертию, - вторил он, завороженно смотря на Эрнста. Разговор затих. Эрнст всегда смотрел на него с интересом и некоторым сочувствием. Им всегда было что обсудить, а главное, им было, о чем вместе молчать. Там, где стальные нервы держатся на краю, в мире нарастающего безумия, они стали друг для друга опорой. Мозес замечал и легкую нервозность Эрнста, и его взгляды, и сам лишь надеялся, что его красные кончики ушей плохо видно в полумраке блиндажа. Они все никак не могли наговориться и закончили далеко за полночь. Среда, 21 июня Проверяя посты, Штерн ощущал странное тревожное чувство. Никто не издавал ни звука, тьма сбивала с направления. Взмывали красные сигнальные ракеты, изредка освещая местность и позволяя как-то корректировать курс. - Осторожно! – в кустах зашевелилась стальная каска. Штерн опустил голову вниз и увидел на дне оврага вовсе не куст, а укрытие из веток над ямой. Тут же под ветками был спрятан и пулемет. Он жестом спросил где остальные. Ему указали под ветви, и он, удовлетворенно кивнув, отправился дальше. У Трауба он увидел немного расширенную яму. Внизу была натянута палатка, которая днем должна была сойти за тень. Начинало светать. Ощущая подступающее чувство тошноты от своей тревоги, он старался кое-как взять себя в руки и доделать, что должен был. На последнем посту его озарила наконец странная мысль обмотать каску часового веткой, чтобы хоть немного изменить ее форму. Солдат лишь засмеялся, но Штерн с трудом держал дрожь в руках. Они бы подумали, что он всего лишь продрог в ночи. Мозес вошел в блиндаж своего командира и обессиленно упал на ящик. Он все еще пытался скрыть дрожь в руках. - Я говорил с полковником, - не отрываясь от заполнения журнала проговорил фон Кригхаммер. – Вчера баденцы взяли пленного, он назвал дату наступления. Из незашифрованных посланий мы также знаем части напротив нас. Двадцать четвертого они хотят начать утюжить нас артиллерией. - Они решили начать наступление в субботу? – устало и недовольно вздохнул Мозес, посчитав в голове дни. - Я даже не сомневаюсь, что в воскресенье тебе удобнее, – засмеялся Эрнст. Мозес непонимающе уставился на него, а затем до него дошло. - Иди к черту! – в сердцах воскликнул он. И все же лейтенант шутил так легко только с ним. - Это еще не все плохие новости, - вернулся к делу Эрнст, став серьезнее. - Полковник дал понять, что подкреплений не будет. А из имеющихся сил сам знаешь… Вечером заделаем все равно прорехи в колючке. Он сказал, у нас неплохие шансы продержаться, если все закрепим. Он мрачно потянулся за сигаретой. Мозес достал зажигалку. Эрнст жестом остановил его. - Знаешь, в офицерском корпусе есть традиция. На учениях офицеру всегда прикуривает кто-то из солдат. Нужно обязательно снять перчатку, и слегка коснуться чужой руки, как бы случайно. Таким образом ты ставишь себя наравне с ним и получаешь часть его доверия. Мозес усмехнулся. - Поэтому ты без перчаток? Эрнст намеренно обхватил ладонь Мозеса и сжал, не отрывая взгляд от его лица. Про лейтенанта говорили, что он давно ломал сословные рамки. И вот Мозес наблюдал, что австрийский барон взял за руку еврея. Было ли что-то большее, чем просто слом традиций? Пожалуй. Мозес шумно выдохнул. Так продлилось несколько напряженных секунд, пока Эрнст не наклонился к его руке. Щелкнула зажигалка, лейтенант отодвинулся в сторону и затянулся. Как будто ничего и не было. Штерн бежал к связистам, когда его окликнула веселая компания за игрой в скат. - Смотрите-ка, никак наш будущий офицер, - раздалось из-за стола. – Он совершенно забыл общество простых парней! - Зазвездился наш Штерн! - Мы таких как ты здесь не любим! - Герр вице-фельдфебель, дозвольте доложить наше мнение! Неодобрительный гул поднялся за столом. Штерн покачал головой с улыбкой. -Вот козырь, - бросил карту Хазе и повернулся к нему. - Не подумал бы что ты у нас карьерист, Штерн. Что там, Башня все никак не уймется и заваливает тебя работой? - Полно, - прикрикнул на них Штерн. – Фон Кригхаммер что-то говорил об офицерских курсах только когда мы отсюда уберемся. - О, а ты надеешься выбраться из этой дыры? Штерн негромко хмыкнул и помрачнел. - Мне кажется, никто не надеется, Зонтаг. Четверг, 22 июня Утром Мозесу пришлось еще заняться установкой связи с соседним подразделением. Вдали громыхала немецкая артиллерия. Когда он вернулся после маленького приключения, настроенный отдыхать, то крайне удивился, застав корпящего над столом фон Кригхаммера и что-то вычисляющего. - Эрнст, твоя смена разве уже наступила? - Кто-то должен делать свою работу, - недовольно отозвался он из-за стола. – Бардак, бесконечный бардак. - Послушай, я только что с постов. Все не настолько плохо, как ты думаешь. И тебе и в правду не помешало немного вздремнуть. Видя, что слова не возымели действия, Мозес вздохнул и решил перейти к действиям. Он отодвинул в сторону вещи офицера и положил руку ему на плечо, повернув к себе. - А-а, ты еще командовать мной удумал? – взъярился Эрнст, отбрасывая его руку. - Пойдем, прошу тебя. Тебе нужно поспать. Эрнст резко развернулся, схватил его за грудки и притянул к себе. В его глазах застыло звериное, жуткое. Холодок прошелся по спине Мозеса, перехватило дыхание. Голос Эрнста звучал резко, угрожающе, похожий на рычание: - Можно сколько угодно не замечать действий врага у себя под носом. Можно скидывать на других свои обязанности и выполнять не больше, чем от тебя требуется. Только нынешней войне плевать. И если ты не будешь лезть постоянно из кожи вон, она тебя сожрет. Кто будет стоять за моих людей, Мозес? Он нервно рассмеялся. - Может Хольц? Ему собственное малодушие и комфорт важнее жизни его людей. Ты ошибаешься, если думаешь, что у меня есть выбор. Мозес с трудом заставил себя не отводить взгляд. Он чувствовал силу в его руках. Если бы Эрнст хотел, то переломал бы его как тростинку. - Ты не поможешь своим людям, если свалишься без сил, - очень холодно произнес он. – Хочешь поговорить со мной об обязанностях? Доверять задачи своим подчиненным одна из них. Эрнст сверкнул глазами, но ничего не ответил. Он наконец ослабил хватку и опустил взгляд. Вспышка ярости в нем стихла. - Как же ты устал, - вздохнул Мозес на весь их диалог. - Господи, как же я устал, бесконечно устал, - подхватил он. - Все болит, сколько еще… - Так, еще немного, - продолжал уговаривать Мозес, чувствуя, как он поддается и неловко приобнял его. - Сейчас все будет хорошо. Он усадил его на койку, и Эрнст закрыл лицо руками. Его всего трясло. - Людвиг, Август, Густль – они все мертвы. Я не был дома больше года, я не представляю себя дома. Я день и ночь торчу на этих позициях, пытаясь сделать хоть что-то. Но этого мало. Нам не хватает минометов, нам не хватает тяжелой техники, а еще больше людей, способных с ней совладать. О, как же я устал! Мозес скованно сидел рядом, проводя рукой по его спине. В конце концов лейтенант обмяк, уткнувшись ему в плечо. Эрнст действительно стал куда чаще срываться, а после пребывать в бессилии – Штерн это видел. Он знал, что, произнеся это вслух, больно заденет самолюбие фон Кригхаммера. Эрнст не был человеком легко признающим свои слабости. А уж командир, по его мнению, всегда должен работать без перебоев, как часть механизма. Они некоторое время так и сидели рядом, переводя дух. Потом Эрнст позволил себя уложить и накрыть одеялом. Он немного посмеялся над заботливым порывом: - А теперь будь добр, как примерная женушка, поцелуй меня перед сном. Мозес очень хотел его поцеловать. - Спи. Я скажу Рёмеру разбудить тебя через четыре часа. Пятница, 23 июня Разведчик Лангеноль оставил записку на колючей проволоке англичан, последнюю: «Шутки кончились, томми. Никого завтра не останется, ни ваших командиров, ни вас, ни нас. Никто отсюда не выберется». Над окопом витало очень удрученное настроение. Не было сил даже перекидываться в карты, просто сидели, бесцельно глядя в пространство. Засветили гинденбургскую горелку. Она горела очень тускло. Ожидание давило камнем, озлобляя. - Шехтерле, как ты можешь жрать сейчас! – искренне возмутился один из солдат. - У шваба нет сердца, зато два желудка, - отозвался другой, поглощая консервы. - Говорят же вам без конца, говорят, что ранения в набитое брюхо всегда смертельные, - проворчал третий. Он уже заготовил тираду, но резко махнул рукой. Все было понятно и так. Позже выдали усиленный паек, раздали вино, но никто на них смотреть не мог. Штерну тоже кусок в горло не лез. Он мерял шагами блиндаж, весь на взводе. Эрнст сидел задумчивый рядом, периодически хмурил брови, припоминал, все ли завершили. В конце концов сдался и он, отмахнувшись от своего напряжения и выпрямился в полный рост. Мозес остановился и удивленно поднял глаза на него. Тени играли на стене в отблесках свечи. Глаза Эрнста смотрели на него с сопереживанием, странной теплотой и болью. Они стояли совсем рядом. Треск пламени заглушался дыханием. Лейтенант наклонился, сухие губы коснулись его губ. Их тени слились в сплошное черное пятно. Мозес не вздрогнул. Придать ему сил, отдать свое дыхание. Он судорожно вцепился ему в рукав, дернул к себе. Кровь стучала в ушах. Слов не нужно. Слова остались на губах. Невысказанное, разбитое, надежда, множество осколков на земляном полу. Мозес уткнулся ему в шею, закрыл глаза. Он чувствовал чужое тепло, слышал его тяжелое дыхание. Другой человек – целый мир. Они простояли так еще, растягивая секунды. Времени было совсем мало. Эрнст отстранился, хотел что-то сказать, но так и не произнес. Мозес был готов поклясться, что видел в его глазах слезы. - Завтра утром? - Завтра утром. В 6 утра всполохи огня закрыли всю линию фронта. Британское наступление началось.