Плоды искушения

Дейна стояла у окна своей спальни и с тоской смотрела, как над крышей Королевской Септы розовело небо. Ещё пару лет назад она воспользовалась бы пересменкой стражи, попробовала бы снова сбежать, чтобы хоть на несколько часов вырваться из своего склепа, чтобы снова вдохнуть воздух, который не пахнет ладаном и миром, чтобы не слышать бубнежа септ. Ей до дрожи, до зубовного скрежета хотелось снова подняться на стены Красного Замка, подставить лицо солнечным лучам, позволить ветру, что задувает с залива Черноводной, растрепать серебряно-золотые волосы. Ещё больше ей хотелось проехаться верхом: пуститься вскачь вниз по Крюку на холме Эйгона, пронестись по улицам, распугивая горожан, вылететь за ворота – любые – и скакать дальше, дальше, куда глаза глядят, по любой из дорог. Или итого лучше – сесть на корабль и уплыть на Драконий Камень; Пекло, как давно она там не была! Отец не любил остров, и они почти на нём не бывали, но его можно было понять; ей самой нравилась старая родовая твердыня, её строгость, загадочность, история, и, конечно, драконы. Когда золотистое яйцо, что ей подарили родители, так и не проклюнулось, она стала лелеять надежду, что где-то глубоко под горой ещё осталась живая кладка или, может быть, прячется самый последний дракон, которого никто не видел. Дейна всем говорила, что рождена, чтобы летать на драконе, но ей отвечали, что это невозможно, потому что драконы мертвы. Только Дейрон относился к ней с пониманием и обещал найти ей живого дракона, хоть за Краем Тени, после того как завоюет Дорн. Это должен был быть его свадебный подарок им обоим – дракон и ещё одно королевство, но Дейрон погиб и Таргариены не получили ни того, ни другого. Дейна всё равно стала королевой. Дядя Визерис выдал её за другого брата, Бейлора, которого двор считал чудаковатым, а простонародье – блаженным и даже святым; Дейрону он, разумеется, и в подмётки не годился, но он всё ещё был её братом, в чьих жилах текла та же драконья кровь, и потому она согласилась. Свадьба была поспешной, скомканной и строгой из-за траура; Бейлор проявил внезапную жёсткость, которой от него никто не ожидал, и наотрез отказался изменять религиозную часть обряда, назвав любое сокращение богослужения оскорблением каждому из Семерых-Кто-Един. В Королевской Септе их венчал сам верховный септон, и служба шла немыслимые три часа, которые они провели либо стоя, либо на коленях прямо на каменных плитах. За венчанием последовал скромный ужин, почти полностью состоявший из постных блюд; провожания не устраивали и новобрачные по желанию короля Бейлора, первого своего имени, разошлись по своим покоям. Сперва Дейна думала, что он всё-таки придёт, как никак, проводить первую брачную ночь порознь считалось плохой приметой, а едва взошедшему на трон королю уж точно не нужны были дурные предзнаменования. Но прошёл час летучей мыши, следом за ним проскочили час угря и час призраков, но её муж так и не пришёл; тогда Дейна, коротавшая время за кувшином вина, разозлившись сама направилась к нему. Бейлора она нашла стоящим на коленях перед алтарём Семерых, который он поставил в своих комнатах; брат, казалось, и не думал ложиться, несмотря на позднее время и всё бубнил и бубнил что-то из «Книги святых молитв», которую знал наизусть. — И долго ты намерен этим заниматься, муж мой? — спросила она его тогда. Что ответил король она не помнила, наверное, свою обычную святошескую глупость, что-то о её собственном благочестии, об искушении грехом, которому она подвергает их обоих. Дейна не стала его слушать и поддалась искушению. Делать всё, правда, пришлось самой, по крайней мере до тех пор, пока организм Бейлора сам не отозвался на неё – всё-таки в то время мужское в нём ещё не до конца отступило перед септонским. Всё вышло так же, как и на свадьбе: скомкано и без удовольствия. Стоило королю кончить, как он, будто осознав, что натворил, выбрался из-под своей супруги, едва ли не в ужасе бросился к алтарю и принялся замаливать грех причитаниями, поклонами и бичеваниями. Дейна тогда только фыркнула и ушла к себе. Всего через день после свадьбы, Бейлор из соображений нравственности и благочестия приказал переселить свою королеву в отдельную башню Красного Замка, а вскоре, опасаясь, что девичья честь их младших сестёр, Рейны и Элейны, в опасности, подселил их к ней. Фактически, он посадил их втроём под замок, и ни их громкие протесты, ни сопротивление дяди Визериса и всего Малого Совета не смогли этому помешать. Они стали пленницами в родном доме, и единственным их отличием от преступников, сидящих в подземных казематах, было королевское дозволение сохранить фрейлин. Благородные лорды со всех концов Семи Королевств посылали своих дочерей в услужение королеве и её сёстрам, якобы затворившимся ради уединённых молитв. За первыми попытками прорваться сквозь до противного почтительную стражу, выставленную братом, Дейна пропустила тот момент, когда у неё должна была пойти лунная кровь; в своей ярости на бестолкового супруга, который пытался уговорить верховного септона их развести, она бы пропустила её и во второй раз, если бы Рейна не заметила, что у неё начал расти живот. Сперва её осмотрели септы и только после – старый великий мейстер, подтвердивший их подозрения. Услышав его осторожные поздравления, Дейна сначала рассмеялась, а потом заплакала; она провела с мужем едва ли полночи, но по жестокой насмешке богов этого оказалось достаточно, чтобы зачать ребёнка. Сперва королева и её сёстры надеялись, что счастливое известие смягчит короля и заставит его выпустить их, но судя по тому, какие вести приносили с собой их придворные дамы, король лишь разрыдался – будущий ребёнок делал бесспорным факт консумации брака. Благодаря слугам и фрейлинам вскоре весь Красный Замок, а за ним и вся столица знала, что королева Дейна носит под сердцем ребёнка; знать и чернь готовились праздновать рождение принца или принцессы дома Таргариенов, но его отец пребывал в печали – верховный септон отказался развести его с беременной женой. К счастью, святой дурень беспрекословно подчинялся написанному в Семиконечной Звезде и под страхом наказания запретил давать супруге лунный чай и позволил ей доносить дитя, а сам ушёл пешком в Дорн, ведя в поводу лучших коней, на которых ехали дорнийские заложники, захваченные по приказу Дейрона. От того, что её брат-муж под благовидным предлогом и красивыми речами уничтожал наследство другого брата, который мужем ей так и не стал, Дейне самой хотелось выцарапать дитя Бейлора из своего чрева, но этот приступ малодушия быстро прошёл. В отсутствие короля его предписания по охране сестёр от мирских соблазнов выполняли не так строго, и, чем дальше уходил он от столицы, тем больше позволяли узницам Девичьего Склепа. Сперва вместе с мейстером их стал навещать дядя Визерис, пользовавшийся привилегиями десницы, чтобы непосредственно справляться о здоровье королевы, затем вместе с ним, а потом и самостоятельно, в Девичий Склеп стали приходить и другие мужчины. Под предлогом того, что будущей матери нужен свежий воздух, раз в несколько дней им позволили выходить в богорощу под смешанным конвоем из септ и королевских гвардейцев. Когда у Дейны начались схватки, её супруг всё ещё был в Солнечном Копье. Роды прошли быстро и благополучно, и король обзавёлся наследником – сильным и красивым мальчиком, которого Дейна под одобрительное хмыканье дяди Визериса нарекла Деймоном. Сделала она это не столько ради того, чтобы уважить память деда, сколько ради того, чтобы позлить своего короля-святошу, чей сын получил имя, которое носил Порочный Принц. Когда из Дорна пришли вести, что король сошёл в яму со змеями, чтобы спасти их кузена Эймона, и теперь находится при смерти, Дейна несколько растерялась и не знала чего желать: то ли чтобы брат, с которым они играли в раннем детстве, остался жив, то ли чтобы её сын получил корону. Однако её противоречивые желания ничего не значили для богов, и по их воле Бейлор выжил, хотя и провёл на грани жизни и смерти несколько недель. Разумеется, его поступок немедленно окрестили подвигом, да не простым, а во имя Веры, его спасение стало чудом, знаком благоволения Семерых к праведному правителю. После возвращения в столицу под приветственные крики толпы и перезвон колоколов всех септ Королевской Гавани, король семь дней провёл в посте и молитве, и только после этого соизволил навестить свою королеву и сестёр. За время болезни весь дорнийский загар с него сошёл, и Бейлор был бледен, как полотно; лицо его осунулось, волосы, хотя за ними и следили, потускнели, а борода, которую он отпустил, сильно его старила. Вместо короны он носил цветочный венок из белых маргариток, лаванды и иссопа; потом Рейна сказала, что эти цветы говорят о духовной чистоте, набожности и смирении. Дейна сама поднесла ему их сына; Деймону был уже почти год, и он уже вовсю проявлял свой шебутной мальчишеский характер – няньки подчас не могли с ним справиться, и только матери удавалось его успокоить. — Это наш сын, государь, — объявила она мужу. — Принц Деймон Таргариен. Бейлор рассматривал ребёнка не то как чудо Семерых, не то как отродье Седьмого Пекла, хмуря брови под своей благоухающей короной. Наконец, он протянул руку и начертил на лбу сына знак семиконечной звезды и проговорил: — Деймон… Принц Деймон. — Вы признаёте его, муж мой? — с вызовом спросила Дейна. — Дитя рождено в освящённом Верой браке. Мать являет нам чудо деторождения, позволяя каждому мужчине испытать ту радость, какую испытывает Отец наш Небесный, глядя на всех нас. Я счастлив, что боги сподобили меня разделить эту радость и подарили мне сына. — Принц очень похож на Вашу Милость, — поспешила заверить короля одна из приставленных к Дейне септ. — Я помню, каким славным младенцем вы были, принц Деймон – одно лицо с вами! Все остальные септоны и придворные поспешили с этим согласиться. Дейну такое сравнение напугало – ей не хотелось, чтобы её Деймон вырос таким же юродивым, как его отец. — Заботьтесь о нём хорошенько, Ваша Милость, — попросил её Бейлор, и вместе со свитой вышел прочь. Надежды Дейны на то, что он под предлогом рождения принца распустит Девичий Склеп, или хотя бы выпустит из него их с Деймоном, не оправдались, и она осталась вместе с сёстрами и сыном взаперти. Ничего не изменилось ни через год, ни через два, ни через три. Деймон рос в обществе матери и тёток, будучи единственным мужчиной в их жизни, за исключением навещавших их септонов и королевских гвардейцев, стерегущих единственный вход в их покои. Когда у Дейны уже не хватало сил, чтобы укачать дитя, в дело вступала Рейна, тихо напевавшая ему свои колыбельные, под которые он быстро засыпал. Когда мальчик подрос, они стали ему читать: Рейна – Семиконечную Звезду, а Элейна – истории о рыцарях, драконах, королях и Валирии. Со временем, Элейна же и научила его грамоте. Но главным человеком в жизни маленького принца оставалась мать. Дейна изливала на него всю свою любовь, прививала ему все свои увлечения, которые всегда были мальчишескими: она носилась с ним по комнатам и лестницам Склепа, приводя в ужас септ и служанок, помогала подшучивать над фрейлинами, которым оставалось только стоически это претерпевать. Она даже сумела раздобыть пару деревянных мечей и научила его небольшим приёмам, что показывал ей в юности бедный Дейрон. Чем дальше, тем больше её беспокоило то, что Бейлор продолжал держать их вместе под замком. Будущий король не мог не быть рыцарем, а рыцарем и даже оруженосцем стать невозможно, если сидеть в Девичьем Склепе с единожды исполнившей долг матерью и старыми девами-тётками. Когда Деймону исполнилось семь, случилось то, чего она желала страстно, всем своим сердцем, и чего в сердце же и страшилась. В Девичий Склеп вошли дядя Визерис в угольно-чёрном камзоле и кузен Эймон, ослепительно-белый в своём плаще королевского гвардейца. Дейна отметила, что дядя постарел: под глазами набрякли мешки, морщины, прорезавшие лоб, стали глубже, и ещё больше их залегло в уголках глаз и рта. На груди его ярко блестел золотой знак десницы, и это было единственное цветное пятно на принце. С годами дядя стал одеваться так же строго, как и отец, и сложно было сказать, чего здесь было больше: новых порядков, заведённых Бейлором при дворе, или следствием собственных пережитых волнений, испытаний и скорбей. — Дитя моё, — сказал он Деймону. — Король решил, что тебе пора покинуть этот дом. Попрощайся с матерью и тётушками. — А-а где я буду тогда жить? — её мальчик отчаянно храбрился, но голос всё же дрогнул. Про то, что десница короля приходится ему двоюродным дедом, он, конечно, знал, но никогда его не видел; должно быть, дядя его напугал. — Здесь же, в Красном Замке. Ты слышал про королевских гвардейцев? — Да! Про сира Райама Редвина, про сира Корлиса Велариона… — тут же затараторил Деймон. — Я что, стану королевским гвардейцем? — Нет, дитя, — усмехнулся дядя. — Но тебя будет учить принц Эймон, как видишь, он тоже носит белое. Ты станешь его оруженосцем. Что скажешь? — Да! Да! Пока Деймон радовался, Дейна поймала взгляд кузена. При них были септы и фрейлины, поэтому поговорить свободно они не могли. Королева внимательно посмотрела на гвардейца своего мужа, и тот едва заметно кивнул, принимая на себя ответственность за воспитание её сына. Дейна помнила, как ещё в правление её отца, Эймон преклонил перед ним колени и поднялся с них с белым плащом на плечах; все тогда считали, что он станет хорошим рыцарем и превосходным мечником, но, судя по тому что она слышала от фрейлин, восхищавшихся его отвагой и благородством, реальность превзошла все ожидания. Оставалось надеяться, что несмотря на свои обеты, кузен остался Таргариеном не только на словах. Радостный Деймон, предвкушающий новую жизнь в большом мире, неограниченном стенами узилища его матери, и заворожённый Тёмной Сестрой на поясе кузена Эймона, прощался с тётками скомкано, словно они уже остались во вчерашнем дне, и только у матери он задержался подольше. — Ты пойдёшь со мной? — спросил он, глядя на неё своими большими фиолетовыми глазами. — Нет, милый, король считает, что нам с твоими тётушками лучше жить здесь. — А ты придёшь посмотреть на мои тренировки? — Я бы очень этого хотела, — искренне ответила Дейна, и сказала то, что от неё хотели услышать септы. — Но я не думаю, что это возможно. — А я смогу тебя навещать? — Конечно, милый. Если твой король-отец это разрешит. — Тогда я его попрошу, чтобы он разрешал мне приходить каждый день! Дейна поспешила обнять и поцеловать сына на прощание, а после, когда двери за ним закрылись, она выгнала всех – сестёр, глупых фрейлин и септ-наушниц – и позволила себе разрыдаться. Она не слишком надеялась, что Бейлор позволит им часто видеться; сам супруг про неё, должно быть, забыл и вспоминал, только когда очередная толстая или тощая и всё равно безобразная септа нашёптывала ему на ухо, что делала его жена. Одно время Дейна думала, что король изменяет ей со служительницами Веры, но она быстро отмела этот вариант: брат был юродивым, а не извращенцем, чтобы спать с такими страшилищами даже во имя Семерых. И всё же как бы она не костерила его про себя и вслух, Бейлор позволил Деймону навещать её. Всего на час и всего раз в неделю ей было позволено видеть сына и, казалось бы, за это ей стоило быть благодарной, вот только благодарности Дейна не чувствовала. Всякий раз, стоило стражникам закрыть дверь за Деймоном, она проклинала мужа за сам факт того, что она может видеть сына только тогда, когда ей это разрешат. Поэтому Дейна сбежала. Когда рано утром служанка вошла в её спальню, королева приказала ей поменяться с нею одеждами, пригрозив призрачной угрозой наказания. Ничего непонимающая дурочка, почти плача, облачилась в королевскую ночную рубашку и села у постели. Дейна же, спрятав белое золото своих волос под уродливый чепец, взяла в руки поднос с опустевшими тарелками и выскользнула за дверь, громко оповестив всех, что «Её Милость плохо спала и хочет побыть одна». Септы едва обратили на неё внимание, а стражники, охранявшие их Склеп, не обратили вовсе. Проскользнув мимо кухонь и спихнув кому-то поднос, она вернулась в Восточный Внутренний двор, где уже приступили к тренировкам. Прижавшись к стене, она стала взглядом искать королевских гвардейцев, и вскоре увидела две белые макушки – кузена и Деймона. Она вытянула голову, увидела, как сын делает выпад тренировочным мечом и тут же отскакивает в сторону, а потом на неё упала тень. — Ваша Милость, — сказал сир Джоффри Стонтон, ещё один королевский гвардеец. — Я прошу Вас вернуться в ваши покои. — Иначе что? Примените силу? — Король запретил вам покидать покои. Мы подчиняемся приказам короля. Бросив ещё один короткий взгляд в сторону сына, слишком поглощённого уроком кузена Эймона, Дейна вздохнула и позволила себя увести, лишь бы Деймон не видел её позора. По счастью, её водворили обратно в Склеп без лишнего шума; подменную «королеву» заставили принести покаяние и обязали под обычным платьем носить власяницу, но к самой Дейне применили куда более строгое наказание: она осталась без визитов сына на долгие, бесконечные, бесчеловечные семь недель. По их истечению одна из септ, и без того толстая, надувшись от собственной важности, сообщила ей: — Его Благочестивая Милость просили напомнить вам, что Отец – милосердный судия, но лишь в том случае, если видит искреннее и деятельное раскаяние. Упорство же в грехе лишает Его терпения и сострадания. Сложно было придумать намёк прямолинейней: любой шаг свой она должна была выверять, чтобы не повредить сыну, не бросить на него тень, не подорвать его позиций как наследника Железного Трона, не лишить себя радости встреч с ним – единственной радости, что оставил ей Бейлор. Скручивать себя в бараний рог, ломая свои желания и стремления, было непросто, горько, обидно, больно, но ради сына Дейна заставляла себя кивать септам (поддакивать, как это делала Элейна, и уж тем более поддерживать беседу с ними, как это делала Рейна, было выше её сил), молча выслушивать гнусавые поучения септонов, терпеть рядом бестолковых благородных девиц, отцы которых умудрились угодить её мужу или дяде – словом, делать всё, чего от неё ожидали. Единственная молитва, которую ежедневно про себя читала королева, была о том, чтобы всё это поскорее закончилось. Её она творила на рассвете, наблюдая из окна за тем, как сменяется караул, как постепенно оживает Красный Замок, как начинается новый день, который должен приблизить конец её безвинного заключения. Так было и в этот день летнего 171 года от Завоевания. Внезапно сонное царство Девичьего Склепа нарушили встревоженные возгласы септ, и чьи-то громкие торопливые шаги. Дейна поспешила набросить на плечи мирийскую шаль и как раз вовремя – раздался настойчивый стук в дверь. — Что вы делаете?! — раздалось возмущённое шипение какой-то святой клуши. — Это спальня королевы! — Она нам и нужна, — ответил приглушённый голос дяди. — Войдите, — сказала Дейна назло невидимой септе. Дверь распахнулась, и порог переступил дядя Визерис, снова затянутый в чёрный бархат, который только подчёркивал его собственную явно нездоровую бледность, в сопровождении пары незнакомых королевских гвардейцев. — Доброе утро, дядя. Что-то случилось? — спросила Дейна самым небрежным тоном и тут же отругала себя за глупый вопрос. Конечно, что-то случилось, раз к ней в спальню на рассвете ввалился десница вместе с белыми плащами. — Боюсь, что да, моя королева, — ответил дядя, стараясь отдышаться. — И едва ли утро можно назвать добрым. Его Милость король Бейлор скончался сегодня ночью. Септы, возмущённо пыхтевшие в дверях, в один голос ахнули, застонали и тут же забормотали свои молитвы, оплакивая не только короля, но и конец своей власти. Дейна судорожно сглотнула. Неужели?.. Неужели её молитву услышали? — Где мой сын? — Король Деймон пребывает под защитой лорда-командующего. Малый Совет и королевская гвардия уже присягнули ему, когда встанет солнце герольды оповестят город, а великий мейстер разошлёт воронов. — Смею ли я надеяться, что… — услышать ответ страшно, но терзаться незнанием страшнее. — Да, разумеется, — с полуслова понял её дядя. — Его Милость уже повелел освободить королеву-мать и своих тётушек. Он хочет вас видеть. Дейна рвано выдохнула, стараясь не выказать рвущейся наружу радости. Не сейчас, слишком рано, следовало проявить сдержанность – ради её мальчика. И потому королева – вдовствующая королева, королева-мать – сказала единственное, что имело смысл: — Да здравствует король.