ожившая легенда.

Зуко, вообще-то, считает, что это нечестно. Родиться в Племени Воды, без способности к обращению в воде, когда сам принц умел это с трёх лет - ну, это как-то совсем уже перебор. Сокка сам говорил ему, уже сидя в Храме, рядом с костром и спящей командой, что Племя считало его дородком, в тот год родилось очень много детей и он был последним из них. Правда, половина из них тогда умерла, год выдался холодным и голодным, у многих матерей пропало молоко, к тому же, по Племени разошлась такая лихорадка, что некоторые дети не прожили и месяца. Сокка выжил, хотя выжить было трудно - и хотя мама обильно делилась своим молоком с соседями - но даже он сам не понимал, зачем Туи и Ла оставили его на этой земле, не говоря уже о остальных жителях поселения. Потому что в пять лет оказалось, что Сокка не может обращаться в воде. В Племени могли и умели все, а Сокка тонул в воде, захлёбывался и замерзал, и, после того, как он перенёс пневмонию и отёк лёгких в семь лет, в холодные воды родины путь ему был заказан. Сокка всегда сидел на берегу, удил рыбу с лодки, не праздновал дни, посвященные марилам - тем, кто мог обращаться - и в племени, в принципе, был от начала и до конца лишним, особенно, когда родилась Катара - и маг, и марила, всё вместе взятое. Мама переключилась на неё, папа достал из тайников и архивов записи по охоте и бою для бесспособных людей - и Сокка понял, что он неудачник, в возрасте девяти лет. У него в племени был лишь один друг - старый Аранук, такой же, как и он сам, не маг и не марил, лет ему было под семьдесят. Дед был старейшиной деревни, шёл по значимости сразу же после Канны, поэтому сидеть с ним в его одинокой юрте на отшибе поселения было приятно - он знал столько, сколько рассказать было нереально, показал столько, сколько в принципе за пару лет показать и научить мог далеко не каждый. Аранук был с Соккой с самого малолетства, на все праздники марилов мальчик приходил к нему, пока племя уходило праздновать под воду и, в целом, был в эти моменты доволен жизнью. Дразниться в племени было не принято, ни старшие, ни младшие этим не занимались, это даже порицалось, стоит признать. Но дразнилась Катара, в тишине юрты, за плотными ледяными стенами, когда ни родители, ни жители не могли её услышать. Она хвасталась о том, как сегодня славно устроила с мамой волну, какие рифы видела на глубине, сколько рыбы наловила с отцом. И маленький Сокка хотел её побить - но не мог, потому что Катара и марила, и маг, и всё вместе взятое, как ответит, так старший брат костей потом не собрал бы. Когда мать убили, а отец с мужчинами ушли на войну, Сокка стал единственным в племени человеком, который мог постоять за себя, не сбегая в воду - и племя, наконец, заткнулось вместе с Пра-Пра, потому что мальчик - помимо слишком старого Аранука - знал, как управлять кораблями и лодками, мог охотиться, не полагаясь на марилов нюх, мог удить рыбу, когда вода была слишком холодной для женщин-марил и неокрепших детей. Сокка был единственным, кто мог жить, не полагаясь на чутьё и оборотничество, а ещё мог обучить этому детей, на пару с мудрым Арануком. Племя замолчало - замолчала и Катара, которой в самые сильные заморозки Сокка носил еду. В те короткие годы Сокка, наконец, почувствовал, что жить можно, не смотря ни на что. *** Сокка говорил, утром, собирая фрукты в лагерь, что Катара снова открыла рот, когда встал вопрос о её уходе вместе с Аангом, и Зуко шипел сквозь сжатые зубы - хотелось пальнуть шальным залпом по одной недалёкой мариле. Зуко вообще знал мало людей, которые не могли обращаться, одним из ярких представителей была Тай Ли и её сёстры, которым неумение к превращению в жизни не мешало, они всё же жили в стране Огня. Был марилом Айро, его дядя, Дракон Запада, Пакку, мастер магии воды, Юи, что умерла слишком рано, Суюки, воин Киоши, Царь Земли Буми, Мэй, Азула, даже учитель Сокки, Пиандао, марилом был, а Сокка - нет. Таких людей, как Сокка, по всему миру можно было отыскать не больше пятиста, вряд ли там набралось бы и столько. Но Сокка как-то, ну... спокойно относился к своей полной бесспособности, наверное. Сражался, твёрдо держал меч в руке, бумеранг, пущенный им, летел по воздуху всегда плавно и никогда не падал, пока не прибывал к месту назначения. Сокка спокойно сносил шутки Тоф и Катары в свою сторону, не боялся говорить о том, что не считает марилов особенными, ну, он говорил, что марилов много, а таких, как он - единицы. Катара хохотала в полный голос, говоря, что да, таких полных бесспособных действительно единицы, да и слава духам, не дайте Туи и Ла, чтобы их было больше, а то народы обмельчают такими темпами. Зуко не жалел Сокку - потому что южанин не потерпел бы жалости - но слепой яростью терпеть не мог южную девчонку, в целом, как и она его. Катара шутила о том, что не понимает, почему Сокка выжил один из многих, и при эпидемии лихорадки, и при первом набеге Народа Огня, в том, где у Сокки не осталось в племени сверстников. Тоф молчала, слепыми глазами и с непонятным блеском разглядывая заливающуюся девчонку в полной тишине пустого Храма. Зуко смотрел в сторону Сокки, пока тот собирал фрукты, аккуратно откладывая те, что могли бы особенно понравиться Катаре и думал, что Сокка этого не заслужил, вообще-то. Сестры такой - во вторую очередь. Родиться полностью бесспособным - в первую. *** Иногда, например, во время рыбалки, Зуко малодушно думал о том, что, вообще-то, не так уж и хороша жизнь марила. Ну, точнее, она обыденна, особенно для того, кому не надо ни охотиться, ни рыбачить ради пропитания, для кого подводный мир - всего лишь развлечение, если скучно или полигон для тренировки, если ты маг. Потом Зуко смотрел на Сокку, который ловко удил рыбу и профессионально перекидывал леску, и бил себя по лбу, пока южанин не видел. Он не ценил того, что имел, пока Сокка умел справляться, не имея ничего, умел не завидовать тому, что не мог увидеть, и Зуко хотел себя за это как минимум удавить. Зуко ловил рыбу, как марил, очень непродолжительное время в своей жизни, когда странствовал без дяди и то, когда реки и озёра перестали в Царстве Земли попадаться почти полностью, даже в этом потребность пропала. Во время путешествия на "Вани", лейтенант Джи и высшие головы корабля - сам Зуко и Айро в том числе - иногда охотились на рыбу, так, чтобы размять хвосты, ради развлечения больше, да чтобы поплавать наперегонки с кораблём. В детстве они с Азулой и с мамой не ловили рыбу тем более, к морю ходили и плавали там ради общего развития, чтобы поглазеть на подводный мир и испугать одну-другую стайку мальков. То, что было обыденностью для Зуко и остальных, было непостижимо и далеко для Сокки, который считал, что хотя бы в Племени Воды от него было бы гораздо больше пользы, если бы он мог гнать стаи рыбы в сети, как это могли делать остальные жители деревни. Сокка говорил, проверяя улов в ведре, что хотел бы хоть раз в жизни увидеть коралловые рифы или повидать, как тюлени плывут на зимовку, или рассмотреть поближе заросли редких водорослей, которые женщины его племени собирали для еды. Он с воодушевлением, шагая к лагерю, рассказывал о том, что обязательно победил бы Аанга наперегонки и уж в воде бы точно его не достала со своей магией Тоф и что он выбирался бы поплавать как минимум пару раз за неделю, да и вообще, делал бы это намного чаще, в любое удобное время. Зуко горько смеялся, здоровым глазом подмечая Катару, которая ожидала их у подножия Храма, чтобы забрать улов для готовки. Он не был уверен в том, что если бы Сокка был марилом, для него бы это не стало обыденностью, скорее, он был бы очень и очень восхищённым марилом, таким, которых сейчас толком-то и не осталось, если ты не был ребёнком. Как и не осталось почти таких, как Сокка - невероятно талантливых и незаурядных, но, к сожалению, обделенных и магией, и способностью дышать под водой. *** Сокка вообще часто, например, когда уходил с Зуко на стирку, размышлял на тему того, как выглядел бы его хвост и его плавники, если бы он был марилом. Говорил, скорее, чтобы разбавить тишину, без толики зависти или сожаления, с восхищением, с мечтой, от звука которой сердце Зуко щемило, а глаза щипало. Наверное, говорил Сокка, его хвост был бы похож на тюлений, достаточно сильный и широкий, чтобы справляться с ледяными южными течениями и помогать ему охотиться. Ещё, наверное, размышлял южанин, отстирывая от брюк Тоф землю, плавники у него бы были такие округлые, небольшие, но очень жёсткие, чтобы можно было плыть даже в сильное течение. И цвет хвоста, и плечи при обращении, у него бы были такими грязно-серыми, как у тюленя, может, совсем чуть-чуть посветлее. Зуко не соглашался в такие дни, яростно пытаясь отмыть от одежды Аанга фруктовый сок - серьёзно, это как надо безобразно есть, чтобы манго по всей тунике было размазано? - и говорил, что, скорее всего, хвост Сокки бы был небесно-голубой или лазурный, или отливал бы немного зелёным, как у некоторых рыб. Да, наверное, он был бы сильным и достаточно плотным, как у Катары, но плавники были бы длинными, как у Хакоды, чтобы можно было маневрировать в воде и быстро разворачиваться, чтобы погнаться за чем-то или уйти от опасности. Ещё, скорее всего, плечи Сокки при обращении покрывались бы светло-зелёной чешуёй и были бы широкими, сильными, чтобы грести холодные воды родины можно было свободно, без серьёзных усилий. У них в этих разговорах всегда "если бы", "наверное", "скорее всего" и "может быть ", потому что правды тут никогда и не будет. Не будет волшебного превращения или белой сказочной дымки, когда Сокка решит искупаться и вдруг обратится, потому что окажется, что он просто немного отстал в развитии. Этого не будет, потому что такого никогда и не было за всю историю. И от этого Зуко горько, как никогда. *** Сокка, как-то между делом, разбирая карты и планы в комнате Зуко поздней ночью, под светом огня с ладоней принца, сказал, что считает Зуко самым красивым марилом, считает, что у него самый прекрасный окрас, который он когда-либо видел и что плечи у Зуко, когда он обращался, были самым лучшим, что южанину удалось повидать за свою жизнь. Зуко спросил, неловко отворачиваясь - "А как же Юи? Суюки? У них же лучше, я видел", а Сокка ответил, на раздумывая ни секунды: "Ты - лучше. Намного, в сотни раз." У Суюки хвост длинный, ярко-ярко зелёный, сверкающий в переливах тёплых вод и отдающий различными бликами в яркости солнечного, жаркого дня. У неё, у воина Киоши, плавники сильные, особенно нижние, широкие, тёмно-лазурного цвета, такие сильные, что Сокка однажды чуть сотрясение не заработал, когда обозленная на него Суюки со всей силы зарядила по лицу нерадивому южанину, посмевшему указать ей на то, что она и её воины - всего лишь женщины, которым бы шить, да готовить, да по мелкую рыбку по мелководью ходить. В образе марилы Суюки выглядела воинственно, её широкие плечи, покрытые зелёной чешуёй, могли заставить недруга задрожать одним лишь своим видом, ей не всегда даже стоило брать в руки веера, чтобы победить - нередко от неё сбегали за так, даже не вступив в бой. Юи была совсем, совсем иной, далеко не такой, как Суюки, с которой, к сожалению, не смогла познакомиться. Её хвост тоже был длинным, но тонким, не таким сильным, как у Катары или Тоф, он напоминал полоску северного сияния в бескрайней пустоте безжизненного чёрного неба. Только если северное сияние было заманчиво-зеленым, незнакомо-голубым и переливчатым, всегда неспокойным, то хвост Юи был девственно-белым, настолько чистым и светлым, что Сокка даже отказался касаться его, когда принцесса плавала в водоёме при дворце и предложила потрогать, так жадно и так очарованно сын вождя его разглядывал. Плавники Юи были длинными и совсем-совсем тонкими, слабыми, из-за чего ей запрещалось выплывать за пределы дворца или спокойных вод под мостами, в которых были лишь тихие течения - Вождь Северного Племени откровенно боялся, что дочь просто не вернётся, унесенная сильным потоком. Юи была нежной и тонкой, она не внушала страх или судорожное трепетание, но заставляла любоваться, завораживала своей хрупкостью, своей искренностью, за которые и осталась в груди Сокки первой настоящей любовью. Зуко, ну, не сказал бы, что его форма марила была какой-то особенной или, ну, прямо совсем красивой или прекрасной. Она была самой обычной, такие раскраски были у многих жителей Народа Огня, у Азулы, у мамы, у Мэй в том числе. Хвост принца был бело-красным, узор по нему шёл большими пятнами с чёткой гранью, нижние плавники были тёмно-бордового цвета - цвета венозной крови, как говорил Сокка. Плавники свои Зуко откровенно не любил - из-за рождения в очень тёплом климате они были тонкими, подвижными, но не спасли бы его от сильного течения или внезапной волны, из-за чего свободно плавать в океане наследный принц честно опасался. Чешуя на плечах и предплечьях у него была бледно-красная, почти что розовая - из-за чего над ним смеялась Азула - и такая же тонкая, слишком уж чувствительная, только пойдут холодные воды и Зуко уже сводило, он замерзал, не мог долго находиться в воде. Зуко открыто считал, что по ошибке марилом родился, ведь тому же Сокке, тому же Анаруку эта способность понадобилась бы гораздо больше, чем ему, ведь реально хвост и плавники понадобились принцу всего пару раз в жизни, в отличие от сына вождя, которому эти умения помогли бы во многом. Когда Зуко, отведя взгляд и стараясь не лепетать, говорил южанину об этом, блики огня от его ладоней плясали по его коже, по серым стенам, по грустному убранству давно уже пустого Храма. Зуко надеялся, когда выговаривал о своей откровенной непривлекательности, что не кажется жалким, что не очень навязывается, что Сокка сможет сейчас это принять и не поморщится, что в целом Сокка захочет его слушать и даже слышать, даже не смотря на принца в ответ, всего лишь перебирая карты, делая заметки и составляя новый - наверное, сотый? тысячный? - план. Когда чужие губы аккуратно упали на искусанные, раненые губы самого Зуко, он едва сдержался, чтобы огонь в его руках не подлетел до самого потолка, чтобы на обветшалом, каменном теле Воздушных Кочевников не появилось новых обугленных шрамов - Аанг бы не простил. Принц лихорадочно, с явной нотой паники и бьющимся, словно молот в груди, сердцем, смотрел, как льдистые омуты напротив, совсем рядом с его лицом, светятся в бликах небольшого огня, тёплого, не обижигающего, как никогда личного, трескучего, близкого к их лицам и коже, что покрывалась гусиным крепким наростом. - Ты - лучший. Самый лучший и самый красивый, будь ты хоть человеком, хоть марилом, хоть самой яркой звездой на северном небосводе. "Звезда здесь - ты. Только свет твой заметить дано не каждому." - осторожно подумал Зуко, прежде чем погасить своё пламя и упасть в смуглые руки, словно в сверкающий омут с головой. *** - Сокка, что с тобой? - обеспокоенно спросил принц, вытирая руки от копоти - право слово, тренировки с Аангом подобны временам на "Вани", только вот лейтенант Джи не был настолько тугоумен - и непонимающе разглядывая южанина, что сегодня сидел здесь в качестве зрителя. - Ты чем-то болен? - По ощущениям, я стал похож на лишайного. - простонал Сокка, остервенело вычёсывающий спину последние минут пятнадцать. Он прижался лопатками к стене и с наслаждением о неё потёрся, облегчённо выдыхая. - Кажется, мне надо чаще мыться, либо же Катара мыло из одежды до конца не промыла... Зуко предпочёл промолчать о том, что дело было совсем не в одежде, из которой Катара никогда не забывала до конца промыть мыло. Сокка чесался последние пару дней почти постоянно, чуть ли не по нарастающей, видеть его, чешущего себе спину о деревья или колонны, стало обыденностью, Тоф даже родила новую партию шуточек насчёт заразного сокомандника, из-за чего Зуко честно иногда хотелось кинуть в неё булыжником. Она что, не видит, что дело тут совсем не в какой-нибудь заразе? Ах да, точно... - Сегодня вечером прополаскаем как следует, когда пойдём рыбачить. - успокаивающе протянул Зуко, невесомо хлопнув южного парня по плечу. - Через час где-нибудь, ладно? - Да, было бы неплохо... Пойду, соберу удочки с ведрами, да переоденусь... Сокка встал и, морщась и покачиваясь, направился к лагерю, чтобы порыться в вещах и собрать им оборудование для похода. Покачиваясь? Интересно... *** - Мне жарко, Зуко! Мне жарко! - чуть не рыдал Сокка всё в тех же бликах огня, всё в той же комнате принца, как тогда, в ту ночь - но сейчас она была не тёплой, не сладкой, не приятной совсем, ведь Зуко было страшно, как никогда в жизни. - Мне плохо! Плохо... - и он подавился кашлем, падая лицом в спальный мешок, содрагаясь всем телом, едва дыша, хрипло, задушенно, с глухим стоном, который резал Зуко слух подобно самому яростному мечу. - Тебя лихорадит. - прошептал принц, смочив очередную тряпку в прохладной воде и пройдясь ею по шее и плечам южанина - совсем не уверенный, правда, в том, что парню это хоть немного поможет. - Катара сказала, что надо потерпеть, что завтра должно стать лучше... Сокка дышал хрипло, часто, глубоко, дурными глазами разглядывая огонь на полу, не видя его и не чувствуя целого мира вокруг. По его шее, по плечам бежали ручейки пота, он был красным, уставшим, загнанным, словно зверь, в охотничью ловушку, он полдня уже лежал пластом, не мог ни встать, ни толком сам поесть, Зуко пришлось кормить его супом самому, всего каких-то четыре часа назад. Зуко чувствовал себя как никогда беспомощно, глядя на то, как южанин задыхается от жара у него на руках, прохладных, но не способных хоть немного помочь Сокке сейчас. Принц решительно не понимал, что происходит и был уверен на сотни процентов, что это не обычная простуда, даже не близко. И также в этом была уверена Катара, которая сегодня не смогла ничем помочь брату - просто вслух она об этом никому не сказала. - Спина болит. - прохрипел, тяжело дыша, южный парень, чуть прикрыв уставшие глаза. Зуко, сидящий рядом, мгновенно вскинулся, чуть не уронив ту самую тряпку, от которой сейчас не было никакого толка. - Болит и чешется. Сильно. - Ты хочешь, чтоб я посмотрел? - осторожно спросил горячий парень, пододвигаясь чуть ближе. - Или просто растер? - Сделай что-нибудь, пожалуйста, что угодно, иначе я скоро помру... Пусть хоть этого не будет, чёрт с ней, с лихорадкой... Зуко хотел сказать, что ничего не чёрт с ней, надо лечиться, надо разбираться, надо хоть что-то, да делать и завтра Аанг полетит на дальние территории храма, чтобы искать нужные лекарственные растения. Что завтра Тоф пойдёт на поиски нужных корней, что Суюки с Хакодой и Катарой пусть отправляются в глубины озера, чтобы найти целебные водоросли, а сам Зуко будет пытаться составить отвар по рассказам дяди и вспомнить правильную рецептуру. Зуко много чего ещё хотел сказать, поднимая тунику южанина и уже начиная, было, причитать. Но он не смог выдавить и слова, бегающими глазами разглядывая то, что открылось его поражённому до глубины души взору. То, что он видел лишь в книгах и свитках, ещё дома, то, о чём когда-то, как о сказке, говорила мама, то, о чём рассказывал дядя по вечерам, как о давней, полузабытой легенде. То, чего сам Зуко никогда в своей жизни даже не мечтал узреть, не то, что надеялся на это и искал. - Что... что ты? - прохрипел Сокка, чуть поднимаясь на локтях и оборачиваясь на горячего парня, что неотрывно глядел на его больную спину. Он лишь слегка пошевелил лопатками - и Зуко задохнулся, задавленный великолепием этого вида. - Что... что ты там увидел? - уже тише прошептал южанин, неотрывно рассматривая лицо, склонившееся над ним. Глаза Зуко горели плавленным золотом, неподдельным восхищением, такой радостью, какую Сокка в жизни не видал на его бледном, худом лице. - То, что сделает из тебя легенду. *** 2 года и 6 месяцев спустя. У Катары волосы струятся длинной, густой копной ниже талии, вместо голубой, давно ставшей маленькой туники синие многослойные юбки, меховые жилетки и с длинными рукавами одежда Племён Воды, что сшита своими силами из дефицитной ткани, её смуглые руки сжаты в кулаки и сложены на груди, а грубые губы сложены в узкую, суровую линию. Её голубые глаза смотрят вдаль яростно, без единой светлой эмоции, у неё не осталось сил на очередной скандал с Тоф, подводный мир её уже не привлекает, ведь там она не может отыскать нужного, а ещё её раздражают собственные хвост и пятна на плечах, потому что чувствительные северные марилы не переносят столько соли и настолько тёплой воды в морях Народа Огня. Катара нервно чешет зудящие плечи и ненавидит всю эту противную, слишком мягкую южную воду. А ещё она два с половиной года не видела родного брата даже издалека и не может вспомнить теперь даже его голоса. - Я говорила, что нельзя было их отпускать! Я говорила, что не доверяю Зуко даже на миллиметр! Я говорила, что всё это кончится очень плохо! - она зло шипит, отпинывая от себя редкую гальку и вода около берега раздражённо хлещется о скалы. - Если я узнаю, что этот выродок хоть что-то сделал с моим больным братом, я лично найду его и вырву ему глаза! Война всё же поселила в Катаре жестокость и теперь её не вытравить ни ритуальными огнями, ни чистой северной водой, ни разговорами по душам. В груди южной девчонки, которой уже семнадцать, лежит горький пепел, умершие солдаты Народа Огня, которых ей самой пришлось топить и белое ожерелье Сокки, которое он ей оставил, как напоминание о себе. Катара не может носить его на шее - потому что мамино ожерелье важнее - но носит его в сумке, в тайном кармане, думая иногда о том, где же он сейчас. - Катара, они вчера присылали сокола. - Аангу теперь пятнадцать, у него сломан голос и теперь он готов к бою. Зуко сказал ему, когда уходил, что дальше Аватару придётся искать другого учителя и Аанг рад тому, что всё же отыскал в Белом Лотосе Джонг-Джонга, который уж теперь смог стать его полноправным наставником. Правда, думал иногда малодушно Аанг, он бы всё же предпочёл в качестве учителя принца или Айро - и у того, и уж тем более у второго терпения было в несколько раз больше. - И до этого присылали не один раз. Буми говорит, что... - Да плевать мне, что там говорит Буми! - Катара взрывается и вода яростно, сотнями брызгов разлетается по скалам, в такт с её криком, от которого разлетаются чайки. - Мне наплевать, что там говорит Айро, Пиандао, что там говорил тебе сто лет назад твой Гиацо! Аанг, я два года не видела брата, ты думаешь, мне не всё равно на слова этих стариков, лишь один из которых - и то, далеко не во всём! - может меня понять? В последний раз Сокка ушёл от меня больным, с человеком, которому я не доверяю и сейчас! Я не знаю где он, я не знаю что с ним, я не помню, какого цвета его глаза! Я устала от этой неизвестности, я устала от этого ожидания, я устала от того, что всё узнаю из писем, в которых сам Сокка начал писать всего год назад! Я устала, Аанг! Аанг не понимает Катару - потому что понимает Зуко - но лишь вздыхает, не найдя в себе сил спорить. Зуко не сказал им тогда, куда они уходят, не сказал, чем был болен Сокка, сказал лишь, что всё это на два года, как минимум. Катара взбеленилась ещё тогда, в Западном Храме Воздуха, кричала, что никуда их не отпустит, нападала на принца, была готова вспороть ему горло своим острым мариловым плавником, но проиграла в том споре, потому что Хакода оказался "за" Зуко - и отпустил их, взяв строгое обещание писать письма. И они ушли, в тишине пустого Храма, ушли, обещая вернуться - и не вернулись до сих пор. А спустя два дня после их ухода Азула обнаружила лагерь. Им повезло найтись с Хакодой, Дюком, Тео и Хаку в лагере Белого Лотоса, спустя неделю странствия и скрытности. Им повезло, потому что за обучение Аанга, наконец, взялись всерьёз - весь Белый Лотос был к его услугам все эти два года, Пакку, Джонг-Джонг и Буми старались яростнее всех и Аватар честно иногда мечтал о том, чтобы переместиться на три года обратно, к Сокке, Тоф и Катаре на Аппу, в странствие целыми днями, потому что никто от него не собирался отвязываться - даже Пиандао, узнавший, что Аватар не владеет оружием и, за неимением под боком любимого ученика, Сокки, крепко взявшийся за Аватара. Война выхлебала, выпила их досуха и даже яростный пацифист Аанг иногда хотел забыть обо всех добрых наставлениях Гиацо - что уж тут говорить о Катаре и, тем более, о Тоф. В лагере Белого Лотоса было безопасно - первые полгода, которые казались передышкой после всего того, что детям пришлось пройти до этого. Потом начались набеги, переход с места на место, сражения за жизнь, побеги от Азулы и, как минимум, три перемещения по скалам и горам, по кругу, чтобы не терять из вида Народ Огня ни на минуту, чтобы оставаться в зоне досягаемости для покупки еды и одежды. Последнему их приюту было как раз полгода, ровно столько, сколько и первому, а меньше всех прожил третий, они не пробыли там и недели. Аанг видел, каким жестоким может быть Айро, бок о бок с Джонг-Джонгом закрывающий им тылы, он видел, как Пиандао рубит головы через прорези шлемов, он видел, как Катара вместе с Пакку топит идущие за ними по пятам огненные хвосты и как Тоф с Буми хоронят в скалах, пещерах и обрывах целые отряды. И Аанг, если честно, уже устал быть апломбом мира и решения проблем побегами, разговорами, философскими учениями, от которых в этом мире пока что не было проку. Он сам три месяца назад утопил и завалил землёй отряд из десяти человек, из-за которых Катара чуть не лишилась хвоста, уплывая от очередного отряда. Аанг сожалел об этом, но знал, что по-другому они бы просто не выжили. Каждый их день, если они не летели, не шли и не плыли, проходил в тренировках, среди серых высоких скал, редких полей, свежего морского воздуха, который спустя два с половиной года уже встал комом в горле и которым уже давно не хотелось дышать. Аанг каждый день видел, как Пиандао и признанная им Суюки сражаются на мечах и веерах, как Хакода, Механист и Бато - спасённый полтора года назад - чертят новые планы, как Пакку и Катара отрабатывают, будучи марилами, какие-то приёмы в воде и ему хотелось выть. Аанг давился бризом, ему давно разонравилась здешняя вода, от переизбытка соли в которой зудел его молочно-белый хвост, его тошнило от резких здешних салатов и трав, и он хотел, чтобы всё это, наконец, закончилось. Чтобы вынужденная рутина в лагере Белого Лотоса подошла к концу, чтобы Озай был свержен и запечен под стражу, чтобы Азула отправилась лечиться, чтобы уехать отсюда в лес и месяц в воду - ни ногой, ни плавником. Катара, на спине которой зрел огромный рваный шрам - спасибо, Азула - и которая кривилась, когда надо было обращаться марилой, хотела того же самого. Тоф, каждый день ругающая всех, почём свет стоит, хотела этого. Этого хотели Хакода и Бато, скучающие по родине, этого хотели Пиандао и Пакку, уставшие от слишком большого скопления людей, этого хотели Тео, Дюк и Механист, желающие как можно скорее вернуться домой. Этого хотел даже Айро, которому уже как пару месяцев наскучило пай-шо и который тяжело скучал по племяннику всё это время. Этого хотели все. Но никто этого не говорил, потому что всем всё было понятно и без слов. - Сокка писал, что они прибудут сегодня, в худшем случае, на закате или после него. - вздохнул в конце концов Аватар, не выдержав шума волн и подопнув осточертевшую гальку. - До заката не меньше трёх часов. Пойдём в лагерь, скоро с Пакку и Джонг-Джонгом будет тренировка, они ждут нас. Катара громко, презрительно фыркнула, от чего вода около берегов всколыхнулась и девушка, сжав кулаки, направилась к подножию холма, с которого до этого они вдвоём спустились, чтобы хоть немного развеяться, пока лагерь занимался своими делами. Аанг не ответил, но горестно покачал головой, последний раз окинув пустынный, надоевший до чёртиков, пахнущий йодом каменный пляж взглядом. Он был согласен с Катарой, но говорить ей об этом было не нужно - и так всё знала. *** - Уже закат. - прошипела Катара, нервно расхаживая по лагерю и сложив руки на груди. Её смуглое лицо было суровым и сейчас она откровенно не собиралась скрывать своей злобы. - Что-то я ни Зуко, ни Сокку не вижу. Аанг вновь покачал головой, отвернувшись от своей миски с салатом, явно больше не намеренный за этот вечер поднимать этот разговор. Девушка лишь грозно хмыкнула, продолжая расхаживать взад-вперёд по каменистому полу лагеря. - Закат только занялся, юная Катара. - степенно отпивая чаю, молвил спокойно Айро и южанка сморщилась - за последние два года её уже начало тошнить от запаха жасмина и она искренне не понимала, почему от этого пойла не воротит самого бывшего генерала. - Зуко писал, что они прибудут в худшем случае после него. Так что ещё час у них есть... - Вы прекрасно знаете, что я не доверяю вашему племяннику. - холодно отозвалась девушка, останавливаясь около палатки Айро. За что она испытывала к этому мужчине искреннее уважение, так это за то, что с ним можно было быть честной и не получать за это осуждения. Ещё в их первые недели в Лотосе она откровенно заявила, что к Зуко не испытывает ни одного светлого чувства и не приемлет его выгораживания в своём обществе, что Айро со спокойной душой принял и не пытался, в отличие от Аанга и Суюки, её в своём решении переубедить. - Письмо писал именно Зуко, именно поэтому я не намерена свято в него верить. - Сейчас это единственное, чем ты можешь заняться, к сожалению. Если, конечно, не хочешь потренироваться в водоёме. Их острые взгляды встретились и Катара отвернулась первой: - И мне от этого ни капли не лучше. Она продолжала расхаживать между палаток ещё около двадцати минут, хмурясь и кривясь, когда Тоф, в конце концов, не выдержала: - Перестань маячить, скоро дыру в мозгу своей ходьбой прожжёшь! Прижмись, ради же всего святого! - Вот уж не думаю, что именно тебе я мешаюсь сильнее всего! - окрысилась южанка, обернувшись к валяющейся на полу девчонке. - С каких пор тебя бесят мельтешащие люди? Ты всё равно меня не видишь! - Ты топаешь! И камень из-за тебя рябит! - взбеленилась Тоф, оборачиваясь к грозно нахохлившейся девушке. - Задолбишь со своими забегами, угомонись, а! - Подними ноги к небу и радуйся жизни! - Сама уже шлёпнись куда-нибудь, да вон, хоть, на скалу задницей, может, хоть тогда успокоишься! - Иди лучше сама поплавай, тебе и твоим грязнющим ногам полезно будет! Перепалка между юными магом воды и магом земли стала настолько обыденна для лагеря за последние годы, что никто уже не обращал на неё внимание, лишь с облегчением вздохнув - хотя бы так Катара перестала маячить между палаток и нагнетать и так тяжёлую атмосферу. Суюки тяжело вздохнула и уже хотела было встать, чтобы разнять затевающуюся драку, как Дюк, сегодня несущий во время ужина вахту дозорного, заорал дурным голосом, всполошив весь лагерь: - Неопознанный объект на горизонте! Огромный, летающий, страшный неопознанный объект!!! Лагерь мгновенно ощетенился и поднялся, те, кто сидел в палатках, повыскакивали наружу, оголив снаряжение - воздушные нападения на Белый Лотос не были редкостью. Пиандао и Пакку отбросили чашки с едой и встали спина к спине, мастер магии воды ближе к обрыву, где плескались волны, мечник вынул из ножен оружие. Бато и Хакода, выскочив из палатки, закрыли собой Механиста и Тео, что спешно собирали карты и планы. Хаку, Буми и Тоф уже стояли наготове, отойдя к большим валунам, Катара отошла к краю выступа, встав в стойку, Аанг достал и раскрыл планер, подскочив к напряжённой южанке. Айро отставил чашку и оголил предплечья вместе с подошедшим из соседней палатки Джонг-Джонгом. Суюки раскрыла веера, что всегда держала при себе и отошла ближе к Дюку, что скатился со скалы и напялил шлем, спешно оголив кинжал - его Пиандао тоже успел обучить некоторым приёмам, чтобы ребёнок смог, в случае чего, себя защитить. Даже дремавшие до этого момента Аппа и Момо подняли головы, чувствуя разлившийся в предвкушении боя по лагерю жар. Они были наготове, напряжённо вглядываясь в закатно-алую бескрайность горизонта, сквозь которую к ним летел неизвестный - или слишком хорошо известный - враг. - Это... птица? - недоумённо опустил меч самый зоркий из всего лагеря Пиандао спустя минуту, ближе всех стоящий к обрыву и вглядывающийся вдаль, сильно прищурив глаза - неизвестный объект летел к ним против света, его сложно было разглядеть. - Я же не ошибаюсь? Это точно не судно Огня и не дирижабль! - Но я никогда не видел таких огромных птиц! - не согласился Механист, что-то подкручивая в своих причудливых очках. - Она должна быть размером со взрослого мужчину, а такие вымерли ещё во времена Воздушных Кочевников! - Это не птица! - радостно, не своим голосом заверещала вдруг дальнозоркая Суюки, откидывая веера и подбегая к самому краю обрыва, не боясь ничего. - Это же наш Сокка! Хакода кинул испуганный, не верящий взгляд на Катару, что опустила руки и отшатнулась назад. Катара неотрывно, не дыша, смотрела в алое небо, высоко задрав голову, не позволяя себе верить, но глядя на очевидное. На огромных крыльях, при размахе которых они не поместились бы ни в одной юрте, на сумасшедший скорости, которую не нагнал бы ни один дирижабль, разрезая редкие полоски белёсых, длинных облаков, летел Сокка - её Сокка, её старший брат, которого она всё детство травила за отсутствие магии, за то, что он не был марилом, за его полную бесспособность. Разрезая небо, летел Сокка, голоса и цвета глаз которого она не помнила, крепко держа руками и прижав к себе наследного принца Зуко, которого она всей душой ненавидела. - Он пикирует! - заорал Джонг-Джонг, отшатываясь к палаткам и хватая застывшего в восхищении Айро за плечо. - Разойдитесь! Ему нужно место! Суюки отбежала от края к Пиандао и Пакку, что отшатнулись поближе к скалам, Бато, Хакода, Механист и Тео отошли поближе к палаткам, расчищая свободный круг в середине лагеря. Катара не могла пошевелиться, поэтому отошла, только когда её за плечо потащил Аанг, дышащий через раз - от восторга. Сокка приближался к ним, всё ближе, на бешеной скорости, словно ястреб, заприметивший добычу на охоте. Он, наконец, снизился почти вплотную к земле, не теряя скорости, но не остановился и не приземлился, лишь поставив на каменный пол Зуко, аккуратно, с глухим стуком - и снова взмыл в бескрайнее небо, под громкие крики и возгласы участников Лотоса, обдав присутствующих потоком вечернего, влажного воздуха. - Дядя! - закричал, словно дитя, принц, с разбегу обнимая давно готового генерала и Катара вздрогнула всем телом, заслышав звук этого ненавистного голоса. Это был не тот Зуко, которого она успела запомнить в вечерах Храма, этот Зуко улыбался так широко и так радостно, что хотелось даже плакать и голос у него был глубокий, давно сломавшийся, наконец, правильно сформированный. У этого Зуко волосы отросли ниже лопаток и не были убраны ни в причёску, ни в низкий хвост, а чёлка и длинные пряди по бокам, явно обрезанные собственным мечом - или чужим бумерангом - растрепались, давая ему искренне красивый вид, Катара даже себе ненавидела врать. Этот сухопарый, высокий, худой Зуко был одет в свободную красную с чёрным одежду с фальшивой позолотой и так крепко обнимал Айро, как сама Катара отца уже года четыре точно не обнимала. - Я так соскучился по тебе, дядя! - он отстранился от бывшего генерала, всё ещё держа его за плечи и обернулся в небо, смотря в него горящими, любящими глазами. - Ему нужно полетать ещё немного, из-за меня у него затекли руки и спина! Ему нужно размяться, всю дорогу он летел только прямо! А Сокка всё ещё летел - он описывал круг вокруг лагеря, его крылья, большие и сильные, кажется, могли бы закрыть собой всё небо, если бы сам Сокка этого захотел. Он летел, свободно расправив руки, он кувыркался и переворачивался, избегая воздушных ям, и Аанг кричал, как тогда, в свои двенадцать, совсем как ребёнок, от восхищения которого горели голубые глаза. Сокка летел, разрезая бескрайнее, свободное от обязательств и предрассудков небо, он был свободен, застилая своим силуэтом горящий в воде закат, и он был счастлив - так, как никогда не был счастлив на земле. Он был счастлив так, как никогда не была счастлива Катара, будучи марилой в воде. Сокка застилал своим крылатым силуэтом солнце и был великим - в отличие от Катары, что стояла столбом, не улыбалась, не кричала и не могла отвести взгляд. Когда Сокка приземлился, наконец, размявшись и налетавшись всласть, Катара была единственной, что не сдвинулась с места и не пошла его встречать, обнимать и целовать. Она стояла на месте, прижав руку к груди и не могла подойти - не смела. И не понимала даже, имеет ли право теперь на него хотя бы смотреть. Она этого Сокку не знала. Она знала смешного Сокку, худенького, не самого сильного, который был выше её всего лишь на полголовы и сразу метал бумеранг, когда видел приближающуся опасность. Она знала брата, который всегда в детстве обижался на её ужасные шутки, знала брата, который приносил им с Канной поесть, когда начинали бить самые сильные морозы в году и ловить рыбу, будучи женщиной-марилой, было уже невозможно без риска отморозить себе хвосты, а заготовленная еда начинала заканчиваться. Катара хорошо помнила Сокку, который по вечерам рассказывал ей байки старого отшельника Аранука, Сокку, который попросил Бато выковать ему бумеранг в девять лет, когда узнал, что не является марилом. Катара знала старшего брата, который яростно ругался на неё за кражу свитка у пиратов, того Сокку, у которого ломался голос и который закрывал её своим телом, когда Народ Огня нападал снова. Она запомнила Сокку, который однажды при ней убивался о своей бесспособности, Сокку неуверенного, не хорошего бойца, хорошего тактика и картографа, из-за которого они ни разу не сбились с пути. Катара помнила Сокку, который не был марилом, не был магом и не был арла́том, что вымерли почти пятьдесят лет назад и почти перестали рождаться после геноцида Воздушных Кочевников. У этого Сокки были длинные сильные волосы ниже лопаток, всё также убранные в крепкий волчий хвост. Брат вырос сильнее, он возвышался над Аангом - который догнал Катару в росте - на целую голову и широко улыбался, пока Суюки и Тоф с благоговением трогали его крылья. У незнакомого Сокки была крепкая широкая спина и сильные мышцы плеч, что мягко перекатывались под его смуглой кожей. У этого старшего брата глаза - льдистые, как у мамы, вспомнила, наконец, Катара - горели решимостью и уверенностью, он смотрел остро, прямо, так, как никогда старый Сокка не смотрел. Катара не знала его голоса - глубокого, который перестал ломаться, звучного и громкого, который стал так похож на папин. Этому Сокке было девятнадцать лет и он догнал отца в росте, как и Зуко, с которым у них рост был одинаковый. И у этого Сокки были огромные, как у ястреба, крылья, которые, даже сложенные, были видны из-за его широких плеч. И этот Сокка любил - любил Зуко, что стоял в обнимку с дядей и смотрел своим золотом в глазах с таким обожанием, с такой гордостью, что дыхание перехватывало. Этот Сокка был ожившей, восставшей из пепла легендой, а Катара не знала, имеет ли право теперь к нему подойти. Когда он обернулся к ней и уставился своими льдистыми глазами прямо, Катара поняла, что и он её не знает. Он не знает эту Катару, у которой на скуле зреет двухлетней давности шрам - да-да, спасибо, Азула - небольшой, но заметный на смуглой коже. Сокка никогда не видел эту Катару, у которой длинные волосы ниже пояса струятся волной. Сокка не знает сестру, одетую в меховые, вышитые своими руками жилетки, в многослойные синие юбки и тёплые сапоги, сделанные Пакку. Сокка не знает Катару, что смотрит на него, едва не плача и не решаясь даже шагнуть в его сторону, потому что не знает - имеет ли на это право. И он шагает к ней сам - и она обнимает его крепко, утыкаясь в сильное, незнакомое плечо, чувствуя, как крылья незнакомого брата радостно трепещут за его спиной. Катара плачет - потому что малодушно боялась этого Сокку и знала, что не просто так. Она боялась, что Сокка теперь полноправно скажет, что теперь она лишь обычная марила и обычный маг воды, и это было бы честно. Катара боялась, что Сокка её даже не поприветствует, пройдёт гордо мимо, откажется её замечать и он был бы в таком случае прав. Катара боялась, что своего Сокку, своего старшего брата, успела потерять - по своей же дурости, по детской жестокости, за которую несла полную ответственность. И Катара плакала, зная, что этот Сокка всё тот же, просто теперь с крыльями - потому что, как и старый Сокка, этот её давно уже простил. Простил за ненависть к его мальчику, Зуко, простил за насмешки и ужасные шутки, простил за свои собственные слёзы и мысли о бесполезности, груз которых нёс целыми годами. Сокка никогда её за это не ненавидел, хотя имел полное право и простил ещё тогда, в Храме Воздуха, когда уходил, крепко держась за Зуко и когда сестра даже не вышла, чтобы обнять его на прощание. Катара, плача и захлёбываясь ему в плечо, не знала, имеет ли право ценить и любить этого Сокку, уверенного, сильного и доброго, раз не любила и не ценила Сокку старого - неуверенного, которого обижала, слабого, но такого же всепоглощающе доброго и искренне её защищающего. Она не знает, имеет ли право любить его теперь, когда у него есть Зуко, который два с половиной года помогал ему отращивать крылья и грел своим теплом, поддерживал, обнимал, кормил с ложки и давал то, что не дала ему за все эти годы сама Катара, оскорбляя и смеясь в лицо. Она не знает. Но Сокка, обнимая её этими своими огромными, сильными крыльями, пряча от целого мира, шепчет в самое ухо, горячо и тихо, так, что кроме неё не услышит никто: - Я скучал, сестрёнка. - Я скучала, Сокка. - рыдает она в ответ, чувствуя, как золотой взгляд молчащего Зуко треплет её волосы в запахе морского бриза, который сейчас уже не стоит комом в горле и который хочется вдыхать полной грудью. - Прости меня, Сокка! Катара знает, что Сокку есть, кому любить - и именно этим занимался последние два года Зуко, грея слабые крылья и очищая перья, которые щекочут южанке лицо. Но Катара всё равно будет его любить и будет ценить, будет восполнять и будет лечить, сторожить по ночам, ждать с боя и верить, что в жизни он всего обязательно добьётся. Сокка теперь - живая легенда, а Катара - нет. Но она знает, что это не так уж страшно. И боится она теперь лишь одного - свою живую легенду потерять. Но Зуко не позволит этому случиться. Катара - тоже, даже если сама сгинет в морской пучине, защищая его сильные крылья. Она рискнёт всё исправить, даже если поплатится жизнью. И простивший Сокка закроет её плавники, когда Народ Огня будет идти по пятам. Да будет так.