Видишь?

Энн смотрит. Она всегда смотрит, с самого первого дня. Смотрит из-под полей своей нелепо огромной шляпы — тяжёлый острый взгляд исподлобья. Смотрит, когда Макс проходит мимо в шлейфе аромата духов и масел. Смотрит, когда Макс принимает клиентов. Энн смотрит на Макс в отражении потемневшего зеркала, скользит взглядом по бесстыдно оголённым изгибам. Энн смотрит. Только когда Макс бьют и насилуют на площади, Энн не в силах смотреть. Энн и сейчас смотрит. После всего, что случилось, после всего, через что они вместе прошли — она продолжает смотреть. Энн смотрит, как Макс нервно поправляет полы расшитого шёлком халата. Закатное солнце золотит её гладкую кожу. В вырезе халата видна ложбинка между грудей. Энн смотрит и видит в глазах Макс страх. Впервые. Макс никогда её не боялась. Ни с ножом у горла, ни после предательства. Но сейчас ей страшно. Или она боится не за себя? Энн смотрит: Макс на секунду стреляет глазами в сторону разодетой коровы, ещё не успевшей толком спуститься по лестнице. Коровы, которая вышла из комнаты Макс. Энн смотрит, но ничего не говорит. Принимает торопливые поцелуи, целует в ответ — грубо, настойчиво, до боли. Наутро уходит, ничего не говоря. Бросает напоследок взгляд на Макс — голую, расслабленную, со следами укусов и рук на коже. Она не учитывает, что смотрит не она одна. — Ну и что же у вас случилось? — легко интересуется Джек, не выдержав ещё более угрюмого молчания, чем обычно. Он оглаживает подбородок и подчёркнуто небрежно осматривается, но тёмный взгляд — цепкий. Энн отмахивается. — Да брось, что вы с Макс опять не поделили? Вы же хорошо ладите. Мы все хорошо ладим, — Джек тонко улыбается. Интимно. Они действительно хорошо ладят, все трое. Энн не знает, каким чудом им удалось найти баланс, да и задумываться не хочет. Она просто радуется, что они до сих пор не поубивали друг друга. Вообще-то ей нравится. Она любит наблюдать, как Джек читает, лёжа в постели, или переругивается с Макс о политике в Нассау. У него на голове гнездо, потому что Энн любит запускать пальцы ему в волосы и ерошить их. Макс беззлобно над ним за это посмеивается и говорит, что он выглядит, как пугало. Её улыбка солнечная, её рука гладит шею Энн — она всегда гладит Энн после того, как они потрахаются, а у Энн от этого заходится сердце. Иногда Энн лежит между ними, одним боком прижимаясь к горячему длинному телу Джека, другим — к Макс, мягкой и нежной. Джек шутит, что нарисовал бы их обеих, если б умел. В последнее время они редко вот так валяются в кровати втроём. — Так что стряслось? — интересуется Джек, не получив ответа. Энн посылает его к чёрту. Джек только хмыкает. — Вообще-то я догадываюсь. Всё дело в Кудрявой Сьюзи, да? Энн смотрит на его ухмыляющуюся рожу, аккуратно подстриженные усики и бородку, и ей хочется его ударить. Просто так. — О какой сраной Сьюзи ты говоришь? — Ну как же, кудрявая, с большой грудью. Художница. Ты её видела, — Джек словно подначивает её, словно хочет поиграть с ней, устроить словесный поединок, который она неизменно закончит витиеватым ругательством. Как раньше. Как и всегда. Энн витиевато ругается сразу же, и Джек недоуменно приподнимает бровь. — Всё так плохо? — осведомляется он. Энн молчит. Ей нечего сказать, правда. — Эй, да брось, неужели ты думаешь, что Макс?.. Энн не думает. Она просто смотрит — и видит. — Она была голая, когда эта корова вышла из её комнаты, — почти рычит Энн в ответ. Джек сразу понимает. Она любит Джека за то, что он понимает. Всегда понимал. Или почти всегда. Он вздыхает и берёт её руки в свои, поворачивает ладонями вверх. Гладит большими пальцами, очерчивает шрамы на ладонях. И тоже смотрит. Кто-то скажет, у него взгляд побитого щенка. Но Энн лучше знать. Она с ним с тринадцати лет и видит: в его глазах нет жалости или слабости. Только тепло. От этого взгляда ей хочется плакать. Или стереть с него это выражение лица кулаками, а лучше — ножом. — Эй, ты ведь знаешь, Макс… Она любит тебя. И она всё сделает ради тебя, всё ради тебя отдаст, — Джек делает паузу, его пальцы продолжают гладить её ладони. Чуть сжимают. — Как ты отдала всё ради меня, — тихо добавляет он. Но Энн не отдавала. Она ведь выжила, и их с Джеком союз остался цел. Они оба живы. Она сделала то, что должна была, да и пальцы теперь снова нормально гнутся. Энн качает головой. Молча встаёт и уходит. Перед отплытием на очередную погоню за добычей Макс обнимает её особенно сильно, целует отчаянно. Словно в последний раз. Энн становится страшно. А ещё она злится. На рассвете она уходит затемно, опасаясь ударить Макс, если та скажет ей хоть слово. Во время абордажа Джеку приходится оттаскивать её от матроса торгового судна за шкирку. Энн вырывается и рычит, как бешеный пёс, рвётся к жертве, хотя матрос уже давно мёртв, его одежда потемнела от крови. Энн хочется убивать, но больше убивать некого. Джек не позволяет ей даже смотреть в сторону остатков захваченной команды, да те и сами её сторонятся. Кажется, юнга намочил штаны, когда она проходила мимо. Энн скалится и представляет, как выпускает тупому идиоту кишки. Под строгим взглядом Джека она переходит на свой корабль, оставляя выживших на разграбленном дырявом судне. По возвращении она идёт прямиком к Макс. Энн надоело смотреть. Она хочет знать. Если Макс трахается с коровой-художницей, она хочет знать. Может быть, она даже не убьёт эту трижды проклятую сраную толстуху Сьюзи с висячими сиськами. Может быть. Идэла не хочет пускать её. Энн смотрит тяжело и остро из-под шляпы и молча отталкивает помощницу Макс, врываясь в святая святых серого кардинала Нассау. Макс завязывает халат. Эта сука Сьюзи скалится щербатой улыбкой и поправляет своё уродливое розовое платье. Энн смотрит. Она видит, как в страхе расширяются глаза Макс. Видит, как в недоумении скукоживается лицо толстой коровы. С минуту Энн молча смотрит, а потом с размаху отвешивает оплеуху разодетой в розовое шлюхе. Сьюзи визжит и заливается слезами. Энн смотрит. Переводит взгляд на растерянную, раскрывшую рот Макс и молча выходит из комнаты. Макс нагоняет её на входе в таверну, но Энн не слушает её, скидывает её руку, упорно идёт вперёд. Не смотрит — потому что глаза печёт от непролитых слёз, а рот кривится в оскале. Её ловит за локоть Джек, рассыпая слова, как жемчуг в море, цепко ухватывает её за плечо и уводит в укромное место. Какого чёрта он такой сильный? — недоумевает Энн. Ей искренне хочется пырнуть Джека кинжалом, так сильно, что она еле сдерживается. Но сдерживается. Она не может убить свою семью. Предать. Как Макс. Снова. Джек встряхивает её и заставляет посмотреть ему в глаза. Энн смотрит. — Ты можешь хотя бы выслушать её? Всё может быть не так, как ты думаешь, дорогая! — частит Джек, но в его словах нет привычной иронии. Он серьёзен, и это вдруг отрезвляет. Джек не так часто говорит всерьез. Он отводит её к Макс. Та уже одета: красивое синее платье, украшения — Энн всегда казалось, что она одевается, как долбанная фея из сказки. Или королева. Королева Нассау. Макс нервничает и вдруг тоже частит, как Джек, французский акцент становится сильнее. — Я не спала с ней, Энн! Боже, да ты её видела? Я бы никогда… — она досадливо машет рукой, словно от мухи отмахивается. Кольца красиво блестят на солнце. Энн смотрит. Энн молчит. — Вообще-то я хотела, чтобы она кое-что для меня сделала, — Макс звучит неуверенно, но смотрит так умоляюще, что Энн не уходит, продолжает слушать. Она спиной чувствует взгляд Джека, застывшего у двери. Блокирующего путь к отступлению. Ублюдок. — У тебя скоро День рождения, и я хотела сделать тебе подарок, — у Энн вырывается истерический смешок, но Макс продолжает, настойчивее, — что-то особенное. Что-то, что напоминало бы тебе обо мне. И вот… Она указывает на дверь в небольшую комнатку, протягивает к Энн руку. Просит идти за ней. Энн смотрит. Не двигается с места. — Пожалуйста, Энн. Я подарю его тебе сейчас, он закончен. Только не злись. Энн молчит. — Ох, да брось, уже мне интересно, что там! — вмешивается Джек и бесцеремонно подталкивает Энн к комнатке. Только он может себе такое позволить, но всему есть предел — Энн грубо отталкивает его и замахивается, но не бьёт, а только входит вслед за Макс в комнатку. Смотрит. И видит. У окна стоит деревянная тренога — мольберт? — с картиной. В комнате пахнет краской. А на картине — Макс. Голая, прикрытая лишь какой-то тканью, лежащая на диване. Портрет удивительно похож, Энн не может не чувствовать привычного волнения, глядя на него. В углу, где синяя ткань ниспадает складками на пол, краска ещё не высохла, она чуть темнее. Энн глубоко выдыхает. — Видишь? — Макс подходит ближе, заглядывает в лицо. Энн смотрит на портрет. — Я заказала Кудрявой Сьюзи свой портрет. Для тебя. Дай только краска досохнет — и он твой. Энн молчит. — Энн? — Макс медленно протягивает руку к её лицу, и Энн наконец переводит на неё взгляд. Макс ласкова. Взгляд Макс лучится любовью. Энн целует её, отчаянно, грубо, выплёскивая всю свою ярость, зарываясь руками под халат, царапая нежную кожу. Макс стонет, и у Энн срывает крышу. Она чувствует облегчение. Она отчаянно хочет трахаться. — Что ж, девочки, пожалуй, я вас оставлю, у меня ещё есть дела, — тихо хмыкает Джек. Они не обращают на него внимания. — А картина хороша, — добавляет он еле слышно, — очень похоже. Джек аккуратно прикрывает дверь в комнату Макс и успокаивает растревоженную Идэлу. Позже он извинится за Энн перед Кудрявой Сьюзи, а пока можно и выпить. Джек улыбается. *** Энн лениво ерошит волосы прижавшейся к ней Макс. Энн смотрит. На Макс — и на её портрет. Сравнивает. Ласкает взглядом. Лучится довольством. — Мне нравится, — роняет она и ловит ответную улыбку Макс. Та воркует и гладит Энн по животу. Нежно-нежно. Энн расслабляется. — Только, будь добра, больше не делай мне подобных сюрпризов, — предупреждает она, и Макс смеётся и целует её в нос. Энн улыбается одними уголками губ. Почти незаметно. Макс замечает. — Как пожелаешь, госпожа моя! — белозубо улыбается Макс и вкусно, сладко потягивается. Энн смотрит. Энн улыбается.