***
Вечер перестаёт быть томным в каком-то вшивом баре, в который они пёрлись часа полтора. В районе орудует банда барыг — стоит проверить. Гэвин не прочь выпить. Особенно за счёт начальства, которое щедро выделило им деньги на прикрытие. А ещё он совершенно не против потешить своё жаждущее близости тело и изобразить по заданию голубков со своей коллегой — Памелой. Парочка из них выходит слащавая, что здорово играет на руку — никто сюда даже не смотрит. Девятка лениво потягивает винишко за столиком неподалёку. Этот гурман тоже, видимо, сегодня решил расслабиться, хотя Гэвин совершенно не знает, как на андроидов действует алкоголь. И действует ли вообще? Он рад бесконечно касаться женских губ, таких тёплых, пухлых. Таких податливых. Он явно ей нравится. Нравится ли она ему? Вряд ли. Гэвину сложно искать партнёров. Его всегда будет что-нибудь не устраивать. Её вкус смешивается с горечью гранатового коктейля, который тешит желание нажраться в хлам. Гэвин украдкой поглядывает на напарника — глаза того медленно перетекают с одного посетителя бара на другого. Что-то анализируют себе на уме встроенными сканерами, записывают. В какой-то момент он должен подать сигнал. Но пока что Девятка только помахивает изредка рукой. Может, отгоняет прилетевшую на сладкое вино какую-нибудь голодную муху. Хотя какие мухи в марте-месяце? Тогда зачем он это делает? Гэвин приглядывается. Он смахивает и смахивает. Что смахивает? Усердно так. Будто его заело. А уж не заело ли действительно? Гэвин приглядывается усерднее, не забывая отвлекаться и на свою названную ненаглядную, изящные руки которой так пленительно обнимают шею. Он старается не отставать и обнимает её, по-лисьи заигрывающе заглядывая в поистине заворожённые глаза. Ох уж этот их блеск. Напрасен. Девчонка пропала. Гэвин на несколько секунд опускает веки, коря себя за то, что переусердствовал со своим очарованием. В этот самый момент он опять оказывается поцелованным — уже менее требовательно, в щёку. Памела кладёт голову ему на грудь. Устала ли? Кто её разберёт. Всё это становится неважным, когда Девятка взмахивает рукой как-то слишком отчётливо, и — не то зрение вдруг резко восстанавливается, не то тыльная сторона ладони поворачивается под удобным для обзора углом — он видит. Гэвин целует Памелу в лоб, и напарник тотчас же помигивает своим скином, убирая возникающую татуировку. Пальцы приподнимают девичий подбородок, губы касаются ещё и ещё, рьяно, необузданно до жара по всему лицу. Будто всё взаправду. Зато теперь на них точно никто не посмотрит. Это уже слишком. Они оба уже точно заебались сосаться, но чёрта с два он теперь остановится! А Девятка все смахивает и смахивает тату в том же рваном ритме. Лицо его неимоверно спокойно. Диод ни на миг не сходит с ясного голубого. Ещё бы — это тебе не лазер. Чего беспокоиться? «Ах ты пёс!» — почти кричит Гэвин, потом вспоминает, что они вообще-то на задании. Его пыл утихает. Мелкие звёздочки в глазах Памелы затмеваются лёгким испугом. Она озадаченно улыбается, явно интересуясь, всё ли в порядке. Всё ли в порядке? В полном. Вот он. И это, мать его, Девятисотый RK. Класс! Решение в голову приходит мгновенно: надо привлечь внимание. Хотя, может, он сам поймёт? Да какое там… Он ведь на руку только и смотрит, какое ему дело до Гэвина? А Гэвин, между прочим, каждый его взмах посчитал, чтобы убедиться. Убедиться в том, что это полный пиздец. Только в ДПД могут работать сразу два экспоната с проблемными соулмейтами — у Чэнь его просто нет, а у Рида это андроид. Хорошо их жизнь в универе свела — не прогадала. Надо привлечь его внимание. Надо. Это должно прекратиться. Он андроид нового поколения. Он должен догадаться сразу. Рука якобы неуклюже опрокидывает стакан. Все в баре поворачиваются к ним. В том числе и Девятка, на руке которого снова проступила тату. Тонкие брови взмывают вверх в холодом, но изящном изумлении.***
Родственные души — слишком странная штука, чтобы в ней толком разобраться. Гэвин не горит особым желанием. У него хоть на логику котелок хорошо варит, всё равно копаться в причинно-следственных связях никакого желания нет. Желания теперь диктует только магнит внутри, что свёл их с этим андроидом. Внезапно? Пожалуй. Но на то он и магнит, чтобы притягивать, а не озадачиваться правильностью таких отношений. Уж свела судьба, так свела. Как с Тиной. Ричард хорош. И вправду хорош. И хрен теперь кто разберёт — это действительно притяжение или просто нужно было узнать его получше, заглянув за завесу работы (табличку «Жестянкам вход воспрещён», висевшую на той с первого Коннора, пришлось с опаской, но всё же снять). Радует очень сильно одно: больше не нужно тратить жизнь на тысяча и один сеанс лазера. Сколько часов он там просидел? Страшно задумываться, что это время нужно исчислять в днях. Долбаный Девятка. Гэвин утыкается лбом ему в шею. Прикосновения сводят его с ума. Это явно не похоже на те игры в баре. Это нечто серьёзнее. Каждое движение своих и чужих рук по коже перехватывает дыхание ко всем чертям. Колени сводятся так, что сжимают неестественно твёрдые бёдра меж собой. Щёки Ричарда такие синие, даже чересчур. Прядка небрежно спадает на лицо. Из носа валит горячий воздух. Никогда не видел его таким. Единственное, что осталось от него прежнего — так это взгляд. Всё такой же наглый, пронзающий уверенностью. — Я хочу, чтобы ты снял наличкой все деньги, которые я потратил на лазер, положил на кровать… — Гэвин облизывает пересохшие губы, играясь пальцами со складками андроидской водолазки. — И чтобы я в них лёг. Тириумный насос работает громче обычного. Неестественно горячая рука проходится по волосам, зарываясь пальцами в уже немного завивающиеся отросшие пряди. Ричард скалится: — Дорогой мой, — звучит, скорее саркастично, чем нежно, — это самая пошлая вещь, которую мне когда-либо говорили.