1
— Ты уверена, что хочешь этого? Широко распахнув свои ореховые глаза, Берта серьёзно и внимательно смотрела на обладателя ласкового бархатного голоса. Россыпь рыжих кудряшек, которые так приятно перебирать руками, зелёные глаза, смотрящие на неё с такой нежностью, полные губы, созданные для любви. Они были знакомы всю жизнь, и всё же каждый раз, когда Берта смотрела на Глэдвина, она не могла поверить своему счастью — она выбрала его, а он — её. — Да, — решительно кивнула Берта. — Я хочу стать твоей, потому что я так решила, а не потому, что сестра-настоятельница связала наши судьбы именем Живы. В ночь перед свадьбой невесте полагается крепко спать, но Берта не могла выносить больше ни минуты без Глэдвина. Скоро им совсем не придётся расставаться, а пока… Пока они лежали на траве в их укромном шалаше на лужайке в глубине леса. Сюда они прибегали ещё детьми. Здесь они впервые поцеловались. Над головой мириады звёзд, луна ярко освещает лужайку, звуки ночного леса завораживают. Лучшего места и времени нельзя было и придумать. — Хорошо, — сказал Глэдвин и поцеловал Берту, — мы сделаем всё нежно. Он снова поцеловал её — сначала в губы, затем стал опускаться ниже — шея, плечи, нежные ключицы. Одежда слой за слоем спадала под его уверенными руками. Глэдвин остановился полюбоваться изящной родинкой, похожей на цветок, маленькой округлой грудью и нежными сосками. В свете луны кожа Берты, казалось, светится изнутри. Завороженный этим зрелищем, Глэдвин ласково прикоснулся к груди девушки. Берта вздохнула, и тогда он начал ласкать увереннее. Берту захлёстывало удовольствие и безмерная любовь. Но вот Глэдвин двинулся дальше, целуя живот, вниз, туда, где девушка испытывала невероятное томление. Последние предметы одежды оказались на земле, и Глэдвин замер, в восхищении глядя на свою невесту. — Ты прекрасна, — прошептал он. Берте захотелось смеяться — её переполняли счастье, любовь и неизвестное доселе, но ощущаемое каждой клеточкой тела чувство. Её возлюбленный склонился над ней, покрывая поцелуями. — Глэдвин… — прошептала девушка. Она растворилась в ощущениях и эмоциях, отдаваясь неизведанному до сих пор удовольствию. — Подожди, — сказала Берта. — Я тоже хочу ласкать тебя. Глэдвин снял с себя рубаху, и Берта пробежалась пальцами по его нежной коже, его ещё по-юношески голой груди. Парень не чурался физической работы и был прекрасно сложен — в свете луны Берта могла любоваться его мускулатурой. — Дальше, — игриво велела она. Без лишней робости Глэдвин снял штаны, и Берта залюбовалось своим женихом. У девушки не было иного опыта, но она искренне считала то, что видит перед собой, произведением искусства. Берте захотелось слиться с любимым воедино, ощутить его всеми своими чувствами. Ночь обволакивала их, лишая последнего стеснения, звёзды водили над головой хоровод, и девушка уже не знала, явь это или дурман, навеянный мускусным солоноватым запахом плоти. Они жадно дышали друг другом. Впивались губами в кожу. Точили об губы губы. И стачивали до нежности. — Берта… Я люблю тебя… — простонал Глэдвин. — Я тоже люблю тебя… Я хочу ощутить тебя в себе… Сейчас, — прошептала девушка. Глэдвин бережно уложил её на траву и, нависнув над ней, провёл пальцами по её половым губам. — Готова? В ответ Берта приподнялась и ласково поцеловала жениха. — Да. Я хочу этого. Я хочу тебя. Глэдвин медленно и нежно начал входить в девушку. Слегка замерев перед невидимой преградой, парень решительно продолжил, войдя до конца. Берта ойкнула. — Всё в порядке? — внимательно посмотрел Глэдвин на возлюбленную. — Всё идеально, — нежно улыбнулась она. — Ты мой Гром. Они были чисты как дети. Смеясь, отдавались счастью. Изучали тела друг друга. И радовались владению.2
Естественная арка, образовавшаяся оттого, что давным-давно два дерева сплелись ветвями, была вся усыпана цветами. Она символизировала собой одновременно любовь, способную преодолеть любые преграды, и чудеса Матери-Земли, а потому уже многие поколения именно здесь клялись друг другу в вечности жители Одбурга. Сегодня у арки собралась почти вся деревня, потому что все знали и любили Берту и Глэдвина, главных озорников деревни, а теперь прекрасную молодую пару. Даже строгая сестра-настоятельница не могла сдержать улыбки, глядя на юные озарённые любовью и счастьем лица жениха и невесты. — Именем Матери-Земли богини Живы и Небесного Отца бога Грома вручаю ваши судьбы в руки друга. Да будет плодородна жизнь ваша, — закончила церемонию она. Ореховые глаза встретили зелёные, и в этот момент даже солнце в небе засияло ярче. Их создали в день творенья. Они были даны друг другу. Учиться любить на ощупь. И созидать играючи. Желающих поздравить молодых собралось столько, что праздничные столы накрыли прямо вдоль дороги. Песни, шутки и смех не смолкали, Берта и Глэдвин утопали в пожеланиях любви и плодородия. К чествованию присоединились и сёстры Ордена Матери-Земли, захватив с собой в качестве угощения свой знаменитый яблочный сидр. Солнце уже клонилось к закату и окутывало всё кругом золотым светом, когда на дороге появились всадники. Впереди ехал князь Агилульф в сопровождении дружины с полдюжины человек, а также нескольких мужчин с необычным огненно-красным цветом волос. — Мои поздравления молодым, — сухо сказал он, подъехав к столу Берты и Глэдвина. — Господин, — Глэдвин встал и почтительно склонил голову. Берта поднялась следом. Агилульф не сводил с неё тяжёлого взгляда. Девушка хорошо знала этот взгляд — она ловила его всякий раз, когда князь проезжал мимо. Одбург примыкал к самому замку, и все их продукты попадали прямиком к Агилульфу. По слухам, не только продукты, но Берте не было дела до досужих сплетен. Князь был статен и по-своему красив — его густые каштановые волосы, глубокие карие глаза, волевой подбородок и физическая сила не раз становились предметом обсуждений деревенских девушек, но Берту пугал его холодный и жестокий взгляд и это неуместное внимание. Однако теперь девушку поразила догадка. Настолько страшная, что Берта даже в мыслях боялась её сформулировать. — Я приехал оказать великую честь этой семье, а также воспользоваться своим законным правом землевладельца, — холодно произнёс Агилульф. — Нет! — страшно воскликнула Берта. Глэдвин удивлённо оглянулся на свою молодую жену, но, увидев её помертвевшее лицо, охнул, пронзённый ужасной мыслью. — Господин! — воскликнул он, вновь повернувшись к Агилульфу и делая шаг вперёд, чтобы заслонить Берту. Гости замерли, напуганные разворачивающейся на их глазах сценой и реакцией молодых. Некоторые сёстры в ужасе закрыли глаза. Не обращая внимание, князь продолжил: — Я хочу воспользоваться правом первой ночи. — Вы не посмеете! — воскликнул Глэдвин. — Я не посмею?! Мальчишка! — Агилульф злобно и презрительно усмехнулся. Он обернулся и кивнул всадникам, — Отвезите невесту в мой замок. А юнца киньте на денёк в темницу — пусть образумится и вспомнит своё место.3
У Берты болела каждая клеточка тела. Девушка забилась в угол комнаты, у неё больше не было ни сил, ни слёз. Красивые каштановые волосы, ещё несколько часов назад заплетённые в косы и украшенные цветами, свалялись на голове, превратившись в паклю. Гнев князя, осознавшего, что ему досталась не девственница, был страшен. Всю ночь он делал с её телом что хотел и как хотел, а на утро ушёл, заперев девушку в комнате. Берта не знала, сколько прошло времени и что ждёт её дальше. Когда солнце стояло уже высоко в небе, дверь отворилась и вошли две служанки. Одна несла в руках миску с водой, другая корзину. Берта молча подняла на них пустой взгляд. — Нам нужно привести тебя в порядок, дорогуша, —ухмыльнулась одна из девушек, ставя миску с водой на стол, пока вторая доставала из корзины гребень, отрез тканого полотна и нижнюю рубаху из тончайшего льна. — Зачем? — глухо спросила Берта. — Для князя, разумеется, — расплылась в улыбке девушка, а её спутница покраснела и захихикала. Берта больше не произнесла ни слова. Она стояла молча, как безвольная кукла, пока девушки обмывали её тело, обмакивая ткань в миску с водой — лишь морщась от боли каждый раз, когда влажная тряпка прикасалась к её коже. Так же безропотно девушка дала себя причесать и облачить в рубаху, пока служанки беззаботно щебетали друг с другом обо всяких пустяках. Ткань рубахи была соткана так искусно, что по сравнению с ней свадебное платье Берты казалось рубищем, но девушка этого даже не заметила. Остатки её праздничного наряда служанки унесли с собой, вновь заперев дверь. Дверь открывалась ещё несколько раз — Берте приносили воду и еду и забирали такие же полные тарелки назад — девушка не обращала на них внимания. Когда солнце уже клонилось к закату, дверь открылась снова. На этот раз в комнату вошёл Агилульф. При виде своего мучителя Берта поднялась, невольно вжавшись в стену, но князь молча поманил её к себе пальцем. Не смея ему перечить, девушка подошла ближе. Склонив голову набок, Агилульф обошёл её вокруг. — Неплохо-неплохо, — безэмоциональным голосом произнёс он, однако в тёмных глазах блеснуло вожделение. — Ты мне нравишься, маленькая потаскушка, — ухмыльнулся Агилульф. — Вчера мы с тобой неплохо провели время, не так ли? Было бы жаль упускать такую приятную возможность продолжить наше общение. Князь вплотную подошёл к девушке и, схватив Берту за подбородок, поднял её к лицо к себе. Холодные карие глаза встретили потухший ореховый взгляд. — Ты останешься здесь, милая Берта, — жестоко произнёс он. — Столько, сколько я захочу. Он отпустил девушку и подошёл к столу. — А мой супруг? — тихо спросила она. — Он больше не твоя забота, — презрительно усмехнулся Агилульф.4
— Альда, молю, сделай что-нибудь! Слова Берты были обращены к сестре Ордена Матери-Земли. Уже несколько недель девушка томилась в этой комнате, и почти каждый день Агилульф навещал её печальную обитель. В иных обстоятельствах покои пленницы можно было бы назвать шикарными — князь не поскупился на роскошное убранство этого узилища. Большое место здесь занимала огромная высокая двуспальная кровать с резными деревянными столбиками, поддерживающими балдахин, покрытая тончайшим бельём. У окна стоял стол с парой стульев, чуть дальше, вдоль стены располагался сундук, в котором, впрочем, не было ничего, кроме пары нижних рубашек. От холода призван был защищать камин, встроенный в каменную стену, но лето выдалось жарким, и его ещё ни разу не зажигали. Судить об этом Берта могла, лишь глядя на природу за окном — других развлечений у неё не было. Правда, она и не думала развлекаться. Служанки больше не обтирали девушку мокрой тряпкой — теперь в комнате высилась ванна, и Берта могла предсказать следующий визит князя, только завидев служанок с кувшинами с водой для омовения. Она уже привыкла к этому леденящему душу ужасу, этому чувству оцепенения и смирения при звуке открывающейся двери. Да, всё это можно было бы назвать роскошным. Но невольница едва ли обращала внимание на то, что её окружает. В последние дни служанки, сама Берта и даже князь стали замечать, что ей нездоровится — девушка постоянно испытывала тошноту и слабость. Подозревая очевидное, Агилульф пригласил сестру Альду осмотреть пленницу — монахини Ордена традиционно вели беременность княгинь Эрдена. Впрочем, у Агилульфа жены не было. — Что я могу для тебя сделать, дитя моё? — сочувственно нахмурилась сестра Альда. — Спаси ребёнка Глэдвина! Если князь узнает, что я беременна от мужа… Прошу, не лишай меня этого! Соври про сроки! Пусть Агилульф думает, что это его… Берта знала, что Глэдвина уже нет в живых — возможно, мстительный князь даже пытал её возлюбленного перед смертью, но об этом она старалась не думать. У девушки больше не осталось эмоций — душа словно покинула её тело, и в комнате томилась лишь бренная оболочка былой Берты, её тусклая тень. Впрочем, лишь тело девушки и интересовало Агилульфа. Но при мысли о ребёнке Глэдвина, рыжеволосом кудрявом малыше с зелёными глазами и заразительным смехом, что-то давно забытое, что-то из прошлой жизни оживало в Берте. — Но это действительно может быть ребёнок Агилульфа, — внимательно посмотрела на девушку монахиня. — Нет! — с отвращением выплюнула Берта. — Я чувствую это, Альда! Я чувствую, что это дитя любви, — девушка неосознанно обхватила живот руками, словно хотела защитить его от предположений сестры. Альда покачала головой и вздохнула. — Хорошо, — сказала она. Сестра открыла дверь, за которой ждал Агилульф. — Господин, — склонила она голову. — Поздравляю. Ваш союз оказался плодородным. Князь быстро вошёл в комнату и подошёл к Берте, сидящей на кровати. Девушка молча подняла взгляд. Князь опустился на колени и приложил руку к её животу — Берта дёрнулась от отвращения, пытаясь отпрянуть, но Агилульф не обратил на это внимание. — Если родится наследник, — произнёс он, — я назову его Адальвольф. Так и должен появляться на свет настоящий мужчина, — ухмыльнулся князь. — И я воспитаю из него достойного и сурового правителя. С этими словами он поднялся, но, прежде чем уйти, нагнулся и поцеловал Берту в лоб. Лицо девушки исказила гримаса ужаса. — Спасибо, милая, — усмехнувшись, произнёс он. — Да благословит Жива плод чрева твоего, — с этими словами он кивнул сестре Альде и вышел из комнаты.5
— Это девочка! — объявила сестра Альда и бережно положила мокрый комочек на живот Берте. «Какая тёплая», — только и подумала девушка. Это были трудные роды, схватки начались ещё прошлой ночью, и сёстры Ордена Матери-Земли весь день провели с ней в комнате, стараясь, как могли, ускорить роды. Наконец, спустя несколько часов криков, стонов, мольбы и увещеваний, всё закончилось. И всё, на что хватало Берты — это ощущать кожей тёплое существо, копошащееся у её лона. Девушке не верилось, что всё закончилось. — Что-то не так, — сказала она. — О чём ты, дитя? — недоумённо спросила сестра-настоятельница. — Твоя малышка идеальна, — словно в подтверждение её слов новорожденная издала крепкий пронзительный крик. По древней традиции на княжеских родах всегда присутствовала сестра-повитуха и глава Ордена. Пока сестра Альда помогала Берте разрешиться, сестра Одилия возносила молитвы богине Живе. После, уже в присутствии гордого отца, сестра-настоятельница наносила на обмытое тело княжеского наследника или наследницы особый символ в знак их избранности — очертания волка, покровителя княжеского рода. Сёстры владели секретной техникой безболезненного нанесения красочного витиеватого узора — лишь они знали, как создавать специальные разноцветные краски, которые навсегда оставалась на теле человека. Этот символ и определял принадлежность к роду. В этот раз взволнованный отец не ходил туда-сюда за дверьми опочивальни супруги, изнемогая от неведения, но не смея нарушить священное таинство родов. Князь Агилульф предпочёл крепкий сон пустой суете, полагая, что важные новости не ускользнут от его ведома. Прошло всего девять месяцев с тех пор, как Одилия вручила судьбы двух счастливых влюблённых в руки друг друга, но сколько всего изменилось с тех пор. И не только потому, что в тот день, начинавшийся так радостно, ярко сияло солнце, цвели цветы и пели песни весенние пташки, а теперь под ногами мрачно хлюпало грязное месиво, дождь то и дело сменялся мокрым снегом, в домах и на улице поселилась сырость и зябкость, а солнце спешило скорее согреть кого-то другого. Боль Берты была болью всего Одбурга. Но право первой ночи, хоть уже и почти забытое, оставалось законным правом владельца тех земель. Больше в деревне не раздавался весёлый смех, девушки старались не выходить из дома без надобности, молодые люди хмуро проходили мимо друг друга, оглядываясь по сторонам, а свадебных песен в Одбурге с тех пор почти не пели. Порой Одилии казалось, что богиня Жива отвернулась от них. Но сестра-настоятельница знала, как всё исправить. — Что-то не так, — повторила Берта. Малышка уже добралась до материнской груди, и звуки плача сменились звуками довольного причмокивания. Сестра Альда склонилась над роженицей и в ужасе обернулась к Одилии. — Кровь не останавливается, — произнесла она. Сестра-настоятельница не медлила ни секунды. — Холод! — резко велела она, и Альда бросилась за тряпкой, которую они заранее вымочили в воде и пристроили у самого окна. Положив холодную ткань на живот Берты, Альда налила в стакан отвар из тысячелистника, пастушьей сумки и крапивы и поднесла к губам девушки. Одилия начала возносить молитвы богине Живе. Альда приступила к массажу. Им оставалось только ждать. Время тянулось бесконечно. Кровотечение то останавливалось, то открывалось снова. Берта просила пить, сёстры подавали ей отвары и настойки. Малышка несколько раз засыпала, просыпалась, прикладывалась к груди и снова засыпала. Берта чувствовала, что её тоже клонит в сон. Она старалась бороться, представляя свою рыжеволосую княжну с зелёными глазами её отца. Представляя, как они вместе валяются на траве и хохочут, как она учит малышку тем играм, в которые они детьми играли с Глэдвином, и как их дочь вырастает в прекрасную молодую девушку. Но её глаза неумолимо слипались. Стоит закрыть их всего на секундочку, отдохнуть совсем чуть-чуть — она так устала… Скоро всё было кончено. Утирая беззвучные слёзы, Альда тихонько отняла спящую малышку от материнской груди и укутала в шерстяное одело. Так она и стояла с новорожденной в руках, не зная, что делать дальше. — Надо сообщить Агилульфу, — наконец сказала она. — Что ты хочешь сообщить князю, сестра? — глухо спросила её Одилия. Альда недоумённо оглянулась на сестру-настоятельницу. — Рассказать, что случилось. Принести дочь. Провести обряд, — запинаясь, ответила она. — Агилульфу не нужна наследница. Ему нет дела до девочки. Мрак знает, что он с ней сделает, — яростно возразила Одилия. — Мы поступим иначе. Вскоре сестра-настоятельница предстала перед князем, чтобы сообщить ему о гибели Берты. — Какая жалость, — холодно заметил Агилульф. — В последнее время она была… не слишком полезна. Я надеялся наверстать упущенное, — князь помолчал. — А наследник? — Девочка умерла вместе с матерью. — Девчонка, — презрительно фыркнул Агилульф. — Позаботься об их телах, — обратился он к Одилии. — Им не место в родовой усыпальнице князей Эрдена. Какое разочарование, — бросил он напоследок. В это время сестра Альда со всех ног спешила в монастырь сестёр Ордена Матери-Земли, крепко сжимая в руках шерстяной свёрток со спящей наследницей князя.