Кто-то, но не Уэнсдей.

      Сигаретный дым заполнял собою всю кухню. Просачивался в самые сокровенные места, прожигал сознание и травил не только лёгкие, но и душу Уэнсдей. Он оставлял после себя ожоги, потому что был бесконечным напоминанием о ней. Девушка смотрела на то, как он оседает подле, а думала лишь о том, как же бесконечно она запуталась.       Энид была везде. Она была в посуде, стоящей в навесном шкафу. Она была в шторах, которые пропитывались сейчас запахом сигарет. Она была в глупой настольной игре, правила которой не подчинялись пониманию Уэнсдей, лежащей где-то глубоко в выдвижном ящике.       Энид. Была. Везде.

      Всё в этой квартире осталось таким же, как и пару лет назад, и исправить это не мог даже постепенно заполняющий комнату дым.       — Нет-нет-нет! Энид, Бога ради, пощади меня. Давай обойдёмся без розовых штор, я прошу тебя.       Сейчас, смотря на эти же розовые шторы, Уэнсдей поняла, как сильно они ей всё же нравятся. Как нравились и тогда, когда Энид только-только их выбрала, а она начала разводить спор, чтобы подольше походить с ней по магазинам, выбирая всё-всё для их квартиры. Аддамс терпеть не могла магазины, а все, кроме продуктовых, и вовсе портили ей настроение каждый раз, стоило только туда зайти, но за Энид брюнетка наблюдала так, будто она совершала какой-то неведомый ей таинственный ритуал. Она была великолепна среди этих дурацких поварёшек и кружек, среди тарелок, которые они, точнее Энид, выбирали с особой осторожностью и трепетом.       — Уэнс! Уэнс! — Аддамс стояла в отделе с ножами, когда услышала её и, обернувшись с двумя разными размерами ножей в руках, Уэнсдей обратила на Энид всё своё внимание.       — Ты не поверишь, — начала она. На её лице играла улыбка, а в глазах будто искрились звёздочки, прыгая одна к другой. — Кружка с котиком! — воскликнула она и протянула Аддамс находку.       — Надеюсь, она стоит не столько, сколько нанять хорошего убийцу? — усмехнулась Уэнсдей, забирая яркую кружку из её рук. Хоть с деньгами у них совсем-таки нет бед, но всё же немного жалко за такое, по мнению Аддамс.       Улыбка спала, после чего Энид удостоила брюнетку взглядом, прямо говорящим о невежественности и скрупулёзности Уэнсдей. Она знала, что этого и следовало ожидать, но попросту не могла упустить возможности увидеть это выражение лица.       — Ох, Уэнси, а ты всё о цене. Всё о деньгах. Тут котик, — сказала она и показала на маленького, миленького, чёрненького нарисованного зверька в центре. — А ты мне про стоимость.       Сейчас Уэнсдей смотрела на ту самую кружку и вспоминала, как Энид радовалась, стоило им её купить. Она чуть ли не плясала от счастья, когда пара вышла из магазина, и зацеловала Аддамс, когда они вернулись домой. Эта посудина, по её словам, вызывала у неё ассоциацию с Уэнсдей, но девушка никогда не рассказывала ей, почему именно. А Аддамс и не выпытывала ответ. Посчитала, что она, если сама того захочет, с удовольствием всё ей поведает.       Было обидно и больно от мысли, что теперь это вряд ли произойдёт.       Мысль о том, что Уэнсдей знает, сколько шрамов у неё, сколько родинок на теле, что каждую из них ей доводилось целовать в порыве нежности или страсти, претила брюнетке, потому что она знала: сейчас это делает кто-то другой.              Кто-то иной знает о том, ручками какого цвета Энид любит писать больше всего. Кто-то иной покупает ей сладкий кофе в магазине, чтобы утром она не возмущалась из-за его отсутствия. Кто-то иной смотрит с ней сериалы и выслушивает её россказни и доводы. Кому-то иному она готовит вкусные блюда. Кто-то иной обнимает её ночами и успокаивает, если ей снится кошмар.       Кто-то, но не Уэнсдей.       Поцелуи обрамляли шею Аддамс тонким полукругом. Брюнетка чувствовала, как взрывается каждая клеточка, как разбивается её самообладание под сладким давлением губ. Уэнсдей ощущала, насколько сильно ей хочется брать всё от этого момента, навсегда запечатлеть его в памяти, раствориться в нём, словно металл в серной кислоте.       — Пообещай, — начала шёпотом Энид, с трудом оторвавшись от своей ещё девушки.       Уэнсдей, видя всё вокруг будто под дымкой, подняла на неё взгляд. Попытавшись сфокусироваться на Синклер, брюнетка несколько раз моргнула и взяла Энид за руки, тем самым дав ей понять, что готова слушать.       — Пообещай, что останешься.       Уэнсдей не поняла, о чём идёт речь. Вариантов было множество; все они крутились в её голове, не способные собраться в нечто целостное. Энид смотрела на неё, ждала ответа, а она не знала, что именно блондинка хочет услышать. Это раздражало Уэнсдей, в какой-то степени даже пугало, а эти голубые всё смотрели в карие, как в немом кино.       — Обещаю, — ответила Уэнсдей, хоть и совсем не понимала, о чём идёт речь.       По сей день она так и не поняла, что Энид имела ввиду. Останется ли Уэнсдей наутро после ночи, проведённой вместе? Останется ли Уэнсдей с ней? Она никогда не любила неопределённость, терпеть не могла оставлять вопросы открытыми, но ей было не по себе спрашивать Энид об этом, словно это выставило бы Аддамс не в лучшем свете. Она предпочла тактично промолчать, оставив без внимания бесконечный поток мыслей в её голове на этот счёт. Порой казалось, что её губила уверенность в том, что если бы это действительно было важно, то на Уэнсдей уже давно снизошло бы озарение.       — Уэнсдей, ку-ку, — внимание Аддамс привлёк Тайлер, в очередной раз разливая по бокалам вино. — Предупреждай меня, когда вылетаешь из реальности, а то я уже минуты три рассказываю тебе о том, чего ты не слышишь.       Уэнсдей показалось, что она посмотрела на него впервые за вечер. Рубашка была расстёгнута почти на половину, рукава закатаны, а волосы взъерошены. Он смотрел на неё так, будто призрака увидел, что заставило её понять, насколько он всё же озабочен чужим состоянием. Аддамс резко захотелось выгнать его отсюда, чтобы ему не пришлось видеть, как тяжело ей даются воспоминания, связанные с Энид.       — Да, извиняюсь, — отрезала Уэнсдей и подожгла третью сигарету за двадцать минут.       — И когда ты только начала так много курить, — задумался Тайлер, и ей показалось, что он пытается прикинуть это в мыслях. — Ах, да, двадцать минут назад.       — Времена меняются, — пожала она плечами и уже в который раз обвела взглядом обветшалую кухню.       — А ты, Аддамс, нет, — сделал Галпин заключение и легонько пододвинул бокал в сторону девушки. Своими доводами он, бесспорно, лишь привлёк её внимание: ей тут же стало интересно, что именно он собирается сказать дальше. — Чего ты так смотришь на меня? Вот сохнешь ты по ней не по-детски, хоть что с тобой делай, — продолжал он, опустошив после бокал. — Зато разбежались, черт возьми, как идиотки, честное слово. Чего-то там поругались, и всё. Пятое-десятое, и пуф! — Тайлер взмахнул руками. — Была любовь — нет любви. А всё из-за чего?       Уэнсдей выдохнула в сторону дым, заполнивший лёгкие до этого, и выжидающе посмотрела на парня вновь, ожидая продолжения. Только с ним она могла говорить об Энид открыто. Он никогда не выбирал выражений, не пытался смягчить удар, который мог нанести своими словами, но именно в этом она и нуждалась. Аддамс было нужно услышать правду, увидеть всю суть ситуации, чтобы понять её. Понять брюнетке истинное к ней отношение, провести анализ как собственных действий, так и посторонних. Тайлер знал, что с ней может не искать мягкие слова, а потому был честен и выражался крайне понятно. Уэнсдей не нужна была нежность, она никогда не хотела, чтобы её жалели или утешали. Галпин знал и это.       Обсуждая с ним что-то важное для него, Уэнсдей, так же как и он сам, не подыскивала искусных фраз или элегантных выражений. Порой было много нецензурной брани, иногда много оскорблений в чужую сторону, но Тайлер это ценил. Ему, в первую очередь, была важна открытость своего собеседника, умение не лезть под кожу в поисках способа для утешения.       Они были во многом похожи. А вот отличий была ничтожная кроха, на которую Уэнсдей и Тайлер и вовсе перестали обращать внимание спустя долгие годы дружбы и общения.       — А я, хоть убей, не помню, из-за чего…       — Родители на неё надавили, Тайлер, — вздохнула Уэнсдей и разом выпила содержимое бокала.       — Точно! Меня больше удивляет то, что она их, мать твою, послушала. Я б вот выбрал тебя. Вообще всегда тебя б выбирал, — сказал он и закивал во всю силу.       — Тайлер, ты когда пьёшь, становишься сильно приторным. И материшься много, — усмехнулась Уэнсдей, одной рукой поправляя задранный вверх воротник его рубашки, а другой туша сигарету о дно пепельницы, под которую они приспособили крышку от стеклянной банки маринованных огурцов.       — Это я с тобой сильно приторным становлюсь. Ты просто не разбираешься, — отмахнулся он.       — Прикури мне тоже, — после небольшой паузы добавил парень, сильнее взъерошив волосы. Уэнсдей протянула ему зажжённую сигарету, поставив после этого ногу на сидушку стула. В Тайлере ей… может, нравилось всё: от умения материться до вкуса в одежде. Но, как эстет, она искренне восхищалась тем, как же изящно он курит. Для неё это было отдельным видом искусства, Уэнсдей всегда любовалась им в этот момент. Иногда казалось, что весь мир сужается до его одного, настолько искусно Тайлер мог привлечь внимание к своей персоне. Воистину, так элегантно зажать сигарету меж пальцев мог только он. Хотя сама Аддамс тоже не промах…       — Сколько вы там не виделись? Года два уже, да? — спросил он и выдохнул в сторону дым.       — Полтора, Тайлер.       Уэнсдей выдала ему это на автомате, не признаваясь до этого даже самой себе, что буквально считала дни после расставания с Энид. Эта мысль болью отозвалась у неё в груди, будто кто-то пронзил ту лезвием из воспоминаний и эмоций, заставив душу кровоточить.       Вдруг стало тошно от мыслей, что они могли предотвратить то, что произошло.       — Ты действительно хочешь выкинуть в помойное ведро три года отношений? Из-за чего, Энид? Из-за родителей? Потому что они закатили тебе скандал, какого ты не видывала, и теперь тебе вдруг нужно поменять всё в своей жизни, начиная с отношений и заканчивая буквально тем, что заложено на генном уровне? Не говори мне, что действительно пойдёшь на это.       Она молчала. Смотрела на Уэнсдей без тени сомнения во взгляде, готовая ко всему, чем только не обернётся этот разговор, холодная и замкнутая, что совсем… нехарактерно ей. Аддамс не видела в её глазах ни капли эмоций: ни радости, ни грусти. Энид была нейтральной. Именно это пугало Уэнсдей больше всего в этом разговоре. Они как-будто сейчас просто поменялись местами.       — Я не хочу это обсуждать. Ты знаешь о возможных последствиях, Уэнс. Я не могу и не хочу ничем рисковать. Ты не понимаешь… И не поймёшь.       В мыслях Уэнсдей будто прошёл ураган. Разговор произошёл на этой треклятой кухне, а в тот день, она как сейчас помнила, её крики эхом отражались от граней хрустальных бокалов. В тот день билась посуда. В тот день разбилось как минимум одно сердце.       — Аддамс, ты меня задолбала. Перестань витать в облаках.       Уэнсдей наблюдала за тем, как он тушит сигарету о дно крышки, понимая, что её душит пространство. Мороз и духота одновременно стягивали всё её тело, будто ожидали ответа. Тайлер, завидев чужую потерянность, поспешил открыть окно, потому что знал, как Аддамс ведёт себя, когда на неё нападает тревога. Он подошёл к ней со спины и положил руки на плечи, слегка их сжав, чтобы привести девушку в чувство.       — Ну-ка давай вдох-выдох, — заговорил он, массируя плечи Аддамс.       — Чего ты хочешь, Уэнсдей? Я тебя хоть в Италию на велике увезу, только скажи.       — Её. Я хочу её, — только и могла сказать она на выдохе.       Галпин сел на корточки рядом с Уэнсдей, держа в руках её телефон. Он смотрел на неё, а она понимала: он хочет переубедить. Он знал и понимал, чем в итоге всё может закончиться. Он знал и понимал, что им придётся идти в круглосуточный за третьей и четвёртой бутылкой вина, и второй пачкой сигарет. Тайлер знал, что этот разговор сможет выбить её из колеи и заставить ненавидеть тот день, когда она встретила Энид, когда она связала с ней свою жизнь. Он знал. И Уэнсдей знала. Они оба осознавали возможные последствия. И им обоим было очень страшно.              — Ты же понимаешь, что, в случае чего, уехать в Италию на велике будет не настолько травматично? Уэнсдей… — начал он, но прервал себя. Уэнсдей видела, как рушатся в нём его железные принципы и правила, которыми тот руководствуется. Он знал, что это сделает ей больно, но был готов найти номер Энид в списке контактов своими же руками. Был готов нажать на кнопку вызова. Аддамс знала: если бы она попросила, Тайлер даже увёз бы её к ней прямо сейчас, после нескольких выпитых бокалов вина, не боясь из-за того, что потом за такой опрометчивый поступок, как вождение в нетрезвом виде, его могут лишить прав. Ради Уэнсдей он был готов пойти на всё, и это девушку пугало, но и восхищало одновременно. А Аддамс, даже при желании, никогда не смогла бы за это ему отплатить.       — Ты уверена, Уэнсдей? — спросил он после минутной паузы. Она кивнула, не в силах сказать вслух это паршивое «да», комом застрявшее в горле.       Аддамс видела всё как в тумане: как он набирает пароль, как открывает контакты, как листает в самый конец, к букве «Э». Сердце рвалось из груди, гонимое потоками крови, а Уэнсдей не могла даже сдвинуть себя с места.       Уэнсдей предвкушала разговор с ней.       Уэнсдей боялась разговора с ней.       Тайлер протянул телефон. Послышались тихие гудки, после чего Аддамс взяла мобильный из его рук и поставила звонок на динамик. У неё тряслись руки, а в комнате вдруг стало слишком холодно. Вспотели ладони и, пока Галпин закрывал окно по безмолвной просьбе, сопровождаемой только жестом в сторону форточки, она положила телефон на стол.       — Алло? Слушаю, — послышался такой родной голос из трубки.       Уэнсдей замерла. Показалось, словно остановился весь мир. Она даже не дышала первые несколько секунд, чтобы убедиться в правдивости происходящего. Впервые за полтора года она слышит её. Свою Энид. Её голос, звонкий, до боли милый, который, на удивление, никогда самой Энид не нравился, а вот Уэнсдей только и восхищалась им.       В голове вдруг возник образ: Энид в своей огромной растянутой, яркой футболке с весёлым принтом сидит в кресле в гостиной и пьёт свой любимый, слишком сладкий по мнению Уэнсдей, кофе. До того, как раздался звонок, она смотрела какой-то сахарный, слишком ванильный, сериал про любовь, поджав под себя ноги. На лице у неё всегда прекрасный, очень красивый макияж. А ногти снова покрашены во все цвета радуги. Уэнсдей будто видела её воочию прямо сейчас.       На деле же перед ней стояла на половину пустая бутылка алкоголя и крышечка в виде пепельницы. Рядом, по правую руку, лежали сигареты, которые помогали отвлечься от гула мыслей в голове. От мыслей о её такой одновременно родной и далёкой собеседнице.       На деле Уэнсдей была в квартире, которая простояла пустой почти полтора года. В квартире полной воспоминаний.       — Энид, привет… Это Уэнсдей, — начала Аддамс и вдруг осознала, как дрожит у неё голос. Она совсем не знала, как ей продолжить, в её голове будто били тревогу. — Я не поме…       — Полагаю, Вы ошиблись номером, — в таком родном для неё голосе вдруг послышался холод.       Звонок был прерван.