***
Занимался рассвет. Сумрачная дымка тянулась над землей. Иллиатрэ вслух перечислял собранные вещи, что громоздились на куче в ящиках и магических мешках. Закончив, перешел к обитателям лагеря: — Иллиатрэ. Астарион. Лаэ'зель. Гейл. Шкряб. Уилл. Медвесычик. Карлах. Шэдоухарт. Иллиатрэ. Астарион… — Брось, солдат, — улыбнулась Карлах. — Все на месте и готовы выдвигаться. Шкряб весело залаял, виляя хвостом, и вскочил. Иллиатрэ обернулся, продолжая бормотать: — …Карлах. Шэдоухарт. Хальсин. Хальсин?.. О, а я знал, знал, что мы кого-то забыли! Привет, Хальсин! Он, разумеется, не мог знать, что Хальсин собрался в дорогу с ними, но улыбался так, будто ждал его.***
— А ты случайно ничего не перепутал? — спросил Астарион с усмешкой. Иллиатрэ внимательно оглядел восемь одинаковых горок пищи, разложенных на ткани, и нахмурился. — Я знаю, что мое яблоко выглядит красивее твоего, но тебе я его не отдам! Я лидер, должны же у меня быть хоть какие-то привилегии?! — Ты же понимаешь, что просто переводишь на меня еду? — Астарион покрутил в руках связку сосисок и отложил в сторону. — Мне не нужно есть, как и всем вампирам. Более того — раньше я просто-напросто не мог есть, мое тело отторгало все, кроме крови. Когда мы впервые ужинали в лагере, мне пришлось съесть миску супа, чтобы себя не выдать. А то было бы подозрительно, если бы я не проголодался после таких испытаний, правда? — Да. Но у меня сложилось ощущение, что тебе нравится вкус еды, — пожал плечами Иллиатрэ. — Считай это моей блажью, если угодно. Видит ли он вампиров такими, какими они есть на самом деле? Может, так к нему относится, потому что в глубине души считает его обыкновенным эльфом, что из-за болезни вынужден пить кровь и страдает от солнечного света? Что ж, стереотипов о вампирах как о страшных чудовищах у него точно нет. Возможно, оно и к лучшему. — А как в Подземье вообще относятся к вампирам? Иллиатрэ задумался. Потер переносицу. — Я бы сказал… равнодушно. Вполне логично, что некоторые вампиры ищут у нас убежище от солнца, но все равно они — редкие гости. Если подойдут слишком близко к нашим городам, то отряд разведки их уничтожит — как и любого другого чужака, нагрянувшего без предупреждения. А вот если вампир получит разрешение от Верховной Матроны, чтобы, например, поторговать в городе или купить раба, то никто ему и слова не скажет. Разумеется, ему придется держать клыки при себе, но тем не менее. Ну, и брать с собой больше двоих отродий считается дурным тоном — настолько, что можно остаться без головы. Мысли снова вернулись к тому дню, когда скрывать правду о своей вампирской природе сделалось невозможным. Иллиатрэ тогда сказал спутникам: — Ну и почему вы так переживаете? Это же чудесно. Только представьте — вампир, раздирающий глотки нашим врагам, пока остальные визжат от ужаса и удирают со всех ног. По-моему, превосходно. Его глаза горели насмешкой, во взгляде читался вызов. Он не оставлял им выбора, кроме как принять действительность, а Астарион внутри оцепенел, совсем как той ночью, когда Иллиатрэ повернулся к нему за миг до укуса. И они приняли. Он умудрился сгладить их угрозы шуточками и издевками, потому что нет лучше способа сблизиться, кроме как сделать вид, что к проблеме не относишься серьезно. Хотя Лаэ’зель, конечно, потом попыталась его прирезать не разобравшись, но попросила прощения — в своей манере, — так что все не так уж и плохо. — А что если мы надолго окажемся в каком-нибудь подземелье или просто не будет возможности раздобыть еду? Я-то переживу и даже не почувствую, а вот вы можете погибнуть. — Все может быть, — хищно улыбнулся Иллиатрэ, вгрызаясь в яблоко. — Но… провизии у нас хватает. А я постараюсь не заводить нас в такие места, чтобы нам пришлось надолго там оставаться, не имея возможности пополнить припасы. Спорить с ним было совершено бесполезно. Он никогда не менял принятое решение, даже самое дурацкое. Молчание затягивалось. Иллиатрэ вздохнул, неуловимо посерьезнев: — Слушай, я просто не хочу вас разделять. Мы же все сражаемся на равных, так с какой это радости ты не должен получать то, что получают остальные? — Черт, а я только подумал, что ты одариваешь меня благосклонностью, потому что очень ко мне привязан. Вот ведь… Иллиатрэ едва не выронил яблоко и поспешно вскинул руки. — И это тоже, конечно! По правде говоря, так и есть — я просто придумал разумное оправдание, чтобы не казалось, будто у меня есть любимчики! Эй, не смейся! — Ладно-ладно, — фыркнул Астарион, засунув сверток с едой в магический мешок, повернулся к нему и прищурился: — Скажи-ка… Ты жалеешь меня? Не то чтобы это было плохо. Обычно жалость считалась унизительной, однако на деле она смягчала углы: нельзя опасаться того, кого жалеешь, это усыпляет бдительность, а значит, играет на руку. За свою жизнь он претерпел столько унижений, что научился использовать это чувство как оружие. Иллиатрэ вздохнул. Произнес: — Я злюсь. Астарион ожидал продолжения, а с каждым мгновением тело все сильнее сковывала тревога. Не такой ответ он ожидал услышать. — Я злюсь, что тебе пришлось все это перенести. Злюсь, что с тобой… сделали все это, — Иллиатрэ решительно посмотрел ему в глаза. — И я ненавижу это, ненавижу настолько, что у меня кровь вскипает! Я хочу посмотреть, как ты убиваешь Касадора, — так жестоко, чтобы мир содрогнулся от его криков! Но если я буду жалеть тебя, жалеть хоть кого-нибудь из вас, то жалость к себе тоже начну испытывать… а мне бы этого совсем не хотелось. Он резко отвернулся. Астарион не понял, о чем Иллиатрэ вообще хотел сказать, но понял одно. Да, Иллиатрэ жалеет его. И сильно.***
Хальсин опустил тяжелый магический мешок на землю и прислушался к ощущениям. Деревья вокруг мягко трепетали от ветра, но если тот разгуляется ночью, то густые кроны и стволы защитят от прохлады. В глубине леса разносилась переливчатая трель иволги. Спокойно и тихо, как и положено в самом сердце природы. Он распустил завязки мешка, и из горловины с грохотом вынырнула палатка, спальник и доски, прямо в воздухе собираясь в столик. — О-о-о! — благоговейно выдохнула Карлах, остановившись на полпути к нему. — А я помочь хотела… Вот бы наши мешки тоже так умели! — Спасибо, — улыбнулся Хальсин. — Мой мешок зачаровал один знакомый волшебник. Можно сказать, это подарок. — Гейл! — крикнула Карлах. — А ты можешь наложить такие чары? Гейл смущенно улыбнулся. — Когда-то мог бы. Сейчас — мне не хватит магической мощи. — А ты, Иллиатрэ? Дроу неспешно подошел к ним. — Я? О, ну мне бы магической мощи точно хватило — если бы я знал заклинание. — Прошу прощения, мой друг, — обратился к нему Гейл с легкой иронией. — Ты же не хочешь сказать, будто твоя магическая мощь превышает мою? — О нет! — простонал Астарион. — Не меряйтесь магической мощью, если вы даже ничего не можете сделать! Каждый раз, как я ставлю свой стол, у меня все пальцы в занозах! Толку от вас двоих в бытовых вопросах никакого! — Я могу отшлифовать твой стол, — предложил Хальсин дружелюбно, пока Иллиатрэ не раздулся от возмущения, как хищная птица. — Правда? Чудесно! Ничто бы не сделало меня счастливей — разве что горячая ванна с розовым маслом. Разложив вещи, он занялся резьбой по дереву — это занятие всегда успокаивало, давало сосредоточиться и присмотреться к новой обстановке. Нож привычно скользил в пальцах, и время проходило незаметно. Когда он почти закончил, подошел Иллиатрэ — медленно и осторожно, заложив руки за спину. Позади него солнце уже ползло к горизонту, затопив небо ярко-оранжевыми, красными и фиолетовыми цветами. Хальсин до сих пор не понимал, как относится к Иллиатрэ. Тот говорил жестокие, грубые вещи тифлингам в Роще, хотя они и так были раздавлены, — но рисковал жизнью, защищая их. Подвел гоблинов к воротам — но лишь для того, чтобы заманить в ловушку и дать тифлингам хоть немного почувствовать, что им достанет сил сражаться за свои жизни. Убедил Кагу не присоединяться к Теневым друидам, хотя мог просто убить ее и глазом не моргнуть. Он как будто хотел казаться хуже, чем был на самом деле. — Я… я хотел сказать спасибо. За лиру. Когда я играл на ней, то чувствовал, будто сама моя душа звенит в струнах. — Очень рад слышать, — сказал Хальсин серьезно. — Я редко работаю с музыкальными инструментами, но каждый раз стараюсь почувствовать их владельцев. Пауки, как по мне, тебе совсем не подходили. — И ты абсолютно прав, — пожал плечами Иллиатрэ, и его взгляд загорелся, наткнувшись на новое изделие Хальсина. — Э… это самка медвесыча с маленьким медвесычиком? Хальсин с неожиданным удовольствием наблюдал, как его лицо начинает сиять от восторга. — Да. Меня вдохновила твоя история — и они для тебя. Иллиатрэ издал радостный возглас, схватил фигурки и принялся разглядывать. — Ха, да ты каждое перо прорезал! Как живые… ну, только маленькие! Хальсин пытался соотнести его с тем скрытным, мрачным и циничным дроу, что помог им отбить Рощу, — и не мог.***
— Ты так и играешься с этой книгой, — бросил Гейл мрачно. Астарион, сидящий на траве сбоку от своей палатки, смерил его пронзительным взглядом. — Не разговаривай со мной так, будто застал меня за актом самоудовлетворения. Или мне что, отчитываться перед тобой, какие книги я читаю? «Некромантия Тэя» в его руке зловеще скалилась черепом, впившимся зубами в сиреневый овальный камень. — Она хоть не влияет на твое сознание?.. — Ну, — хмыкнул Астарион, — прямо сейчас она нашептывает мне тебя убить. О, или это мои мысли? Даже не знаю. Так чего надо? Или ты пришел меня за книжку отчитать? — Нет, — отозвался Гейл неохотно, жалея, что вообще пришел. — Надо поговорить. Об Иллиатрэ. Астарион демонстративно охнул. Растянул губы в хитрой усмешке. — Ну конечно, о ком же еще. Не переживай, Гейл, можешь спокойно рассказать ему о своих чувствах. Я не буду злиться. И вообще, ничего не имею против ваших отношений. Гейл поперхнулся. — Об этом я с тобой говорить не собирался! И вообще, чисто теоретически, — как это ты не будешь против?! Тебе настолько наплевать на Иллиатрэ? Выражение лица Астариона немного смягчилось, в глазах промелькнула странная тень. Он легко поднялся. Закрыл книгу. — Мне не наплевать. Просто не вижу смысла его в чем-либо ограничивать. Так о чем ты собирался поговорить? Времени у меня, конечно, вечерком полно, но я бы предпочел вернуться к «Некромантии Тэя», уж прости, что отмахиваюсь от твоей, несомненно, до безумия приятной компании. Гейл неодобрительно покосился на книгу, зажатую у Астариона под мышкой, словно сверток ткани. И — не то от злости, не то от горечи — рубанул правду как есть: — Рано или поздно Иллиатрэ не сможет прикасаться к Плетению. Не сотворит ни единого заклинания, даже самого простейшего. И с удивлением увидел, как у Астариона дрогнул угол рта. — Да… — протянул тот. — Амулет. Если бы дикую магию можно было так просто подавить зачарованными штучками и чтобы не возникало никаких побочных эффектов, то на каждого дикого мага уже такое бы нацепили. Его проницательность и серьезность поражали — раньше Гейл в нем ничего такого и близко не видел. Астарион умудрялся потешаться над убийствами и отвешивать саркастичные комментарии даже в самых болезненных и тяжелых ситуациях. — По моим прикидкам, Иллиатрэ где-то лет сто тридцать, — продолжил тот. — А первая вспышка у диких магов бывает… предположим, лет в восемь-десять, так ведь? То есть Иллиатрэ носит подавляющий амулет больше столетия… — Именно так, — выдал Гейл и вздохнул. — Магические потоки серьезно повреждены, но пока что никаких необратимых процессов я не заметил. Кроме, разумеется, самого повреждения потоков — там все очень плохо. — Слушай, я не особо разбираюсь в этом вашем Плетении… — Кое-что ты все же знаешь, — возразил Гейл и кивнул на «Некромантию Тэя». — Иначе даже открыть бы ее не смог. — Ах, это? — Астарион покосился на зловещий том, будто впервые видел. — Она просто из тех книг, что сами хотят открыть тебе свои секреты, — если ты не позволишь им превратить свои мозги в желе. И издал высокий смешок. — Но да, какие-никакие — я бы даже сказал, очень скромные — познания в магии у меня есть. Касадор никогда нам не запрещал брать оккультные книги из библиотеки дворца… Если подумать, это вообще-то очень странно! Хотя… за столько-то лет я видал вещи и постраннее. Сознание Гейла захлестнуло смазанное видение: скелет в старых доспехах с явным удовольствием обрушивает дубину на спину молодой женщины в изодранном платье, а вокруг нее валяются книги, — но тут же оборвалось, когда Астарион сконцентрировался и перекрыл поток своих воспоминаний. — Прости. Все время забываю ставить завесу, особенно когда разговариваю. Кстати… конечно, это не мое дело и я ни в коем случае не с претензиями, но… тебе не кажется, что между Мистрой и Иллиатрэ нет ничего общего, кроме, конечно, того, что оба имеют отношение к магии? Они настолько разные, насколько вообще можно представить! — Поразительная наблюдательность! — произнес Гейл язвительно. Сам от себя такого не ожидал. — Я хочу сказать, — спокойно ответил Астарион, — что перебивать такие глубокие старые чувства привязанностью к тому, кто просто проявил к тебе доброту, не самая лучшая идея. Хотя, как я уже говорил, это не мое дело. — Ага… Значит, тебе все же не наплевать на Иллиатрэ. — Причем здесь Иллиатрэ? Мы о тебе говорили. — Ну-ну. Ты показываешь мне белое, говоришь, что оно черное, и хочешь, чтобы я в это поверил, — Гейл улыбнулся. Кажется, начинал лучше его понимать. — Не понимаю, о чем ты, — надменно приподнял брови Астарион. — Спрашиваю последний раз: может, скажешь, зачем пришел? — Для Иллиатрэ потеря магии будет ударом, — без обиняков произнес Гейл. Воцарилась тишина, лишь из глубин лагеря, словно из другого мира, доносились голоса, смех и треск костра. Астарион покачал головой. — Вы, волшебники, слишком серьезно относитесь к своей магии. Ну не будет ее — будет что-то другое. Иллиатрэ, в конце концов, молодой дроу, запросто научится владеть мечом, играть на лире, обчищать карманы или еще что. Потрясение Гейла было так велико, что он не сразу нашелся с ответом. Астарион не собирался издеваться — он правда не понимал. В его жизненном опыте попытки выжить любой ценой перевешивали все остальное, и он не видел ничего зазорного в том, чтобы отказаться от одного занятия, если оно больше не приносит пользы, и заняться другим. Гейл попытался объяснить — так, как чувствовал. — Магия — это не просто занятие. Это поэзия, искусство и сила раздвигать границы реальности, сплетенные воедино. Если ты всю жизнь был связан с Плетением, полагался на него, погружался в его красоту, а теперь вдруг оказался от него отрезан, — это все равно что потерять одновременно слух и зрение. Все равно что мир, откуда исчезли все цвета, кроме серого. Все равно что… порабощение. Губы Астариона на миг дрогнули и приоткрылись, но лишь на миг. — Я… — протянул он глухо. — Я понимаю… Но… что мы можем сделать? У тебя получится, я не знаю, как-то стабилизаторовать его магические потоки? — Нет, — вздохнул Гейл. — Тут бы даже сам Элминстер не помог. Если дикий маг носит амулет подавления почти не снимая, то даже несколько лет опасны… А если амулет носили больше столетия, вообще страшно представить... — Но он же выживет? — голос Астариона сделался натянутым. — Всего лишь магию не сможет использовать? Гейл помолчал, мрачно продумывая ответ. Наконец признался: — Если его состояние не ухудшится, то выживет, но… может и ухудшиться. Представь, что ты туго перетянул руку жгутом — на столетие. Астарион выругался. — Проклятье! А чего ты только сейчас об этом говоришь, еще и мне?! С Иллиатрэ ты об этом говорил? — Нет. И… не надо, чтобы он узнал, если ситуация… не станет критической. Хватит и того, что скоро его магия начнет угасать, это и так очень серьезный удар. Сначала заклинания не станут срабатывать лишь иногда, так редко, что он не сразу и заметит. Но это будет происходить все чаще и чаще, пока магия совсем не перестанет его слушаться. И… у меня к тебе просьба. Ты ходишь с Иллиатрэ в вылазки чуть ли не чаще всех. Пожалуйста, следи за ним, особенно в бою. Если заклинание подведет его в самый неожиданный момент, последствия могут быть очень плохими. Не дай ранить его, когда вместо огненного шара у него с пальцев сорвется дымка и враги это увидят. — Я… — произнес Астарион так же глухо и отвел взгляд. — Я постараюсь. Скорее всего, ему не хотелось быть нянькой для Иллиатрэ, и Гейла при мысли об этом охватила горечь. — Но… — продолжил тот неожиданно. — Ты скажи ему. Все как есть. И про свои чувства тоже. Потому что он очень скоро и сам всё поймет. — Ни за что! — отрезал Гейл. — Вообще-то я рад за вас. За него. И не собираюсь мешать вам… — Ничего себе, как благородно, — усмехнулся Астарион. — И глупо. Но как знаешь. И все же — очень плохо, что это все случилось именно сейчас. Мы же еще не разобрались, как избавиться от личинок и как убить… тех, кто пытается через нее нас контролировать. Если магия Иллиатрэ начнет подводить, нам придется несладко. Хорошо, что есть ты, Гейл. Столь откровенная и неожиданная лесть сбивала с толку. Особенно учитывая, что раньше Астарион был от него не в восторге, да и сейчас не особо… — Ты уже не злишься, что вам пришлось отдать мне несколько бесценных артефактов? — поднял брови Гейл. — Ну что ты. Теперь я понимаю, что ты — гораздо более ценное приобретение, чем какие-то там зачарованные перчатки. Нет, чем больше с ним говоришь, тем сильнее давит в затылке и за глазами, словно даже иллитидский головастик беспокойно ворочается при звуках его насмешливого голоса. Гейл не сомневался, что, если углубится за резкие слова и грубые насмешки, обнаружит совсем другого Астариона, но никак не получалось пробиться за его щит.***
— Ты ранняя пташка, как я вижу, — улыбнулся Хальсин, когда Иллиатрэ легко поднялся со спальника. На горизонте стремительно разгорался рассвет, пробуждая листву ото сна нежными касаниями тускловато-белых лучей, что с каждым мгновением набирали силу. — Честно говоря, никак не могу привыкнуть к солнцу, — поморщился тот. — Я его чувствую — и просыпаюсь. Ничего не могу с собой поделать, тело как будто взрывается. — У меня есть травы для крепкого сна, — произнес Хальсин. — Если заваришь из них чай, проблема уйдет. — Не то чтобы это проблема… — Иллиатрэ взлохматил волосы на затылке и усмехнулся. Его волнистые пряди были пострижены кое-как, будто их откромсали ножом, и неровно ложились на плечи. — Но спасибо. С удовольствием попью твой чай. Хальсин осмотрел лагерь. Костер давно потух, даже дымок не тянулся и угли не тлели. Все еще мирно спали, завернувшись в одеяла, — только одна палатка пустовала. — А где Астарион? Иллиатрэ плеснул в лицо прохладной воды из тазика и зажмурился. — Охотится, наверное. Не прошло и минуты, как со стороны леса раздалось шуршание, и из-за деревьев показался Астарион, тянущий связанную поясами оленью тушу. Иллиатрэ уставился на нее неодобрительно. Констатировал: — Обескровленная. — И правда, туша была бледновата. — Мы же уже об этом говорили! — Ну а что я должен был делать? — Астарион вскинул свободную руку в защитном жесте. — Не пропадать же такой оленине из-за твоей мелочной брезгливости? — Астарион, нет. Иди за другим оленем. Тот отпустил тушу и застонал. — Все равно кровь нужно сцедить перед тем, как освежевать тушу, так какая разница?! — Большая разница! Это все равно что доедать за кем-то еду, она же буквально побывала у тебя в зубах! — Ты тоже бывал у меня в зубах, но что-то я не слышал протестов! Иллиатрэ осекся, и к его лицу прилила кровь. — Е-если ты рассчитываешь сбить меня с толку этими словами, то у тебя ничего не выйдет! — А по-моему, уже вышло. — М-м… — Карлах приподнялась на спальнике и сонно приоткрыла глаза. — Мне лично кажется, что олень отличный. Ну и что, что без крови? Разбудите меня, когда пожарите мясо… и оставьте мне оленью ногу, жрать хочу, просто… Ее глаза закрылись, дыхание снова сделалось размеренным. — Спелись, — произнес Иллиатрэ мрачно. Астарион взгромоздил тушу на разделочный стол, вытащил нож и помедлил. — Эй, может, присоединишься? Ты тоже сегодня готовишь — сам же расписание составлял! — Что ты, — Иллиатрэ напустил на себя невинный вид. — Мне очень нравится смотреть, как ты работаешь. Такие ловкие, изящные руки, так мастерски орудуешь ножом… к тому же, в туше крови нет, так что не забрызгаешь рубашку. Астарион уставился на него выразительно. — Если думаешь, что я куплюсь на такое, — старайся лучше, дорогуша. — Ладно-ладно, — вздохнул Иллиатрэ. — Я просто терпеть не могу разделывать туши. Лучше суп приготовлю. Кстати говоря, твоя фраза про то, что я тоже побывал у тебя в зубах, заставляет задуматься, кто я для тебя. — О, это легко, — Астарион взмахнул ножом и вогнал в тушу. Обернувшись, сдержанно усмехнулся. — Ты и мое сердце, и мой деликатес. Все очень просто. Иллиатрэ фыркнул, явно не зная, сердиться ему или смеяться. — Ага-ага. Знаю я тебя. Ты наверняка подумал: «Вампирские объедки»! Астарион хохотнул. — Что?! Не думал я так! Не приписывай мне всякую унизительную дрянь, которая приходит в голову тебе! Или это твои вкусы прорываются? Иллиатрэ приблизился к столу. Придирчиво осмотрел тушу — и увидел у нее на горле надрез для сцеживания крови. — Эй!!! Ты НАДУЛ меня! — Не понимаю, о чем ты, — издал смешок Астарион, отступая. — Заметь, это ты возмутился, что она обескровленная. Я и слова сказать не успел! — Ты сцедил кровь, а не выпил! — Не совсем так: сцедил, а потом выпил! Иллиатрэ бросился за ним, но Астарион, хохоча, выскользнул из его рук и едва не налетел на Уилла, что тщетно пытался проснуться на ходу. — Вы двое… — вздохнул он. — Гогочете, как стая гусей. Сейчас же только рассвет… Кто это там вчера ночью говорил об уважении? Иллиатрэ резко остановился, будто налетел на стену. Тяжело дышал и улыбался. Наконец, отдышавшись, вскинул подбородок и насмешливо бросил: — Кстати… А что это вы не собачитесь? Никаких угроз прикончить чудовище, Уилл? Никаких обещаний попить крови случайных путников, Астарион? О, вы меня поражаете… Не заболели? — Я просто еще не проснулся, — поморщился Уилл. — По голове будто телегой проехались. — Ты же знаешь, что делать, сердце мое, — невинно улыбнулся Астарион. — Совместная готовка помогает наладить отношения, как ничто другое… правда ведь? Илилатрэ моргнул. Усмехнулся. — Правда. Молодчина, Астарион! Тогда — сочту за честь предоставить тебе право заняться сегодняшним обедом вместо меня, Уилл. — Нет-нет-нет! — завопил Астарион. — Я же пошутил, сарказма не понимаешь?! — Да какой тут сарказм, отличная ведь идея! А раз у меня освободилось столько времени, пойду дочитаю «Улицы цвета красного чая». — «Улицы цвета красного чая»?! Это же бульварное чтиво! Ну вот, стоит мне отвернуться, ты то дрянное вино пьешь, то скверные книжки читаешь! И что с тобой делать?.. Иллиатрэ отвесил им насмешливый поклон и скользнул к своей палатке. Астарион мрачно глядел ему вслед. Так же мрачно посмотрел на Уилла. — Ну нет, это выше моих сил… И вообще, какого черта я так часто торчу за готовкой? Мне же даже есть не нужно! Я вам тут не слуга, черт возьми! Он решительно направился к Гейлу, мирно спящему в палатке, и потряс его за плечо. Волшебник сел, мучительно прижимая ладонь к лицу и тщетно пытаясь продрать глаза. — Что такое?.. — Готовить пора, — мягко сказал Астарион. — Сегодня твоя очередь. — Да? — Гейл с огромным трудом подавил зевок. — Кто сказал?.. — Иллиатрэ, конечно. Ну иди, иди, Уилл уже заждался! Что Хальсина поражало в их компании — то, как дроу (истинное дитя Подземья), гитиянки из эфирных планов, жрица Шар, эльф-вампир, Герой Фронтира, взрывоопасный волшебник и тифлинг с двигателем из адского железа вместо сердца нашли общий язык. По любой логике они должны были вцепиться друг другу в глотки или хотя бы просто, сжав зубы, терпеть друг друга ради выживания, но… Он видел близость. Настоящую близость. И поэтому, несмотря ни на что, решил к ним примкнуть.