***
— Сдался он тебе, — проворчал Астарион, когда они поднялись на второй этаж, оставив Ролана в главном зале таверны. — Чего ты так о нем печешься? — Просто, — пожал плечами Иллиатрэ. — Немного напоминает мне меня. А что, ревнуешь? — Ха! — ухмыльнулся Астарион. — Разве что в твоих мечтах, сердце мое. И да — у вас нет совершенно ничего общего! Может, ты просто-напросто хочешь сорвать шипастую розу, м? — Какую еще шипастую розу? — хмыкнул Иллиатрэ. — Предположим, есть в мире прекрасный сад, а в нем растут всякие ночные орхидеи, огненные георгины, розы, фиалки, плющ и боги знают что еще. Они все непередаваемо восхитительны, но я люблю лишь свою гаудерию золотистую, и потому все остальные цветы меркнут в моих глазах. Понятно, он так и гнет свою линию с вечной верностью — или… Астарион помедлил. Осторожно произнес: — Радость моя, я тебя понял. Но, на всякий случай, — мы точно говорим об одном и том же? — Конечно, — отозвался Иллиатрэ с туманной улыбкой. — О цветах.***
Астарион затворил за собой дверь и, оказавшись в полумраке, уловил блеск занесенного кинжала. Острие нацелилось Иллиатрэ в шею. — Стой!!! — вскрикнул Астарион и бросился к нему… Иллиатрэ недоуменно повернул голову и выпустил пряди, которые сжимал в пучок свободной рукой. — Ты чего?.. Через миг, показавшийся вечностью, Астарион осознал, что Иллиатрэ всего-навсего собирался подрезать отросшие волосы. И уж точно не намеревался себя ранить. — Да просто показалось, что ты чуть не порезался, — нашелся он с ответом и усмехнулся, как ни в чем не бывало. Иллиатрэ прищурился скептично, но ничего не сказал, только снова повернулся к зеркалу. — Не режь ножом, — бросил Астарион, приблизившись, и положил руки ему на плечи. — Я поищу ножницы, у нас должны где-то быть… Отыскав ножницы, он с неприязнью взглянул в зеркало, отражавшее лишь взлохмаченного, немного уставшего Иллиатрэ. До чего же отвратительно не видеть своего отражения, особенно когда стоишь рядом с тем, кто там прекрасно отражается. Как будто он, Астарион, лишь пустое место — не осталось даже полупрозрачной ряби от его силуэта. — А почему ножницы тоже исчезли? — с любопытством спросил Иллиатрэ, впившись взглядом в зеркало. — Когда я чего-то касаюсь, оно как бы становится частью моего тела, — неохотно отозвался Астарион. — А если ты коснешься меня… — Нет. С живыми существами так не работает. Он провел ладонью по волнистым прядям Иллиатрэ — нежно, легко, едва касаясь, наблюдая, как в отражении они растрепались от невидимого прикосновения. Такие мягкие... С губ Иллиатрэ сорвался придушенный выдох, глаза зажмурились, и на темных щеках, похоже, проступил румянец. Астарион гладил и гладил его по волосам, любуясь выражением его лица и стараясь не отвлекаться на зеркало. — Когда гладишь Шкряба и медвесычика, — произнес он, — они выглядят точно так же, как ты сейчас. И… ты кажешься… невинным. — Невинным? — переспросил Иллиатрэ недоверчиво и приоткрыл один глаз. — Я? — Ты. Я думал, тебе не нравится, когда трогают волосы. — Когда тянут — нет. Когда гладят — да… Не останавливайся. Астарион усмехнулся. Снова провел ладонью по его волосам, перебирая мягкие пряди, что переливались серебром. Не удержавшись, навис над Иллиатрэ и прильнул губами к его губам, скользнул языком в его рот… Их словно пронзила молния. На миг вышибло из реальности, захлестнув дурманящей лихорадкой, ураганом чистой, незамутненной радости вперемешку с долгожданным удовольствием, вожделением, которому наконец-то, наконец-то, наконец-то можно поддаться… Они отпрянули, захлебываясь воздухом. Хватаясь за горло, Иллиатрэ потрясенно осознал, что их только что накрыло чувствами Карлах — Карлах и Уилла, которые прямо сейчас… Приглушенные стоны, наполнившие комнату. Размытый силуэт Карлах, капли пота на красной коже, приоткрытые от удовольствия губы… Напрягшиеся мышцы Уилла под ней, ее ладони на его животе, его руки на ее спине, их силуэты, что слились в любви и наслаждении… — Гребаная связь! — выпалил Иллиатрэ, почти испуганно отпрянув. Сглотнул, приоткрыл рот, силясь совладать с собой, но внутри все плавилось, дрожало, горело с каждым мгновением все сильнее… — Ладно сны и чувства… но это уже слишком! Честно говоря, я все время боялся, что мне приснится, как я трахаюсь с Рафаэлем или, может, мой давний секс с двумя драконорожденными одновременно, и все это увидят… Он пытался перевести тему, но тяжело дышал, его лоб блестел, и Астарион чувствовал вожделение, захлестнувшее его с неотвратимостью прилива. Захлестнувшее их обоих. — У тебя… правда был секс с двумя драконорожденными одновременно? — выдохнул он, тоже делая шаг назад, и тотчас в сознании Иллиатрэ вспыхнула размытая картина: он, зажатый между двух крепких прекрасных чешуйчатых тел, когтистые ладони скользят по его торсу и ягодицам, а из угла его припухших губ стекает слюна… — Твою мать! — рявкнул Иллиатрэ, снова отступая, пока не вжался в стену. — Я не хотел об этом думать… Но, если что, с ними было довольно-таки весело. Они оказались еще и неплохими собеседниками и умели петь, так что… — Тихо, — почти прошептал Астарион, шагнув ему навстречу. Зрачки Иллиатрэ расширились. — Стой, стой… Это просто навеянная похоть, не наша. Скоро пройдет. Астарион остановился, кипя от раздражения. «Не наша похоть, скоро пройдет!» Герой-любовник, мать его, ну просто мечта любой благородной девицы прямиком со страниц эротического романа! При любом удобном случае похваляется своими подвигами в постели, а на самом деле в этой самой постели проявляет деликатность и едва ли не целомудрие, когда не надо! Он отступил назад и обессиленно рухнул на диван. Мышцы скручивало от возбуждения, приятная дрожь пронзала нутро, но ее перебивала и портила злость, порожденная явно не разумом. Иллиатрэ не сводил с него помутневшего взгляда. Гребаный Касадор, подумал Астарион с ненавистью, ублюдок, из-за него я не могу нормально ни с кем разделить постель, даже когда сам этого хочу! — И ты правда считаешь, что нам лучше это просто… переждать? — Да, — отозвался Иллиатрэ глухо. — Я не хочу, чтобы ты себя пересиливал. Проклятье, это глупо, в конце концов! И скверно по отношению к Карлах и Уиллу, их долгожданная близость не должна превращаться в оргию из-за дурацких паразитов. Просто постарайся закрыть сознание от их эмоций, и я тоже так сделаю. Астарион помедлил. Признался: — Это и правда глупо. Но… сидеть и делать вид, что ничего не происходит, тоже глупо! Я не знаю… Конечно, нет смысла винить Карлах и Уилла: в такие моменты контролировать головастиков невозможно. Интересно, за время их путешествия связь стала сильнее или… Его захлестнуло новой волной жара. Воздух плыл вокруг, тело сделалось таким чувствительным, что одежда неприятно терлась о кожу, а диван шероховатостью скреб ладони. Астарион едва сдерживался, чтобы не сжаться, не обхватить себя руками, как будто так мог не дать этому вожделению выплеснуться. Его раздирала горечь. И все же каждый фрагмент тела сковывало желанием, таким сильным и ярким, как в прошлые годы, в иной жизни, где не было ни Касадора, ни всего, что тот с ним сделал. Он потянулся к Иллиатрэ, но остановился, остро пронзенный неуверенностью. Они ведь договорились обходиться без постели, Астарион тогда, в палатке, был предельно с ним честен, — а теперь что получается? Иллиатрэ так же нерешительно смотрел на него, тяжело дыша. — Придумай что-нибудь… — выдохнул Астарион, очень надеясь, что это не прозвучало умоляюще. Иллиатрэ взял его за руку, толкнул на диван и сел рядом, спина к спине. Жар его тела обжигал сквозь одежду. — Положи голову мне на плечо. Расслабься. — Сердце мое, — натянуто сказал Астарион, выполняя указание и прижимаясь щекой к его теплому плечу, отчего они оба содрогнулись, как от огня. — Я, конечно, не сомневаюсь в твоих талантах, но вряд ли в такой позе у нас что-то получится. Иллиатрэ хмыкнул и дернул углом рта. — Просто расслабься. Закрой глаза. Он пробормотал заклинание и потянулся к связи головастиков. Миг — их сознания хлынули навстречу друг другу, переплелись потоками образов, мыслей, чувств. Астарион вылетел из собственного тела и тут же вернулся, ощущая себя в реальности и не в реальности одновременно, как будто раздвоился. «Делай что хочешь», — раздался в голове голос Иллиатрэ, и Астарион окончательно провалился в порожденную магией фантазию. В реальности все так же сидел на диване, прислонившись к Иллиатрэ и держа его за руку, но в сознании поднялся, неспешно и ловко, подхватил Иллиатрэ под бедра и усадил в кресло, зарываясь ладонями ему под мантию. Кожа дроу казалась поразительно реальной под пальцами: гладкая, теплая, а если немного надавить, можно почувствовать биение крови… Безумие. Они одновременно спят и не спят друг с другом — ведь это все не по-настоящему. Изящное решение, конечно, но… Это совершенно ничего не меняло. Неважно, фантазия или реальность, — вот только теперь не время об этом думать. Иллиатрэ трепетал от его прикосновений, закусывал губу, словно боялся малейшим звуком потревожить густой, тяжелый воздух вокруг, его лицо искажалось от болезненного удовольствия. Очертания предметов плыли и двоились — лишь его силуэт оставался четким, как будто он был единственным, за что можно ухватиться среди ускользающего мира. Астарион чувствовал, что торопится, и ничего не мог с собой поделать. Лихорадочные, рваные движения. Он усилием воли заставил себя остановиться, но Иллиатрэ нетерпеливо заерзал на его коленях, обхватив его ногами за пояс. Они уже давно избавились от одежды, и теперь кожа горела от прикосновений. Значит, «делай что хочешь», да? Астарион провел по его груди языком, оставив влажную, блестящую от слюны дорожку. Помедлив, обхватил губами его сосок, что тут же затвердел, и втянул в рот, прикусил его у основания, оставив на ореоле четкий след зубов. В уши вонзались сдавленные возгласы и постанывания Иллиатрэ — очень чувствительно реагировал на малейшее прикосновение, как и всегда. Над его ключицей и на шее темнели ранки от укусов, словно метки, символы принадлежности. Астарион отстранился и, пытаясь совладать с возбуждением, послал мысль: «Так, это ведь не просто мое видение? Ты же тоже все видишь и чувствуешь?» «Да, — разлился в голове смешливый голос Иллиатрэ. — Все в красках, как наяву. Иначе в чем был бы смысл?» — Встань и обопрись локтями о подлокотник дивана, — произнес Астарион в видении и поразился, до чего уверенно прозвучал собственный голос. Иллиатрэ поднялся. Помедлив, наклонился, соблазнительно прогнулся в спине и уперся локтями в подлокотник. Пряди свесились ему на лицо, но не успели заслонить самодовольную, вызывающую, полную предвкушения ухмылку. Астарион коснулся его позвоночника большим пальцем и медленно заскользил вниз. Иллиатрэ задрожал, как в лихорадке, его кожа покрылась мурашками. — Нет… — выдохнул, поймав его за запястье. — Стой. Мало контакта. Он потянул Астариона за руку, побуждая едва ли не лечь на себя. Тот прильнул животом к его взмокшей спине, не сдерживая усмешки. Так-так, любитель прелюдий и тактильных контактов. А это точно тот парень, которому нравится, когда его секут кнутом до крови? Астарион рывком развернул его к себе и повалил на диван. Осторожно сжал его бедра и толкнулся в него, преодолевая сопротивление его тела. Тесно. Жарко. Иллиатрэ хватанул воздух ртом, прижался к нему плотнее, уткнулся лбом в плечо, царапая спину сквозь рубаху. — Больно? — на всякий случай спросил Астарион, замерев. — Нет… Очень хорошо, — алые глаза Иллиатрэ сверкнули пламенем раздражения и желания. — Не останавливайся. Ну да, какого черта он переживает? Это же просто магическая фантазия. Стиснув его в объятиях, Астарион задвигался, и Иллиатрэ, кусая губы, двинулся ему навстречу, все быстрее и быстрее. Комната наполнилась сдавленными возгласами, скрипом дивана и шорохом одежды. Иллиатрэ нашел его губы, и они жадно поцеловались, задыхаясь и ловя вздохи друг друга. Возбуждение пронзило Астариона уже в реальности, сильно до безумия. Он не мог и не хотел вырываться из обжигающего магического марева и, осознавая себя словно в двух телах одновременно и срывая с себя одежду, навалился на Иллиатрэ. На лице у того отразилось потрясение, беспокойство, желание возразить — не из-за того, что он не хотел происходящего, а из-за того, что слишком переживал об Астарионе, — но тот его проигнорировал. Задыхаясь, впился губами в его губы, слегка прикусил нижнюю и, привстав, жадно впустил его в себя. По телу катился озноб вперемешку с лихорадкой, но тягучая боль оттого, что он насаживался так резко, казалась далекой и не имеющей значения. Пусть только Иллиатрэ попробует оправдываться и просить прощения, пусть только попробует… Глаза Иллиатрэ расширились. Он все еще казался потрясенным, когда Астарион плотнее прильнул к нему, обхватив руками за спину, и повалил на диван. Они двигались в унисон, неспешно, мягко, размеренно, словно их тела сами отзывались на движения друг друга. Темная кожа дроу поблескивала от пота, низ живота напрягся, отчего мышцы проступали отчетливей, согнутые ноги судорожно подрагивали, ступни скользили по дивану. Астарион выдыхал и тихо постанывал сквозь зубы, глубже принимая его в себя. Руки Иллиатрэ гладили его ягодицы, сжимали бедра, скользили по пояснице, направляя движения. В сплетенных сознаниях они жадно прижимались друг к другу, Астарион вколачивался в Иллиатрэ, не щадя, а тот стонал и вскрикивал так громко, что воздух звенел. Явь и фантазия смешивались воедино и расходились снова, ярко, будоражаще, словно цветные искры от магического взрыва. В реальности Астарион впервые всмотрелся в его лицо в момент наслаждения — и замер. Волосы Иллиатрэ растрепались вокруг головы, блестящие от слюны губы приоткрылись, глаза потеряли осмысленность, а в них отражались нежность, вожделение, обожание. Поймав взгляд Астариона, он протянул руку и ласково погладил его по щеке. Астарион выдохнул и уперся лбом в его ключицу, не переставая двигаться, только бы не видеть такую любовь на его лице. Тело выгибалось, словно само собой, ощущения так обострились, что мысли смело подступающим удовольствием. Вспышка, россыпь цветных искр в полумраке. В видении Астарион тоже впервые смотрел на него не отрываясь, впервые ловил каждое движение его губ и языка, каждую судорогу, сводившую мышцы. Иллиатрэ ухмыльнулся. Вдруг вывернулся из-под него, потянул за руку, и Астарион оказался на диване. Иллиатрэ опустился на него, скользя ягодицами по его животу, и торопливо, толчками, снова принял его в себя, точно так же, как в реальности сделал с ним сам Астарион. Размашисто задвигался на нем вверх-вниз, безмолвно захватывая губами воздух. Видения и реальность снова слились воедино. Слились их сознания, слились тела. Иллиатрэ закусил губу, впился пальцами ему в плечи, поднимаясь и опускаясь резко и глубоко, в бешеном темпе, отзывающемся тягучей болью по хребту. Воздух вспарывали шлепки и вскрики. Астарион закрыл глаза, растворяясь в ощущениях. Руки, словно сами собой, придержали Иллиатрэ за бедра, и тело наконец взорвалось от наслаждения. Когда он пришел в себя, то увидел, что Иллиатрэ хватает воздух ртом, пытаясь отдышаться, а на его коже блестит пот и серебристая прядь прилипла ко лбу. Астарион хотел отстраниться, но его мягко придержали за запястье. — Стой. Если ты не против… Давай побудем так еще минуту… Астарион хмыкнул. Расслабленно откинулся назад, обвивая его руками. Цыкнул языком и благожелательно сказал: — Так приятно, когда я внутри? Мне нравится вот так узнавать твои предпочтения. — У меня их много, — с кривой ухмылкой отозвался Иллиатрэ. — Будешь еще долго узнавать. …Иллиатрэ заскрипел зубами, выгнулся, безмолвно задыхаясь. Астарион, оседлавший его, прижался грудью к его груди, скользя членом по его животу, и обжигающий поток ударил между ягодиц. Он захлебнулся, излившись на его темную кожу, и утонул в пелене света. Разгоряченные, уставшие, тяжело дышащие, они соскользнули на пол. Астарион рвано выдохнул. Подпер щеку рукой и окинул его взглядом. Хмыкнул. — Кто бы знал, что семя будет так хорошо смотреться на твоей коже. Каждый раз теперь буду так делать. Через миг осознал, что нарочито легкомысленно флиртует с ним, как обычно с любовниками, и осекся. Иллиатрэ, казалось, ничего не заметил. Ухмыльнулся. Провел пальцем по животу, собирая белые брызги, и демонстративно сунул его в рот, посасывая и влажно скользя по нему языком. Астарион не сдержал смешок, любуясь им, но внутри, с каждым мгновением все сильнее, уже нарастала дрожь, а желудок словно связался в узел. Пусть только попробует оправдываться. Пусть только попробует… — Радость моя, если ты скажешь, что не стоило этого делать, или начнешь просить прощения, я тебя убью. Он сказал это серьезнее, чем собирался, — даже слишком серьезно. Иллиатрэ вздохнул. Посмотрел на него со странным выражением, смесью сожалений и радости. — Не буду. У тебя ничего не болит? — Нет, — отозвался Астарион. — Все хорошо? — Да, — солгал Астарион. Несколько мгновений Иллиатрэ смотрел на него. Молча поднялся и прошел к ванной. Вскоре раздался треск заклинания и гулкий звон воды о жестяную ванну. Астарион закрыл глаза, вытянувшись на полу. Не осталось ни сил, ни желания двигаться. Его захлестнуло опустошение, темное и выжигающее, как и всегда. Дерьмо. Все и правда получилось… глупо. Через целую вечность, а может, лишь через несколько минут снова раздались шлепки босых ног по полу. Иллиатрэ застыл в дверном проеме, озарившись озорной мальчишеской улыбкой. За его спиной, вырываясь прямо из воздуха, текла вода, а в ванной пузырилась пена, отдающая сладким запахом роз. — Неплохо, — констатировал Астарион, в глубине души тронутый такой заботой. В голове звенело, уши заложило, будто он плавал в океане на большой глубине. Глупо. Глупо. Глупо. И причина, и сама ситуация, и то, что из небольшой интрижки на эмоциях они оба раздули целую проблему, пусть и не говорили об этом. — А еще, — весело произнес Иллиатрэ и продемонстрировал ему маленькую деревянную уточку, — есть это! Никто не может быть слишком серьезным и циничным для уточек, даже ты, так что… Он с плеском кинул уточку в ванную и направился вперед, под его ногами скрипели половицы. Астарион открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Иллиатрэ осторожно тянется к нему, чтобы взять на руки. Он поспешно отпрянул и выдал: — Ни за что. Во-первых, это унизительно. Во-вторых, ты же меня не удержишь, не хватало еще шлепнуться на пол из-за твоих деликатных ручек! Он поднялся и, смерив Иллиатрэ нарочито укоризненным взглядом, направился в ванную. Горячая вода, ощущение масел и пены на коже и восхитительные запахи принесли немного облегчения. Астарион вздохнул и погрузился в воду с головой. Иллиатрэ так о нем заботится… Впрочем, не хотелось об этом думать. Тревожно, что рядом с Иллиатрэ он слишком расслабился, подсознательно начав ему доверять. План вообще-то был другим: чтобы Иллиатрэ рядом с ним расслабился и начал доверять, а не наоборот! Уф, проклятье. Когда он вышел из ванной, Иллиатрэ сидел на стуле, по-прежнему обнаженный, подтянув колено к груди. Выглядел очень уязвимым, под кожей очертились позвонки, в глазах стояла печаль. Проклятье, сейчас будет просить прощения. Впервые после близости Астарион не спешил уйти, а внимательно рассматривал его: каждую черту, каждую линию тела… Под ребрами Иллиатрэ справа белел шрам, почти незаметный при тусклом освещении. Еще один шрам рассекал левое плечо сзади. Удивительно, как Астарион только раньше не замечал. Ведь тоже рассматривал его тогда, под водопадом… — Я думал, что объединить наши сознания, чтобы мы сбросили вожделение таким вот образом, будет хорошей идеей, — Иллиатрэ натянуто улыбнулся, глядя сквозь него. — Но теперь понимаю, какая это была дурость. В реальности ты так быстро перешел к действиям… хорошо, что я успел наложить парочку привычных заклинаний на нас обоих… В общем, дурость. Ну вот. Он начал просить прощения. — Знаешь, — качнул головой Астарион, — у меня были любовники, которые пытались вытворять магические штуки в постели, но ни разу никто не пытался соединить свое сознание с моим, еще и так, чтобы было… настолько хорошо. Иллиатрэ впился взглядом ему в лицо, словно пытаясь понять, слышит искренность или лесть. Астарион так-то и сам не знал. Было хорошо, да. И никогда прежде он такого не испытывал. К тому же, довольно забавно позволить себе в фантазии чуть больше, чем в реальности. Он вздохнул и выставил ладони перед лицом, словно сдаваясь: — Ладно, хватит. А то твои слова звучат как прелюдия к извинениям. Я уже давно понял, что ты любишь прелюдии. Хорошо, что хоть на этот раз обошлось без них! И издал громкий смешок. И вообще, не делай себя опять виноватым. Даже представить не можешь, как это раздражает. — И да, твои заклинания пришлись как раз кстати. Ты каждый раз используешь их в постели? — Да, — как-то сухо отозвался Иллиатрэ. — И потому я уверен, что никому не причинил боли или дискомфорта, когда меня об этом не просили, и у меня нет детей. Но в остальном я не силен в секс-магии… — Ты не силен в секс-магии? Ха! Да быть не может. — Ну а что ты думал? На самом деле в ней полно правил и ограничений! А для меня прежде всего что магия, что секс — свобода и удовольствие! Если я буду думать о том, что мне нужно сделать определенное количество движений или закончить в определенное время, чтобы все получилось, обязательно ничего не получится! Несмотря на бодрый голос, он выглядел расстроенным. Даже связи головастиков не нужно, чтобы ощущать, как в его голове, все надрывнее, мучительнее и беспорядочнее, мечутся мысли, словно кинжалы в урагане. Пока Иллиатрэ не обрушился в бездонную пропасть вины и ненависти к себе, Астарион сделал единственное, что пришло на ум, — приблизился, обнял его со спины и прижался губами к шраму на его плече. Услышал, как участилось его дыхание. Изо всех сил прислушивался к его ощущениям и различил прилив нежности, удовольствия, тихого спокойствия… Он немного наклонился, скользя руками по телу Иллиатрэ. Поцеловал шрам под его ребрами. По коже дроу пробежали мурашки. Помедлив, Астарион отпустил его и встал напротив. Наткнулся на взгляд — выжигающий, испытующий, немного ошеломленный. Астарион нежно обхватил ладонями его лицо, неспешно сокращая расстояние. Знал, что Иллиатрэ понимает его намерение и может отстраниться в любой момент, если захочет. Однако тот не двигался. Его сердце лихорадочно билось, глаза блестели. Астарион прижался губами к росчерку шрама на его щеке и зажмурился, захлестнутый нежностью, удовольствием, теплом — может, чужими, а может, даже собственными… Чувствовал под губами шероховатость кожи и пульсацию приливающей к лицу крови. Он отстранился. Иллиатрэ смотрел на него, приоткрыв рот. — Alurlssrin, — выдохнул он тихо, почти прошептал, так, что едва удалось расслышать, и повторил решительней: — Alurlssrin. — Что это значит? — «Самоотверженная, глубокая любовь». Сердце Астариона рухнуло в желудок. — Я… я думал, в языке дроу нет таких слов. Иллиатрэ склонил голову к плечу. Усмехнулся. — Конечно, есть. Другое дело, что очень редко кто-то удостаивается слышать от нас такие слова. Астарион, ты даже представить не можешь… — Могу, — выдохнул Астарион, захлестнутый воспоминанием. — Когда я впервые попробовал твою кровь, мне передались твои чувства, и это было… неописуемо. Я никогда… ни от кого такого не испытывал… — Значит, — спокойно отозвался Иллиатрэ, — они все были дураками. Alurlssrin для тебя, до самого последнего моего вздоха. Астарион опять не нашел слов, как часто бывало в последнее время в разговоре с этим дроу. Мог бы ответить «Я тоже тебя люблю», но это было бы самое отвратительное, самое несправедливое, самое неправильное, что только можно сейчас сделать. Так что он, глубоко тронутый и опечаленный, лишь произнес: — Спасибо… Позднее, когда они оделись, Иллиатрэ вернулся к зеркалу и нерешительно покрутил в руках ножницы. — Даже не знаю… Мне так-то даже нравится, что они отросли. — Зачем тогда обрезать? — поднял брови Астарион. — Мешаются в бою. И… напоминают… о Доме Ша'эх. Но, знаешь, мне уже наплевать на Дом Ша'эх, и я не хочу, чтобы то, что там случилось, определяло всю мою жизнь. — Тогда… — протянул Астарион и, вытянув из магического мешка золотистый шнурок, подвязал им волосы Иллиатрэ. — Возьми-ка пока это, а во Вратах Балдура найдем тебе ленту. Иллиатрэ посмотрел на свое отражение. И улыбнулся.