Без масок

Следи за тем, что я делаю здесь и сейчас, Я надеваю на себя твою душу. Встреча без масок, свежее мясо, фас. Твоё воображение — моё оружие. (Дайте Два — Без масок)

Это был его план. Его гениальный ход. Последняя партия, в которую сыграть нужно было втроём. Бассейн ночью, взрывчатка. Джима внутренне трясло: всё должно пройти идеально. — Нужно будет нанять снайпера, — проговаривает Джим. Сейчас он напоминает ему мальчишку. Глаза горят, руки едва не трясутся. Для гения преступного мира он бывает слишком импульсивен и эмоционален. Себастьян его не осуждает, но и понять никак не может. И этот взгляд «меня никто не понимает, расслабься» — ничего для Морана обычно не проясняет. Он следует на слепом доверии и собачьей преданности. — Это моя работа, — напоминает Себастьян. — Нет, нет, — Джим пальцами барабанит по столу, на Морана даже не смотрит. Он будто его и не слышит. — На тебя у меня другие планы. Себастьян садится напротив. Джим вслух рассуждает: — Нужно избавиться от охраны. От камер. Нанять снайпера. Лучше трёх. Взять взрывчатку. Наше преимущество будет в том, на ком взрывчатка будет надета. Нам нужно исключить любые лазейки. Любое его преимущество. Игра подходит к концу, рассуждает Джим. К его бормотанию не нужно добавлять слов. Джим находится в своём трансе. Он спорит с собой, он даёт указание полупустой комнате. И когда его ясный взгляд устремляется на Морана, он задает вопрос: — Ты никогда не думал сменить имя? У меня есть вариант. /// Какая нелепость. Работать приходится не над именем, а над целым имиджем. Костюм сменяется на свитер и джинсы. Он ходит на работу, как в салон, где ему меняют причёску, говорят, как правильно ему ходить и как правильно держать спину. На минуточку, Моран военный, и эту выправку ему тренировать не нужно, но эти люди, они говорят ему, как правильно себя вести, но знают ли они, как обжигают пески Афганистана? Когда он смотрит на себя в зеркало, он никого не узнаёт. Это человек с другим лицом и прошлым. Этот человек ему, как родной брат. Очень похоже, но всё не то. А Джим приходит в восторг. Он пальцами обхватывает его подбородок и вертит из стороны в сторону. Его улыбка говорит сама за себя. — То, что нужно. Это именно то лицо. И что в этом лице особенного? Это обычное лицо. Себастьян так и говорит: самое простое лицо. — В том-то и дело. Это и нужно. Кто заподозрит в отставном военном что-то опасное? Только интерес… и выгода. Джим выпускает его лицо из лёгкой хватки. — Я заплачу человеку, который вас представит. Не забудь про трость. Себастьян хмыкает. Да чтобы он? Чтобы так? «Да никогда». Но забывает о ней прямо во время беседы. И как удачно Шерлок списывает это на психосоматику. Джим за это на него не злится. Он оказывается помилован до объявления смертного приговора. Моран обещает, что это не повторится. А Джим палец прижимает к его губам. — Больше меня не подводи. Себастьян выдыхает «обещаю». И это не подведи — звучит как мантра в голове. Как стоп-слово на ошибку. Оно у него на повторе. От трости, конечно, теперь можно избавиться, но от остального — никак. Обычно работа в поле значила совсем другие вещи. Но теперь... — Теперь тебя зовут Джон Уотсон. О другом имени даже забудь. /// Морана (теперь ты Джон, пора к этому привыкнуть, нужно ли проводить эти мысленные границы? Ответь себе, когда откликаешься на Джона, думаешь, как Джон, чувствуешь, как Джон, видишь его глазами) сложно удивить. Тем более его сложно удивить тем, как легко Шерлок разгадывает загадки. Он говорит: я их терпеть не могу. Я их ненавижу. Но стоит какой-то тайне оказаться рядом, Шерлок спешит самым первым её раскрыть. Он — адреналиновый наркоман. Среди всего прочего — и просто наркоман, прячущий дозы на каминной полке. Джон делает вид, что не видит этого. Не замечает нездоровой тяги к опасности и уколам. По-хорошему, этому человеку нужна помощь. Моран думает, как Джон, а Джон бы точно подумал об этом. Он врач. В этой выдуманной истории он получает травму. Живёт на пенсию. И расследует дела вместе с Шерлоком Холмсом. Терпеть его не труднее, чем Джима. К экспрессии он закален. Невыносимость умеет переваривать профессионально. Да и стреляет отлично. Он Шерлоку спасает жизнь, потому что так надо. Потому что Джим впадает в крайность «никто, кроме меня». Теперь жизнь Шерлока ему не принадлежит. Жизнь Себастьяна— тоже. И он не жалуются, потому что выбор был добровольным. Потому что собачья преданность, чёрт её дери. И Себастьяна удивить непросто. Уж точно не благодарностью за спасённую жизнь. Это делал Джон. Это был приказ. Но Шерлок жмёт его руку. И эти мысленные иголки, что Моран сам же ему и пририсовал, будто бы обсыпаются в замедленной съёмке. Шерлок верит Джону. Джон выполняет первый пункт задания. /// В списке удивительных вещей есть ещё одно пополнение. Моран работает на Джима больше десяти лет. За эти годы он успевает узнать человека до каждого атома в его теле. С Шерлоком Джон живёт только от силы второй месяц (это время тянется так долго, хотя дни пролетают в погонях один за другим), и единственное, что он видит в Холмсе — это отличия. Иной тон голоса. Иной взгляд. Шерлок к Джону относится, как к другу. Единственному, потому что других у него нет. И вот это ново. Это для Себастьяна открытие. За свои приступы неконтролируемых эмоций, в самом традиционном неловком виде, Шерлок приносит перед ним извинения. Он пытается проявлять заботу. Он пытается быть человечным. Себастьян ловит себя на мысли, что быть Джоном Уотсоном не так уж и плохо. /// Джон говорит, что у него свидание — и закрывает дверь. С таким шумом, будто злится. Миссис Хадсон подумает о ссоре, но это единственное, что помогает Холмсу действительно услышать, что он ушёл. Понять это и переварить, и прекратить говорить с ним в его же отсутствие. Джон едет к Джиму. И когда переступает порог, он не становится Мораном. Он остаётся кем-то между. Джим от него будто этого и ждёт. Он сам придумал образ, и он хочет им наслаждаться до последней минуты. Он хочет верить, что этот человек есть. Он хочет удивить не только Холмса, но и самого себя. Будущее Джона заранее определено. Но Джим смакует настоящее. — Решил отказаться от свитера? Эти рубашки тоже ничего. Волосы, смотрю, отрастил. Укладка хорошая. Образ дополняется, меняется, и Джим испытывает совсем немного ревности. Будто его картину перерисовали неточно. Упустили детали, и подделку от оригинала так легко из-за этого отличить. Но одобрительное хмыканье — хороший знак. — Я знаю, где достать взрывчатку. Подберем жилет твоего размера. — Жилет? — не понимает Джон. Или уже не Джон. — Со взрывчаткой. Плохо со слухом? — Так твой план в том, чтобы обвесить меня взрывчаткой? Вот их разница, думает Себастьян. Шерлоку до Мориарти ещё далеко. Шерлок сбрасывает из окна их квартиры мужчину, едва задевшего его кулаком. Джим ради своих интересов обвешивает его взрывчаткой. Уровень Холмса — поместить его в безопасный ящик и напугать записью рычания Хаунда. Уровень Мориарти — подвергнуть его опасности, но сказать, что всё будет хорошо. Себастьян сжимает челюсть и кивает. Больше десяти, мать его, лет. У Себастьяна есть приказ. Он покидает дом Джима, и снова становится Джоном Уотсоном. /// — Всё в порядке? Вопрос задаёт человек, не знающий о чуткости ничего. Человек, думающий, что чашки с чаем вырастают из журнального столика, как бананы — на пальмах. Раз и всё. — В полном, — Джон пожимает плечами. Джон старается не думать о Джиме, потому что Джон и не должен знать Джима. Не должен думать. Не должен подозревать. — Ты лучше мне скажи. Ты всерьёз не знаешь о том, как устроена солнечная система? Шерлок закатывает глаза в своём излюбленном жесте. — А разница? Что от этого знания может измениться? — Это фундаментальные вещи, Шерлок! Люди это доказывали долгое время. Умирали за свои знания. Это важные вещи. — Допустим. Но как это влияет на мою жизнь и на мою работу? Буквально никак. Понимаешь? Это не те знания, которые мне сейчас нужны. Поэтому не вижу проблемы в том, крутится ли наша планета вокруг солнца или это происходит наоборот. Джон наблюдает за пренебрежительным взмахом руки. — Я добавлю этот вопрос в список того, что необходимо твоим родителям после тебе объяснить. Шерлок усмехается. — Я ответил на твой вопрос. Теперь ты ответь на мой. Джон чувствует внутри напряжение. Он чувствует его каждый раз. Будто метаморфозы в его теле меняют его на молекулярном уровне. Он завтра проснётся… а он действительно Джон. Эта маска больше с него не снимется. — Что? — Джон приподнимает бровь. — Всё в порядке? — Шерлок, подумав, меняет структуру своего вопроса. — Ты в порядке? Джон приподнимает брови. Этот человек… всё же порой его удивляет. — Да, Шерлок. Всё хорошо. С чего бы мне быть не в порядке? Шерлок пожимает плечами. Остаток вечера он молчит. /// Его брат оказывается, видимо, умнее, потому что, смотря ему прямо в глаза, он выдаёт: — Я не думаю, что Джону стоит доверять… во всех вопросах. Чтобы это ни значило, Джон улыбается ему той же мерзкой улыбкой, какую видит на чужом лице. — Я в состоянии решить это сам. Шерлок указывает брату на дверь. Джон ещё не понимает, о чём шла речь, но уже догадывается — замешан Джим. — Что это было? — Джон садится в тёплое кресло, нагретое ещё Майкрофтом Холмсом. Их встречи никогда ещё не оставляли настолько тёплых следов. Джон невольно улыбается этой мысли. — Вы что-то не поделили? — Как и всегда, — Шерлок разводит руками. Скоро будет неделя без интересных дел, а, значит, ещё сутки — и Холмс станет невыносим. Джон отправляет Джиму сообщение: «встретимся?» — Думаю сходить на свидание, раз работы нет, — начинает Джон. В ответ приходит: «не сегодня». Риски оступиться слишком велики, Моран это прекрасно понимает. — …или всё же к чёрту оно. Свидание это. — Как знаешь. — Хочешь напиться? Шерлок смотрит на него. Шерлок говорит, что уже выпил. — Я про алкоголь, — улыбается Джон. Шерлок пожимает плечами, но, когда Джон приносит бутылку, он тянется к наполненному стакану сам. /// — Майкрофт полагает, — Шерлок смеётся пьяно, — что ты… можешь меня скомпром… скомп… ском… про.. метировать. — Каким образом, Шерлок? — Не знаю. По неосторожности. По глупости. По случайности. — Ну, умом мне до твоего брата и правда далеко. Шерлок смеётся снова. — Нам всем далеко, только это не делает его самым умным. Джон воспринимает это как тост и поднимает стакан. — За твоего брата. Шерлок смеётся, но пьёт, хотя и мог бы отказаться. — Я не думаю, что ты для меня опасен, но, если вдруг что-то и случится, неважно что, — Шерлок взмахивает рукой. Жидкость на дне стакана напоминает бушующий океан. Морану было восемнадцать, когда он подписал первый контракт. Когда он познакомился с Джимом, ему было чуть больше двадцати пяти. Он сначала работал даже не на него. Но вокруг Джима всегда менялись лица. И людей становилось меньше и меньше. Себастьяну просто повезло, Себастьян это понимает. —… если что-то случится. Ты должен подумать в первую очередь о своей жизни. Не нужно геройствовать и бежать спасать меня. Для этого у меня есть семья с гиперопекой и брат в правительстве. А у тебя… Шерлок указывает на него. — А у тебя только психосоматика. Так что без глупостей. Моран смеётся, как Джон. — Твоя правда, — говорит. — Но с чего бы в опасности быть мне? Шерлок снова пожимает плечами, и взгляд у него становится другим. Таким ясным, будто он ничего не пил. — У этого есть основания, — отвечает, помедлив. Джон не должен его спасать? Джон и не собирается. Выполнить такую просьбу легко. Можно и на крови поклясться, и собственным здоровьем. Джон своё маленькое дело знает. Моран своё дело знает. У них одно теперь лицо. Джон обещает, что с ним точно уж всё будет в порядке. И что Шерлок его достал настолько, что, господи, поскорее бы уже кто-то что-то сделал… «нет, Шерлок, серьёзно, ты очень невыносим…» «…настолько, что я порой тебя ненавижу…» «…уж если и спасать кого-то, то это свои нервные клетки…» «…я поседею скоро от беготни с тобой…» Шерлок отставляет стакан. Джон догадывается, что он ни черта не пьян. Просто черты лица расслабляются. Просто вот так бывает. Всем нужен отдых. — Я серьёзно, Шерлок, я бы вообще ничего делать не стал. Ни стрелять в таксиста, ни пытаться обезвредить бомбу, ни тащиться с ноутбуком на другой конец света… Он клянётся: ничего и никогда. И Шерлок ему не верит. /// Шерлок засыпает на диване — Джону приходится его перетаскивать. На постель укладывать и вытаскивать из-под него одеяло. Шерлок бормочет что-то из ряда «спасибоджон» одним словом. Картинка складывается наоборот. Не тем порядком, который был бы правильным. Шерлок руку в его волосы запускает, когда Джон одеяло тянет выше. Это же и поцелуем не назвать. Это похоже на тяжёлое дыхание у лица. На касание обжигающего ветра. След в уголке губ остаётся влажным. Шерлок валится на подушку щекой. Шерлок бы никогда… Он бы и сам никогда. Это не он. Это всё Джон. /// — Тебя могли заметить, — говорит Джим. Квартира на окраине города. Окна зашторены. Свет не включается. Только настольная лампа мигает и не даёт Морану споткнуться. У Джима… бардак. Джим в своём состоянии напоминает маниакально больного — он не видит вокруг ничего, кроме цели. Кроме того момента, когда Шерлок увидит правду. — Ты представляешь, каким будет его лицо? Джим видит его детально. Он буквально слышит, как разрушается чужой мир, слышит, как под этими обломками пытаются крутиться шестерёнки в его мозгу. Себастьян ничего из этого не видит и не представляет. И он прямо отвечает: «нет». — Он тебе наскучил, что ты пришёл ко мне? Шерлок изначально интересовал только Джима. Шерлок и сейчас составляет большую часть его размышлений. Для Себастьяна проще — это работа. И ему нужно следить не только за Шерлоком, но и за его окружением. За его безопасностью. И за его братом. — Майкрофт о чём-то догадывается. — Он ничего не знает, — отвечает Джим. — Он просто никому не доверяет. — Это не облегчает положение, — ворчит Себастьян, и Джим обхватывает его лицо руками. На какие-то секунды они становятся так близки, что Моран видит в чужих глазах опасный блеск. Он видит раздражение. Он видит ненависть и испуг. — Ты не справляешься? — чеканит Джим. И звучит это голосом «не дай бог ты не справляешься». Звучит это голосом «как ты смеешь». Никогда не подводил, а что теперь? Джим заглядывает ему в глаза, пытаясь сразу добраться до души. Себастьян ни в загробную жизнь, ни в богов и не в духов не верит, но когда Джим так резко меняется на глазах, он готов поверить, что тот способен перекрутить его душу, не тронув его самого даже пальцем. А полагалось, что он давно оброс толстой кожей, и его не трогают подобные представления. Джим шипит: «ты мне ничего не испортишь, возьми себя в руки». А потом, как ни в чём не бывало, он плещет себе в стакан виски, предлагает выпить ему и спрашивает, точно ли всё хорошо. Потому что, кажется, он выходит из себя, а Себастьян мало понимает ту ответственность, которую на него возложили. — Какие у тебя проблемы с Майкрофтом? — спрашивает Джим. — Никакие. Просто думаю, что он мне не доверяет в особом порядке. — Мне от него избавиться? —спрашивает спокойно Джим. От былой нервозности не остаётся никаких следов. Только холодная маска. Себастьян качает головой. — Я справлюсь. И Джим улыбается. Джим снова становится собой… — Тебе нужно сегодня вернуться обратно? — Нет. Я сказал Шерлоку, что уехал на свидание, — и даже не соврал, если смотреть условно. — Он меня не ждёт. — Отлично, — Джим берётся за второй стакан. — Выпьешь со мной? /// Ты Джон. Ты Джон. Ты Джон. Джим целует его и шёпотом напоминает: теперь ты Джон. Говори со мной, как Джон. Отвечай, как Джон. Выбери за него одежду, выбери за него интонацию голоса. Придумай ему привычки. Добавляй корректировки. Развивайся, словно тамагочи. Но будь Джоном. — Даже сейчас? — Себастьян руками забирается под одежду. Джим не носит обычно такое. Джим предпочитает костюмы и даже, если никто не смотрит, он выглядит как тот, кто готов в любой момент попасть под объектив камеры. «Как Джон ты не должен знать все эти детали». — Ты с этим планом сходишь с ума, — говорит Себастьян. Джим смеётся куда-то в сгиб его шеи. И, конечно, ничего не продолжается. Никакой романтики. Никаких «я по тебе скучаю». — А ты — доктор. Вылечишь меня, Джон? Себастьян тяжело вздыхает. Правда в том, что он не знает, как ему сейчас быть. Но как Джон он точно знает, что должен всё это прекратить. Должен всем помочь. Как Себастьян — он думает о Джиме. Как Джон — о Шерлоке. Джим поднимает на него пьяный взгляд, и говорит: «тебе так идёт этот образ». И его улыбка внутри не заставляет переворачиваться миры. Его улыбка заставляет замереть. Опустить руки по шву, и тихо напомнить, что Джону всё же пора. Не оставлять же Холмса одного. /// Злость внутри кипит, а Шерлок с чего-то говорит, что это всего-навсего температура. — Ты вчера рано вернулся, — замечает Холмс. — Свидание не удалось? О, ещё как удалось. Он на славу повеселился, пока пытался понять, почему для Джима так важно продолжать играть этот спектакль без зрителей. Если честно: он так и не понял. Чужой мозг слишком объёмный, чтобы Моран мог его объять. Есть те мысли, которые он никак не понимает. Ни как они формируются в чужой голове, ни как они котируются с реальностью. Джим говорит ему: ты — Джон. В любой момент, даже в эту секунду. Ты всегда — это он. От Себастьяна зависит, насколько он хорошо или плохо будет играть эту роль, но главное, что он не должен прекращать. И всё же, будет хорошо, если партия выйдет идеальной. Если Себастьян не собьётся. Не забудет свои слова. Джим почти угрожает, когда произносит «я надеюсь, что у тебя всё под контролем». И Себастьян говорит «конечно». Он, конечно же, говорит ему да. Как он может говорить обратное, когда маленькая красная точка почти светит ему в лицо? Чужое безумие большое. Но оно всегда было таким. Разве может Себастьян теперь удивляться? Нисколько. Но он может злиться и кипеть внутри. Краснеть щеками и ушами от напряжения. А Шерлок всё равно повторяет: — У тебя температура. Ты возвращался домой пешком? И снова — прав. Джон ему кивает, на что получает тяжёлый вздох, уставший такой, будто он заставляет Шерлока готовить для себя чай. На самом деле тот сам берётся за это дело. Джон у него ничего не просит: ни заботы, ни разговоров, ни его удивительно правильных умозаключений. — Я схожу в аптеку. Постарайся не заразить меня. — Это ты постарайся от меня не заразиться, — парирует с улыбкой Джон. У него першит горло и болит голова. И внутри кипит не только из-за температуры, но ещё из-за того, что объект его наблюдений меняется. Становится лучше. Себастьян не должен их между собой сравнивать — ну, Шерлока и Джима, — но, когда видишь двух людей, помешанных друг на друге, невольно сравниваешь, а кто способен увидеть поблизости и других людей. Например, его самого? Ведь когда раздаётся телефонный звонок, и какая-то женщина под диктовку произносит загадку, а полиция Скотленд-Ярда говорит, что заминирован целый дом в их спокойном и сером городе — краски появляются только для Шерлока Холмса. Он становится увлечён. Он становится возбуждён. Он бросается в путь, чтобы найти ответы. А вечером, пусть и запоздало, весь в грязи, промокший и продрогший, он бросает пакет с лекарствами на стол и говорит: — Это тебе. Пока я разгадываю загадки, ты пропускаешь слишком много интересного. Мне даже тебя жаль. — Я думаю, — делится Джон. — Такими темпами лекарства понадобятся тебе. — Не говори ерунды, — морщится Шерлок. — Что ты будешь писать в своём блоге? Ты даже не знаешь, что произошло. — Ну, так поделись со мной? Шерлок только и ждал этих слов. Шерлок усмехается. И то, с каким восхищением он произносит имя Мориарти — просто надо слышать. Самому Джиму, желательно, слышать. Он занимает уже целых два ума. Не слишком ли много для одного человека? /// Три звонка. Три гудка. И один взрыв. Джон не считает количество раненных людей — и без того знает, что число будет больше десяти. — Зачем? — спрашивает он у Мориарти. Это уже точно не температура, но пока ещё и не злость в чистом виде. Его метания напоминают выброшенную на берег рыбу. Если он попытается нырнуть обратно в воду, его остановят и скажут «рано». Пока ещё слишком рано. В каком соусе маринуется, по мнению Джима, Шерлок Холмс? В соусе из заботы, преступлений и предательств? В соусе из чужой глупости и собственного ложного превосходства? Себастьян никак не может понять, что именно заставляет Джима так гореть своим планом, уже пересобранным заново не в первый раз. Раньше Себастьяну казалось, что он его понимает. Что он знает, для чего они всё это затевают. Во что он ввязывается ради своего человека. Теперь он сомневается. Вот и проблема. Все проблемы начинаются с момента, когда кто-то перестаёт быть обезличенным. Когда одни становятся ближе других. — Ты злишься? — улыбается Джим. Его забавляют нахмуренные брови и поджатые губы. — Или это злится Джон? Моран настолько возмущён, что не находит ответа. — Спроси себя «зачем», вспомнив всех тех, кого ты сам держал под прицелом снайперской винтовки. — Джим. — Я могу напомнить тебе сам. — Джим. — Вспомнить их в алфавитном порядке. — Джим. — Только попроси меня. Или задай ещё один вопрос. Себастьян делает шаг. Он мог бы завершить этот разговор. Хлопнуть дверью. Не отвечать на звонки. Не писать сообщения.  Но Себастьян задаёт вопрос, и Джим слышит это, как вызов: — Ты помнишь, как меня зовут? Я — не он. Кого ты пытаешься убедить в этом, Джон? Себастьян смотрит ему в глаза. Джим произносит первую фамилию: Андерсон Трэвис, Андерсон Вэл, Бекер Брэм,… и это только начало списка. /// Шерлок раздёргивает шторы, чтобы показать ему пустую и тёмную улицу. Нет ни женщин, бегущих домой, нет ни мужчин, ковыляющих по тротуару. Тех, кто одной рукой придерживает шляпу, а во второй сжимает портфель. Нет ни отдыхающих, ни работающих. Весь мир будто скрыт от их глаз. Шерлок морщится и говорит: — Посмотри на это. Невыносимое спокойствие. Ни одного убийства. Джону нравится, что сейчас нет ни одиночных, ни серийных убийств. Это, конечно, для Шерлока Холмса целое испытание, но Джон точно знает, что тот с этим справится. У него просто нет другого выбора. Шерлок показывает ему на улицу и говорит: — Какой ужас. Тебе нравится именно это? Так безлико светит луна. Ей даже не в ком отражаться. Ни одни глаза на неё не смотрят. Рядом с мусорными баками лежит скомканный плакат. Лозунг оттуда почти не виден, но Джон уже видел подобный билборд. Там было написано: вы хотите увидеть улицу мечты? Тогда звоните по номеру, указанному ниже. Может быть, кто-то позвонил по этому номеру и остановил саму смерть? Это было бы забавно, живи они хоть в какой-нибудь мистической реальности. Но их реальность проста, как таблица умножения. Как детская книжка с рисунками, где на каждую букву приводится в пример животное. А — Аист. Б — Богомол. В — — В этом нет ничего плохого, — Джон пожимает плечами. — Это просто улица, Шерлок. Джон дергает за штору, и Шерлок сдаётся. Он падает на диван, закрывая глаза ладонью. Ему нужно о чём-то вечно размышлять. Разгадывать загадки и ребусы. То, что давал ему Мориарти, он раскусил, как орешки. Не без жертв, но он справился. Со своей стороны он сделал всё, что мог. Мысли о Джиме тоскливо оседают внутри. Джон даже руку засовывает в карман, чтобы сжать телефон. Он знает, что не может свободно ему писать и звонить. Что для этого есть другие способы связи. Другие телефоны. Он просто не может сорваться в любой момент. А сейчас он даже этого и не хочет. Джон, который стоит у окна, может ходить на свидания. Он же одинокий отставной военный врач. Он имеет полное право познакомиться с кем-то в больнице. Познакомиться с кем-то в метро. Привести незнакомку домой и делать вид, что вот он — обычный человек, интересующийся обычными вещами. Джон вздыхает. Тихо, чтобы Шерлок раздражённо не спросил, почему он слышит этот вздох. Ведь кому и можно (и нужно) вздыхать, так это Холмсу. Неисправимый ребёнок… Джон хлопает со спины его по плечу и говорит: — Идём в бар, а? — Что? — Шерлок даже руку от своих глаз убирает. — Какой бар? — Самый обычный бар, — говорит Джон. — Туда люди ходят, чтобы весело провести время и не умирать со скуки. Ну, обычные люди. Ты, конечно, себя к таким не причисляешь, но… — Тебе больше некого повести в бар? — Шерлок снова морщится, будто это предложение какая-то пытка. Ничего, Джон привык к его мимике и точно знает, когда тот недоволен, а когда просто… просто выражает всего себя через эту мускулатуру. — Вообще-то есть, — Джон хмыкает с ухмылкой, — но это другое. — Наш поход чем-то отличается? — Шерлок оборачивается на него, изогнув бровь. — Вообще-то, да, — отвечает Джон. — То, что происходит с другими, я называю свиданием. То, куда приглашаю тебя я — дружеская посиделка. — И в чём отличие? — вопрос без всякого интереса. Но Шерлок уже поднимается, стаскивая с себя халат, чтобы переодеться. Он начинает свой путь от самого кресла до спальни. Джон наблюдает за ним. Он даже всерьёз обдумывает ответ над вопросом. Хотя всё довольно прозрачно. — Да, в сущности, ни в чём. /// Разница всё-таки есть. Например, в словах, которые Джон может или не может говорить. Он ловит себя на мысли (это по счёту после третьей пинты пива), что в большей степени сейчас является собой. Шерлок слушает его армейские байки. И, вроде бы, нужно быть всё же начеку, но так не хочется вдаваться в выдуманные подробности и сказать немного правды. Рассказать о себе. О том себе, о котором его вынуждают на время забыть. История Джона звучит так: как-то раз я предугадал, что будет взрыв. Что меня считали тем ещё счастливчиком. А ещё, приходилось спасать чьи-то жизни, используя грязные тряпки, и одному богу известно, как они не получили заражение крови. Пески Афганистана скрепят на зубах даже сейчас, когда он забрасывает в рот фисташки. Когда он делает глоток. Он чувствует не эту еду, а нескончаемый обжигающий жар. Как только история заканчивается. Одна из многих. Это ощущение растворяется, и Джон просто пожимает плечами, мол, да, всякое бывало. — Ты же был врачом, — напоминает Шерлок. Джон же об этом не забыл. Ему никто не позволит. — Ты явно спасал больше. Джон кивает чисто машинально. — Но, бывали и плохие дни. А ты? Шерлок приподнимает брови. А что он? Он не идиот, но такую формулировку вопроса совсем не понимает. Сидит, опираясь на стол локтем. Его так быстро развезло. Это немного забавно. Наверное, он даже почти не пьёт? Джон по крайней мере за столько времени видит его с алкоголем лишь второй раз. — Ну. Ты ведь тоже постоянно спасаешь людей. Неужели на замечаешь? Каждым успешно раскрытым преступлением. Это твоя работа. — Ну, наверное. Я не думаю об этом так. — А как ты думаешь? — Ты знаешь, — Шерлок отставляет от себя стакан. Он смотрит в своём мобильном телефоне на время, и говорит, что Джон вскоре захочет в туалет, а только потом отвечает на вопрос. — Мне скучно. И эта работа — мой способ борьбы со скукой. Я не делаю всё это ради чьего-то спасения. Я мало думаю о людях. — Это вовсе не так, — Джон качает головой. Шерлок смотрит на него, будто рассчитывает, что это ответ на замечание про туалет. Он мог вполне ошибиться в своих расчётах. Пьяный мозг соображает не так быстро, как ему бы хотелось. Но Уотсон поднимается, говорит, что скоро вернётся. И в спину ему звучит: — Нам пора домой. /// — Ты куда-то торопишься? — смеётся Джон, когда видит, что Шерлок плечом толкает закрытую дверь их квартиры. — А что не так? — не понимает Шерлок. Джон достаёт ключи и звенит ими, как колокольчиком. И тогда до Шерлока постепенно доходит, в чём проблема с дверью. Она просто-напросто закрыта. — Чёрт, — выдыхает Шерлок под чужой смех. Джон открывает им дверь, чтобы они оба ввалились, а не зашли внутрь. Темно теперь, что на улице, что здесь. И также тихо. Если замереть, то можно услышать их тяжёлое дыхание. — Нужно было поймать такси, — Джон стягивает куртку, пока Шерлок бросает пальто на пол. Это пальто Джон поднимает недовольно и вешает рядом со своей курткой. — Тебе сделать чай? — Да ладно. Нормально прогулялись. — Там было очень много кругов сделано, — замечает Джон. — Мы разве не заблудились в процессе? И смеялись. Точно много смеялись. Джон не помнит только причину. Не помнит, были ли произнесены шутки. — Нет, всё было по плану. Я отправил Майкрофту послание, — Шерлок дёргает уголком губ. Его взгляд блестит, и почему-то Джону в какой-то момент кажется, что Шерлок абсолютно трезв. Просто забавляется. Но падает на кресло он неловко, — и тогда это ощущение теряется. — Так тебе делать чай? — Нет, — снова морщится Шерлок. — Я выпил сегодня достаточно. — И я, — соглашается Джон. — Идём спать? — Да, — Шерлок упирается в подлокотники кресла. Зачем он вообще в него упал? Встаёт, даже какое-то время умудряется ровно стоять. Джон подоспевает к нему до того, как Шерлок начинает падать обратно. Не падает. Остаётся на месте. Джон тянет его в спальню, чтобы помочь лечь. Потом уж он ляжет как-нибудь сам. Да хоть на этот диван упадёт. Пара часов, а потом можно и к себе будет пойти. Пить на голодный желудок — паршивая идея. Но было весело. Да, без преувеличений, Джон провёл время хорошо. Когда он вообще в последний раз так выбирался? Просто был человеком. Даже будто бы человеком без истории. Просто оголённым собой, выражающим мысли отдельно от остального «я». — Спасибо за этот вечер, — Джон усаживает Шерлока на кровать. — Да это тебе… спасибо, — прежде чем поблагодарить, Холмс запинается. Причина этого неясна. Наверное, что-то из привычного арсенала «не благодари и не извиняйся». Язык сухих фактов. Мир простых взаимодействий. Как же просто было бы говорить только приказами, без уважительного «а не могли бы вы, пожалуйста». Не могли бы. Пожалуйста. — Не пришлось скучать? — догадывается Джон. И он думает, что предполагает верно. Но разве может он постичь разум такой величины? Хотя ему уже приходилось. Себастьян говорит себе: не вспоминай о Джиме. Взгляд Шерлок снова становится серьёзным. Будто бы трезвым. Будто бы читающим его мысли. — К моему разочарованию, не пришлось. — Почему к разочарованию? — не понимает Джон. Шерлок смотрит ему в глаза. Слишком долго и пристально. Джон чувствует неловкость и нарастающее напряжение внутри. Будто Холмс обо всём прознал. Будто бы увидел то, что скрывалось всё это время. Им не нужно было пить. Джону нужно было завоевать только доверие. Он же это сделал? Сделал же? Шерлок не отвечает на вопрос. Пуговицы на его пиджаке становятся большими-большими и никак не просовываются в разрезы. Джон вздыхает «давай помогу», и сам расстёгивает на нём пиджак. Он говорит себе: уходи, пока не поздно. Он говорит себе: не смотрит ему в глаза. Уходи и не смотри. Не делай. Нельзя. Пожалуйста. Шерлок тянет его за руки, и когда они оба валятся на кровать, Джон первым находит его губы. Первым целует. Первым снимает чёртов пиджак. Первым забирается руками под рубашку. Первым отстраняется и первым тянет подушку пониже, чтобы Шерлоку было удобнее отвечать. /// Джон уходит из спальни до того, как наступает рассвет. Он полагает, что ещё каких-то жалких полчаса, и всё вокруг озарит солнце, и станет видно, какую ошибку он допустил. Станет видно всем. Превышение должностных полномочий? Нет, это вряд ли. Нет адекватного названия тому, что происходило с ним и Шерлоком ночью, за день до того, за месяц до того, в день их первого знакомства. Впервые Джону хочется просто набрать Джима и сказать: я не справился. Не справляюсь. Не буду справляться дальше. Это ощущение остаётся с ним, даже когда утром Шерлок покидает спальню, молча принимает душ, а после наливает им чай, потому что Джон слишком задумчив, чтобы начать действовать, а не сверлить заварник взглядом. — Миссис Хадсон снова печёт пирог, — морщится Шерлок. Его сейчас раздражают не только звуки, но и запахи. Джон принюхивается: корица, яблоки, немного ванили. И правда, как он мог этого не заметить? Наверное, как Шерлок не замечает следы на своей шее. Они вскоре оказываются полностью скрыты за рубашкой. Но сам факт… Джон откидывается на спинку стула и наблюдает за тем, как Шерлок ходит по кухне. Чай оказывается прямо перед носом. Шерлок складывает руки у подбородка, сверлит его взглядом, а после буднично выдаёт: — Я знаю, что нам нужно делать. Джон чувствует панику. Себастьян чувствует панику. А Шерлок продолжает: — Нам нужно поехать в госпиталь Святого Варфоломея. /// Вместо «принеси кофе» Джон слышит «доброе утро». Один голос перекрывает другой. И оба они — очень сильно ему знакомы. Ещё до того, как Джон успевает повернуть голову, маска с его лица слетает.  На какие-то секунды он выпадает из роли и снова становится Себастьяном. Шерлок видит перемены на его лице и лишь вопросительно приподнимает бровь. А Джим заходит в кабинет, неловко мнётся у стола и произносит: — Вы же и есть тот самый детектив, да? Шерлок Холмс? Джим одет не в свои вещи. Эти тряпки никогда бы не попали в его гардероб. Они сидят обтягивающе, вызывающе. Они рассчитаны на то, чтобы привлечь к себе внимание. Но Шерлока привлекает только труп на столе и лупа в руке. И ему очень жаль, что его просьбу принести кофе не услышали за скрипом двери и добрым приветствием. Утром, например, он сам приготовил чай. Его даже никто не просил этого делать. Хорошо бы, если бы Джон поступил сейчас также. — Меня зовут Ричард, — улыбается Джим. Себастьян надевает маску Джона — и здоровается первым. — Доброе утро. Шерлок не особо любит знакомства в морге. — В морге я люблю лишь мёртвых людей, — отзывается Шерлок. И Джим, то есть Ричард, смеётся. — Простите. Молли сказала, что вы часто тут бываете. Я просто хотел познакомиться. Не буду отвлекать. В какую партию он играет? Это шахматы? Это покер? Это настольный теннис? Он должен отбить эту подачу? — А вы, — Джим указывает на него. То есть, Ричард Брук указывает пальцем на Джона Уотсона. Но смотрит он как Джим Мориарти. Как обычно Джим Мориарти смотрит на Себастьяна Морана. — Вы ведь его напарник, да? У вас чудный блог про расследования. Мне понравилось его читать. Джон неловко улыбается. Это больше похоже на то, что он просто поджимает виновато губы. Как человек, который слишком сильно увлёкся. — Я, в общем-то, не буду мешать, — Джим ударяется о стол, едва не роняет на пол инструменты. Извиняется снова, но всё же кладёт визитку со своим номером. Вернее, сложенный листок. И кладёт он его на сторону стола, у которой стоит Джон. Он кладёт свой номер для него. Для Джона. Ричард Брук уходит из кабинета. Джим Мориарти уходит со сцены. Шерлок фыркает и бросает только одно слово: — Гей. — Что, прости? — не понимает Джон. Он совсем не способен сейчас играть в эту математику и складывать факты перед носом. Шерлок любезно ему поясняет: — Он гей. И он оставил тебе свой номер. Если приглянулся — ты можешь ему позвонить, и не прогадаешь. И Шерлок снова берётся за труп. С лицом настоящего исследователя он рассматривает кожные покровы на чужом лице. Оно хотя бы настоящее, пусть и неживое. Джон убирает номер в карман. Будет ли он звонить? Может быть. А, может быть, и нет. Ему сначала нужно разобраться в чужой голове. А потом уже — в своей собственной. Шерлок, кажется, произносит что-то ещё. Добавляет «тебе ведь нравятся интрижки, не упускай возможность». А Моран так увлечён мыслями, что смысл улавливает не сразу. /// Шерлок кое в чём прав: Ричард Брук точно в его вкусе. Точь-в-точь, как выточенный из гранита древнегреческий бог. Точь-в-точь как тот, кем бы он мог любоваться. Кого хотел бы коснуться. За кем согласился бы следовать, как примагниченный. Ричард Брук не успевает и далеко уйти, как Джон выходит из кабинета и в коридоре догоняет его. — Что это было? — возмущённо шепчет он. — Знакомство. Наше с тобой. Моё с ним, — Джим улыбается. Это совсем не его улыбка. Она вежливая и будто бы неловкая. Но за ней скрывается столько желчи, что Джон не рискует схватить Джима за руку, чтобы привести в чувство. Сам говорил про безопасность. Про осторожность. А что в итоге? Пришёл и устроил черт-те что. — Я вам нравлюсь, Джон? — улыбается Брук. Тут даже в коридорах есть камеры. Джон кивает, помедлив. Джим начинает улыбаться шире. Он разводит руками и говорит: «это тебе нравится?» Себастьян кивает, но, чтобы тот остановился. — Тогда идём со мной, — Джим кладёт ему руку на плечо, сжимает несильно и шепчет: — Давай, Джон. Ты же не хочешь заставить Шерлока слишком долго тебя ждать? Он следует за ним, как и обычно. В место, где ни в одной стране не бывает камер: он следует за ним в туалетную кабину. И то, что Джим начинает не разговор, а поцелуй, наверное, нормально. Джим, который сам лезет ему в рот языком. Джим, который сам расстёгивает штаны. Джим, который сам подставляет шею под укусы. Он просил даже сильнее. Просит показать, что это скучание взаимно. Наверное, он осознал, что заигрался. Наверное, он осознал, насколько далеко зашёл. Себастьян не может прекратить: он целует и целует. И шею, и скулы, и раскрытые губы. Презерватив раскатывает по своему члену на ощупь. Входит медленно, будто бы никуда не торопится. Будто Шерлок его не ждёт. Себастьян успокаивает себя тем, что Холмс сейчас слишком занят работой. У него на столе свежий труп. Что может быть интереснее? Точно не он. Точно не оставленный номер телефона. Кажется, он сам его отправил сюда именно для этого. Несмотря на то, что внутри Джима тепло и мягко, Себастьян всё равно толкается осторожно. Он действует, как при наставленном пистолете — без резких движений. Без провокаций. Это Джим говорит ему «сильнее» и «ещё». Это Джим сам себя подготовил для этой встречи. Его нутро принимает в себя легко, даже когда Себастьян ускоряется и слышит тихое «будь со мной Джоном». Не теряй лицо. Но Себастьян его как раз-таки теряет, когда вспоминает об имени. О повадках. Как повёл бы себя Джон? Да он бы сюда не сунулся. Он бы неловко смял листок с номером. Он бы даже не позвонил. А если уж он занят был бы не Шерлоком, то свидание назначил бы многим позже. У Джона иная история — Себастьян во многом выдумал её сам. До тех мелочей, что он знает, какие женщины и мужчины будут в его вкусе. Насколько он будет верным. Настолько заботливым. И насколько преданным лишь одному человеку. Себастьян замирает внутри и снова целует. Джим отвечает, двумя руками зарываясь в волосы. — Почему сейчас? — шепчет Моран ему в рот. — Соскучился? — предполагает Джим. Но это вопрос, и он совсем не риторический. — Почему сейчас? — повторяет Себастьян. — А тебе не нравится? Моран принимает эту игру. Он оттягивает чужие волосы на затылке и языком ведёт по щеке. — А тебе? — решает перевести тему он. — Кого ты представляешь сейчас с собой? Меня или Джона? — Джон бы так не делал, — Джим ухмыляется. И это хочется стереть с лица подчистую. Пусть выражает другие эмоции. Пусть говорит другие слова. Пусть диктует ему другие правила. Себастьян выходит, рывком впечатывая Джима грудью в тонкую стенку туалетной кабины. Он входит резче, сильнее, выискивая максимально удобный угол. Джим стонет приглушённо, кусая губы. Он дразнит, когда шёпотом произносит: «да, Джон, вот так». Себастьян не знает, то ли рукой сжить его рот, то ли горло. Ни того, ни другого он не делает, но это не значит, что он не хочет. Без единого звука, Моран ускоряется ещё. Он увеличивает амплитуду толчков. Он не церемонится так, как церемонился с Шерлоком, подбирая частоту и глубину, чтобы тот остался доволен всем. Джим получает злость и страсть в чистом виде. Джим получает то, что доводит его до оргазма в считанные минуты. И уже потом, когда презерватив отправляется в мусорку, а Джим натягивает штаны. Он останавливает Себастьяна до того, как тот рукой обхватывает щеколду. — Я просто дразню тебя, — говорит Джим. И теперь он наконец-таки полностью серьёзен. Его взгляд спокоен, его лицо спокойно. Его голос не дрожит и не скачет по октавам. — Я знаю, что ты не Джон. Я знаю, кто ты. Просто хотел убедиться, что ты тоже знаешь. О, он знает. Блуждает в этих лабиринтах, но с картой. Он, может, и заблудится по пути несколько раз, но точно отыщет выход. — Мне тебя не хватало, — зачем-то говорит Себастьян. Вместо «мне тебя тоже», Джим отвечает: — Да, я знаю. Вместо «мне тебя тоже», Джим говорит: — Надеюсь, ты думал именно об этом, когда был с ним. /// Шерлок не смотрит на него. Может, всего лишь несколько секунд. Это, в сущности, ничего, даже не копейки. Но для такого человека, как Холмс, это имеет вес. Он что-то для себя определяет. Что-то хмыкает себе под нос. Из госпиталя они уходят в молчании и вдвоём. Джон держит руки в карманах, где телефон и номер некоего Ричарда Брука, с которым он может поддерживать связь от лица Джона. Такая занятная история. Джон думает: а стоит ли писать. А Шерлок спрашивает: — Он тебе понравился? — Ричард? — уточняет Джон. — Не знаю. Это важно? Шерлок пожимает плечами. — Не знаю. Просто интересно, сколько продлится эта интрижка. Джон хмурится. Это звучит оскорбительно. Даже для выдуманного лица. Джон чувствует, что это он, Себастьян, замешан в этих словах. Ему будто бы прилетает с двух сторон за разных людей. А он, между прочим, один. — О чём ты? Джон всё ещё пытается быть дружелюбным. — Я заметил, что все твои отношения, будь то Джанин или та зануда-учительница, не длятся особо долго. Эти интрижки рассчитаны на пару ночей, но как только всё начинает становиться серьёзным, ты сбегаешь. — Я не сбегаю, Шерлок. — Разве? — Шерлок приподнимает брови. Джон стискивает зубы и не отвечает. Он начинает подозревать. То есть, он уже прекрасно понимает, к чему клонит Холмс. — Не моё дело. Я к тому, что твоя самая долгая интрижка продлилась месяц. Самая короткая — одну ночь. Интересно, сколько тебя хватит на этот раз. И Шерлок улыбается (очень и очень мерзко на взгляд Джона), и заходит домой. И как ни в чём не бывало говорит дальше про скуку. Про то, что плевать ему на расположение планет в солнечной системе. Ему на всё плевать, пока в Темзе не плавают трупы. Пока по городу не течёт кровь. Неужели Джон не испытывает того же? Бесконечную усталость от этого спокойствия. Бесконечное разочарование в людях. Шерлок валится на диван и просит оставить его одного. /// Джон пользуется возможностью и пишет Ричарду. Пишет что-то вроде «привет, это Джон». Ричард не отвечает час. Не отвечает два. Но когда телефон снова вибрирует, на экране высвечивается: «привет, у тебя хороший друг. Он не будет ревновать?» Эта игра так и продолжается. Джон пишет: «не знаю, но, мне кажется, что он уже ревнует». И следом добавляет: «ещё до того, как ты оставил свой номер». Ричард спрашивает, правда ли это. И Джон говорит, что кажется, что да. Что дело глубже. Интереснее. И как только Брук назначает свидание, Джон срывается с места. Потому что в других локациях, без лишних ушей и внимания от старшего Холмса, Себастьян может быть собой. И может отвечать честно. — Он и правда ревнует? — переспрашивает уже Джим. И улыбка на его лице становится какой-то мечтательно-злорадной. — Это лучше, чем я рассчитывал. Заурядные люди тоже умеют удивлять. Джим смеётся, задумчиво рассматривая Морана в этой непримечательной одежде. Джон изменился. Стал зачёсывать чуть отросшие волосы назад. Сменил кардиган на пиджак. От Джона всё больше остаётся Себастьяна. — Продолжай, — говорит Джим. — Что продолжать? — Продолжай быть с ним. Настолько близко, насколько получится. Как только он подпустит тебя к самому сердцу, тогда мы и нанесём удар. Точным движением невидимого ножа. Джим так сжимает руки, будто в них находится рукоять. А взгляд острый. Предупреждающий. Джону можно приближаться к Шерлоку. Но Себастьяну нельзя впускать его внутрь. — Никаких ведь проблем? — учтиво интересуется Джим. И вот опять — стальной голос. Невыносимый приказ, как угроза. А ещё недавно он был просто его Джимом. А теперь — он только заказчик, только начальник, только тот, кто платит ему за игру. — Зачем тебе это? Почему нельзя просто заманить его в бассейн сейчас и всё там подорвать? Чтобы он ушёл на самом пике популярности? Ни за что. Чтобы он даже не пожалел о своей смерти? Чтобы он думал, что заполучил себе и чужого друга, и свою жизнь? Чтобы он остался тем, кто поборол скуку? Или был тем, кто так и не разгадал загадку и так об этом не узнал? Никаких мучений. Никаких угрызений. Джим подпирает голову рукой и скучающе отвечает: — Нет. Себастьян не вздыхает и не отворачивается. Он присаживается на подлокотник кресла и, как раньше, поправляет воротник чужой рубашки. Оттягивает его слегка. Обычно он смотрел на следы, которые оставлял сам. Сейчас он смотрит на чистую кожу. На то, как дёргаются уголки губ. Джим поднимает на него взгляд. — Я просто хочу ему выжечь сердце. Ясно? Себастьян кивает, будто понимает. Если честно — то только смутно. /// — Значит, ты считаешь, что это было интрижкой? Для ясности: они сидят на кухне. Завтрак приготовлен его рукой и разложен по двум тарелкам. Чай приготовлен его рукой и разлит по двум чашкам. Шерлок воротит нос от яичницы и только вертит раздражающе кружку. Работы мало — это его убивает. Хорошо, что в таком нервном состоянии не ходит на охоту, иначе Джону пришлось бы волноваться. — Ну, — продолжает Джон. — То, что случилось между нами. — А что случилось? — Шерлок приподнимает бровь. Бросает ему вызов: ну же, скажи это вслух. — Мы переспали. Пьяные. — Это почти определение слова интрижка. — Я загляну в словарь, и, если там другое определение, нам придётся снова об этом поговорить, — Джон пожимает плечами. Холмс деланно вздыхает, будто его тут за столом пытают вкусной едой и разговорами о личном. — Допустим, это не определение. Допустим, — Шерлок морщит нос, — это не интрижка. Называй как угодно. Что с того? — Просто, я не подумал, что это может тебя задеть. И решил поинтересоваться, что ты об этом думаешь и что ты… чувствуешь? — Я чувствую скуку! От этого разговора и от этого, — Шерлок указывает на окно, за которым тишь и благодать. Да уж, настоящая пытка. —  Говори прямо, чего ты хочешь от меня? Джон хочет завершить этот разговор и подождать момента, пока Шерлок будет в состоянии более спокойном. И дай бог, если в хорошем. Но для этого нужно будет кого-то убить и подсунуть ему под нос, как загадку. Джон убивать не станет. У Себастьяна другой приказ. Поэтому приходится набрать в лёгкие воздух, вытеснив оттуда всю воду, что, кажется, накопилась там из-за чувств, не нашедших свой выход. — Если это было бы не единожды. Ты бы всё ещё считал это интрижкой? Или что мне вообще для тебя сделать? Даже, если бы это продлилось больше месяца. Столько, сколько вообще нужно. Шерлок поворачивается к нему и замирает. Ни моргает, ни говорит. Он будто бы зависает. — Так, — улыбается неловко Джон. Ему кажется, что он ошибся. Сказал что-то не то. — Ты меня пугаешь, Шерлок. Ответь хоть что-нибудь. Шерлок, о боги, смаргивает. — Ты хочешь сказать, что тебя волнует, что я думаю на этот счёт? — Я буквально это и говорю тебе. Как мне расположить тебя к себе? — Зачем тебе это? — Ну, очевидно же. Потому что мне на тебя не плевать. И Джон ведь не врёт. Хотел бы соврать, да только себя не обманешь. Не в таких навязчивых вещах. Он улыбается. Видит весь дом — от кухонной утвари до кухонной мебели — как он улыбается Холмсу. Лучезарно. По-новому. Так, как улыбаются люди, которые действительно хотят к себе расположить. Как улыбается маньяк, заманивая жертву в своё логово. Как улыбаются люди на страшных картинах древности. Как улыбается Себастьян, зная концовку истории Джона Уотсона и Шерлока Холмса. /// Каждый раз, когда Шерлок дёргает уголком губ и отворачивается, чтобы никто этого не увидел, Джон надеется, что это ничего не значит. Он надеется, что после такого не последует ответ. Каждый раз, когда он лезет в драку или становится между кем-то и Шерлоком, он надеется, что тот ничего не ответит. Сделает вид, что так и надо. Воспримет это как должное. И ничего, абсолютно ничего не почувствует в своей груди. Кто-то считает, что у Шерлока Холмса нет сердца — даже механического, которое гоняет по его телу кровь, — но этот кто-то явно его не знает. Этот кто-то не жил с ним под одной крышей и не видел, как он из шкуры вон лезет, чтобы спасти как можно больше людей. От социопата в нём только словесная грубость и отсутствие такта. В остальном Джим прав — это заурядный человек. Один из тех, кто может испытывать чувство долга. Из тех, кто может почувствовать что-то, если к нему проявить каплю добра, сострадания и любви. Этот коктейль смешивается и взбалтывается в крови. И Джон надеется, что он не будет отторгнут наружу. Что он никак Шерлока не опьянит. Джим торопит. Джим спрашивает: как всё идёт? А всё идёт так, словно по плану. И это огорчает Джона каждый раз. Он не может остановиться сам, и нет надежды, что кто-то это сделает за него. Даже Майкрофт не вмешивается в их отношения, хотя его недоверие так и не сходит на нет. Джон надеется, что у них ничего не выйдет. Но он видит обратное, и он готов держать пальцы на чужом пульсе и считывать его ускорение, понимая, что победа — это проигрыш. Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила.* /// В своей предыдущей жизни, Себастьян любил этот дом. Старое, всеми забытое имение, в котором не было жизни, но была память о предыдущих владельцах. Джим никогда ему не рассказывал, у кого выкупил этот дом. Лежа в кровати, Себастьян смотрит на сладки балдахина, покачивающиеся от ветра, и думает, что это странно. Вся его жизнь — она странная. Начиная с детства и заканчивая тем, что он притворяется человеком, которого никогда не существовало. Перед Майкрофтом Холмсом нет закрытых дверей, и он точно не купится на личное дело размером в пару листов. Он ему не доверяет — и правильно делает. История пишется в настоящем. Шерлок звонит на телефон до того, как Джим успевает проснуться. Джон берёт трубку и шепчет в неё: — Шерлок? Что-то случилось? И голос обеспокоенный. И сонный заодно. — У нас есть новое дело. Через час встретимся в участке, — это даже не вопрос и не предложение. Джон смотрит на время. Даже, если подорвётся сейчас — всё равно не успеет. — Я не думаю, что… — Через час, — повторяет Шерлок и бросает трубку. Их отношения не становятся хуже. Они не видоизменяются вообще. Джим не задаёт вопросы о том, насколько теперь Джон и Шерлок близки, но он понимает, что связь между ними не такая, как прежде. Джон позволяет себе шутки и флирт. Шерлок позволяет себе улыбки. Порой он даже не против поставить себя в уязвимое положение. И, бога ради, пока он не берётся за шприц — Джон почти счастлив такому взаимодействию. Джим рядом шевелится. Он не открывает глаза, но говорит спокойно. Так, словно и вовсе не спал всё это время: — Тебе пора? Себастьяну не хочется уходить. Его сердце так или иначе пропускает удар, когда он понимает, что должен делать выбор. В глубине души он уже знает, как будет действовать в будущем, но каждый раз прокручивает это в голове и замирает. Будто не хочет принимать решение. Но себя не обманешь. Он знает, на чьей он стороне. — Что ты ему скажешь? — Джим открывает глаза. — Он поймёт, что ты был не на дежурстве. — Я знаю. Я ничего не собираюсь говорить, — Моран пожимает плечами. А время идёт на убыль. Остаётся пятьдесят семь минут до встречи. — Он не подпустит тебя ближе, если будет знать, что ты заинтересован кем-то ещё. Такие, как он, не любят делиться. — Откуда знаешь? — Себастьян ставит ноги на холодный пол. В таких разговорах лучше не смотреть в глаза. Вот он и не смотрит. Не видит. Не хочет представлять. — По себе судишь? — По себе, — соглашается Джим. Только Себастьян ему не верит. В ревность он, может, ещё может поверить, но в то, что Джим не готов с кем-то делиться — нет. Для него планы важнее. Для него жизнь — это просто ресурс. И он тратит его без сожалений и жалости. Он тратит ресурс «Себастьян» на человека, которым одержим. И Моран, скорее, поверит в то, что Джим не станет делиться Шерлоком, а не им самим. Шерлок. Шерлок. Шерлок. Везде он. Себастьян и ненавидит его, и… Нет, не то чувство. — Я буду собираться. Он меня ждёт. Джим не прощается с ним. Джим ничего не говорит. Только перед самым выходом он обхватывает пальцами его подбородок, поднимает голову выше, пока пальцы другой приставляет к его виску. Он изображает выстрел. Чтобы это ни значило, но он показывает, как разбрызгивает его мозги по полу и стенам. Вместо пожелания удачи, он оставляет привкус неразрешённого вопроса. И Себастьян может просто уйти, сделав вид, что чужое безумие его не касается. Но это не так. Он отступает на шаг. — И что это значит? — всё же спрашивает прямо. — Это то, что Шерлок Холмс со мной делает ежедневно. И я рассчитываю, что ты меня от этого избавишь. /// Самый ужасный из моделируемых диалогов звучит как кошмар: — Я бы мог его застрелить. И всё бы закончилось. — Ты прав. Можешь сделать это сегодня. А он не может. Просто-напросто не представляет как. В своей голове Себастьян продолжает развивать варианты. Самый правдивый похож на тот, который между ними будто бы уже случился. — Я бы мог его застрелить. И всё бы закончилось. — Этого теперь мало. Недостаточно просто взять и избавиться от человека. Это не решает суть проблемы. Можно избавиться от причины, можно разыграть чудодейственное исцеление, и оставить всех в живых. Себастьян хватается за эту мысль цепко. Когда он видит Шерлока, недовольного опозданием, он натягивает на себя маску. Лицо Джона поверх собственного лица. — Прости, я торопился, как мог. — Полчаса. — Да, да, знаю. С меня причитается. Шерлок слабо улыбается. Джон думает: пожалуйста, не надо. Но уже слишком поздно. Шерлок говорит «прощён». И они куда-то едут. Куда-то бегут. Снова едут. Наступает ночь. Голод. Утро. И снова город, разрезанный дорогой, под которой закипает что-то опасное. Метро. Взрывчатка. И Шерлок, находящий смешным игру в «я не знаю, что делать». Один-один, говорит он ему, всего одной кнопкой останавливая отсчёт. Джон злится, ужасается, но даже в тот момент понимает, что не готов спустить курок. И у него остаётся два варианта: подготовиться к неизбежному или отсрочить его. /// — Может, подвергнуть тебя опасности? — предлагает Джим, смакуя не алкоголь, а свой вопрос. — Какой? У Морана приказ, а, значит, он будет действовать по чужой указке. Он будет уточнять, а не спорить. Если скажут — сунет голову под гильотину. И не будет бояться, когда лезвие начнёт падать вниз. Джим бывает безумен, но он никогда не переходит эту грань. Только ходит по ней, как по канату, наклоняясь то в одну сторону, то в другую. Он пытается удерживать равновесие, хватаясь за него. И чтобы не происходило — Себастьян готов протянуть ему руку. Если находишься с кем-то плечом к плечу больше десяти лет, речь уже идёт не о страсти или любви, речь идёт о чём-то нераздельном. — Такой, после которой люди с ума сходят от волнения. Себастьян приподнимает бровь. Ему предлагают выбрать способ казни самостоятельно? Джим пожимает плечами. Снова театральничает. Он хотя бы в костюме, что привычно. Не эти ужасные тряпки «Ричарда из IT». — Заурядный ум так легко травмировать, — улыбается Джим. — Жаль, конечно. Но в этом есть своё веселье. Себастьян не удивлён. Даже горечь на языке не удивительна. Она такая же простая, как и, видимо, его ум. Он смог привязать к себе двух гениев, но не смог удержать самого себя. Джим забавляется. Играется с ним, как и всегда. И Себастьян не удивлён. Он знал с самого начала, что опаснее не работать на психопата, а любить его. /// Джон мысленно просит: пожалуйста. Его лицо обхватывают и спрашивают, не пострадал ли он. А Джон даже не испугался. В конце концов, так глупо было бы умереть именно сейчас. От какой-нибудь пули. Или от падения с большой высоты. Или от огня, который успел разгореться рядом с его рукой. На крыше ветер завывает, наверное, сильнее, чем здесь. Иначе Джон бы не ощущал жар от чужих рук. — Да я в порядке, — Джон пытается увернуться. Джим обещал — и устроил настоящее представление. От такой дозы снотворного он сразу не отойдёт. Ему кажется, что он всё ещё дышит гарью. Что он сам состоит из дыма, и, если ветер подует снова — от него самого не останется ничего. — Я найду тех, кто тебя похитил, — обещает Шерлок. — Кто-то хотел показать свою власть. Хотел показать чужую слабость, исправляет Джон. Но про себя. Вслух он лишь говорит «ага». — В этом явно замешан Мориарти. О, как же Шерлок прав. Джон усмехается невесело: — Снова он? Ничего не меняется, сколько не проходит времени. Моран немного не ожидал, что его спрячут под ветками и подожгут. То есть, он совсем этого не ожидал. Но, наверное, это было бы просто, если бы он сложил время года и слова Джима. — Я попрошу Майкрофта приставить к тебе охрану. — О, нет, не нужно, Шерлок. Правда… я в порядке. Джон мысленно просит: пожалуйста. Не надо сейчас. Ни говорить, ни делать, ни волноваться. Сколько камер направлено на них — не счесть и не угадать. Сколько прослушек находится рядом? Лучше бы Шерлок не вмешивался и дал огню разгореться сильнее. Взрыва бы всё равно не произошло. Но Шерлок не может стоять на месте. Не может слушать. Не может молчать. — Джон, я, — Шерлок взъерошивает волосы. Напуган. Как же напуган. — Я всё рассчитал. Но знаешь, какова была вероятность, что я не успею? Шанс на выживание близился к нулю. К той критической отметке, где Холмс не успевает. Где он не понимает подсказки. Где дует восточный ветер. А он всё равно не успевает. Кто-то тонет в воде. Кто-то сгорает в огне. Кто-то стоит и не знает, что сказать, кроме «не надо». Уходи и не смотри. Помнишь? — Я просчитал столько вариантов, — говорит Шерлок. И чуть не опоздал. — Пойдём домой? — Джон пахнет дымом с ног до головы. Шерлок пахнет нетипичным для него волнением. Он мог бы порадоваться, что всё равно успел. Что разгадал ещё одну загадку. Но вместо этого он в ужасе прокручивает события того, что никогда бы не произошло в его жизни. Джон говорит: всё нормально. Всё в полном порядке. И будь Шерлок хоть немного собой, он бы поставил под сомнение этот исход. Он критично бы отнёсся к честному «всё хорошо». Тот, кого поджигают, не может находиться на такой отметке. Но вот он Джон — и это он успокаивает Холмса, а не наоборот. И от камер правду не скрыть. Шерлоку не нужно ничего произносить вслух, чтобы всё стало ясно. Достаточно увидеть его взгляд. Его эмоции. И то, как он сгорает от них. Джим хочет подлить бензина, чтобы увидеть, как в груди вместо сердца остаётся лишь пепел. Всё подходит к концу. Шерлок любит Джона. Джон выполняет последний пункт задания. /// Себастьян почти не ощущает на себе вес этого жилета — внутри всё равно тяжелее. И он будет передвигать ногами за счёт памяти тела, за счёт отданных приказов. За буквальный счёт Джима, который опустеет на кругленькую сумму из-за опасных трюков. Он продаёт себя, хотя думал, что между ними всё непросто. Но ситуация сокращается на элементарные составляющие, где есть они вместе, и они по отдельности. Джим продолжает твердить: Шерлок, Шерлок, Шерлок. Это был его изначальный план. Его гениальный ход. Последняя партия, в которую нужно сыграть втроём. И Джим не спрашивает разрешения. Не устанавливает правила. Он меняет всё на ходу. Когда Джону кажется (то есть Себастьяну кажется), что это глупая затея и можно всё решить быстрее, Джим ему говорит — «нет, ещё слишком рано». И заставляет его ждать. Когда Джону кажется, что всё заходит слишком далеко — Джим говорит ему ждать. Когда это перестаёт быть под его контролем. Когда ему кажется, что нужно выиграть побольше времени, Мориарти оживает и говорит: «пора». Что вот теперь — идеально. Когда Шерлок растерян, напуган и ничего не понимает. Когда он знает, что у Джима есть много ресурсов. Когда он осознаёт, что никто не может быть под защитой. В мире замков король тот, у кого есть ключ. У Джима есть даже больше. Не только ключ, но и очень, очень много взрывчатки. Всё должно пройти идеально. — Я нанял несколько снайперов, — проговаривает ему Джим. Глаза горят, руки едва не трясутся. Он уже видел его в таком состоянии. И ничем хорошим это не закончилось. Себастьян его не осуждает, но и понять не может. Его, словно вещь, подарили человеку и теперь собираются забрать обратно. Для Джима это естественно, как дважды два. А Себастьян просто следует на слепом доверии и собачьей преданности. Наверное, именно в этот момент случается взрыв. Какой-то такой надлом, словно волной разрывает внутренности. А через трещины в его теле просачиваются эмоции, которые на его лице и улавливает Джим. — Тебе не нравится мой план? — усмехается Мориарти. — Ничего. Я и не надеялся, что ты меня поймёшь. — Почему он для тебя так важен? — Себастьян правда хочет понять. Из них двоих это он стоит, обвешенный взрывчаткой. — А разве для тебя он не важен? — Джим приподнимает брови. — Вы столько времени проводили вместе. Ты следовал за ним, как пёс. Пусть и по приказу. Но ты ведь и сам получил удовольствие от этой игры. Как и он. Как и я. — Это не объясняет твоего интереса к нему. — Он меня понимает. Понимает, как я мыслю. У нас с ним было слишком много схожего. Кроме одного единственного момента. У него не было друга, и я с ним поделился этим знанием. Показал, как может быть ещё. Дал это прочувствовать. — Чтобы потом забрать? — Себастьян хмыкает. Не верит он этим словам. Не понимает. Даже если и хочет. Всё равно не понимает. — Чтобы ничего от него не оставить. Дать ему всё и стереть это под ноль. Выжечь сердце, а потом и всё тело. — Дать ему насладиться долгим вкусом победы, а потом показать, что партия не закончена. И сегодня он проиграет. Потому что только в добрых сказках добро всегда побеждает. В настоящем побеждают совсем другие силы. Себастьян пожимает плечами. Если они все здесь сгорят — он знает, что будет дальше. Если они выживут — он ничего не поймёт. — Я знаю, что ты не понимаешь меня, во многих вещах не понимаешь, — Джим смотрит прямо и держит его голову, чтобы он тоже смотрел в ответ. — Но это не проблема для нас, верно? Потому что я тебя понимаю. И я даже знаю, что ты сейчас думаешь. Себастьян дёргает уголком губ, отводя взгляд. Если бы только Джим всерьёз знал его мысли… уже давно бы случился настоящий взрыв. — Тебе кажется, что ты всего лишь ресурс, что я намерен израсходовать тебя и оставить, — Джим отпускает его лицо, но Себастьян всё равно держится прямо. Сколько слов не накинь сверху — он не сломается. — Ты больше этого, Себ. Я могу угрожать, могу навешать на тебя тонны взрывчатки. Но знай: я никогда не наврежу тебе всерьёз. В бассейне ночью. Со снайперами и детективом. С обманом. С непонятным планом. С размытыми формулировками. В состоянии крайне возбуждённом, Джим говорит ему, что Себастьян не пострадает. От веры остаётся по прочности лишь сурьма. От доверия — гранит. — Себ, я не убил бы тебя, даже если бы вместо его сердца, ты решил бы выжечь моё. /// Себастьян вспоминает о чём-то важном лишь после того, как благополучно о нём забывает. Его возвращает в настоящее нежный поцелуй, который совершенно несвойственен для Джима. То есть, вообще-то, очень и очень свойственен, но Моран лишь отголосками вспоминает, как это было между ними раньше. Снова и снова. И пока рукой он упирается в шкафчик в раздевалке бассейна, он знает, что ему нужно вспомнить кое-что ещё. Не только этого человека и их отношения. А кое-что странное, что, на самом деле, мало бы вписалось в канон человеческих отношений. Эта ночь — глубокая, тёмная и, наверное, страшная — запомнится ему надолго. Возможно, на треть жизнь. Возможно, на её половину. Но спустя этот срок — даже этот страх он детально не сможет воспроизвести. Наверное, спустя годы, он подумает, что было страшно вот так стоять со взрывчаткой, а переживать за чужую жизнь. (Видит Бог, что совсем не страшно). В любой момент что-то может пойти не так. Мориарти просчитывает всё до мелочей, но даже ему неподвластны исключения. Скорее всего. Из всех эмоций сейчас Себастьян испытывает только тепло. И только одна мысль задерживается у него в голове: удержать равновесие. Приложиться жилетом к шкафчику нельзя. Запретно. «Стоит быть осторожным». Хотя бы ему, потому что сам Джим… чёрт знает, о чём он думает. Может, он и сам этого не знает. Выключает реальность, будто тянет за рубильник. Но вместо вселенной отключается только Моран. Его голова, его тело, что без рук, прижатых к прохладному металлу, не обойтись. Джим его лицо обхватывает крепко, языком раздвигает губы. Если Шерлок будет достаточно взволнован, то, может, он и не заметит, насколько красным будет рот Джона. Насколько он будет не в себе. Шерлок спросит растерянное «Джон», потому что не сразу его узнает. Себастьян будет собой и будет им сразу. Эта маска давно растворилась с его лицом и её теперь не снять. Джим мог изменить кого угодно (а выбрал его). Он лепил из людей свои собственные шахматные фигуры. И играл ими, спасаясь от скуки. Моран уворачивается от ещё одного поцелуя, вызывая у Джима смешок. — Торопишься? — интересуется он. — Шерлок в любой момент может прийти сюда. — Не волнуйся. Я знаю о каждом его шаге. У нас есть время. — Ты специально решил здесь задержаться со мной? Джим улыбается вместо ответа. В губы он шепчет: «я всегда знал, что ты не идиот». И нет, Себастьян идиотом не был. И когда перед ним опустились на колени, он не почувствовал ни грамма удивления. Только потом, поймав чужой взгляд, он усомнился, кто из них двоих держит ситуацию под контролем. Как тебе вариант «никто», спрашивает он себя. А в ответ звучит сбитое дыхание, молния на штанах и звук падающей к ногам одежды. Даже выдохнуть не успевает, как Джим тягучими движениями языка проходится по всей длине. Себастьяну хочется закрыть глаза и упасть на что-то мягкое и большое. Но он смотрит вниз, где Джим старается для него. Как альтернативу он мог бы предложить провалиться сквозь землю, в адское пекло, где мягко, горячо и можно провести, как минимум, вечность. Если его сегодня не станет, то он точно попадёт в ад. В падающем самолёте не бывает атеистов? А бывают ли они в заминированном здании? Ответ тот же. Спроси себя. Ответь на всё сам. Себастьян сжимает руку в кулак и бьёт по шкафчику, в тишине этот шум звучит оглушающе громко. Джим хмыкает с членом во рту, и продолжает отсасывать. А Себастьян смотрит-смотрит-смотрит… на то, как умело и жарко перед ним извиняются за всю прошлую грубость. За отсутствие внимания. За то, что предоставили замену себе (и такую подходящую), что на самом деле у Себастьяна щемит сердце от нежелания реализовывать чужой план. Если бы Джон был настоящим, он попытался бы Джиму помешать, но всё равно был бы спасён Холмсом. Не наоборот. — О чём ты думаешь? — Джим отстраняется. У него привлекательно блестят губы и глаза. Порой кажется, что он способен читать мысли. — О тебе, — врёт Моран. Но после и правда думает о нём. И Джим насаживает всем ртом на плоть, втягивает щеки и двигает головой. Гений преступного мира — и на коленях перед простым человеком. Это ли не показатель? Себастьян пытается сконцентрироваться на звуках, но ощущения размазывают его по тонкой поверхности той реальности, где он не должен ничего делать. И, боги, как же приятно отпускать ситуацию. Ловить горящий взгляд Джима, его тихие смешки, что проходятся вибрацией по телу. Они как лёгкий удар током. Рука сама тянется в чужие волосы, уложенные слишком идеально для такой ночи. Себастьян толкается вперёд, заполняя рот до самого горла, а ладонью давит на затылок, чтобы войти сильнее, до слёз в уголках глаз. Кто знает, зачем люди вообще выбирают других людей. Даже гении не могут терпеть одиночество. Себастьян потихоньку теряет связь с реальностью. Его мир сужается до толчков. Он чаще дышит, с присвистом, и вскоре закатывает глаза, содрогаясь всем телом. — Боже, — срывается с его губ. И это удивительно, потому что уместнее было бы прошептать «какого чёрта». Джим вытирает губы и приглаживает волосы. Себастьян вспоминает о чём-то важном лишь после того, как благополучно о нём забывает. /// Шерлок смотрит на Джона, но видит другого человека. Слышит другое имя. Он пришёл сюда, ожидая увидеть Мориарти, а в итоге смотрит на… друга? Когда-то Джон его исправил, обозвав себя коллегой. С того времени прошло слишком много событий, чтобы ещё помнить ярлыки, которыми пользуются люди, чтобы обозначить для себя других людей. С именами было бы проще. Но сейчас. Джон расстёгивает куртку и показывает, что полностью опоясан взрывчаткой. Он как ужин на рождественском столе — снаружи мясо, а внутри начинка, которую на первый взгляд никак не угадаешь. Шерлок пытается. Даже пистолет убирает за пояс штанов. Ему не чужда театральность, но главный король на сцене далеко не он. Больно будет смотреть, когда придёт осознание, у кого тут корона и посох. Больно, когда выбирают не тебя. — Сюрприз, — говорит Джон, и ухмылка у него выходит недоброй. — Такого ты не ожидал, верно? Когда он назначал тебе встречу. Знал бы Шерлок, что Джон связался с его братом до того, как покинул квартиру на Бейкер-стрит. Знал бы об этом Джим… Чужое недоверие играет ему на руку. Шерлок всё ещё думает, что дело во флэшке, на которой слишком много тайн, которыми Мориарти хотел бы владеть. Но Джима интересуют не цифры, а люди. То есть, всего лишь несколько человек. В первую очередь — Шерлок. Больно, когда выбирают не тебя. —Джон? Какого чёрта ты тут делаешь? Наверное, в другой жизни, в которой Джон Уотсон бы существовал, между ними случился бы другой разговор. Шерлок бы пошутил о том, как странно они смотрятся со стороны в пустом бассейне ночью, где Шерлок хочет одного —сорвать с него эту опасную одежду. Но в этой жизни Шерлок смотрит молча, ожидая от Уотсона первого шага. — Не меня ты ожидал здесь увидеть. Понимаю. Шерлок ещё пытается найти всему оправдание. — Он снова до тебя добрался? — Не думаю, что это будет верным замечанием, — Джон кивает на другую руку, в которой Шерлок сжимает флэшку. Он думает ею торговаться, но именно она и должна его спасти. Если Джим не успеет нанести удар первым. Джон надеется, а Себастьян просто ждёт. По щелчку пальцев он должен отключиться от прошлого себя. Снова вспомнить, каково это быть наёмным убийцей, а не лечащим врачом. Каково это быть любовником психопата, а не лучшим другом социопата. — А что будет верным? — на удивление, спрашивает Холмс. Если честно, Джон не знает. Как врач, он должен был бы сорвать этот пластырь одним точным движением руки, но он просто выполнял задачу. А теперь лазер со снайперской винтовки просвечивает его грудь будто бы насквозь. Шерлок не подходит ближе. Джон стоит на месте. Пока ещё Джон. Но через три, два, один… Дверь за его спиной хлопает. Джим входит через пожарный выход. Всё у него идёт наоборот: убийцы спасают. Детективы заметают следы. Преступники их разбрасывают, как подсказки. — Хватит с ним церемониться, — тянет Джим. Шерлок смотрит. Пока только смотрит. — Ричард? Ричард из IT? — спрашивает у самого себя Джим, понимая, что именно этот вопрос вертится в чужой голове. — Да, это я. Понравился мой спектакль с ложными именами? Но, признаюсь, все мы тут лжецы и носим не те людские маски и имена. Да, Джонни? Себастьян смотрит на Мориарти через чужие зрачки. Шерлок пытается стоять в стороне, но их разделяет не больше двух метров. — Я получил удовольствие от нашей с тобой игры, Шерлок, — признаётся Джим. — Я давал тебе столько намёков. Я разбрасывал их повсюду. Я показал на что способен. Я изменил тебя. Изменил всю твою жизнь. Шерлок хмыкает: — Я должен за это сказать спасибо? — Знаешь, хотелось бы. Но твоя смерть, как благодарность, меня устроит. Я бы, может, оставил тебя в живых, но кое-кто слишком уж заигрался. Хотя, признаюсь, в какой-то момент и я потерял контроль. — Погибли люди, — и ни один мускул на лице Шерлока не выражает скорбь. Джим закатывает глаза. Он вышагивает раз-два. Раз-два. Он останавливается за спиной Себастьяна и улыбается. — А я ведь оставил свой номер. Мне было интересно, станешь ли ты контролировать своего Джонни. Мы ведь оба не любим делиться, да? Если бы не это, то, быть может, мы бы сыграли с тобой ещё. Но, увы, у людей всего одно тесное сердце. И твоё, Шерлок, я бы хотел выжечь. Вместе с чувствами к тому, кто принадлежит мне. Джон знает, как выглядит Шерлок, когда чего-то не понимает. Как сейчас. Точь-в-точь. Джим наклоняется к его уху и говорит громко. Шум и горячее дыхание опаляют кожу: — Давай, скажи ему. Пусть знает правду. В горле пересыхает. Джон стоит ровно, только подбородок задирает ещё выше. Военная выправка — её никак не отнять. Шерлок приподнимает бровь. — Джон? — зовёт он. И он думает, видимо, что это какая-то ловушка. Опасность. Он флэшку тянет к Джиму, чтобы тот отошёл от Уотсона хотя бы на шаг. — Вот, возьми. И отпусти его. Джим смеётся. — Это что? Оборонные планы? И для меня? Он выбрасывает флэшку в бассейн. Она медленно идёт ко дну, как идёт ко дну ночь. Где люди Майкрофта Холмса? Явно не здесь. А где они должны быть? В этом месте, в это время. Или хотя бы обезоруживать снайперов. — Это скука смертная. Я говорю тебе о насущных проблемах! Неужели тебя не интересует собственное сердце? — Из проверенных источников известно, что у меня его нет. — О, мы оба знаем, что это не так, — улыбается Джим. — Мой источник говорит обратное. Да, Джонни? Или, может, Себастьян? Какое имя ты предпочитаешь больше? Выбор без выбора. Джим поворачивается к Холмсу спиной так свободно, словно ему нечего опасаться. Себастьян следит, чтобы Шерлок не наделал глупостей. Он качает головой, мол, нет, не вздумай ни стрелять, ни ударять в затылок. — Давай, скажи ему своё имя. Не молчи. Это приказ, дорогой. Плевать на погоду, на время суток, на пересохшее горло и сбитый сердечный ритм. Если Джим отдаёт приказ — рука не должна дрожать. Если Джим отдаёт приказ — даже голос не должен дрожать. — Моё имя Себастьян Моран. Я не врач, Шерлок, а наёмный убийца. Последние лет десять-двенадцать работаю на Мориарти. Я был твоим напарником по его приказу. Всё это время. Джим разводит руками. Он на пятках разворачивается к Шерлоку лицом, чтобы увидеть его потерянный взгляд и то, как он пытается быть бесстрастным. Ради одного этого старания стоило прийти сюда. Холмс достаточно мариновался. Этот ужин прекрасен до мельчайших деталей. — Вот это поворот, да, Шерлок? Никакого Джона Уотсона не существует. И никогда не существовало. — А теперь, — Джим обходит Шерлока. Бесцеремонно он забирает у него пистолет, потому что тот не сопротивляется. Тот ничего не делает для того, чтобы себя спасти. Его шестерёнки в голове начинают слишком быстро крутиться. Он смотрит на Джона, чтобы считать на нём другого человека. Он смотрит на другого человека, чтобы считать в нём Джона. — А теперь, — говорит Джим, вручая Морану чужой пистолет прямо в руки. — Спусти в него всю обойму. И Себастьян направляет пистолет. Метит в грудь. Слева. — Это ещё я могу понять, — говорит Холмс. Кажется, что он совсем не боится. Страха в его глазах не видно. Как Джон он знает, как выглядит напуганный Холмс. И сейчас не тот случай. — Но зачем тогда столько взрывчатки? Джим пожимает дёргано плечами. Себастьян не отводит от Шерлока взгляд, потому что ни один хищник не упускает жертву из вида — это главное правило охоты. — Могу предположить, что это нужно было на тот случай, если бы, — Шерлок запинается, вспоминая имя. — Если бы Себастьян не справился с заданием? Или отказался выполнить приказ? Даже в этом случае. Себастьян вздыхает: Шерлок делает всё для того, чтобы ему было легче спустить курок. Вот же идиот. Гений, но идиот. Джим становится сбоку от Себастьяна и показательно расстёгивает его жилет. Они снимают его до того, как звучит выстрел. — Ты почти оказался прав, — говорит Джим. — Но в нашем случае «почти» — не считается. Себ? Моран кивает. И делает всего один выстрел в грудь. Большего и не требуется. Большего он и не успевает. В бассейн врываются люди, и Морану приходится отстреливаться от них, чтобы вывести Джима из здания и увести в безопасное место. Последнее, что он запоминает, так это то, что Шерлок падает точно на спину. А, значит, пуля не даст ему истечь кровью до приезда скорой. Скорее всего. /// На Джиме кровь, но это не его кровь. Так Себастьян себя успокаивает, пока в машине осматривает его испорченную одежду. Вивьев Вествуд не дойдёт до химчистки, потому что спасёт костюм только свалка. — Какая жалость, это был мой любимый костюм, — скучающе замечает Джим. Он играет в это равнодушие, как другие люди играют в шахматы. — Я рад, что ты в порядке. — Благодаря тебе, — дёргает уголком губ Джим. И Себастьян заставляет себя не думать о том, что это шерлоковский жест. — Я недооценил его параноика-брата. Стоило избавиться от старшего Холмса сразу. А потом уже браться за младшего. — У тебя будет шанс всё сделать наоборот, — Себастьян не превышает скорость, но машина едет быстро: пейзаж за окном расплывается в длинные яркие линии. Слежки нет. И не будет. — Это не так, — Джим снимает испорченный пиджак. Помятая рубашка остаётся на нём. Он смотрит на Морана, пока тот смотрит на дорогу. — Мы оба знаем, что с огромной вероятностью Шерлок выживет. — Я в него выстрелил. — Я видел. — Джим? — Моран ненадолго отводит взгляд от дороги. — Он был прав? Насчёт взрывчатки. Мориарти смеётся. — Кто его знает. Это останется секретом. Как и то, откуда Майкрофт обо всём узнал. Наши маленькие тайны, да? У Себастьяна сердце пропускает удар, но он кивает. Соглашается с Джимом, как и всегда. — Хочешь, я сделаю тебе подарок? — Джим ждёт, когда Моран кивнёт. Неуверенно. Слабо. Больше от любопытства, чем от желания. — Я дам тебе попрощаться с Шерлоком ещё раз. — Я не понимаю. — И не поймёшь. Просто прими этот подарок и не думай о том, что случилось сегодня. Себастьян думает, что Джим должен быть зол и разочарован. Он хотел выжечь чужое сердце. Убить Шерлока Холмса. А в итоге… сердце, может, и выжжено, но всё остальное не дошло до апогея. У них из слов на букву «а» только агония. — Ты не расстроен, — замечает Моран. — О, всё вышло даже лучше, чем я рассчитывал. Себастьян не понимает, но вопросы не задаёт. Джим не любит долго объяснять детали. А сейчас он довольствуется лишь дорогой до дома и тем, что его человек снова имеет одно имя. И снова выбирает его. А ещё — у него есть шанс наблюдать за тем, как заживают чужие раны внутри. Это ли не интересный эксперимент? Джим прикрывает глаза и будто бы чувствует гарь. /// У Джима есть удивительная черта — он всегда выполняет свои обещания. Спустя неделю Моран узнаёт, в какой больнице лежит Холмс и в каком он состоянии. Джим говорит: навести нашего общего друга. И тон его голоса не намекает на усмешку. На попытку сделать из этого очередную игру. Когда приходит время прощаться — никому и в голову не приходит продолжать кидать кости и передвигать фигуры. Можно закончить игру или поставить её на стоп. Себастьян ещё не знает, какое решение принимает Джим. Предугадывать его желания бессмысленно — он слишком в них переменчив. С таким, как он, не бывает скучно, потому что не бывает предсказуемо. Белый халат на плечах и карточка пациента в руке — Себастьян снова играет доктора, только на этот раз его портрет обезличенный. Дневной обход палат начинается с одной конкретной, заваленной цветами. Личный гроб Шерлока Холмса. Там почти так и написано. — Добрый день, — говорит Себастьян, прикрывая дверь. Нет охраны, хотя на месте Майкрофта Холмса, он бы всю больницу закрыл железными ставнями. — Вы — доктор? — Шерлок открывает глаза и тут же щурится от яркого света. Глазные яблоки красные. Чувствительные. А рука исколота катетером. — Всё верно. Можете называть меня… доктор Уотсон. Джон Уотсон. Это такая игра — закинь удочку без наживки и смотри, какая рыба клюнет. Это песня про восточный ветер. Это «скучали по мне» через громкоговоритель. Никто ничего не понимает. Но хуже — когда не хочет понимать. Шерлок его не узнаёт, но Себастьян предупреждён — это временная амнезия. Когда-нибудь он вспомнит всё то, что пережил за последний год. — Как вы себя чувствуете? — спрашивает Себастьян. — Так, словно в меня стреляли, — усмехается Шерлок. И Себастьян не может улыбнуться в ответ. — Мне очень жаль, — говорит он примирительно. — Есть какие-либо жалобы? Шерлок качает головой. Какие могут быть жалобы у того, кому дают внутривенно морфий? Себастьян смотрит в карточку пациента, смотрит на Шерлока и снова на бумагу. Шерлок смотрит только на него. В груди на долю секунды поселяется страх и надежда, что он его узнает. Но тянется время, а за ним тянется и неловкое молчание. — Что ж, — говорит Себастьян. — Раз жалоб не имеется, я оставлю вас отдыхать. Поправляйтесь, мистер Холмс. Шерлок кивает. — Спасибо, Джон, — говорит он. И у Себастьяна ничего не разрушается. Ничего не ёкает в груди. Совершенно нет. Он спокойно покидает палату, до того, как приходит настоящий лечащий врач. И до того, как вновь в голове прокручивается это тихое «спасибо, Джон», напоминающее «прощай». /// Рано или поздно к нему вернётся память, говорит Джим. А его главное желание так и не получило свою реализацию. — Но так хорошо, когда Шерлок Холмс не мешается под ногами, — усмехается он. Что главное для злодея? Не отсутствие героев поблизости, а их бездействие. Так хорошо раскрывать руки навстречу ветру. Или новым возможностям. Джим говорит, что его план и его гениальных ход были и правда последней партией. Но чего он не ожидал — так это того, что они сыграют в ничью. — Он захочет избавиться от моей сети, — рассуждает Джим. В его голове Шерлока уже выписывают из больницы и пинают в этот мир расследовать новые преступления. Джиму уже хочется подкинуть ему парочку интересных дел. За Шерлоком будет следовать запах сожжённых внутренностей — по нему они и будут за ним следить, шутит Джим. Но Себастьян не смеётся. Слишком скучно, когда никто вокруг не может его понять. Или остановить. Он смотрит на задумчивого Себастьяна, и дёргает уголком губ. Он самолично изменил его. Выкроил под себя и, наверное, выбросил? Не думал, что это будет ощущаться так. План был важнее людей. Но, как выясняется, не важнее Себастьяна Морана. (А тот уже знает, что если ему и придётся вступить в новую игру, то только для того, чтобы не дать этим двоим убить друг друга). — Ты скучаешь по нему? — спрашивает Мориарти прямо. Себастьян из своих мыслей выныривает в одно мгновение. Приподнимает брови, явно не понимая, к чему ведёт Джим. Всё ведь решено. Все выборы сделаны. Партия отыграна в ничью. — Ты же знаешь. Мне не приходится с тобой скучать. — Люди не любят непредсказуемость. — Я и не люблю, — пожимает плечами Себастьян. — Непредсказуемость не люблю, но вот тебя… Ухмылка становится шире. Джим подходит сам. Кладёт руки на его плечи, как тогда, год назад, когда говорил ему сменить имя и собственные ориентиры. Прыгни выше головы. Придумай человека. Купи для него костюм. Выбери для него причёску и странные привычки. И живи, живи, живи. — Ты не ответил на вопрос, — замечает Джим. — Ты скучаешь по Шерлоку Холмсу? Себастьян пожимает плечами. Даже если немного он испытывает тоски по кому-то или чему-то, это никогда не будет выше одного конкретного человека. Моран накрывает ладонями руки Джима на своих плечах. — Я спрашиваю это не просто так, — о, ещё бы. У Джима всё простое имеет подводные камни. — Я спрашиваю это, потому что вчера его выписали из больницы. И вскоре он вернётся к работе. Знаешь, чем он займётся в первую очередь? — Тобой? — Нами, — исправляет Джим. И то, что у них двоих учащается пульс — это не показатель. Это не одна эмоциях напополам. Но они на секунду сталкиваются взглядами. И единственное, что кажется Себастьяну важным, это напомнить одно: — Чтобы ни случилось, я всегда буду на твоей стороне. — Я знаю. — И чтобы я не чувствовал, я всегда выберу тебя. — И это я тоже знаю, — улыбается Джим. — Я могу тебе доверять. А ты — можешь мне. Даже если я снова потеряю контроль. Или если ты… Рука Джима с плеча соскальзывает на горло. Он цепко сжимает пальцы, переходя на опасный шёпот: —…или если ты снова сдашь нас Майкрофту Холмсу. Сольёшь все адреса и планы. И не дашь мне его убить. Пальцы сжимаются, сжимаются, а после резко сдают назад. Себастьян без страха делает первый вдох. Глупо даже было надеется, что он ничего не поймёт. Конечно же, он обо всём догадался. Увидел. Просчитал. Или позволил этому случиться намеренно. Себастьян целует тыльную сторону ладони, повернув голову вбок. Столько лет плечом к плечу. Разве может быть уже по-другому? Сросшиеся не телами, а жизнями. Джим не зол на него — Джим показывает, кто главный. И в этом есть большая разница. Себастьян ненадолго закрывает глаза. Вслух ничего не звучит, но самому себе он обещает, что не даст Джиму снова потерять над собой контроль. Это важнее всего остального — это его работа. Потому что спустя месяц чужие слова оказываются правдой. Шерлок не оставляет их в покое. А Джим — не оставляет его. /// Первый удар по целой сети наносится метко и безжалостно. Паутина трясётся, как от восточного ветра. И Джим усмехается. Джим ему говорит: сыграем снова? Во вторую партию, которая выведет их из результата «ничья». И он надеется на победу. Надеется на долгую игру. И, возможно, на новый взрыв. — Я не могу оставить его в живых, — пожимает плечами Джим. — Не только как детектива. Но и как своего соперника. Да, Себ? Моран не говорит о том, что чувствует. Самое важное Джим знает и так. А маленький уголок с секретами есть у всех. — Так убей его, — отвечает Себастьян. Он же знает, что это сейчас невыполнимо. И Джим смеётся. Джим говорит «конечно». — Поможешь мне? — спрашивает он. Память так и не восстановилась. Ни лица, ни имена. Из воспоминаний у Шерлока только то, что рассказал ему брат. Про расследования, про убийства. Про мёртвую синюю бороду. И не слова про Джона Уотсона. — Как я могу тебе помочь? — Себастьян спрашивает прямо, чтобы не гадать. И, конечно же, он понимает, какой вопрос услышит смехом после: — Ты никогда не думал сменить имя? У меня есть вариант.