***
—И… Вы не встречаетесь? — кто-то из посетителей вечеринки кинофестиваля выпивает с одинокой девушкой у барной стойки. Он потягивает шот, а она — молочный коктейль с крепкими сигаретами. Так это тот загадочный режиссер с новым фильмом ХХХ! Какая встреча. Они болтают о том, о сём, пока не заходят на тему личной жизни кинематографистов. —Какой режиссер встречается? — спрашивает она, стряхивая пепел с сигареты. — Все уже женаты. А мой… мой режиссер… Свободен, но нет. Со мной не встречается. —Так вы же говорили, что на премьеру его пригласите? —Ну, не срослось. Не по карману сюда из России приезжать. Тем более на такой короткий срок. —И чего же? Один в кинотеатре посмотрит? —Выходит, что так. Катрин тушит сигарету о пальцы, закуривает свои любимые Чапман голд. Она погружается в свои мысли о любимом режиссёре, который снял её восхождение в Голливуд. Холодок от коктейля остужает разгорячившийся мозг, приводя его к расчётливым рассуждениям, которые свойственны девушке. Она думает о том, что весь фильм, вся идея идёт под воду. КиноПоиск будет снимать видео-эссе с выводом, что в фильме главной мыслью является любовь к себе, борьба с депрессией, а на самом деле вся идея заключалась в возможности пообниматься с любимым режиссер в кинотеатре, на глазах у всех. А теперь всё, что ей осталось представлять: русский кинотеатр, старые женщины, проверяющие билеты. На фильм пришла куча молодёжи из твиттера, и только один человек сидит в зале по подарочному билету. Сидит и смотрит на признание в любви для него в титрах. Оборачивается, а режиссёра и сценариста (что один человек) нет. Может только позвонить и сказать: «Ну, чисто хрень как всегда, всё в твоём духе». Её осенило. —А как… она посмотрит его с законом о гей пропаганде? — Катрин снова говорит с собой, прикусывая трубочку коктейля. —М? — её собеседник отрывается от алкоголя. —Вот это… я не продумала, конечно. — смеётся она, но по глазам видно, какую глупость не учла ещё на стадии написания сценария. —Посмотрит по телевизору. —Да что ты, дорогой, за кого меня принимаешь? — натужно злится она, теряя собеседника в разговоре, ведь обращается уже к самой себе: — Ёк мокарёк, это что же получается? Мне с НЕЙ придётся смотреть? —Да. —Ой-ёй. — у неё невероятно экспрессивные выражения лица, сама могла бы стать актрисой. Она изумлённо сужает глаза, закатывает их с принятием, поджимает губы и с «пьяненькой» насмешкой добавляет: — Вот тебе и лекция про незащищённый секс. Как неловко.***
Как неловко быть романтичным человеком в двадцать первом веке. Раньше всё было так просто! Пишешь письмо или звонишь на домашний телефон с одной только фразой «я приду, жди во столько-то». Приносишь цветы, какие считаешь нужными, алкоголь, какой тебе по душе. И не беспокоишься, что ей могут не понравится подарки — от чистого сердца ведь! Сейчас всё стало таким глупым. Катрин точно так же позвонила, сказала, что будет вечером у неё дома и собралась покупать цветы с алкоголем. А вот какой ей подходит?! Ей богу, хоть она и старомодный человек, эта толерастия, по-другому её не назовёшь, въелась на подкорку даже у таких, как она. Ну почему так сложно просто купить венозно красных роз и бутылку вина? Может, ей нравится белое вино? Или красное? Сухое? Какой выдержки? Так она же в тот раз безудержно радовалась коньяку! Но коньяк совсем не страстный, не романтичный по личным суждениям Катрин. Об этом и речь. —Ладно, вино так вино. Опаздываю, нечего возиться дальше. — проговаривает девушка, смотря на наручные часы, находясь в пустом отделе с алкоголем. Она подходит к кассе большого магазина возле её старой школы. За столько лет здесь ни черта не поменялось. В одной руке у неё коробка рафаэллок и бутылка вина, в другой она держит кошелёк и паспорт, а подмышкой несёт букет тёмных цветов в прозрачной обёртке. —Можно пожалуйста Чапман голд? —Хм, — продавщица лет 50-ти смотрит в приклеенный с другой стороны кассы список сигарет и пожимает плечами. — таких нет. —А… какие есть? — Катрин впервые за столько лет чувствует знакомое волнение, особенно, когда боковым зрением замечает прибавление людей в очереди. —Уинстон есть. Кисс, Мальборо. Р… рис… —Ричмонд. —Да. —А Беломор есть? —Пх, — смеётся продавщица. — нет. —Ладно, — она вытаскивает заранее посчитанную сумму налички из кошелька. — да, и будьте добры пожалуйста презервативы… —А вам какие? —Мне? Эм… э-э… — Катрин судорожно ищет глазами презервативы, чтобы понять, какие именно её интересуют. Некоторые незнакомцы из очереди потихоньку начинают прислушиваться к миниатюре. — Знаете, не надо, всё, больше не надо, хах… —Хах, МАШ, У НАС ОТМЕНА, ДАВАЙ СЮДА. «Бля, я дома.» — с такими мыслями девушка, неловко улыбаясь, простоит в очереди ещё какое-то время. Позже, собирая всё в общий мешок, кто-то, кто наблюдал за данной сценкой, подошёл к ней, бросил фразу: —Хреновый у тебя парень. — и ушёл. —Ага-ага, — кивнула Катрин ему в след. — So frightening for this Lebanon. От этого магазина до дома режиссера точно по прямой. Два раза перейти дорогу, повернуть и во двор. Катрин запомнила этот путь на всю жизнь. Несмотря на свой топографический кретинизм, помести её в знакомую пятёрочку, у табачного ларька, на автобусной остановке, у дерева «надежды» или за забором вечно строящегося чего-то, она дойдёт до нужного дома. В эту долгожданную ночь она оделась по-особенному. Снаружи сдержанно и обыкновенно, а внутри, точнее под, достаточно развязно для совершеннолетней. Длинное платье ниже коленок рождественского зелёного цвета с белым воротничком, длинными рукавами и аккуратной прической, а-ля «дама сдавала в багаж». В этот раз вместо привычных черных колготок, которые подчеркивает около стройную фигуру ножек, решила попробовать чулки. А сверху тёплое пальто и косынка. Она поднимается по лестнице к парадной, вводит на домофоне заранее выученный номер квартиры и ждёт ответа. Гудки прожигают улитку в ушах, сердце бьётся с сумасшествием. Есть ещё шанс развернуться и убежать, чтобы всю оставшуюся жизнь продолжать появляться на премьерах в гордом одиночестве, а не в кожаном ошейнике. Ох, какие притягательные мысли… Ответь же. —Аллё? — раздаётся голос в домофоне. —Свои… — краснеет девушка. Ей открывают. «Сука, сука, ну какие свои, сучка? Свои дома сидят, фильмы смотрят. «Своими» я буду ей, когда предложение сделаю.» — терзает себя Катрин, входя на первый этаж. Режиссёр живёт в брежневке, поэтому лифта в этом доме нет. Но какое-то зеркало всё равно встречается на стене. Катрин снимает очки и косынку, поправляет волосы. —Что за псина… — произносит она и дальше поднимается к заветному этажу. У неё потеют руки. Столько лет не виделись, а уже собирается переступить черту близости. Хотя нет, какая близость? Они же просто её новый фильм посмотрят! Ага. Трижды «ага». Про лесбиянок, которые любят друг друга, но не могут быть вместе из-за депрессии, суицидальных наклонностей, наркотиков, предназначение вселенной и творчества. Боже, что она скажет на всё это? Будет ли у них серьёзный разговор? Пожалуйста, пускай нет, пускай нет. Катрин звонит в квартиру, дверь которой обшита старой кожей. Звонок кричащий, режущий, до ужаса советский. Она слышит, как тапочки шаркают по полу, кто-то подходит к двери. О боже, всё так слышно… А если они… услышат ли соседи? Замок поворачивается, человек нажимает на ручку. Сейчас девушка завопит от нетерпения. Дверь открывается. —Катя. — на пороге женщина средних лет в красном платье с чёрными узорами цветов. У неё короткие кудрявые тёмные волосы, нет макияжа. Сама она ниже девушки на одну голову. —Здравствуйте! — выдыхает Катрин и разводит руки, приглашая женщину обняться. Та улыбается искренне, радостно обнимая близкого человека. Девушка чувствует эти духи Шанель, смешанные с табаком, запах, после которого она всегда оборачивалась, готова была заплакать. Её ладонь поднимается со спины на волосы, трогая их и удивляясь былой нежности. Женщина уже хочет отстраниться, но Катрин сжимает плечи той с трепетным словами лёгкого возмущения: —Подождите, дайте мне ещё немного… —Ну давай. — режиссёр обхватывает ту крепче, выжидая, когда подруга первой отпустит её. Они стоят на пороге, обнимаются, каждая думает о своём. Это пугает Катрин больше всего на свете. А что, если сейчас ты думаешь о том, как бы побыстрее это кончилось? Могла бы отвлечься на кого-то другого, но вот парадокс: они только вдвоём. Тебе придется провести весь вечер с девушкой, а иначе… не знаю, она убьёт тебя. Заставит плакать. Сделает всё возможное, чтобы ты плевалась от жалости и обиды. Катрин пропускает эти слова без голоса, так, по губами: «У меня было больше пяти попыток. А ты так и не позвонила. Тебе было всё равно. Юль, и не надо. Моя мама итак тебе все кости переломает, когда узнает». Их момент прерывается, не ясно, почему. Женщина приглашает подругу войти, помогает раздеться, даёт тапочки и проводит в дом. Всё такое же, как Катрин себе и представляла — собственно, как и пересказала директору по декорациям. Столько картин, плакатов. Она бы ходила по дому ненаглядной, словно по музею. Режиссёр проводил её на кухню, где их ждал уже горячий чайник. —Я вам вот что купила. Вино красное. — произносит с ожидающей улыбкой и вытягивает из мешковатой сумки бутылку вина. Где-то за окном еле слышны биты русского «поп-панка». Как же она скучала. —Тебе не рано такое покупать? — устало спрашивает Юлия, разливая чай по чашкам. —Хм, мне вообще-то уже скоро тридцать будет. — обиженно смеётся, ставит бутылку на стол, где замечает пепельницу. «Самое время признаться…» — уверенно подмечает Катрин, вытаскивает пачку оставшихся Чапман, вытаскивает одну. — Огонька не найдётся? Режиссёр оборачивается. Вот так неожиданность для неё увидеть Катрин курящую. Женщина опускает глаза, понимает, что бесполезно читать нотацию о вреде курения, но своего удивления и разочарования не скрывает. Достаёт зажигалку и поджигает сигарету. Катрин страстно улыбается, показушно вдыхая. —Спасибо. И романтические песни из динамиков машин звучат. —Когда ты успела так вырасти, а? — пытается улыбнуться женщина, но ничего не получается. —По-моему, это вы стали уменьшаться. Я никак не изменилась. —Точно. — вздыхает она, кладёт на стол чай. — Можно и мне? —А… а… да, конечно. — Катрин протягивает пачку и отдает её. Руки трясутся. Сердце плавится. Ну почему? Почему ты не сделала это, как в кино? Они сидят молча пару минут, курят и пьют чай. Девушка протягивает коробку конфет, они начинают есть по одной конфетки. Катрин быстро съедает весь шоколад и крем, оставляя на язычке сладкий шарик — как в детстве. Тогда она несчастно пыталась понять, что ж за шарик внутри рафаэллки? И ела их столько, ради эксперимента. А это был всего лишь орешек. Она катает его на языке, смотря на красавицу Юлию. Вблизи, с сигаретой столь прекрасная и будто из сказочного сна. Всегда ходила курить подальше, к помойкам, а теперь сидит так близко. В мыслях девушки крутятся разные варианты событий. Она хочет, чтобы Юля потушила сигарету о её лицо, руки, шею… Чтобы та закричала от боли, а затем расположила голову на плечах режиссера, чтобы её пожалели. Погладили и начали шептать, в порядке ли сама. Приятно. —Спасибо большое за чай. — произносит наконец девушка. Чёрт, а хотела поговорить про курение. Чёрт, она все её мысли разбегаются в присутствии Юленьки, спрятались за импульсами. — Ну что ж, хотите посмотреть со мной мой новый фильм? —Конечно. Они проходят в гостиную — точную копию из фильма. Катрин передаёт флэшку с фильмом, женщина начинает возиться с телевизором. Скучная часть. Девушка присаживается на диван, чувствует, как снова хочет курить. Достаёт сигарету — закуривает. Юля обеспокоенно поворачивается, почуяв новый запах сигареты. Она недовольна смотрит на Катрин. —Катя, когда ты начала курить? — пытается сделать голос безучастным и незаинтересованным, но девушка знает её слишком хорошо. —Хах, — у той вырывается неконтролируемый смешок из-за отупления мозга табаком, она боится что-либо сказать, но произносит свободно: — с 14-ти лет. Нет, 13-ти. —Узнала тогда, убила бы. — резко произносит и специально отвлекается. Пауза. —Юлия Сергеевна, — прикусывает незаметно губу. — ладно вам. Я взрослый человек. Мне можно. —То-то ты задыхалась всегда. —Вы меня всё равно хвалили. Режиссёр молчит. —Вы правда считали, что у меня… ничего так выходит или…? —Ну-у-у… — женщина встаёт, берёт пульт и садится на диван. На диване между ними огромное расстояние, каждый сидит у края. — хорошо. Не переживай, у тебя нормально получалось. —Не переживу. — говорит Катрин, делая очередную затяжку. Сладость теряется из-за настойчивости мыслей. Девушка не даёт режиссёру вставить слово, как продолжает: — Ладно, начнём смотреть. Принести вам чего-нибудь? —Нет, не нужно. Они выключают свет и начинают просмотр в полной тишине. Катрин старается не смотреть за реакцией Юлии, ведь знает, что любое изменение глаз колит чувствительное сердце больнее самой тонкой иглы. Все сцены она знает наизусть, оттого смотреть не особо интересно. Не потому что в этот раз девушка не заинтересована своей страстью, просто на горизонте маячит другая, не менее важная страсть всей жизни. В какой-то момент Катрин замечает, как во время диалога на экране, женщина достаёт телефон и быстро начинает что-то проверять. У неё мелодично дёргается глаз под важный момент. Каждый момент в фильме важен. «Шлюха.» — влюблёно думает она. — «Ненавижу тебя. Ненавижу. Чтоб так твои спектакли смотрели.» Этот вид Юли обижает её до глубины души. Девушка кашляет и подсаживается ближе. Женщина замечает это и тоже решает сократить расстояние. —Пожалуйста, — робко произносит Катрин. Страх и тяжесть этих слов не сравнятся с любовью, зато схожи с обидой на поведение. — смотрите. Я прилетела сюда, к вам, чтобы в… посмотреть с вами. —Хах, — шепчет Юлия и кладёт свою руку девушке на коленки, от чего лицо той вспыхивает, словно от пожара. — ты так выросла. Они сидят вместе, смотрят фильм. Как раньше. Сидели так же рядышком, читали текст, — всегда работали в паре, когда кто-то из партнёров Катрин не являлся — а когда Юля касалась девушки, им было ужасно комфортно вдвоём. Это всё до жути неправильно, что сейчас, что тогда. Но когда нравится — в чём смысл останавливаться? Тут как с наркотиками. Надо бы Юле и об этом рассказать как-нибудь. Какая-то сцена развязывает режиссёру язык, она поворачивается к тёплой девушке и говорит: —Ого, — так наигранно протягивает, но абсолютно искренне кладёт руку на макушку, а затем спускает за голову, поглаживая волосы. — хорошо снято. —Спасибо… — а ей и в радость таить в ядовитых руках. — Моя мечта исполнилась, знаете? —Стать режиссером? — спрашивает, но будто бы не об этом. —Да… Показать мои фильмы вам. Я счастлива. —Раз ты счастлива, — Юля улыбается, притягивает голову той ближе. — это самое главное! Больше фильм смотреть они не стали. —Можно? —Да, только этого и жду… Режиссёр подается вперёд, слегка облизывая свои губы, целует девушку, пробуя её внутренности во рту на вкус. Ей так нравится там — тепло, влажно, самое главное, желанно. Они соединяют языки, делая свой поцелуй ещё более запретным и долгожданным. Катрин в душе ликует от второй личной победы за вечер. Девушка активно целует свою дорогую, старается не уступать. Чмокает уголки рта, щёки и подбородок, а затем снова погружается в растянутый поцелуй. Изображение на экране размазывается в непонятные фигуры, когда Юля разрешает Катрин залезть сверху. Их силуэты объединяются в один, они не могут остановиться и отойти, не могут быть с кем-то другим. Юля зарывает пальцы в волосах девушки, оттягивая их. —Ты молодец. — шепчет режиссёр, разрывая момент обмена горячей слюной. —Мх, — та кивает, жалобным голоском выпрашивая ещё похвалы. —Хорошая… Хорошая девочка. —Что? —Кто у нас тут хорошая девочка? —Я тебе не собака. —…Ты умница. —Подожди… Ты что…? Осознанный сон? —Да. — лицо Юли размывается. —Неужели? Опять? Ты не могла хотя бы… Ах, чтоб тебя. Ты, тупая, глупая… —Режиссер, режиссер! —Не надо, нельзя будить людей… Глаза слипаются, но Катрин начинает чётко понимать, что заснула на работе. —О, мы вас разбудили? Извините пожалуйста. —Что-о-о-о? …А я разве…? —Совсем капельку. Идите передохните. —Пф, — выдыхает она и поправляет рубашку. — где сигареты?