Прекрасная гребаная жизнь

— Знаешь, — сказал вдруг Лансеру Арчер, — а ты был прав. Копейщик приподнял бровь и всмотрелся в смуглое лицо другого слуги. Арчер был тем еще фруктом (причем по всем фронтам!): непримиримый, что кость в горле, он излучал пафос в пространство, как колонка на дискотеке звук, разговаривать же предпочитал парой клинков. Лансеру была по душе подобная манера вести беседу. И тут, словно гром среди ясного неба — признание: фрукт соизволил сообщить, что Кухулин в чем-то прав? Ирландский герой всегда был да и поныне остался человеком открытым, искренним, поэтому сейчас чувства написаны на его лице яркими красками и широкими мазками. А вот у Арчера рожа кирпичом. Как обычно! Лансер принялся раздумывать над всяким. Например: полагается ли героической душе дисквалификация или какое-нибудь лечение в связи с проблемами с головой? А может, лучше по старинному обычаю далекой родины? Затащить Арчера в пивнушку, где с помощью пары пинт чего-нибудь попробовать привести того если не в норму (герой Кухулин, несмотря на имидж, оценивал ситуацию подчас поразительно трезво), то хотя бы в состояние относительной адекватности среднестатистического участника какой-то там по счету Священной войны. Но стоило ему всерьез озаботиться этими вопросами, как беловласый (седой?) стрелок пояснил: — Да, мне на это потребовались годы, но ты был совершенно прав. Прав в том, что убил меня. Лансер уставился на Арчера и нахмурился: на труп тот не походил от слова совсем, а изначальные свойства Га-Болга иного варианта после встречи с его острием не предусматривали. — Не узнал? — усмехнулся слуга милашки Тосаки Рин. — Хотя не удивительно: никто не узнал. Сделал бы работу чисто, прикончив в свое время… Теперь же того и гляди придется собственными руками себя же и укокошить. Мастер копья чуть наклонил голову к плечу (покачнулись серьги), чем напомнил Арчеру соседскую овчарку из детства (только та ничего в ушах не носила). Сходство усиливало застывшее во взгляде Лансера (совершенно собачье!) искреннее намерение понять. — Мое имя Эмия Широ, — сообщил стрелок, осклабившись. Он рассчитывал на бурную реакцию, но ни восклицаний, ни вопросов не последовало. Копейщик молча ощупал глазами героическую душу №2 с головы до ног и явно вознамерился обойти кругом, дабы завершить осмотр. Сильно повзрослевший и основательно заматеревший Широ не мешал: в руках Лансера отсутствовало любимое кровавое копье, а вот он сам клинки сжимал крепко. И выпускать не собирался. — Как был дураком, так дураком и остался! — припечатал сын святой земли Ирландии, всесторонне изучив вопрос. Сложновато поверить, что жлоб перед ним — беспокойный заморыш Эмия Широ, паренек той невнятной породы, представителей которой в этом городке пачками, но чутье не обманывало Пса Куланна: Арчер говорил правду. Другое дело — зачем? Теперь настал черед героя Эмии буравить Лансера глазами, прозрачно намекая, дескать: ты чего имел ввиду, придурок с длинной острой палкой? — Хотя мальчишка-то добрый, даже слишком, в отличие от тебя, — весело оскалился Кухулин. — Отгорел огонек, остался лишь пепел? Чем он тебе так насолил, Арчер? — Он глянул с хитрецой, еще раз сверкнул белоснежными зубами и неожиданно бросил: — Сетанта. Собеседник всё истолковал верно, свел брови и заметил сердито: — Никогда не слышал о герое Сетанте. Лансер сиял, как полированная бронза на солнце, и явно собрался навернуть еще круг вокруг Широ. Вместо ответа он лишь небрежно пожал плечами, что вполне могло означать: «Не мои проблемы». Или: «Вот я и говорю — дурак дураком». Что здорово раздражало. — Лучше сдохнуть, не окончив школы, чем вновь пережить всё последующее, — снизошел до пояснения герой из будущего. — Мне ли не знать? — Еще и нытик! — Кухулин задрал голову, наябедничав то ли самим небесам, то ли неким богам (может, старой подружке Морриган?). После чего почти заботливо поинтересовался: — Старая рана при перемене погоды не болит? Арчер метнул быстрый взгляд на грудь, чем развеял последние сомнения — Лансер лучше всех знал, куда направлял Га-Болг, а значит… Он так резко вцепился в кумачовый воротник взрослой версии Широ, что даже тот, привыкший к скоростям и приемчикам противника, растерялся. — Ты думаешь, у тебя проблемы?! — прорычал герой уладского эпоса ему в лицо. — Меня по малолетству чуть собака насмерть не загрызла! Я убил единственного сына! — Но тут же оговорился: — Случайно. А вот лучшего друга заколол сознательно. Как-то раз даже вышел в одиночку против целого войска. Потому что больше некому было! И знаешь, сколько так оборонял целую страну?! Потому что я не дурак! А еще имел честь сдохнуть в двадцать семь на поле брани! — И, будто передразнивая, пожаловался пролетавшей мимо вороне, видно принимая за ту же Морриган: — Какая жалость, что ты не добил меня, Лансер! Я этим копьем отправил к праотцам друга, сына и еще много храбрых доблестных мужей! С чего бы пачкать Га-Болг о такого говнюка, как ты?! Он ткнул Арчеру пальцем в лоб, чем заставил того запоздало вздрогнуть: мало ли какой силой обладал таинственный герой Сетанта? Стрельнуть из пальца, как из пистолета? А почему, собственно, нет? Но Лансер отпустил, отступил и отвернулся. — У меня была прекрасная гребаная жизнь. Из тысяч прожитых дней я поменял бы… ну два. И сейчас всё очень ничего. — А Грааль? — вставил герой Эмия. — Да на хрена он мне сдался?! — взорвался Кухулин. — Я, в отличие от вас дураков, уже получил, что хотел. Да и бабушкины сказки это — штука, которой подвластно любое желание! В такое верят только наивные дети! В мое время вопросы желаний решались по-другому… — И как? — усмехнулся Арчер. Он уже догадался, куда клонит собеседник. — В пламени, в жаре битвы! — воскликнул с воодушевлением величайший воин Ирландии всех времен. На секунду Широ показалось, что у Лансера в глазах не один зрачок, а три или четыре, если не целых семь! Но тот мигнул и наваждение спало. — Так что заткни пасть, засунь нытье куда подальше и давай драться — хватит мне настроение поганить! Арчер хмыкнул: этот синеволосый петух когда-то чуть не лишил его жизни, а переводя на нынешние реалии — почти исполнил заветное желание героя Эмии. И не вина Лансера, что в то (это?) время ему так отчаянно не хотелось умирать. Словом, отказать и не уважить простое, как палка (копье?), желание своего почти убийцы Эмия Широ не мог.