Honey, you're familiar like my mirror years ago Idealism sits in prison, chivalry fell on its sword Innocence died screaming Honey, ask me, I should know I slithered here from Eden just to sit outside your door Hozier, "From Eden"
Гермиона надеялась, что не увидит Регулуса, когда переступит порог камина, но ей никогда не везло. Ошеломляющий опыт путешествия по каминной сети прочно разогнал туман подпространства, оставив её разбитой. Она оказалась в библиотеке на площади Гриммо, сгоняя чарами сажу с атласного корсета, косточки которого впивались в потёртую кожу. Регулус сидел у камина в своём любимом кресле и спокойно пил чай. По его виду и не сказать, что час поздний, если не учитывать, что на нём были лишь чёрные пижамные брюки на резинке. Гермиона позволила себе бросить короткий взгляд на его бледный точёный торс, прежде чем встретиться с ним глазами, а затем обвела взглядом комнату. Ничего хорошего из этого не вышло бы, если бы она поддалась своему влечению к нему. Сначала он просто окинул ее оценивающим взглядом, но она не успела сделать и двух шагов в сторону двери в дальнем конце библиотеки, как он начал на нее наседать. —Ты действительно веришь, что это поможет? Гермиона сделала паузу, и между ними повисла неловкая тишина. —Я думаю, что это не твое дело, — сказала она, заставляя себя сохранять ровный тон, сил на который не чувствовала: она быстро начала слабеть от эндорфинов, полученных в результате ночных похождений. В последний год он все чаще и чаще стал комментировать, как поздно она засиживается, куда ходит, как часто и много пьет. По мере углубления их дружбы он стал проявлять излишнюю заботу — заставлял ее делать перерывы в работе, приносил ей обед или готовил ужин, чтобы она поела, иногда проскальзывал к ней в комнату, чтобы успокоить ее кошмары. Однако он впервые так прямо высказался о ее регулярных походах в лондонский фетиш-клуб для волшебников. —Возможно, это должно быть чьим-нибудь делом, — жёстко произнес он. Он окинул её взглядом с головы до ног, и она ненавидела это ощущение, когда он сканировал её, ненавидела, что он делает это, чтобы разозлить её. Ненавидела, что это каждый раз срабатывало. Теплота в его тоне не смягчила горечи его слов, когда он спросил: —А они там вообще тебя доводят до конца, Гермиона? —Могли бы довести, если бы я этого хотела, — ответила она, и следы от трости и флоггера заныли под кожаной юбкой. Ее ответ вызвал поднятую бровь, взгляд, полный узнавания, и у нее возникло внезапное ощущение, что она попала в ловушку. Пальцы рефлекторно сжались на палочке. —Они знают, что ты не мазохистка? —А я не мазохистка? — огрызнулась Гермиона. —Нет, дорогая девочка, — Регулус поставил свою кружку на стол рядом со своим креслом. —Ты не мазохистка. Он встал, и из комнаты словно выкачали весь воздух. Она отступила назад, осознав свою ошибку, когда её спина ударилась о закрытую дверь библиотеки. Регулус быстро подошел к ней, и, когда он навис над ней, она увидела в его чертах признаки усталости и беспокойства. У Гермионы перехватило дух, когда она подумала о том, что он не спал только потому, что волновался за неё. Гермиона вздрогнула от его пальцев, когда он заправил прядь волос ей за ухо. Он изучал её лицо, заставляя чувствовать себя ещё более незащищённой, чем раньше, когда она была обнажена и прикована наручниками к кресту в окружении десятков людей. Когда молчание затянулось настолько, что она уже начала сомневаться, удастся ли ей убежать, он сказал: —Я могу помочь тебе, Гермиона. Дать то, что тебе нужно, если бы ты только попросила меня об этом. Мысль о том, чтобы просить кого-либо о чём-либо, а особенно его, и о таком, вызвала у неё страх. —И что же, по-твоему, мне нужно? — спросила она, желая, чтобы её голос звучал так же гневно, как и должен был звучать, а не задушенно от нарастающего возбуждения, предвкушения, переходящего в пьянящий коктейль на грани страха. Это было несправедливо, что всего три минуты в присутствии Регулуса заставляли её намокнуть сильнее, чем в присутствии любого другого мужчины за последние годы. Нужно было что-то делать с объявлениями о продаже квартир, которые уже несколько месяцев лежали нетронутыми на её тумбочке. Гарри, Джинни, Рон и Сириус постепенно покидали Гриммо, продолжая жить своей жизнью, и ей тоже пора было двигаться дальше. —Кто-то, кто видит всё твоё дерьмо достаточно хорошо, чтобы вмешаться и позаботиться о тебе, — Регулус легонько коснулся ее носа — жест был настолько милым и настолько нелепым, что она чуть не рассмеялась. —Тебе не нужен садист, дорогая. Тебе нужен папочка. Гермиона поборола тоску, поднявшуюся в горле и похожую на слезы. Она надеялась, что он не заметил изменений в её дыхании. Она всегда избегала именно эти тематические комнаты в клубе, избегала общения с теми, кто называл себя "папочкой” или даже “мягким доминантом”, отказывалась от более традиционных признаков последующего ухода. —Ты явно не знаешь меня так хорошо, как тебе кажется, — она подняла ладони, упираясь ими в его грудь. —Я устала. Увидимся утром. Регулус отступил на шаг, чтобы она могла повернуться и открыть дверь, но едва она переступила порог, как он сказал: —Ты можешь начать заботиться о себе сама или дать это сделать мне. Но я не позволю этому продолжаться, Гермиона. —Не помню, чтобы просила тебя быть нянькой, — бросила она через плечо, держась рукой за перила лестницы, ведущей в ее комнату. —Очевидно, ты этого не делала, иначе ты была бы в лучшем состоянии, — теперь его тон был более резким. —Но если ты не скажешь мне "да", потому что не хочешь этого — хотя мы оба знаем, что хочешь, — то, возможно, ты подумаешь о том, что произойдет, если я расскажу нашим друзьям правду о твоём маленьком ритуале. Это заставило её повернуться и посмотреть на него, чувствуя, как вокруг неё искрится магия. —Я не понимаю, о чём ты, блядь, говоришь. —Не знаешь, малышка? — сказал он. —Думаю, нашим друзьям-аврорам будет интересно узнать о тёмной и крайне незаконной магии души и крови, которую ты сотворила, чтобы вернуть моего брата — и меня — из-за Завесы. Она стиснула челюсти. —Если бы я сделала такое, Гарри всё равно закрыл бы на это глаза, потому что ритуал означал бы возвращение Сириуса. —Возможно, — согласился Регулус, наклонив голову в знак согласия. —Может быть, я просто расскажу им правду о нашей связи, и посмотрим, как все это воспримут. Гермиона тяжело вздохнула. Честно говоря, попытка выполнить ритуал была не самой удачной: для возвращения Сириуса она рассчитывала на кровную связь между Гарри и Блэками через бабушку Гарри, Дорею Блэк-Поттер, и на дружеские узы между Мародёрами, которые могли бы передаться через Джеймса. Тот факт, что Регулус появился вместе с Сириусом, заставил её пересмотреть свои расчёты, и она решила оставить их результаты при себе. Результаты, которые свидетельствовали об успехе ритуала, на самом деле объяснялись душевной связью Гермионы с Регулусом Арктурусом Блэком. Она устало провела рукой по лицу. —Как ты понял? От его искренней улыбки у Гермионы заслезились уголки глаз; его красивые черты почти заставили её забыть о том, что он в буквальном смысле слова пытается шантажировать её... зачем? Чтобы она занялась с ним сексом? Занялась с ним всеми этими платоническими извращениями? —У меня есть... понимание тебя, такое, какое я не испытывал ни к какому другому человеку, — тихо сказал он. —Даже к брату, а мы были близки, как близнецы, пока он не уехал в Хогвартс, и родители не вбили клин между нами. Сначала я думал, что это простое влечение, но... дорогая девочка, ты не единственный гений в нумерологии в нашем доме. Не потребовалось много времени, чтобы выяснить, что я покинул этот мир в тот самый момент, когда в него вошла ты, и вычислить особую... связь... между нашими душами. Я ничего не сказал, потому что решил, что, если бы ты хотела, чтобы мы знали, ты бы нам сказала. Гермиона прикусила нижнюю губу и отвела взгляд. —Если бы ты не была так закрыта от своих эмоций, — сказал он, — возможно, ты бы тоже почувствовала эту связь. От нежности, звучавшей в его голосе, у Гермионы сжалось горло, и она не сразу решилась заговорить. Через некоторое время он продолжил: —Я ничего не требую от тебя из-за этой связи. Я просто хочу, чтобы ты заботилась о себе. Я хочу помочь тебе заботиться о себе. —Для человека, который так увлечен анализом моих эмоциональных недостатков, это очень похоже на созависимость. Он разразился беззлобным смехом. —Для того, чтобы быть созависимым, Гермиона, нужно действительно от кого-то зависеть. Она хотела сказать что-нибудь достаточно грубое, чтобы ранить его, чтобы он оставил её в покое, но ссора оставила её в шоке, если признаться честно. Она не совсем понимала, что он имел в виду под "пониманием" её, но он вызвал в ней эмоции там, где долгие годы была лишь бесплодная пустошь. Она никогда не думала, что связь может быть причиной, но это было возможно. Она обхватила себя руками, усталость от предыдущей сцены в сочетании с эмоциональной бурей их разговора полностью истощили её. —Чего ты хочешь от меня? Он подошел ближе, провел кончиками пальцев по её подбородку и слегка подтолкнул её. Он подождал, пока она встретит его взгляд. —Во-первых, я хочу, чтобы ты немного отдохнула. По-настоящему отдохнула, Гермиона. Я знаю, что ты обычно не принимаешь зелья — одна доза “сна без сновидений” тебе не повредит. —А дальше? —А дальше я хочу, чтобы утром ты пришла к завтраку, готовая к разговору, к переговорам. Если только тебе не нужно больше времени, чтобы прийти в себя после сцены? —Мы можем вести переговоры сейчас. Давай покончим с этим. —Такая напряжённая, — Регулус провёл большим пальцем по её щеке. Порыв снова отпрянуть не был неожиданностью, а вот желание добиться его расположения — был. Она отказалась доставлять ему удовольствие ни тем, ни другим. —Нет, так не пойдёт, милая. Я бы не очень хорошо о тебе заботился, если бы не настоял на твоём отдыхе. Ты позволишь мне уложить тебя сегодня в постель? Судя по его глазам, он собирался только спать, и мысль о том, что её укладывают спать, пугала больше, чем мысль о том, что он хочет... ну, переспать с ней. —Нет, — сказала она ему, поглаживая себя по плечам. Регулус отступил назад, чтобы взять со спинки кресла плед и обернуть его вокруг неё, а затем достал из кармана брюк пузырёк. —Серьёзно, ты собираешься смотреть, как я его принимаю? Он ничего не ответил, просто передал флакон и стал ждать, а Гермиона закатила глаза. Она выпила половину сонного зелья и вернула флакон обратно. —Полагаю, что так будет лучше, — взяв её лицо в руки, он прижался губами к её лбу и задержался там достаточно надолго, чтобы слёзы навернулись на глаза, после чего отступил назад. —На тумбочке стоит стакан воды и обезболивающее зелье. Спокойной ночи, дорогая девочка. Не доверяя себе, Гермиона повернулась и, спотыкаясь, поспешила скрыться. Добравшись до своей комнаты, Гермиона обнаружила, что он оставил ей мазь от синяков, но проигнорировала и её, и обезболивающее зелье, раздевшись донага и предпочтя очищающие чары вместо душа. Возможно, ей удалось бы быстро помыться, прежде чем наступит бессонница, но она слишком устала и не хотела рисковать столкнуться с ним в коридоре. Его комната находилась этажом выше, но раз уж он прибег к шантажу "для её же блага", она не верила, что он не найдёт повода побродить по коридору рядом с её комнатой. Несмотря на усталость, когда она разделась и легла, в голове у неё бегали круги от предположений о том, что принесёт завтрашний день. Может быть, всё будет не так уж плохо; может быть, он просто хотел немного поиграть, немного заняться сексом, хотел, чтобы в постели его называли папочкой. Может быть, он не имел в виду действительно это... Но рациональная часть её сознания понимала, что ей не повезёт. Судя по тому, как он смотрел на неё... он намеревался освободить её от брони, и её реакция на его действия гарантировала, что он уже начал. И как бы ни прельщала её перспектива наконец-то удовлетворить свои потребности, мысль о том, что кто-то может увидеть её такой уязвимой вызывала тошноту. Она уже начала думать, что зелье не подействует, как вдруг потеряла сознание и почувствовала на своей коже призрак его рук.***
—Я, блядь, ненавижу тебя, — прорычала Гермиона в горло Регулуса. Его смех поглотил её, отдаваясь вибрациями во всём теле. Она не могла вспомнить, когда в последний раз слышала этот звук; для человека, который так заботился о её душевном благополучии, Регулус был довольно меланхоличен в течение двух лет после своего возвращения из Завесы (не то чтобы его можно было винить за это). Сидя у него на коленях и аккуратно прижавшись к его груди, она чувствовала каждую лёгкую вибрацию его голоса, когда он сказал: —Следи за языком, милая. Она подняла голову, и книга, которую он держал в руках, ударилась о её голую спину, когда она полностью села. —Ты же не собираешься всерьез сказать мне, что я не могу ругаться? —Нет, мне слишком нравится иметь повод тебя наказать. Гермиона высунула язык и заработала шлепок по заднице (слишком легкий, по её мнению). —Соплячка, — судя по язвительному изгибу его губ, ему это нравилось. —Какая наглость. Ты уже второй раз за последние три минуты обращаешься ко мне неподобающим образом. Ты только продлеваешь свои страдания, знаешь ли. Гермиона ударилась лбом о его плечо раз, потом ещё раз, после чего ворчливо сказала: —Я, блядь, ненавижу тебя, папочка. —Намного лучше, дорогая, — сказал Регулус с такой жизнерадостностью, что ей захотелось ударить его ножом. Авада была бы слишком большим милосердием. —Перестань ёрзать. —Уф. Гермиона даже не поняла, что двигала бедрами. Потребовалось необычайное самообладание, чтобы удержаться от скольжения на его немаленькой длине. —Давай, малышка, выплесни всё наружу. Трудно было звучать так раздражённо, как она себя чувствовала, когда казалось, что её буквально разрывает на две части его член. Утром он разбудил её завтраком и кофе, провёл подробные переговоры, рассказал о своих правилах и избавил её от следов предыдущей ночи. Затем он заставил её "расслабиться", сходить с ним и их друзьями в кино, а не приступать к исследованиям, которыми она обычно занималась в выходные дни. И во время этого похода он только поцеловал её в лоб и обнял за плечи — даже не воспользовался темнотой полупустого зала кинотеатра, чтобы заняться чем-нибудь весёлым. Когда они вернулись домой и он заставил её пообедать (регулярное питание было одним из новых правил, и оно нравилось ей меньше всего остального), он повел её наверх, и она подумала, что наконец-то, наконец-то они смогут поиграть. Единственным плюсом во всей этой затее, как она считала, будет наличие постоянного партнёра по играм, к которому она действительно испытывает влечение. И она была уверена, что он мог бы заставить её кончить, если бы не был так настроен на то, чтобы заставить её мучиться. —Это нечестно, — прошептала она ему в шею. Она почувствовала, как напряглись его руки, почувствовала легкое прикосновение бумаги к спине, что говорило о том, что он закрыл книгу, которую читал ей. —Ты сказал, что ты не садист, но ты такой злой. —Хочешь остановиться, Гермиона? Она снова подняла голову. —У меня есть только два варианта: или я продолжаю, или ты доложишь на меня, так что нет, не хочу. —Следи за своими эмоциями, дорогая девочка, — укорил Регулус. —Я могу сделать так, что задержка оргазма покажется тебе пустяком. Его проницательный взгляд вперился в неё, напоминая, что этот человек когда-то был Пожирателем Смерти и предал самого Волдеморта. Иногда, глядя в его глаза, она задумывалась о том, насколько сильно её сомнительная магия отразилась на нём в процессе возвращения его и Сириуса. Хотя иногда ей было приятно видеть в его глазах отражение болезненной бездны её собственного сердца. Острое чувство вины вонзилось в её нутро, и она опустила глаза, прижавшись щекой к его плечу. —И о чём ты только что подумала? — спросил он, отложив книгу и гладя рукой ее волосы. Гермиона пожала плечами, и Регулус потрепал часть её густых локонов. —Честность, Гермиона. Запомни. Это было еще одно из ее правил, и оно было чертовски отстойным, насколько она могла судить. —Я не хочу об этом говорить. Он прикоснулся губами к ее виску, его голос был до боли нежным. —Может быть, стоит? Если подумать, может быть, рассказать о себе было бы не такой уж плохой идеей; это могло бы разубедить его в том, что её можно исправить. Что она достойна исправления. —Я подумала, что приятно чувствовать себя не такой одинокой. Регулус продолжал гладить её, и, если изо всех сил стараться не обращать внимания на постоянное напряжение и боль между бёдрами, это действительно успокаивало; часть напряжения покидала её тело, когда она таяла в его объятиях. —Спасибо, что сказала мне правду. А теперь скажи мне, почему тебе стыдно? Гермиона хотела возразить, что это не так, но способность Регулуса видеть её насквозь доставляла ей немало хлопот, и она не хотела видеть, что ещё он может придумать, чтобы помучить её, удерживая от оргазма. Вместо этого она отстранила руки, обхватывавшие его шею, и вяло пожала плечами. —Попробуй ещё раз, малышка. Она вздохнула и прижалась лицом к его шее. Она никогда не была так близка с людьми, за исключением редких объятий с их друзьями или объятий с малышом Джеймсом, и это нервировало — прижиматься к его телу, пока он обнимал её на своих коленях, и каждая часть его тела обвивалась вокруг неё, была внутри неё, как будто он пытался проникнуть в её сердце и разум так же, как сейчас он был зарыт в её влагалище. —Все остальные... — её голос был низким, тихим, заглушенным его мягкой трикотажной футболкой. —Все остальные живут дальше. Они... нормальные, какими и мы могли бы быть, наверное. Но я... во мне как будто есть тьма, которая отделяет меня от них, и иногда, когда я смотрю на тебя, я вижу её и в тебе тоже, — она покачала головой, задев при этом его подбородок. —Эгоистично с моей стороны быть благодарной за это. Я знаю, что то, через что вы оба прошли, было выше моих сил, и я хочу, чтобы ты был счастлив. И Сириус. —Тогда, наверное, хорошо, что мы родственные души, — размышлял Регулус, его голос был наполнен добрым юмором, который не соответствовал тому, что чувствовала Гермиона внутри. —Мне тоже это нравится в тебе, дорогая девочка. Ты понимаешь меня так, как не понимает никто другой. И знаешь что? —Что? — спросила она, потом вспомнила и добавила “папочка”. —Вот это хорошая девочка, выполняющая указания папочки, — тихо прошептал он, приникнув губами к её виску и поглаживая её по спине, отчего она задрожала. Ей было больно от того, как сильно она нуждалась в этих словах. Ей нужен был комфорт его объятий, знание того, что она доставила удовольствие — не кому-нибудь, не какому-нибудь случайному партнеру, а ему. Мужчине, который занимал её сны, который постепенно становился её лучшим другом. Именно поэтому она искала физическую боль: чтобы заглушить боль внутри себя, эту тоску, эту открытую рану, которую он был намерен разбередить своим присутствием, своими словами и прикосновениями. —Я счастлив, Гермиона. Благодаря тебе я живу. Благодаря тебе я вернул своего брата, — он провёл кончиками пальцев по её позвоночнику, нежно и тепло. —Единственное, чего я хочу — это чтобы ты тоже почувствовала вкус счастья. Ты выиграла войну против мира, который хотел тебя стереть, и не для того, чтобы ты могла стереть себя сама. Ты заслуживаешь большего. Гермиона почувствовала столько всего, что в ней не осталось больше места. Это было нечестно с его стороны — вот так вскрывать её, особенно в то время, когда она всё ещё сидела на его члене, стекая по нему, погружённая в восхитительную агонию от того, что её полностью заполнили, от того, что он попал именно в то самое место внутри неё. Она выпустила дрожащий вздох. Она не могла вспомнить, когда в последний раз плакала с тех пор, как ей не удалось восстановить память родителей. Это был всего лишь очередной промах, но, несомненно, самый яркий. И всё же слезы душили её. Она упрямо смахнула их и, пытаясь взять себя в руки, втянула в себя воздух. —Все в порядке, дорогая девочка, — Регулус нежно обнял её, прижавшись губами к её виску. —Здесь ты можешь спокойно сломаться. Ты ведь знаешь это, да? Ей было неприятно признавать это, но она знала. Кроме шантажа с благими намерениями, он никогда не стал бы позорить её или рассказывать о её проблемах кому-либо ещё; безжалостное чувство чести Регулуса, возможно, не совпадало с общепринятым в мире, но оно совпадало с её. Больше всего она ненавидела в нём то, как трудно было его оттолкнуть. —Я знаю, — призналась она. —Но я не... я не могу, не сейчас. —Ничего страшного. У меня есть для тебя все время в мире, милая. —Уф, — она издала еще один разочарованный вздох, позволяя ощущениям между бедер побудить её сменить тему: возможно, это поможет ей добиться желаемого, а если нет, то, по крайней мере, она разрядит обстановку. —Я бы хотела, чтобы у тебя было немного меньше терпения, папочка. Если ты понимаешь, о чём я. Из его горла вырвался смешок. —Моей милой девочке нужно кончить, а? В этом проблема? —Ты знаешь, что это так, ублюдок. Как ты можешь быть таким чертовски спокойным в таком положении? —Ты действительно хочешь получить ответ на этот вопрос? На её кивок он ответил: —Это тонкая форма окклюменции — умение модулировать свои телесные ощущения. Она знала, что он учился окклюменции в юности — все чистокровные учились, по крайней мере, базовым умениям, — и уговорила его давать ей уроки, но никогда раньше он не упоминал об этом. Она с любопытством подняла голову и надулась. —Я хочу научиться. —О, нет, — его губы изогнулись в плутовской ухмылке, которая больше напоминала Сириуса. —Мне нравится, когда ты нуждаешься и хочешь. Она открыла рот, чтобы проклясть его, но не успела, потому что он накрыл его рукой, рассмеявшись. —Я знаю, малышка. Я мудак. Давай-ка сюда. Он помог ей слезть с него, и она медленно встала на ноги рядом с диваном, дрожа, как новорождённый жерёбенок. Без него внутри она чувствовала себя пустой, полностью опустошенной, и обхватила себя руками, чтобы успокоить внезапную потерю. Её взгляд скользнул вниз, к его члену, твёрдому, толстому и совершенно мокрому; потемневшая ткань брюк и диван под ними выдавали её собственное возбуждение. Регулус пошевелился, словно собираясь встать, но остановился. —Мои глаза здесь, дорогая. —Прости, папочка. Я просто... — Гермиона прикусила нижнюю губу. Регулус приподнял бровь. —Что у тебя на уме, малышка? Ты хочешь попробовать его, м? Гермиона крепко зажмурила глаза. Ей было холодно без его объятий, и больно от того, что он не наполнял её. Она прекрасно обходилась без секса в течение долгого времени, почти с тех пор, как они с Роном расстались много лет назад, и полагалась исключительно на садомазохизм, чтобы удовлетворить те немногие потребности, которые она позволяла себе признать. Но меньше чем за час он уже превратил её в нуждающееся месиво. Казалось, он обнажил колодец внутри неё, бездонную пропасть страстного желания, в существовании которого ей даже самой себе не хотелось признаваться. Хотела ли она этого? Откуда тебе знать, хочешь ты или нет, если ты годами не позволяешь себе вообще хотеть? Она прикусила нижнюю губу, колеблясь, затем открыла глаза и кивнула. —Попроси меня, Гермиона, — глаза Регулуса, как всегда, были нежными, но голос — твёрдым. Не должно быть так трудно открыть рот и признаться, но ей потребовались все силы, чтобы прошептать: —Пожалуйста, дай мне пососать твой член, папочка. —Гораздо лучше, — сказал он с мягкой улыбкой, раздвигая ноги, чтобы освободить ей место, и накладывая смягчающие чары на её ноги. Гермиона впервые стояла перед ним на коленях. Она опустилась на колени с меньшим изяществом, чем обычно, чувствуя себя неустойчивой не только физически, но он не стал комментировать ее неловкость. —Поближе, малышка. Устраивайся поудобнее, м? — ласково сказал он. Гермиона немного приподнялась, прижалась телом к его ноге, тепло его кожи проникало сквозь хлопковые брюки. Он намотал её волосы на кулак и прижал её голову к своему бедру, а она прижалась к нему, закрыв глаза и чувствуя, как напряжение уходит из её тела. Она оценила себя: бедра мокрые, влагалище всё ещё пустое и нуждается в помощи, сердце выжато, как губка, но было приятно — опасно приятно — отпустить всё это и прижаться к нему. Доверить ему заботу о ней. Некоторое время она молчала, погружаясь в то состояние капитуляции, в которое её могло привести стояние на коленях перед нужным партнёром. —Гермиона? —Ммм, извини, просто... — она открыла глаза и нервно посмотрела на него. —Просто мне приятно. Быть вот так с тобой. —Я рад. Такая милая маленькая зверушка прижимается к моим ногам. Я не пытался торопить тебя, я просто... — он провел ладонью по её шее, нежно потирая. Его тихий, нерешительный вздох был первым признаком неуверенности, который он показал. —Ты говорила, что не хочешь останавливаться, потому что я "донесу на тебя”, если ты это сделаешь. Я действительно хочу продолжать заниматься этим с тобой, потому что думаю, что это может хорошо повлиять на нас обоих. Но я не хочу, чтобы ты сдерживалась, если захочешь сказать стоп-слово. Если ты захочешь всё прекратить, я никому ничего не скажу. Мне достаточно того, что ты честно попробовала, дорогая девочка. Оу. Она почувствовала, как что-то глубоко внутри неё разжимается. —Мне кажется, что я не должна благодарить тебя, потому что я все еще злюсь за то, что ты меня шантажировал, — сказала она с легким смешком, который вызвал смех и у него. —Но спасибо. За это. Регулус наклонился вперед и поцеловал ее в макушку. —Мне нужно, чтобы ты пообещала мне, что воспользуешься стоп-словом, если почувствуешь, что тебе это нужно. Гермиона кивнула. —Я воспользуюсь, папочка. Обещаю. —Вот это моя девочка, — когда она облизала губы, переводя взгляд с его лица на всё ещё твердый член, Регулус откинулся на спинку кресла. —Давай, дорогая. Угощайся. Когда он так говорил, в ней просыпалось что-то первобытное. Из её горла вырвался непроизвольный стон, но она сдержала его, наклонившись вперед, чтобы поласкать его член и яйца. Регулус застонал, когда она лизнула его мошонку слизывая остатки своего возбуждения, прежде чем втянуть её в рот. —Черт, малышка. Какая хорошая девочка, убирает за собой свой беспорядок, — пробормотал он, одной рукой всё ещё зарываясь в её волосы, а другой обхватывая основание своего члена и легонько шлёпая её по щеке длиной. —Тебе нравится это, м? Пробовать меня на вкус? Она застенчиво кивнула, но в его голосе слышался вопрос, неуверенность, "ты ведь делаешь это не только для того, чтобы доставить мне удовольствие, правда?". Она задумалась о том, как давно он был с кем-то; теперь, когда она подумала об этом, она вспомнила, что последний раз он ходил на свидание несколько месяцев назад, несмотря на то что они с Сириусом по-прежнему регулярно попадали в список "самых привлекательных холостяков" журнала "Ведьмин еженедельник”. Все неприятие обществом их предполагаемых (а в некоторых случаях и реальных) преступлений не могло ослабить их сексуальную привлекательность и притягательность состояния Блэков. Она безжалостно подавила вспышку ревности и прошептала: —Мне нравится, папочка. Можно... можно я отсосу тебе сейчас? Пожалуйста? Регулус застонал и потрепал её по волосам, блуждая глазами по её телу, словно она была центром его мира. —Давай, дорогая. Гермиона высунула язык, нежно облизывая его ствол, и не смогла сдержать ни стона, ни тока возбуждения, который пронесся через неё, когда она почувствовала на нём свой вкус. Подняв глаза, она увидела, что он смотрит на неё с чем-то похожим на благоговение, когда она берет в рот головку его члена и омывает его языком. Ее веки сомкнулись, когда она погрузилась в него еще глубже; он был тяжелым на её языке, теплым, бархатисто-мягким и таким твердым, подрагивающим, и она втягивала щёки, чтобы пососать сильнее. Ей нравился его вкус, его запах, мускусный, землистый и кедрово-сладкий. —Вот так, милая. Какая ты хорошая девочка, такая красивая, когда берёшь папочкин член в рот. Низкий, успокаивающий гул его голоса, постоянный поток грязных поощрений и ощущение его руки в её волосах высасывали из неё напряжение и страх, превращая её в маленькую девочку, которая не хотела ничего другого, кроме как ублажать своего папочку. Вспышка паники, когда она почувствовала, что теряет контроль, то, как она растворяется — хотелось ей того или нет — в подпространстве. Она брала в рот у некоторых из своих партнеров по играм и, честно говоря, ей было удобнее доставлять удовольствие, чем получать его. Ей нравилось это делать, но она никогда не чувствовала себя так уютно и естественно, как сейчас. Словно она вернулась домой. Словно частичка её самой вставала на место; его слова, сказанные прошлой ночью, нахлынули на неё. Если бы ты не была так закрыта от своих эмоций, возможно, ты бы тоже почувствовала эту связь. С затуманенной головой она взяла его глубже, неосознанно разминая пальцами мягкую ткань его брюк там, где они прикрывали мускулистые бедра. Она постанывала ему, едва осознавая сочащуюся нужду в этих звуках. —Цирцея, Гермиона, — слова прозвучали почти как рычание; отстраненно она отметила удовлетворение от того, что слышит и чувствует, как он начинает терять свою железную хватку контроля. Он запустил руку в её волосы и тянул до тех пор, пока она не была вынуждена поднять голову. Гермиона заскулила от разочарования, сначала сопротивляясь его хватке, прежде чем подняла глаза и затуманенно заморгала, глядя на него. —Что... я сделала что-то не так? — спросила она, хрипя и задыхаясь. —Нет, детка. Нет, — Регулус ослабил хватку, когда она перестала сопротивляться, и провел кончиками пальцев по ее щеке. —Тебе не нужно этого делать. —Но я хочу, — выдохнула она в отчаянии. —Ты сказал мне, чтобы я говорила о том, чего хочу. Я хочу, чтобы ты трахнул меня в рот, пожалуйста, папочка. Ну вот, она ведь вежливо попросила, правда? Даже вспомнила, что нужно обращаться к нему должным образом. Он продолжал говорить, что она хорошая девочка, и теперь она старалась делать так, как он говорил, даже не ворчала. Разве он не мог дать ей то, в чем она нуждалась? Она уткнулась носом в его член, чувствуя себя раздраженной и нуждающейся, не в состоянии анализировать то, что происходило в его голове, не говоря уже о том, что происходило в её собственной. Наконец, он издал удивленный смешок и сказал: —Ты дикая малышка, да? Но ты такая послушная, когда у тебя во рту папочкин член. Это всё, что тебе было нужно, чтобы успокоиться, а? От тона его голоса у неё внутри все сжалось от возбуждения, лицо запылало, и она подумала, что, возможно, ей следует смутиться. Однако она кивнула, потому что теперь ей было не до стыда. —Будь хорошей девочкой и прикоснись к себе, дорогая, — пробормотал Регулус, лениво поглаживая её по волосам, нежный ритм его прикосновений убаюкивал. —Не трахай себя — мы оба знаем, что твоих маленьких пальчиков и близко не хватит, чтобы наполнить тебя так, как тебе нужно. Просто потрогай свой прелестный клитор для папочки, пока я пользуюсь твоим горлом. Ты можешь сделать это для меня? Она кивнула. —Я сделаю, я сделаю, обещаю, папочка, просто... —Я знаю, милая. Продолжай, — сказал он, прижимая головку своего члена к её ожидающим губам. Гермиона раздвинула бедра, кожа стала липкой от возбуждения, скользнула рукой между ног и послушно открыла рот. С неё текло, её клитор набух и стал скользким. Ей казалось неправильным сосредотачиваться на своём собственном удовольствии, когда она должна была сосредоточиться на его, но она сделала, как ей было сказано, растирая пальцы и жадно втягивая его внутрь рта. —Боже, какая грязная маленькая девочка, — сказал Регулус. —Мне нравится наблюдать, как ты отпускаешь себя и позволяешь себе нуждаться. Видишь, не так уж плохо просить о том, чего ты хочешь, а? Тебе нравится быть маленькой шлюхой для папочки? Блядь. Она бы делала то, чего он от неё хотел, гораздо раньше, если бы знала, что он будет с ней так разговаривать. Она заскулила вокруг него в ответ, содрогаясь, когда он крепче схватил её за волосы, прижимая её к себе, пока у неё не осталось другого выбора, кроме как заткнуть рот или расслабить горло и принять его внутрь. Она попыталась вспомнить, что нужно дышать носом. Тогда он не стал утруждать себя тем, чтобы двигать её головой; вместо этого он начал толкаться вверх, трахая её в горло так, как она представляла — хотела — чтобы он делал с её влагалищем. Им обоим не потребовалось много времени, чтобы кончить: ей, потирающей себя пальцами, с тихими криками, которые глушились его длиной, и ему, с его стонами освобождения. Горячая сперма наполняла её рот и скользила вниз по горлу. Рука Регулуса немедленно расслабилась, поглаживая её голову, когда у него перехватило дыхание, но Гермиона ещё не успокоилась, когда толчки её собственного удовольствия пробежали по ее телу. Она проглотила каждую каплю его спермы, вычищая его до скрипа, когда он дернулся у её губ и задушенно усмехнулся. —Нетерпеливая девочка, — пробормотал он. Гермиона, наконец, успокоилась достаточно, чтобы застенчиво наклонить голову, и Регулус провел пальцем по её подбородку, подталкивая её поднять взгляд. Она заметила, как он слегка покачал головой. —Мне это нравится, дорогая. Ты знаешь, какой это подарок, что ты позволяешь мне увидеть эти части тебя? Гермиона закрыла глаза. Она чувствовала себя обнажённым комком нервов и импульсов, никакая кожа не отделяла её от него, никакие барьеры, никакая броня. Несколько мгновений назад это было за гранью удовольствия, но теперь... —О чем ты думаешь? Она проклинала себя за то, что была такой прозрачной, за беспокойство, крадущее пушистое тепло подпространства. —Это... — она со вздохом покачала головой, слова звучали хрипло и отрывисто. Гермиона была слишком выжата эмоционально, чтобы отфильтровать их самостоятельно. —Одно дело, когда я... когда я делаю это для тебя. Но в остальном… Я имею в виду, Господи, Регулус, я в полном беспорядке. Я не понимаю, зачем тебе это нужно. Что ты на самом деле получаешь от этого, кроме, может быть, удовлетворения от попыток исправить меня. Что... Знаешь, удачи тебе, но держи карман шире. —Я вижу мы вернулись к исходной точке, а? — когда она снова встретилась с ним взглядом, уголок его рта приподнялся. —Гермиона, мне нравится заботиться о тебе. Это не обуза, и однажды я отучу тебя воспринимать это, как какую-то сделку. Она поискала его взглядом; было ясно, что он имел в виду каждое слово, что он верил в то, что говорил, но мир просто так не устроен. Она любила своих друзей, но хорошо осознавала свою роль, какой вклад она внесла в эту дружбу, чего они от нее ожидали. То же самое было и с ее родителями, пока она все не испортила. —Я не рассчитываю убедить тебя простыми словами, дорогая девочка, — Регулус вздохнул и провел большим пальцем по ее щеке. —Всё, о чём я прошу — это чтобы ты сохраняла непредвзятость, хорошо? Она кивнула. —Да... эм, да, папочка. Странно, как это слово начало слетать с её языка, отдавая скорее утешением, чем обязательством. —Превосходно, — он улыбнулся, и глаза его засветились так, как светились очень редко. —Дай мне свои руки. Гермиона с любопытством наклонила голову, но сделала, как ей было сказано, покраснев, когда Регулус обхватил пальцами её запястье и наклонился вперед, чтобы взять в рот её пальцы — те самые, на которые она только что кончила. Наблюдать, как он вылизывает её дочиста, было одно, но звуки, которые он издавал, были совершенно другими. Оргазм притупил остроту её возбуждения, но когда он удержал её взгляд и медленно обвел языком сначала один палец, затем другой, скользя им между ними и вдоль костяшек, она с тихим стоном сжала бедра вместе. —В чем дело, дорогая? — спросил Регулус, когда закончил с её рукой, всё ещё держа их обе в своих. —Ты и сам прекрасно знаешь, Регулус Блэк, — она сморщила нос, глядя на него. Он просто улыбнулся и постучал пальцем по кончику её носа. —Иди сюда. Он привёл себя в порядок и подтянул брюки, вставая и помогая ей тоже подняться на ноги. Было неожиданно, когда он поднял Гермиону на руки. —Опусти меня, — пискнула она, инстинктивно прижимаясь к нему, чего он, судя по всему, и ждал. —Тише, милая. Я тебя не уроню, — веселье окрасило его голос, когда он похлопал её по заднице. —В моей постели или в твоей? Гермиона моргнула. —Эм... — часть её хотела близости с ним, но ей придется бороться с его пьянящим запахом на своих простынях позже, если в итоге она ляжет спать одна. И это была — совершенно неожиданно — удручающая мысль. Фу. Чувства — дерьмо собачье. —В твоей, — всё равно сказала она, на всякий случай. Они не обсуждали условия ночёвок во время своих переговоров, не говорили о чём-то большем, чем краткосрочная перспектива, её пределы, его правила для неё, четко определенные границы того, что она может отдать под его контроль. Они даже толком не говорили о том, чем именно они занимались. Это обмен властью и секс, да, но... сделало ли это их друзьями с привилегией? Или это было что-то ещё? Родственные души, напомнил ей её предательский мозг. Но постоянство этой связи не помогало сомнениям. В конце концов, она прожила без него двадцать лет; с ним — всего два года, и то, как с не более, чем другом. Он всё ещё мог найти кого-нибудь другого... —Ты слишком громко думаешь, дорогая девочка, — пробормотал он, прижавшись губами к её виску на несколько секунд, прежде чем остановиться и уложить её поверх своего пухового одеяла. Ткань была бархатом на обнаженной коже, роскошной; и у Регулуса, и у Сириуса был вкус к более изысканным вещам, что можно было бы списать на их опыт лишений, но, вероятно, имело гораздо большее отношение к их воспитанию. Она не завидовала Регулусу по этому поводу; оба брата заслуживали того, чтобы у них были какие-то остатки детства, которые не были окрашены ужасами. Гермиона моргнула, глядя на него снизу вверх, надеясь, что её лицо достаточно хорошо вписывается в картину невинности. Ход её мыслей — и её настроение — стерли прежнюю приятную дымку, а она не хотела, чтобы он снова копался в её голове. К её облегчению, он не стал спрашивать, но решил по-другому расстроить любящую слишком много думать девочку. Опять. Вот как это произошло: он не снял одежду, прижал её спиной к кровати, взбил гору подушек у неё под головой. Поцеловал её основательно — ей это понравилось. Но затем он принялся, не торопясь, тщательно целовать её всю. Достаточно медленно и нежно, чтобы сделать её влажной, чтобы поддерживать низкий гул возбуждения, гудящий под кожей, но недостаточно интенсивно, чтобы заставить её кончить — или даже заставить её снова погрузиться в счастливый туман, в котором она была раньше, стоя на коленях с его членом во рту. Это было ошибкой, подумала она про себя с немалой долей раздражения. Потому что она слишком сильно обнажила свои слабости, да, но в основном потому, что ни один мужчина, который был такой большой задницей, не заслуживал такого хорошего минета. Будь он хоть лучшим другом, хоть родственной душой, неважно. Сначала она пыталась вести себя прилично; скрывала своё разочарование за тихими мольбами, дергала его за волосы, сжимала пальцами его плечи. В ответ он связал ей руки над головой и держал её бедра раздвинутыми вокруг своего тела. К его чести, он иногда тыкался носом, облизывал и водил кончиками пальцев по её ноющему клитору, но это было всё. Он не просунул в неё свои пальцы или член и не втрахал её в матрас, как она того ждала. Чем дольше он продолжал, тем больше она злилась. —Это наказание? — спросила она наконец, когда его следующий мягкий поцелуй вызвал непрошеный горловой стон. —Или ты просто ненавидишь меня? Регулус приподнял голову между ее ног, нахмурив лоб. —Нет, милая. Это не наказание. —Тогда почему ты так поступаешь со мной? — она застучала кулаками в то место, где он приковал её к кровати. Он переместился вверх по её телу, крепко обхватив ладонью её подбородок, прижимая большой палец к губам. —Открой рот. Использовать её оральную фиксацию против неё было подлостью, но она сделала, как ей было велено, издав при этом разочарованное тихое рычание. Его большой палец был приятным на вкус, солоноватым, тёплым и немного отдающим ею самой, и он рассмеялся, когда она прикусила его. —Ты слушаешь меня, дорогая? Она метала в него свирепые взгляды, покорно начав посасывать палец. —Я полагаю, ты можешь слушать и планировать моё убийство одновременно, — поправил себя он, всё ещё кривя губы в усмешке. —Я знаю, тебе нравится пожёстче, и я предполагаю — после того, что было раньше, — что ты веришь, что тебе нужно и трахаться жёстче. Но есть целый спектр ощущений, детка. Не всё всегда должно быть на уровне Бомбарды. Может быть, если ты... Она выдернула голову из его хватки, выплюнув его большой палец изо рта. —Клянусь Богом и Мерлином, Регулус Блэк, если следующее, что слетит с твоих губ, будет очередное дерьмо о “травмированных душах”, я закричу. Он приподнялся, сев на корточки, его взгляд стал твёрдым, как алмаз. —Вперёд. Ты не хуже меня знаешь, что тебя никто не услышит. Придурок. Она крепко сжала губы и стала ждать. Напряжённая тишина воцарилась между ними ещё на несколько мгновений, прежде чем он вздохнул и обхватил руками её бедра, поглаживая большим пальцем выпуклости её тела. —Я заключу с тобой сделку. Она слегка склонила голову, раздосадованная ухмылкой, появившейся на его красивом лице. —Я собирался трахнуть тебя в любом случае, так что ты снова будешь сыта, не волнуйся. И если окажется, что ты действительно попробуешь по-моему и не сможешь насладиться чем-то более нежным, тогда мы вернемся к этому разговору, — сказал он. —Но сначала ты должна по-настоящему попробовать, а это значит успокоить ту часть своего мозга, которая занята тем, что отвлекает тебя проклинанием меня. Ты можешь это сделать, соплячка? Она шумно выдохнула. —Ладно, — сказала она и, когда он выжидающе наклонил голову, добавила “папочка”. —Так-то лучше, — Регулус похлопал её по бедру. —Я сейчас вернусь. Гермиона закатила глаза, уставившись на прозрачный тёмный балдахин, покрывавший его огромную кровать, и стала ждать. Он вернулся с полными руками каких-то вещей, вывалив их на кровать рядом с ней. Она немного повернулась, чтобы получше рассмотреть их. Повязка на глаза, пара зажимов и... это был кляп или ошейник? Всё, что она могла разглядеть под этим углом, была полоска кожи с пряжкой. Регулус усмехнулся, заметив выражение её лица. —Ты гораздо сговорчивее, когда твой рот занят, дорогая девочка. И я знаю кое-что о том, как лучше всего занять его. Гермиона хранила молчание, часть желания спорить покидала её по мере того, как усиливалось её предвкушение. Он обернул отрезок темного шелка вокруг её головы, прижимая к себе её голову, пока затягивал его. Дальше была грудь: она втянула воздух, когда он перекатил один из её сосков между пальцами, пососал его ртом, а затем осторожно обхватил его кончиками зажима и закрепил его. Это был не её любимый вид зажимов, главном образом потому, что они были слишком мягкими, но дополнительное давление привлекло её внимание и усилило возбуждение. Она заскулила, когда он повторил те же действия со второй грудью. Эти ощущения отвлекли её от разочарования, хотя чувство вины затопило её, и мысли снова начали закручиваться по спирали. —Как тебе, милая? —Все хорошо, папочка. Что-то маленькое и мягкое прижалось к её губам. —Открой для меня рот, милая. —Подожди, я... —Тшшш. Мы оба знаем, что тебе нравится, когда твой рот полон, дорогая. —Нравится, но я... Регулус остановился, стягивая повязку, и она встретилась взглядом с его кварцевыми глазами, чтобы обнаружить в них беспокойство. —Что-то не так, Гермиона? Она покачала головой, отводя взгляд. —Я просто... прости. За то, что я такая трудная. Я знаю, ты делаешь только то, что, по твоему мнению, поможет, и... и, может быть, так и будет, я просто... —Тише, детка, — он наклонился, чтобы поцеловать её в лоб. —С тобой не так уж трудно, и я на тебя не сержусь. Я не хочу, чтобы ты волновалась. Ему было достаточно легко сказать это, но ей было сложнее избавиться от своего страха. Тем не менее, она кивнула. —Ладно. Эм... хорошо, папочка. —Хорошая девочка, — он широко улыбнулся ей, проведя большим пальцем по её губе, прежде чем снова засунуть кляп ей в рот. Она привыкла к кляпам с мячиком, иногда с пауками, когда партнер был особенно садистом. Это было что-то другое, и она воспользовалась тем, что он снял повязку с глаз, чтобы осмотреть вещь, а не бездумно брать ту в рот. —Господи Иисусе. Это... —Пустышка, — любезно сказал он, и в его взгляде было слишком много веселья, когда она снова подняла глаза. —Магглы и правда гениальны, когда дело доходит до секс-игрушек. Я мог бы выбрать что-нибудь более традиционное, но это гораздо лучше подходит для моей прекрасной маленькой девочки. А теперь открой для папочки рот, милая. Её кулаки сжались над головой, ногти впились в ладони, а зубы врезались в нижнюю губу. Она хотела запротестовать. Отпор ослабил бы румянец унижения на её лице и груди, но это никак не остановило бы новую волну влаги, которая постыдно сочилась из её нутра. Взгляд Регулуса немного смягчился, и он нежно провел костяшками пальцев по её горячей щеке. —Все в порядке, любимая. Тебе не нужно прятаться. Здесь только ты и я. Крепко зажмурив глаза, она открыла рот и позволила ему протолкнуть соску внутрь, всхлипывая. Она оказалась больше, чем Гермиона ожидала, была нормальной на вкус, силикон был достаточно твердым, чтобы процесс его сосания доставлял удовольствие. Регулус снова прижал к себе её голову, застегивая кляп, поправляя повязку, чтобы она закрывала её глаза. —Как тебе, дорогая? — пробормотал он, убирая волосы с её лица. Она кивнула и инстинктивно прижалась к его руке, кожаный ремешок кляпа врезался ей в щёку. —Какая милая девочка. Просто нужно было чем-то занять тебя, вот и всё. Теперь ты можешь отбросить всё своё нетерпение и стать маленькой папиной игрушкой, а? Непрошеный стон вырвался из её горла. Теперь, когда она потеряла зрение и обострившиеся ощущения заставили её обратить внимание на то, на что Регулус его направлял — внутрь неё, на тот опыт, который он для неё создавал. Регулус разжал кулак и вложил что-то ей в ладонь, затем заставил её обхватить вещь пальцами. —Это твоё стоп-слово, пока твой рот занят, Гермиона. Ты можешь тряхнуть этим или уронить, если тебе нужно, чтобы я остановился? Она снова кивнула и попробовала тряхнуть вещью, когда он попросил её об этом: мячик зазвенел, когда она использовала свой ограниченный диапазон движений. —Превосходно. Кровать качнулась, когда он отодвинулся, и она услышала шорох одежды, звук падения ткани на пол. Она пожалела, что не смогла увидеть, как он раздевается — сколько раз она фантазировала о том, чтобы увидеть его обнажённым, и теперь казалось несправедливым, что в первый раз, когда он разделся перед ней, у неё были завязаны глаза. Но она могла побыть послушной и терпеливой ради него. Сочетание всего этого — потери контроля, унижения — заставило жидкое тепло осесть в низу живота, густое, как мёд. Когда он начал снова, она всё ещё была расстроена его нежным поддразниванием, но ощущения усилились, когда он поцеловал её. Сначала в лоб, щёки, горло, а затем всё ниже и ниже, проводя языком по её грудям и лаская нежные соски, пока она не застонала; звук был приглушён из-за кляпа-пустышки. —Тебе нравится, Гермиона? — пробормотал Регулус, касаясь ее кожи, кончиками пальцев проводя вниз по её боку, по изгибу бедра. —Нравится, когда папочка сосёт твою красивую, стянутую зажимами грудь? Она быстро кивнула, возбуждение нарастало, как это было раньше, когда она сидела у него на бёдрах, и когда она стояла на коленях, пока он заставлял её прикасаться к себе и трахал в горло. Гермиона почувствовала это напряжение внутри, жажду большего. В этом было нечто иное, чем её обычная потребность в боли. Она потянула за свои путы, прижимаясь к Регулусу, ощущая тепло его кожи, пока он лежал в её ногах. —Ты мне нравишься такой, — прошептал он, обдавая горячим дыханием её ключицу. —Ты милая, когда ведешь себя, как капризный ребенок, но какая же ты чертовски красивая, когда раскрываешься перед папочкой. Она заскулила, обхватывая его ногами и прижимаясь всё выше, выше, мокрая плоть скользила по его животу, твердому от мускулов и шершавому из-за жёстких волос, которые царапали её ноющий клитор. Гермиона думала, что он остановит её, но Регулус просто просунул руки под неё, обхватив её зад и помогая ей вжаться в него, пальцы впивались в кожу с дразнящим нажимом. —Вот так, малышка, сделай себе приятно. Тебе не нужно сдерживаться. Она почувствовала шепот его губ и прикосновение бороды к своему горлу, ощущение его зубов — сначала касающихся мягко, потом остро, впивающихся в напряженную мышцу сбоку её шеи, как он оставлял на ней метку губами. Наслаждение и боль захлестнули её, и она закричала сквозь кляп, обхватив его ногами и выплескивая своё удовольствие на его кожу, а мужские руки позволяли ей иметь больше опоры. —Какая грязная маленькая девчонка, — поддразнил он, касаясь языком её пульса. —Ты не можешь дождаться, когда я снова прикоснусь ртом к твоей пизде, правда, жадная шлюха? Она не могла, да, и всё ещё жаждала наполненности, внутренние стенки сжимались вокруг пустоты, подергиваясь от толчков её кульминации. Ноги соскользнули с его бедер, но она беспокойно извивалась, пытаясь получить то, чего действительно жаждала — Регулуса внутри себя. Он отстранился, игнорируя её жалобные всхлипы, и двинулся дальше вниз по её телу. —Я знаю, ты хочешь папочкин член, милая, но тебе придется научиться быть терпеливой. Ты можешь сделать это для меня, м? Можешь побыть моей хорошей маленькой девочкой? Я знаю, ты этого хочешь. Она кивнула, потому что хотела, действительно хотела этого. Хотела тепла, в которое её кутало его нежное одобрение, хотела обещаний всего, что, по его словам, он даст ей, хотела, чтобы зияющая пропасть внутри неё заполнилась его непоколебимым принятием и заботой. Она снова начала дрейфовать, затуманенная охватившим её удовольствием и потребностью, но зашипела, когда он поцеловал внутреннюю поверхность бедер и слизнул влагу с её кожи. —Тебе нравится твоя соска, детка? Я думаю, что да, я думаю, это одна из причин, почему ты такая чертовски мокрая, — размышлял он. —Может быть, мне следует постоянно занимать твои жадные маленькие дырочки. Наполнять твою хорошенькую киску, и задницу, до отказа, пока мы отдыхаем дома. Может быть, сажать тебя к себе на колени и позволять сосать мои пальцы, пока я читаю, если ты будешь хорошо себя вести. Или ты можешь использовать папочкин член в качестве пустышки, а? Тебе бы это понравилось? Пожалуйста, подумала она, и образ, который он вызвал в её воображении, заставлял её дрожать. Это так сильно возбуждало, что она смутилась, зная, что он сможет увидеть струйку жидкости, вытекающую из её лона. —О, я думаю, тебе бы понравилось, — сказал он, целуя её в бедро. —Я думаю, тебе очень нравится идея быть драгоценной маленькой игрушкой для своего папочки. Видишь, мне не нужно причинять тебе боль, чтобы заставить тебя что-то почувствовать, дорогая девочка. Он уткнулся носом в её бедра, целовал, облизывал и покусывал так же нежно, как и раньше, но на этот раз она была до такой степени на взводе, так возбуждена, что всё ощущалось в миллион раз интенсивнее. Она изогнула бедра, беспомощно посасывая пустышку во рту. Вздох застрял у неё в горле, когда она почувствовала давление на свою задницу, ощущение, что что-то проталкивается в тугое отверстие. Его палец, скользкий от соков, текущих из её влагалища, поглаживал её внутренние стенки, когда она позволила ему войти. Она застонала, извиваясь бёдрами в поисках большей стимуляции. Она была так близко, что могла бы просто кончить, если бы он прикоснулся к её клитору, почему он не прикасался... Он убрал палец и заменил его чем-то прохладным и твердым — толстой силиконовой пробкой. Дрожь пробежала по её телу, когда он пробормотал смазывающее заклинание, а затем начал трахать её, пока она ёрзала и изворачивалась, вдавливал пробку по самое широкое место, прежде чем отодвинуть её и повторить по кругу. Это сводило с ума, держало её на грани, а звуки, которые она издавала, даже саму Гермиону приводили в замешательство. —Такая хорошая девочка. Ты так хорошо берёшь пробку. Держу пари, тебе нравится, когда твоя задница наполнена, а? Твоё маленькое сладкое влагалище пульсирует из-за меня? Она заскулила и нетерпеливо кивнула, молясь, чтобы он сжалился над ней, но зная, что это бесполезно. По крайней мере, на этот раз он протолкнул пробку внутрь до упора, и она ахнула, когда он растянул, едва ли делая больно, а затем вошел в неё. Желанное прикосновение его языка к её влагалищу заставило яростно дернуться. Она задыхалась из-за кляпа, не в силах удержаться от того, чтобы не покачивать бедрами, пока Регулус не надавил, крепко удерживая её на месте одной рукой внизу живота. Она была на грани оргазма, когда он провёл языком от её сердцевины к клитору, и когда он наконец-то скользнул пальцем внутрь неё, она с криком опрокинулась, прижимаясь к нему. —Блядь, детка, — простонал Регулус, вибрация отдалась эхом в теле, когда его рот сомкнулся вокруг её клитора. Он ввёл в неё еще один палец, минуя её содрогающиеся стенки, вжимаясь глубоко в то место, до которого она никогда не смогла бы добраться сама. Пока он сосал, лакал и толкался внутрь, она полностью раскрылась, дрожа, дёргая за наручники, которые её связывали, сжимая мячик в руке, посасывая пустышку и пуская слюни из уголков губ. Она так сильно хотела быть наполненной, и теперь, когда она была наполненной, а он возбуждал её так медленно, так тщательно, её кульминация стала восхитительным потопом, заставлявшим терять любую сознательность. Сознание возвращалось медленно — вялая, усталая тяжесть в конечностях, прохладная гладь бедер, мокрое одеяло под ней. Кожа потная, всё ещё раскрасневшаяся; она была в полном беспорядке. Нежность между её ног, задница до сих пор полная — такая полная, — но Регулус расстёгивал наручники, вынимал кляп, снимал повязку с глаз. Она моргнула, открывая глаза, и потянулась к нему. —Привет, детка, — он улыбнулся ей, заключая в объятия. Она поцеловала его, не обращая внимания на то, что его губы и борода были влажными, и застонала, пробуя себя на его коже —Как ты себя чувствуешь? —Хорошо, — пробормотала она, теснее устраиваясь в его объятиях. Он снисходительно и покрепче обнял её. —Да? — спросил он, касаясь губами ее виска. —Кажется, это первый раз, когда ты по-настоящему ищешь моих прикосновений. Мне это нравится. Она подняла голову, ошеломленно моргая. —Я всё время обнимаю тебя. Больше, чем кого-либо ещё. —Ты обнимаешь меня настолько редко, насколько это возможно, — сказал он, прищурившись. —Но под всей этой грязью моя девочка любит обниматься, а? —Наверное, — уступила она, прижимаясь лицом к его шее и слизывая пот с впадинки у него на горле. Регулус откинул её волосы назад и поцеловал в макушку. —Всё ещё хочешь большего, или этого было достаточно, дорогая девочка? Гермиона тихо рассмеялась, чувствуя себя полностью выжатой из-за удовольствия, которое он он ей доставил. —Это ещё не всё? — недоверчиво спросила она. —Одна девочка подняла шум из-за того, что хотела, чтобы её поскорее трахнули, — Регулус укусил её за ушко. —Мы всегда можем сделать это в другой раз... —Нет! — быстро сказала она, вцепившись в него так, словно он мог попытаться убежать. —Я хочу. —Я бы наказал тебя за твои манеры, но ты мне слишком нравишься такой, — задумчиво произнес он, целуя её в лоб, висок, щёку. —Мой маленький дикий питомец, одни инстинкты и желания. Папина прелестная игрушка. Она не потрудилась поправить его. Было слишком хорошо сдаваться, иметь место, где ей было позволено просто быть. Она побеспокоится о последствиях, когда они закончат. Уткнувшись лицом в его шею, вдыхая его запах и своё возбуждение, покрывающее его тело, она застонала и крепче обхватила ногами его талию. —Пожалуйста, папочка. —Как я могу тебе отказать? — Регулус переместился и полностью перенес свой вес на неё, а затем оказался там, горячий и шелковистый, прижавшись к ее разгоряченной, нежной плоти. Его губы коснулись её губ, и он прошептал: —Мерлин, милая. То, как он растянул её раньше, немного облегчило проход, но недостаточно, чтобы полностью избавиться от восхитительного жжения, когда он протолкнулся внутрь, особенно с пробкой, всё ещё заполняющей её задницу. Он продвигался так медленно, осторожно, дюйм за дюймом, пока не занял ею всю, пока она не перестала понимать, что такое пустота. Он трахал её так, как дразнил раньше, сводя с ума нежностью, но давление внутри неё было таким сильным, что его прикосновение к передней стенке задевало самое нужное место. Из неё вырвался крик, когда он наконец освободил её груди от зажимов, посасывая по очереди каждый из сосков, успокаивая их нежными движениями языка. Она умоляла его о большем — умоляла укусить её, оставить синяки, трахнуть сильнее. Но он просто изучал её глазами, полными нежности и привязанности, бормоча похвалу и ободрения — вот моя хорошая девочка, возьми весь папочкин член, позволь мне позаботиться о тебе. Буря внутри неё нарастала медленно, шаг за шагом, пока не выплеснулась наружу в виде жидоксти, хлестнувшей на его член, и в виде слёз. Она кричала и кончала, и кончала, крепко сжимая его, обхватывая по всей длине, приближая его собственный оргазм. Отстранённо почувствовала, как он с рычанием прижался лицом к её шее, наполняя её теплом. Между ними не было преград — каждая его частичка была похоронена в каждой её частичке. Так и должно быть, прошептало что-то внутри неё. Он начал отстраняться, но она покачала головой. Попыталась подавить голос, который говорил, что она была слишком навязчивой, нелепой, драматичной, потому что она размазывала слёзы по его коже. —Пожалуйста, Регулус... —Всё хорошо, девочка. Я никуда не уйду. Его голос был спасательным плотом в бурном потоке течения. Он позволил ей прильнуть к себе, заключил её в объятия и перекатился на бок, притягивая Гермиону ближе. Он расколол её, бездна одиночества внутри неё стала раной, которую можно было залечить, только прижав кожу к коже. *** Много позже, после того как Гермиона выплакалась и заснула в его объятиях, она проснулась и обнаружила, что послеполуденное солнце пробивается сквозь занавески. Она была одна, но постель была ещё тёплой. Она уткнулась лицом в подушку Регулуса, вдыхая его запах, и потянула её вниз, чтобы обнять. Она прикусила нижнюю губу, раздумывая, и, наконец, позвала: —Папочка? Из ванной комнаты послышалось шарканье; вода перестала журчать, кран закрылся. Затем Регулус открыл дверь и шагнул в спальню, его губы изогнулись в тёплой улыбке. Он выглядел слишком довольным собой из-за того, какой она стала расслабленной при нём. Гермиона села, взяла ещё одну из его подушек и запустила ему в голову. —И за что? — спросил он, поймав подушку и бросив её обратно на кровать, прежде чем подойти и присесть на край. —Тебе совсем не обязательно выглядеть таким самодовольным. Она сморщила нос, глядя на него, а он только рассмеялся. —Ты чертовски очаровательна, ты знаешь? — спросил он, взъерошивая её волосы. —Не знаю, что я такого сделал, чтобы заслужить такую милую малявку в родственные души. —Вероятно, ты пожертвовал своей жизнью, чтобы обмануть человека, страдающего манией величия. Хотя я не уверена, что являюсь таким уж ценным призом. Регулус нахмурился и слегка дернул её за волосы. —Помни о правилах, девочка. Я не буду предупреждать тебя снова. Ей хотелось закатить глаза, но вместо этого она со вздохом плюхнулась обратно. Она не могла плохо говорить о себе, но и не должна была держать свои негативные мысли в секрете. Она изучила взглядом балдахин, затем откатилась от Регулуса, снова обвиваясь вокруг его подушки. —Эй, — Регулус нежно провел рукой по изгибу её позвоночника от плеча до бедра, вызвав дрожь. На секунду она почувствовала негодование из-за реакции своего тела на него. —Я не хотел тебя расстраивать. —Я знаю. Она не хотела быть раздражительной, но удержаться было трудно; он вытащил её эмоции на поверхность, и теперь их было слишком много. Она крепко зажмурила глаза, свернувшись калачиком. Почему она не могла просто быть счастливой? Он был сверху и трахал её лучше, чем любой другой партнер, который у неё когда-либо был. Почему этого не может быть достаточно? Кровать прогнулась, когда он скользнул к ней сзади и обвил своим телом её, его крупная фигура заставила её почувствовать себя совсем маленькой. Защищённой. В безопасности. Это было похоже на ловушку. Она знала, что ведёт себя неразумно, но это её не остановило. Сначала он ничего не сказал, просто взял полотенце, которое принёс из ванной, и раздвинул ей ноги, чтобы очистить тело. Он был ласков, ткань была мягкой и прохладной на её нежной плоти. Слёзы снова навернулись ей на глаза, и она упрямо сморгнула их, злясь на то, что после всего этого времени её тело выбирало чувствовать всё именно так. Злясь на то, что она вообще должна была что-то чувствовать. Когда он закончил, она услышала, как он положил полотенце на прикроватный столик, затем повернулся, обнял её сзади и притянул к своей груди. Он не настаивал. На самом деле он ничего не сказал, просто обнял, пока она чувствовала ровное биение сердца у себя за спиной, теплое дыхание, шевелящее её растрепанные волосы, случайное мягкое прикосновение его губ к уху и шее. Как она должна изводить человека, который провел двадцать грёбаных лет в чистилище? В конце концов, она прошептала: —Регулус? Регулус тихо вздохнул у неё за спиной, напряжение, которого она даже не заметила, покинуло его тело. —Да, детка? —Если... Они договоривались этим утром, говорили о границах его контроля над ней, определили границы, чтобы это всё не слишком просачивалось в другие сферы её жизни. Было понятно, что это было сделано для удовлетворения потребностей Гермионы, потому что Регулус хотел, чтобы она чувствовала себя лучше. Он всегда был ей хорошим другом, сказала она себе. Он был хорошим другом. Вот и всё. Но ей нужно было знать. —Если, эм, мы продолжим это делать, и... и мне станет лучше... — Гермиона втянула воздух. —Что это будет значить для нас? —Так это то, о чем ты так беспокоишься, дорогая девочка? — пробормотал он, слегка проводя большим пальцем по её рёбрам. Он не стал дожидаться ответа, просто спросил: —Как ты думаешь, почему я не заговорил об этом сегодня утром? Гермиона вздохнула. Она ненавидела чувствовать себя так, словно её допрашивают, нервничая, что даст неправильный ответ. —Я... я не знаю. —А первое предположение? —Я думала… Я думала, тебе нужно что-то краткосрочное. Что ты делаешь мне одолжение. Регулус тихо рассмеялся. Однако в его смехе не было веселья. —Наверное, я не должен удивляться, — сказал он. —Попробуй еще раз, милая. На этот раз думай больше о чувствах. Гермиона ненадолго задумалась о том, что он не заинтересован в отношениях с кем бы то ни было, но он сказал "о чувствах"... это что-то связанное с ней? И тут её осенило. —Ты не хотел меня отпугнуть. —Мм, — согласился он. —Такая милая, ненаглядная маленькая девочка, но такая пугливая. Так хочет увидеть в себе самое худшее. И в жизни тоже, — он нежно потер её руку своей большой ладонью. —Если мы продолжим в том же духе и тебе станет лучше, как ты выразилась, что бы ты хотела, чтобы произошло между нами, Гермиона? Это было нечестно — обращать её собственный вопрос против неё самой. Гермиона молчала несколько долгих мгновений, прежде чем сказала: —Я... я не знаю. Я не думаю, что смогу это сделать. Поправиться, я имею в виду, — она провела кончиками пальцев по его руке там, где та обхватывала её грудную клетку. —В последний раз, когда я представляла себе что-либо похожее на будущее, это был…четвёртый курс, может быть, пятый. Ты же знаешь, я хотела стать министром магии. —Это... —Это свело бы меня в могилу, — лаконично ответила Гермиона. —Мы можем поработать над всем этим ”планированием будущего", — сказал он. —Но я думаю, ты знаешь, чего хочешь для нас. Может быть, ты ещё не готова произнести это вслух. Всё в порядке, милая. Своевольный, самодовольный мудак. —Что ты хочешь, чтобы между нами произошло? — выпалила она в ответ, немного угрюмо. Регулус крепче обнял её. —Ты для меня всё, Гермиона. Во рту пересохло, она сглотнула, а затем ещё раз, напряжённое молчание повисло между ними после его признания. Она многое ожидала услышать, но... не это. —Знаешь, я пытался, — тихо продолжил он. —Встречался с другими женщинами, когда вернулся. С мужчинами тоже. Сдался, потому что всё, о чём я мог думать — это ты. Как ты кладёшь слишком много сахара в свой чай, и твои волосы всегда падают мне на лицо, когда мы обнимаемся, и ты включаешь музыку так громко, что у меня начинает болеть голова. И да, я думаю о том, как тебе грустно, сколько ночей я просыпался, слыша, как ты плачешь во сне, и часть моей мотивации — желание увидеть, как тебе становится лучше. Все говорят о том, какой ты была раньше, до войны, до того, как потеряла своих родителей, и я знаю, что ты никогда не сможешь вернуться к этому. Но я хочу посмотреть, как ты выглядишь, когда счастлива. Реализована. Любима. У Гермионы перехватило дыхание, когда он остановился и поцеловал её в плечо. —Может быть, я просто хочу, чтобы твоё лицо было последним, что я вижу перед сном, и первым, что я вижу утром. Потому что ты, безусловно, первое, о чём я думаю, когда просыпаюсь. Ошеломлённая, она ухватилась за его последнюю фразу и поймала себя на том, что бессмысленно протестует: —Ты и так видишь меня постоянно. Мы живём вместе. Регулус рассмеялся, его рука была теплой, когда он провёл пальцами по её животу. —Я не просто хочу жить вместе, дорогая. Я хочу тебя навсегда, моя душа, моя маленькая девочка, моя милая малышка. Моя любовь. —Ты сумасшедший, — прохрипела Гермиона, не узнавая звука собственного голоса. Надежда впитывалась в её грудную клетку, как чернила татуировки, врезала свои острые края в неё. —Может быть, — сказал он, целуя её в макушку. —Но если я обречён на безумие — что, давай посмотрим правде в глаза, после всего случившегося не было бы неожиданностью, — я бы предпочел прожить свой срок с тобой. Её дыхание участилось, стало поверхностным, живот и грудная клетка расширились под его ладонью. —Тшшш, малышка. Эй, — голос Регулуса больше не был сардоническим, а мягким, уговаривающим. Он отодвинулся достаточно, чтобы перевернуть её на спину, нежно поглаживая рукой её грудь. —Ты в безопасности, Гермиона. Нам не нужно принимать никаких решений прямо сейчас, хорошо? Я просто хочу, чтобы ты расслабилась. Как? Как могло такое быть в её жизни? Хороших вещей, вещей, которые были предназначены только ей одной, не случалось. Она заставила себя сосредоточиться на его голосе и обнаружила, что прижимается к Регулусу, зарываясь лицом в его шею. —Вот так, детка, — прошептал он, проводя рукой по её волосам. —Всё в порядке. Папочка рядом. Она уткнулась носом в его шею, пока не перестала дрожать, вдыхая аромат кедра и дыма и позволяя ему успокоить её, затем задержалась там, в объятиях, еще немного. Наконец, она отстранилась достаточно, чтобы сказать: —Это... то, чего я хочу. Я так думаю. Так почему же я так себя чувствую? Почему всё кажется таким чертовски сложным? —Новое может пугать, — сказал он, приподнимая её голову и перехватывая её взгляд. —Таких людей, как мы, пугают хорошие вещи. Но если это твои демоны, то я сражался с гораздо более опасными, Гермиона. Чёрт, бывали вещи и гораздо хуже. Если ты пока не можешь доверять ничему другому, можешь ли ты, по крайней мере, доверить мне свою тьму? Если его предыдущее заявление было больше, чем она могла воспринять, то это... с этим она могла справиться. Она кивнула и почувствовала, как он выдохнул. —Может быть, это даже хорошо, — прошептала она, —не быть одной. —Я надеюсь на это, потому что теперь ты моя. Моя, чтобы защищать и заботиться о тебе, и я не позволю тебе уйти.