***
Вечер пятницы окутывал своим простором на узких улочках, несмотря на то, что в такое время бывает до ужаса людно, солнце давно приземлилось за горизонт, а деревья медленно, не торопясь и не спеша пели свои колыбельные. Джун пинал камушки потертыми кроссовками, от чего песок под ногами пылью оседал на обуви, и все трогал уставшую поясницу, жалобно ноющую от кропотливой работы без отдыха и перерыва. Перед тем, как уйти, солнце дарит городу россыпь миллионов звезд. – Ты… – Ким проходит возле их излюбленного, голого места, где таились лишь трава и тихий шум сверчков, что всегда так активны ночью. – Что ты здесь делаешь? Должен ведь был появится не меньше, чем через неделю. – Захотел, – у Хва голос мягче, чем обычно, и сам он, словно не свой, лежал на клетчатом покрывале, вглядываясь вдаль. – Почему не предупредил? – Я знал, что ты сюда придешь, – он приподнимается, принимает сидячее положение и хлопает по месту рядом, приглашая парня присесть. – Ты и правда здесь, потому что захотел? Или что-то случилось, – младший хмурит брови, но без промедления усаживается рядом. – У тебя на лице все написано, не пытайся отмахнуться. – Хонджун, – Сонхва смотрит грозно, пытаясь хмурить брови, тем самым демонстрируя свое недовольство. – Давай не об этом, я здесь для тебя, не стоит выяснять что-то, что тебя не касается. Ким в ответ вскидывает брови, кивает, привычно сутулится после попыток держать спину так же прямо, как это делает рядом сидящий, и прикусывает внутреннюю сторону щеки. Молчание и неловкость ситуации сдавливали грудную клетку и пробирались под кожу, отпечатываясь мурашками. – Ну, – Пак начинает, – так, как прошел твой день? – Так же, как и все предыдущие, – шепчет, выдыхая, из-за чего легкий пар сочится сквозь треснувшие от прохлады губы. – Единственная радость среди таких дней – это ты, Хва. Старший прокашливается, улыбается уголком губ, но ничего не отвечает, оставляет то ли комплимент, то ли прямой флирт висеть в воздухе напряженной нитью, а после, уставившись на плед, на секунду замирает, словно совсем не дышит. Хонджун поворачивает голову в ожидании пары слов, хлопает ресницами и в конце концов хмыкает, ругает себя и обещает, что больше таких слов в жизни не проронит. И природа по волшебству тоже стала молчаливее: ветер почти стих, только лишь изредка заставляя деревья поднимать шорох листьев, трава стала мягче, как бывает только в первые дни лета, когда ростки нежатся под теплой солнечной любовью, и лишь старый светофор вдалеке напоминает о том, в какой тишине может пребывать шумный город. Но иногда все же приходится нарушать идиллию. Дождь, по началу своему мелкий и теплый, с каждой минутой усиливался и мрачнел, и без того темное небо сильнее чернело, сгущалось, от чего капли быстрее ударялись об тротуарную плитку и холодную землю. Младший тянет парня за собой и прячется под первым деревом. – Значит, ты уже уходишь? – Ким держит в руках наспех скомканный, промокший плед, и жмурится от капель, проникающих сквозь крону. – Кто сказал? Я ведь только пришел, – он прикрывает ладошкой голову, имитируя козырек, и приподнимает плечи, надеясь сохранить тепло среди футболки с рубашкой. – Тогда, может лучше ко мне? Здесь недалеко, – говорит чуть громче, пытаясь перекричать ливень, и не дожидаясь ответа, оглядывается, подзывая парня за собой. – Пойдем, не отставай. Хотел бы я знать, от чего ночью так ярко светится кожа и глаза, когда кажется, что ты не более, чем мое воображение. Я не хочу знать, как ученые пытаются разгадать космос и океан, словно трудную головоломку, я хочу слушать тебя, день за днем и ночь за ночью, как же ты там живешь, хорошо ли спишь и чем же питаешься, сияешь ли ты на небе ярче, чем здесь, на погибающей Земле, правда ли, что созвездие – твоя семья? Как нам удается столько молчать наедине, пока все, что меня волнует, это ты? От чего же так сильно горюет сердце, когда тебя нет рядом. И так сильно рвется, когда ты здесь. Давай сократим расстояние. Давай будем друг другу больше, чем световые года. Я буду твоей Кассиопеей. Останься моей Полярной. Ключ со скрипом поворачивается в двери под шумное дыхание парней после того, как младший предложил наперегонки подняться на его этаж по пыльной лестнице, очевидно проиграв. Квартира встречает их своим привычным для погоды холодом и Хонджун любезно представляет старшему свои единственным тапочки, приглашает внутрь, а сам бежит к потертому креслу, на которых лежала пара вязанных носков, доставшиеся ему подарком от чудесной соседки. – Что это? – Сонхва показывает пальцем на одну из настенных газетных вырезок, расположенной перед самым входом в квартиру. – Читать разучился? – голос доносится из ванны, в которую младший быстрым шагом успел переместиться. [Полярная звезда — это звезда, которая находится…Относится к классу цефеидов] – Что такое цефеиды? – старший оборачивается к двери, за которой по-прежнему находился его друг, но не проходит и секунды, как из за нее выглядывает макушка. – Ты это надеюсь в шутку сказал? – роняет Ким, но видя недоумевающий взгляд напротив, округляет глаза и снова скрывается за дверью. – Ну, это как... Пульсирующие сверхгиганты. Понимаешь? – Понимаю, – отвечает, возвращаясь к тексту. […Не один объект, а звездная система из трех небесных тел…Официальное название — a UMi…В древней Греции…как «Собачий хвост»...] – Очень смешно, – Хва бубнит под нос, следуя дальше рассматривать различные картины, плакаты солнечной системы, и останавливается у полотна, окутанного черной плотной краской, а белая так хорошо передавала ночное небо. Тонкой кисточкой были изображены семь кристальных точек, одна из которых была чуть крупнее других. Созвездие Малой Медведицы. – Ты с таким удивлением рассматриваешь, словно все, что здесь изображено и написано, для тебя в новинку, – Ким протирает промокшую голову полотенцем, а после протягивает его старшему. – Держи, ты тоже промок. Сонхва натягивает полотенце на волосы, лениво горбится, что так на него не похоже, и следует в комнату за младшим, шоркая тапочками. Хонджун садится на кровать и привычно смотрит на рисунок, кажется, забывая, что нарисованный герой в своем обличии садится рядом и от удивления округляет глаза. – Это… Это я? – аккуратно и не спеша показывает пальцем на картину. – Да, не нравится? – Ким поворачивает голову на парня, чуть улыбаясь, но, видя встревоженный взгляд напротив, тут же меняется в лице. – Хва, что-то не так? Старший вскакивает с места и следует по комнате, осторожно переходя от одной к другой, сквозь коридоры и закрытые двери, пока Джун, сбитый столку, пытается за ним уследить. – Ты меня пугаешь, что происходит? – он хватает парня за руку, разворачивая к себе и серьезно смотрит в глаза, хмурясь и стискивая зубы, а старший бегает взглядом по комнате, исследуя, и лишь осмотрев каждую мелочь видит перед собой непонимание и накаляющую злость. – Мне нужно, – запинается, – Мне нужно идти, нужно вернуться, понимаешь? Хонджун, мне нужно вернуться домой. – Нет, я тебя совсем не понимаю. Успокойся и объясни мне, что случилось, – крепче сжимает чужую ладонь, обхватывая свободной рукой и предплечье, боясь, что парень вот-вот раствориться. – Я не могу, я не могу тебе рассказать, мне нельзя. Прости, Джунни, нам нужно прощаться. – Хватит вечно прощаться и просить прощения! – восклицает, повышая голос. – Почему ты вечно от меня бегаешь, тебя встревожил рисунок? Ты совсем на себя не похож, чтобы тебя волновали такие вещи. – Нет. Нет, Хонджун, нет, – повторяется, путаясь в словах, и не отводит глаз с погаснувших напротив. – Хонджун, я не могу, Хонджун, прости меня. Хонджун. Ты простишь меня? Джунни. Младший обхватывает щеки Сонхва, покрывшиеся холодом и мутным страхом, чувствует, как скулы режут теплые пальцы, и подходит ближе. – Я здесь. Я прощаю тебя. Я слышу тебя, – произносит слова четко, делая паузы, сурово смотрит и еле слышно в конце шепчет. – Я верю тебе, что бы не стряслось. Прикрыв на секунду глаза в поисках ответов, дальнейших действий, которые следует немедленно предпринять, Ким поздно осознает, что руки так и застыли в воздухе, а чужие щеки оставили после себя воздух комнаты и собственного непонимания и вины. Он снова ушел. В какую встречу ты пообещаешь мне вернуться? В момент, когда я чуть не отдал свое сердце в душу космоса, не отдал чутко бьющееся и живое самой яркой звезде, за которой трепетно наблюдаю по ночам, я не осознавал, во что это так может обернуться. Иногда я прохожу вдоль нашего уголка, и мне мерещится, как на старом клетчатом пледе сидишь ты, мерзнешь под рубашкой и футболкой, смотришь вдаль на фонари, напоминающие тебе родной край, и всегда знаешь, когда я приду. Ты читаешь меня, видишь, как порой рвется душа на части и болит желудок, знаешь, где находятся чувства, тогда почему среди них, ты не отыскал самого главного? В какой из всех странствующих по миру книжках было сказано, что звезды боятся любви? Что людское сердце нельзя вернуть обратно.***
Октябрь наступал на пятки, заставляя людей сменить футболки на свитера и большие шарфы, которые так не любят дети, сохранять покой и тепло в куртках и пальто, и жаловаться соседям на отсутствующее отопление – проблема каждой осени и жилых домов, нуждающихся в обогреве не только уютных квартир, но и замерзающего сердца. Хонджун успел поменять работу и найти нового друга, не лучшего и сильно близкого, но человека, находящегося в пятнадцати минутах ходьбы от его дома. Человек, что никогда попросту не просит прощения и не навсегда прощается. Они познакомились не так давно, в день, когда Джун, довольный собой, столкнулся с Юнхо, выходя из кабинета директора, случайно задев его дверью. И сильно удивился, когда в ответ получил не ругань, а неловкий смешок и предложение познакомиться. За две недели успели выучить друг друга настолько, что смогли бы заканчивать друг за друга предложения, заказывать на перерывах любимый кофе, и на удивление помнить номера квартир, но как бы хорошо Чон к нему не относился, как бы не смешил в рабочие будни и не отгонял холодную хандру, Ким не сможет подпустить ближе. Пятнадцать минут никогда не заменят сотни световых лет. Тьма стремительно быстро настигает переулки и перекрестки, зажигая в один миг прохожие фонари теплого света. Хонджун поправляет сумку на плече и ускоряет шаг, когда на светофоре ярко замигал зеленый, оповещая пешеходов о завершении перехода. Шум машин озаряет дорогу, фары чуть слепят глаза, но младшему так даже нравится, ловить яркие огни, и не думать о том, что тревожит его под толстым слоем разочарования. Однотипные будни превратились в бесконечную петлю, где мой путь состоит из одних и тех же вещей, улиц, одежды и привычки вставать в шесть утра и писать Юнхо, что я отвечу на его сообщения лично. С твоей пропажей я навсегда забыл, что такое покой. И так всегда горько видеть твой блеклый след в созвездии Малой Медведицы. Свист чайника резко стихает, пока Ким суматошно наливает себе крепкий чай, но стоило лишь окунуть ложечку в кружку, в квартире раздается стук входной двери. В перламутровой ночи небо лишилось одного яркого огня. Хонджун смотрит в глазок и не может себе поверить. – Я.. Я зайду? – Сонхва мнется, кусает губы, качается из стороны в сторону и виновато опускает глаза, словно он единственный на всем млечном свете, что не заслуживает прощения. – Снова сбежишь? Трус, – Джун с жгучей обидой осматривает пришедшего, и немного успокаивается, не видя в нем сильных изменений, помимо того, что приевшаяся рубашка вдруг сменилась теплой курткой. Разве звезды мерзнут? – Нет. Я здесь, чтобы разложить все по полкам. К недолитому чаю присоединяется вторая кружка, на кухне загорается новый свет, нежели еле работающий светильник у раковины, а скрип стула, трущийся об пол, ранами оседает в легких. – Почему ты так со мной поступил? – Ким крутит ложку по стакану, подтягивает ногу к себе, опираясь на нее локтем, и запрещает себе смотреть в родные глаза. – Я оберегаю тебя, – отвечает спокойно, размеренно. – И это ты называешь заботой? Прийти так же неожиданно, как ты свалил два месяца назад? – младший злится, ругает законы космоса, что лишили его драгоценного и очарованного, но никогда не посмеет себе винить его. Говорить и причитать его в том, что он был всему виной. – Но я люблю тебя, Хонджун. Я не больше, чем дитя космоса и никогда человек. Я тот, кто приглядывал за тобой все время, даже тогда, когда тебе казалось, что меня нет рядом. Видел, как ты подрастал на моих глазах, вытягивался в росте и взрослел умом, чувствовал, как с каждым днем твое сердце наполнялось желтыми красками счастья и как оно отражалось в твоей улыбке. Я люблю наблюдать, как ты вечно дуешь на лезущую в глаз челку, как порой стараешься держать спину ровно и никогда не ругаться плохими словами. Я был для тебя больше, чем просто дорог. Ты был для меня больше, чем просто Кассиопея. Но я материя без чувств, у меня нет сердца и цветов в душе. Звезды не умеют любить, а ты меня научил. Ты научил меня, не зная, чем придется заплатить. Я буду всегда светить лишь для тебя одного. Моя любовь никогда не перегорит к тебе и твоей любви. Твоя Полярная. Вечная звезда.***
– Пап, – маленькая девочка дергает мужчину за рукав, пока тот, задремав в вечернем свете на качели во дворе, часто моргает и с улыбкой смотрит на ребенка. – Чем закончилась эта история? Человек и звезда снова начали дружить? – Нет, малышка, – Хонджун усаживает ее на колени, показывая пальцем далеко в небо. – Им не суждено было быть вместе. Так получилось, что людей могут любить лишь люди. – А вот и неправда! – она с воскликом вытягивается, болтая ногами, и приподнимает свою игрушку. – Но ведь наша собака тоже нас любит, правда, пап? – Правда, милая. Ты права. Людей могут любить еще и домашние питомцы, – он устало приподнимает уголки губ, и спускает девочку после того, как женский голос в дверях двухэтажного дома позвал их ужинать. На лице Кима щетина, недавно появившиеся морщины на лбу, груз семьи и ответственности на плечах и твердые руки после кропотливой работы, но ничуть не лишенные ласки и тепла в них. В темнеющем небе проявляется большая звезда. Я тебе обещаю.