Твоя любовь

Торжественно-лёгкой походкой, и с чем то точно мрачнее тучи на лице, никто иной как Космос Юрьевич Холмогоров направляется в гастроном за бутылкой чего то крепкого. А был ли повод? Главное, что б было выпить, а повод найдём же, да? На самом деле, повод внезапно случился, как можно было догадаться по выражению лица- нехороший, и поводом этим послужил сам день. Сначала он попал под дождь, намочив себе всё что можно, потом его чуть не сбила машина, вызвав крайне неприятные ассоциации к случаю с грузовиком, после чего он опоздал на встречу сначала с бизнес партнёрами, а после с девушкой, да ещё под конец свидания розами по лицу отхватить успел. А они так то колючие! Затем пособачился с Сашкой, после чего болят и горло, и уши, ведь кричать то кричать, а слушать тоже иногда приходится. Вишенкой на торте стал выезд по душонки каких то кадров, которых надо убрать, Витя как назло куда то испарился, так что пришлось разбираться самому, ух и много было крови, что тоже составляло осадок. Отмахнувшись от мыслей, он заходит в небольшое здание, берёт две литровки беленькой, кидает на прилавок продавщице немного больше, чем надо, и уходит. Ночные дворы встречают его тусклыми фонарями и холодом, но эта атмосфера уже успела стать родной, и полюбиться душе как Есенину берёзки. Того и гляди о московских подворотнях будет стихи слагать. Как тот мужик, у которого в поэме македоняне были. Или македоне?.. Тьфу. Приземлившись на ближайшую скамейку, тут же покосившуюся и отвыкшую от какого либо веса, он открыл первую бутылку, и сделал внушительный глоток. Затем ещё, и ещё, и ещё, пока не опустошил бутылку, сменившуюся второй. На скамейку бесшумно запрыгнула кошка, и стала вылизываться, что не ускользнуло от чуткого взора Космоса. — Ну чё ты тут, чё, чистоту ты наводишь, да? А смысл? Не, ты не молчи, да, ты мне скажи: за-чем в нашем грязном мире хоть капля чистоты, разве не это ли лицемерие? Больше и больше загрязнять, порочить страну, а потом приводить себя в порядок…— Жмёт плечами Холмогоров, глядя на «собеседницу». А она глядит в ответ и будто бы понимает. — Разве не это есть богохульство? — А кошка смеётся. И смеётся почему то голосом Пчёлы, а потом закрывает рот, а смех продолжается. Неет, кошка зевнула. А смеялся Витя, которого наш герой умудрился не узнать. — Слышишь дядя, чё ты в цирке смеяться? Ты кто ваще будешь? — Я- твоя любовь! — Донеслось в ответ, вместе с очередным смешком, но посмотрев на две пустые стеклянные бутылки, а после заглянув в такие же стеклянные глаза, смех сменился вздохом, а руки Пчёлкина приобняли друга, силой, которую пришлось приложить, поднимая того с насиженного места. — Эй, любовь, ты куда меня тащишь… — В волшебное место. — Алкопритон? — Чуть менее волшебное. Блин, алкопритон… есть вообще такое слово? — В раздумьях над тем, есть ли слово, Витя дотащил пьянчугу до своей машины, усадив на пассажирское сиденье, а сам сел за руль, как ни странно. А ничего не странно- не слишком он доверял таксистам и водилам которые на их бригаду работают, а путь держал к себе домой. Вот и ехал сам, водить то умел, почему бы и нет. Добравшись до места назначения, тем же способом, каким Космос оказался в машине, он вскоре оказался и в чужой квартире, обставленной довольно богато, однако не слишком вычурно. Тобишь простой интерьер, дорогими вещами. Гость был заботливо, насколько Пчёла мог в заботу, уложен на диван, а сам хозяин квартиры ушёл переодеваться в домашний халат, в котором старался найти самца. За всем этим наблюдал открывший глаза Холмогоров, чему то очень странно улыбаясь. Наверное тому, как выдохнул Витя, найдя всё-таки сигареты, а заодно и зажигалку. Уже когда он подкурил, лежащий подал голос: — Слушай… а я для тебя кто? — Непонятно, узнал он всё-таки своего друга и выяснял какие то чувства, или же наоборот не узнал, просто вопрос сформулировал странно, но блондин задумавшись выдал: — А ты мне Космос. И я вот мечтал аквалангистом стать, а в итоге взял и утонул. В космосе. Потому что очень много думал. Наверное, потому что в этом возрасте легко быть философом… — Понятно.— Когда «философ» поднял взгляд, он увидел уже спящего Космоса, что вызвало почему то полуулыбку. А наутро, Холмогоров как ни в чём не бывало, вскочил, не обратив внимания на то где он, и ворвавшись без стеснения в комнату Пчёлы, улыбнулся широко, да каак заорал: — Повтори-ка, аквалангист, кто ты и в чём утонул?