любовь божественному противоестественна

hyunjin — contradicting.

      больно — пиздец.       казалось, будь он способен предсказывать будущее или видеть человеческие намерения заранее, ничего бы не было, и в груди бы не ныло этим нещадным образом, рождая лишь желание добровольно записаться на торакотомию, чтобы вытащить из тела бесполезное сердце восвояси. казалось, знай он заранее, как будет больно сейчас, Феликс не вляпался бы по самое не балуй.       но, как известно, когда кажется — надо креститься.       только вот в бога Феликс не верил и ясновидящим не был, и успокаивал себя лишь тем, что история не терпит сослагательного наклонения.       видимо, так нужно было, успокаивал себя Феликс; нужно было сломать Дживону нос, говорил Минхо. но сил, достаточных для этого удара, у Ёнбока не было, когда некогда любимый человек пытался объясниться стандартными клише из бульварных романчиков, натягивая спешно брюки, пока в их постели неловко прикрывался одеялом другой парень. да и, если честно, как бы этого не хотел Минхо и как бы активно не поддакивал старшему Джисон, Феликс не был таким человеком; больно было — пиздец, так сильно, как некогда Ли любил парня перед ним, что сейчас поправлял ремень и тараторил белым шумом, и возвращать ту же боль, пусть и физическую, Ёнбок совершенно точно не хотел.       хватило сил лишь на то, чтобы остановить лепет поднятой в воздух ладонью, держа лицо, и сказать, что ему все равно. алкоголь, минутное помутнение, власть момента — откровенно похуй, и Феликс наклонился в бок, чтобы через плечо бывшего молодого человека с натянутой улыбкой поздороваться с тем, кого ему в секундом помешательстве предпочли. парень был милый, симпатичный — Феликс это признавал — и с искренне сочувствующим, извиняющимся взглядом смотрел на Ли при кивке в ответном приветствии. отчего-то этого Ёнбоку хватило, чтобы зла на него не держать.       в ту же ночь Феликс оказался на пороге Минхо и Джисона, где старший, заваривая зеленый чай, приговаривал, что Ёнбок — слишком святой и чересчур мягкий для этого мира, вот им и пользуются, как могут.       в бога Феликс не верил и святым не был: за болью пряталась злость и обида, пусть чаша весов в сторону первого и перевешивала, а такие эмоции преподобным, должно быть, чужды. Ёнбок не особенно шарит.       но когда кипяток с привкусом мяты обжигает горло, думается, что чему-то божественному любовь противоестественна априори.       любовь порождает чувства — отрицательные или нет; те, как следствие, стирают границы здравомыслия и рождают бабочек — а может, сначала гусениц. те сжирают изнутри так или иначе.       цинизм, на самом деле, Феликсу не к лицу и на языке не по вкусу — куда лучше после мимолетного ожога ощущать холодящий аромат мяты. но за своими чувствами терять трезвость ума не хочется. оттого и топчется Ёнбок где-то на середине, роняя слезы, которых стесняться и не думает, на собственные колени, и говорит друзьям, по бокам на диване сидящим, что больно — пиздец.       и что это в нем ничего поменять все равно не должно.       Феликс спит на том же диване, вымотанный гудящей головой и саднящими после слез глазами; спит, как убитый, вырубившись на плече Джисона посреди собственной тихой истерики ближе к четырем утра, и не слышит, как Минхо обещает вырвать кадык пришедшему на их порог вместе с вещами Феликса Дживону, если тот заявится сюда еще раз.       — надеюсь, ты не грозился убить его, — говорит Феликс ближе к трем дня, притягивая к себе лежащую на полу дорожную сумку, чтобы достать зубную щетку, и смотрит на Минхо исподлобья.       — за кого ты меня принимаешь, — фыркает старший, пожимая плечами, и тут же прикрывает взгляд, закидывая голову назад и устало выдыхая, когда Джисон ухмыляется, сдавая его с потрохами.       — он грозился пытать его жестоко и мучительно, если тот еще раз попадется хену на глаза.       Феликс устало смеется, качая головой, и этого друзьям хватает, чтобы переглянуться и ответить друг другу мимолетной улыбкой.       потому что их ангелок без крыльев будет в порядке.       Феликс знает это, но не чувствует — не тогда, когда ищет новое жилье, потому что в общагу очень не хочется, и хотя бы перспективу соседа, и особенно, когда встречается с Дживоном в коридорах университета. тот хочет подойти, Ёнбок видит, как и то, что на лице у него черным по белому написано сожаление, но все равно успевает покачать головой, пока между ними остается добрых два метра, и кидает что-то вроде “не сейчас” прежде, чем развернуться и уйти. потому что больно — пиздец. и если когда-то это и должно пройти, то сейчас его все равно выворачивает изнутри в стремлении убить еще зародышем подобие надежды.       друзья предлагают отлежаться пару дней, может — недельку, забить на учебу и дать себе отдохнуть. а Феликс — примерный студент и гордость их вуза — врет, что все с ним нормально, и лишние пропуски накапливать нет смысла, дабы не разбираться с ними позже, и зарывается в учебу с головой, пряча чувства за строчками учебников и звучащим голосом лекторов, потому что отвлекаться, как будто бы, проще.       проще забыть — или притвориться, что забыл — о том, что парень, с которым ты жил вместе, изменил тебе со своим “минутным помутнением” и о том, что больно от этого — просто пиздец.       наверное, поэтому, когда Феликса у входа в вуз ловит Банчан со словами “привет, Феликс! знакомься — это Хенджин” и рассказывает, что последнему нужно подготовиться к вступительным в их университет, Ёнбок не извиняется и не уходит прочь, а выслушивает, поправляя сумку на плече, и кивает мельком, заводя черную прядь за ухо. волосы у его нового знакомого, которого представляет Чан-хен, ярко красные, вид несколько вызывающий в отдаленно напоминающей рокерскую черной футболке без рукавов и скинни джинсах, внешность типичного красавчика и бэд-боя, но взгляд в противовес мягкий, а улыбка — теплая и какая-то даже неловкая, неуверенная. Феликс чешет макушку и улыбается слабо откровенной лести, когда Банчан говорит:       — ты же материал лучше всех преподов знаешь, вот я и подумал.. — хен улыбается уголком губ и подмигивает, тихо хихикнув, а потом смотрит в бзыкнувший телефон и убегает куда-то, приговаривая, что это срочно и ему очень жаль.       Феликс не особо понимает, за что он извиняется, только кивает на прощание старшему, а после ловит на себе чужой взгляд и случайным образом цепляется за родинку под правым глазом.       — если тебе неудобно, я пойму, — говорит Хенджин и смущенно переминается с ноги на ногу, и Ёнбок мимолетно думает, что парень перед ним даже милый.       — все хорошо, я могу подготовить тебя, — Феликс улыбается, пожимая плечами, и зачем-то говорит, — можем начать хоть сейчас. мне бы отвлечься.       Хенджин улыбается, слабо щуря взгляд, и кивает, лепеча благодарность, но Феликс видит, что взгляд чужих карих — цепкий, как будто бы понимающий, и Ли ледяным ведром тут же окатывает: зря, ой зря сболтнул.       но Хенджин молчит; точнее, не упоминает чужое, промелькнувшее ненароком откровение — ни когда соглашается на пробное занятие в тихой кафешке неподалеку, ни когда Феликс вываливает на небольшой столик, на котором уже стоят две чашки (с кофе и мятным чаем), небольшую стопку из учебников и своего планшета, ни когда Ёнбок начинает объяснять структуру вступительных.       Феликс, член студсовета и приемной комиссии, действительно для подобной ситуации — хороший выбор, а Хенджин слушает внимательно, делает какие-то пометки в телефоне и переспрашивает, если что-то непонятно; идеальный ученик, подумал бы Феликс, если бы во время его монолога, новый знакомый не встрял бы с:       — знаешь, твой мозг — не восьмиядерный процессор, — ухмылка касается полных губ, а Феликс смотрит в ответ непонимающе, наклонив набок голову и нахмурив брови, — тебя очень сильно тревожит что-то. что?       Ёнбок поджимает губы, отворачиваясь и прячась за глотком чая, и думает, что любопытство-то, в целом, неплохое качество. судить Хенджина за это нет смысла. тем более, парень он, видимо, внимательный и сердобольный, и нет никакой его вины в том, что попытка в заботу и обеспечение чужого комфорта бередит незажившую рану.       — это довольно личное, прости, — выговаривает все же Феликс, мимолетно собирая с губ остаточный вкус мяты кончиком языка, и смотрит только вперед, чтобы не видеть реакции Хенджина.       тот медлит мгновение, другое, а после, допивая одним глотком кофе, встает с соседнего от Феликса стула.       — идем.       — куда? — хмурится Ёнбок и только сейчас видит надпись “hotter than your ex, better than your next” на чужой футболке.       забавно.       — есть одна проблема, — Хенджин губы поджимает как-то вверх, слабо морща нос, и Ёнбок готов поставить что-угодно, что такое лицо Хван строит, когда врет, — съездишь со мной?       хочется открыть рот, сказать, что он не может, уехать обратно на диван в собственном приюте зализывать душевные раны, а потом прятаться от этого чувства за строками учебников и откровенным избеганием, но дверь в кафе слабо звенит приветственным колокольчиком, впуская на порог Дживона — улыбающегося и с каким-то парнем вместе с ним.       Феликс все же открывает рот, но говорит совсем другое:       — хорошо, — кивает, поднимая на Хенджина взгляд, — поехали.       кое-как совладав с врожденным любопытством, Ёнбок не расспрашивает, куда его тащат за запястье, но когда они приходят в бар, не может не выдохнуть почти ироничное:       — серьезно?       — ага.       Феликс хихикает, ступая за Хенджином к свободному столику, а тот строит возмущенную физиономию, приоткрыв губы и вздернув брови.       — проблема у меня, вообще-то, серьезная, не смейся!       — прости-прости, — и все равно посмеивается, оставляя свою сумку рядом с бедром на диване, — что за проблема?       — да вот, — вздыхает парень перед ним уж больно наигранно, откидываясь на спинку с коричневой кожаной обивкой напротив Феликса, и упирается предплечьями в край стола, — мне очень понравился один парень, но он грустит всю нашу встречу и отказывается говорить, по какому поводу. даже не знаю, что делать, — Хенджин пожимает плечом, и все его актерское мастерство осыпается у длинных ног пеплом, когда он не сдерживает слабой ухмылки в уголке губ.       — вот как, — кивает Ёнбок на неприкрытое признание. и где тот застенчивый мальчишка, что стоял перед ним пару часов назад, переминаясь с ноги на ногу? Феликс снова не сдерживает смешка, — что ж, растормошить его будет непросто.       и Хенджин улыбается уже откровенее, смотря в ответ из-за прядей красной шевелюры.       — я не боюсь трудностей, — а после рукой подзывает официанта и продолжает, когда перед каждым из них ставят по коктейлю — давай так: кто первый добирается до дна, тот загадывает желание. идет?       Феликс смеется, касаясь кончиком языка пересохших губ, и ведет головой в сторону, наклоняя ее к плечу.       — идет.       закручивается все как-то само по себе: Феликс помнит первый стакан, который он еще пытается пить через трубочку, но когда Хван бросает свою на стол, припадая губами к стеклу, тормоза срывает. Ёнбок смеется, голову откидывая назад, потому что Хенджин смешно шутит; наклоняет корпус почтительно, а Хван извиняется, складывая руки перед собой, перед другими гостями, потому что Феликсу приспичило вытащить из мохито дольку лимона и откинуть вместе с брызгающими каплями в сторону. Феликс помнит, как принесли шоты текилы, как он слизывал соль с краев рюмки и закусывал алкогольную горечь лаймом, помнит сет “угадайка” и помнит, что Хенджин выиграл его пару раз, правильно назвав энергетик с водкой и апельсиновый ликер с ромом. помнит, как утащил Хвана на танцпол, и как Хенджин искренне и громко смеялся, временами прикрывая рот рукой, помнит капли пота на своем и чужом лице, и что те стекали по шее Хенджина, окрашиваясь в красный от свежей, как выяснилось, покраски.       помнит о том, что не допустил ни единой мысли о Дживоне за вечер — и больше не помнит ничего.       совершенно. голова болит очень сильно — буквально раскалывается, и жарко под одеялом жутко, просто невыносимо, а потолок какой-то незнакомый, и обои в квартире у Минхо с Джисоном другие. диван, очевидно, меньше этой кровати: потому что на нем бы Феликс не уместился вместе с Хенджином, что спал сейчас справа от него, отвернув голову в другую от Ёнбока сторону — так даже лучше, потому что видеть лицо этого парня сейчас выше Ли, выше его морали и выше собственного цыканья в голове, ведь “блять, Феликс”.       и Феликс, вместе со своим цыкающим “блять”, трусливо убегает, дернув Хенджина за плечо лишь напоследок, ведь тот все еще спит, и лепечет что-то о том, что ему нужно на пары и они могут увидеться после, потому что “блять” наверняка нужно обговорить, а Ёнбок не какой-то там последний отморозок. Хван хмурится после похмелья почти умилительно, и к феликсову удивлению ни секунду не спорит: моргает медленно, по минуте каждый раз, да, но встает послушно, закрывая за Феликсом дверь, и обещает, что зайдет за ним после пар, а еще вкладывает в ладонь откуда-то взявшийся табель аспирина вместе с бутылкой воды и улыбается совсем тепло, помахав на прощание.       Феликс не врал — действительно идет на пары, закинувшись таблетками, и хоть думать очень хочется, он не может — аспирин действует только минут через тридцать и притупляет похмельное состояние лишь наполовину, отчего Ёнбок морщится на каждый громкий сеульский звук или резкое движение хоть чего-то в поле зрения. но усаживается за парту добросовестно, кивая Сынмину в приветствии, и тут же падая головой на сложенные на столе руки.       — а ты повеселился, я смотрю, — смеется Ким, и Ёнбоку очень хочется прикрыть ему рот ладонью: голова-то болит! — даже одежда вчерашняя.       Феликс головой качает, мол, потом объясню, толкает друга в плечо со всей силы, так, что тот даже не шевелится, ведь уставшая рука так и остается у Сынмина на сгибе локтя, упавшая и вызывающая очередной приступ смеха. вот же ж!       но Сынмин хороший, очень: под голову Феликсу подкладывает собственный мягкий бомбер университетской бейсбольной команды, гладит по растрепанным волосам и даже пытается придать максимально помятому с похмелья виду хотя бы отдаленно приличную кондицию, что безуспешно, и не будит Ёнбока до конца первой лекции (Феликс впервые за два курса спит на парах; да, Сынмин тоже в шоке).       день проходит туманно, и точно так же абстрактно Ли рассказывает другу о своих вчерашних похождениях с малознакомым парнем, как ни странно, не натыкаясь на упрек во взгляде. Ким только кивает довольно, пододвинув в столовой к Феликсу поближе тарелку с рисом, и говорит, что Ёнбок все правильно делает.       — только вот татуировку ты опрометчиво набил.       — что?!       и тогда Сынмин фоткает небольшой чернильный рисунок дракона на загривке Феликса ближе к плечу, и Ли стонет страдальчески, откидываясь головой на руки на столе, и стонет снова, потому что резкие движения головой — решение безрассудное; как, впрочем, и набитая в беспамятстве татуировка.       почему-то Хенджин, стоящий во дворе вуза и уткнувшийся в телефон в ожидании, не удивляет Феликса ни на секунду — вызывает что-то смешанно странное в груди, от тревоги до облегчения, выглядит, на скромный вкус Ёнбока, богоподобно даже после похмелья (а Феликс помнит, что пили они всегда в равном количестве) и дурашливо улыбается, наклоняя голову к плечу и высовывая кончик языка, когда встречается взглядом с Ли.       — привет, — выдыхает Феликс и выуживает из последних сил на лицо улыбку.       — привет, — Хенджин волосы со лба уводит пальцами назад, но те, непослушные, все равно лезут в глаза, и Ёнбок не может не подумать на секунду о том, что этот весь из себя на первый взгляд грозный байкер чудесно бы смотрелся с парочкой милых заколок с хэллоу китти на концах, — живой хоть?       — типа того, — Феликс головой качает, опуская взгляд в пол, и выдыхает как-то чересчур шумно, — слушай, Хенджин.. — глаза зажмурив, Ёнбок качает головой быстро из стороны в сторону, что тут же отдается пульсацией в висках, и спрашивает тихо, — прости, но.. между нами, ну, было что-то? — выдыхая, Феликс поднимает взгляд, осмелившись, и видит на чужом лице абсолютное умиротворение. Хенджин улыбается мягко, наклоняется чуть, покачнувшись на носках, и кивает.       — было, — и Феликс жмурится снова, мысленно чертыхаясь: только не хватало собственную боль заглушать ни в чем не повинным парнем, норовя сделать больно и ему. чувства, которых слишком много, между собой путаются, сплетаясь разошедшимися нитками, и теребят неприятно, уже распуская вязку по шву, когда Хенджин продолжает, — штук десять коктейлей, чуть больше шотов, танцы, веселье, а потом, — Ёнбок выдыхает, поднимая взгляд, и видит чужую чеширскую улыбку, — здоровый и крепкий сон. и больше ни-че-го.       и Феликса отпускает; вязка странным образом сама собирается в полотно — петелька за петелькой, будто по волшебству. он смеется тихо, кивая головой, и наконец сглатывает собравшийся в горле ком.       слава богу, думает Феликс, хотя в бога не верит, ведь ранить этого парня собственной болью хочет в последнюю очередь.       — а татуировка?..       — о, да, — Хенджин смеется, прикрывая рот и на мгновение отворачиваясь, и Феликс из скудных воспоминаний вчерашнего вечера выуживает самое яркое — чужую улыбку, — вчера она была тебе жизненно необходима. ты лепетал все что-то про дракона и свое имя, прости, — Хван отпускает смешок, — я мало что понял, но еле убедил мастера, что ты хочешь набить “дракона”, а не “удон”, — Феликс не сдерживает смешка, — не переживай, она временная: сойдет через пару месяцев.       — отлично, — выдыхает в усмешке Феликс, — а то такой опрометчивый поступок моя мама и Минхо-хен.. — округляя глаза, Ёнбок голову вскидывает, смотря на все еще улыбающегося парня, и тянется рукой к заднему карману джинс, — черт, он, наверное, переживал, что..       — Феликс, — Хван останавливает чужую руку, мягко обвивая запястье Ли пальцами, и кивает, словно это может успокоить; и успокаивает же, — прости, если превысил полномочия, но я вчера набрал твоему хену сообщение с твоего телефона, что с тобой все в порядке, и ты не придешь на ночь. Минхо ответил “хо-ро-шо”.       Феликс смотрит в ответ округлившимися глазами и не может сдержать улыбки; черт, какой же он милый.       — спасибо, — качает головой Ёнбок, мельком облизывая губы, и выдыхает шумно, — правда, за все, — поправляя прядь за ухо, Феликс выворачивает другую руку, чтобы на мгновение сжать запястье Хенджина пальцами в благодарность, — мне было очень весело. я правда.. — неловко прокашлявшись, продолжает, — ..забыл обо всем, что меня тревожило.       Хенджин улыбается, и Феликс не может сдержать улыбки в ответ. но из-за спины знакомым голосом звучит:       — Ёнбок! — и резко портит все настроение. Дживон приближается спешным шагом, выглядит хмурым с залегшей между бровей складкой, и шумно дышит, — какого черта с тобой творится?       — прости? — Феликс выгибает бровь, посмотрев бывшему парню в глаза.       — что ты делаешь? — Дживон выглядит недовольным, крайне, кусает губу и оглядывает лохматого Феликса с легкочитаемым пренебрежительным укором, — бухаешь ночами, приходишь так в вуз. черт, езжай к парням и отоспись.       Феликс хмурится, чувствуя кружащее на кончике языка возмущение, потому что — какого это, блять, черта с Дживоном? неужели он думает, что может спать с кем захочет, а потом предъявлять нечто подобное Феликсу без причины и выяснения обстоятельств?       право высказывать свое мнение в отношении каких-либо действий Феликса потеряно вместе с доверием, лимитированная подписка закончилась вместе с отношениями; к сожалению или к счастью, продление невозможно.       Феликс, хоть Минхо и считал иначе, каким-то стереотипны мальчиком-зайчиком никогда не был: умел злиться, умел бить точно в нос, умел язвить и делать больно; умел, но пользоваться не любил — всегда взвешивал свое состояние, успокаивал собственное раздражение и часто решал отступить: уйти с гордостью, потому что выше этого дерьма; потому что может скрыть, что больно — пиздец.       из-за черт характера, в совокупности складывающих о нем мнение бесхребетного цветочка, люди вокруг забывали, что быть плохим Феликс тоже умел; просто не хотел.       но сейчас резко начал думать иначе.       за спиной у Ёнбока Хенджин шаркает кроссовком по асфальту, придвинувшись на полшага ближе, и говорит так, что Феликс чувствует и в его голосе недовольство:       — Феликс, — хмыкает Хван, — парень дело говорит. отчасти. я подвезу тебя?       — я вызову такси, — отрезает Дживон, едва ли дав Хенджину договорить; хмурится еще сильнее, а Феликс по-настоящему бесится, когда слышит следующее, — на тебя плохо влияет.. это общество.       какого хуя?       — нет, Дживон, — сжав на мгновение челюсть, Ёнбок поднимает на бывшего молодого человека едко-хмурый взгляд и раздраженно цыкает, — это ты на меня плохо влияешь.       — Феликс, — звучит настойчивее, и этот Феликс злится — пиздец; так, что эта агрессия перекрывает все остальное: зудящую боль от некогда любимого и еще с утра смущающее беспокойство о связи с парнем, которого знает сутки; так, что чаша весов бьется о пол и разбивается вдребезги.       Феликс злится — пиздец; настолько, что оборачивается резко, перехватывая хванову шею ладонью, и тянет парня выше почти на голову на себя, заставляя наклониться, чтобы припасть к его губам.       неправильно — пиздец; Феликс знает. хмурится в поцелуй, но касается почти ласково, чувствуя, что губы у Хенджина очень-очень мягкие, отвечающие податливо и нежно, но не заходящие дальше, и что во рту у Хенджина недавно побывало что-то мятное, потому что на языке оседает вкус не противного ментола, а чуть холодящей, но успокаивающей мяты. Хван рукой едва ощутимо тянет за край феликсовой футболки на боку, чтобы ближе был, и невесомо касается талии; Ёнбоку думается, для убедительности, но ладонь у Хенджина даже через ткань одежды теплая-теплая, приятная к телу, и сам Феликс чуть заметно играется с красными прядями волос кончиками пальцев.       не к месту, но как тут сдержаться.       неправильно — просто пиздец; Феликс знает, но ничего не может поделать, потому что звучащее за спиной пыхтение и шумные шаги, знаменующие чужой уход — то, чего хотелось больше всего.       а еще Хенджин целуется просто охуенно.       Ёнбок сминает его уста пару лишних мгновений, позволяя себе эту шалость, когда уже опозорился с головой, и лишь после отстраняется, выдыхая тепло на только поцелованные им же губы.       — прости, — облизывается нервно, опускаясь на ноги ровно (и не заметил даже, как привстал на носочки), и качает головой, — прости, я не должен был. просто..       — Феликс, — Хенджин зовет, и Ёнбок отзывается тут же: выдыхает шумно, но в глаза смотрит, поджимая губы, — все в порядке, я понимаю. совру, если скажу, что мне не понравилось или я этого не хотел, — усмехается чуть, и Феликс думает о том, что Хенджину улыбка безумно идет. тот медлит, пока Ёнбок отстраняется, и лишь после уточняет, — полегчало хоть?       Феликс глаза прикрывает на секунду, и не может сдержать поднявшиеся уголки губ снова; черт, какой же он пиздецки милый.       — да. намного.       в том, что Хенджин действительно беспрекословно прелестно милый, Феликс убеждается еще тысячу раз, пока готовит его к поступлению эти несколько месяцев с апреля их знакомства, узнает его лучше и не может отрицать собственную увлеченность этим парнем — такую, что о бывшем молодом человеке и думать забывает, пока не встречает того в коридорах универа. то, что они с Хенджином начинают общаться и вне занятий, случается совершенно естественно — спроси сейчас кто у Феликса, как это произошло, он не вспомнит, но открыто признается (себе), что теперь и дня не может представить без их переписки или встречи; Ли делился с Хваном резко понравившейся музыкой, которую, как казалось, Хенджин мог бы оценить, а тот в ответ присылает собственную с подобными ассоциациями. Феликс рассказывал о своем дне, а Хенджин с регулярностью через день встречал Феликса у вуза, провожая до кафе, в котором они занимались, и пару раз даже умудрился выторговать у Ли право угостить его чаем; Феликс в долгу не остался — уже через неделю встреч принялся откупаться мороженым, с трепетом соглашаясь брать парные вкусы. Ёнбок узнал, что Хван даже старше его, — аж на полгода — но не поступил раньше, потому что решил сначала отслужить, что с Банчаном тот знаком еще со школы, снимает с ним квартиру пополам, что увлекается танцами и рисованием и волосы покрасил на спор (самому себе Феликс признается, что это — лучший спор в его жизни, пусть он в нем и не участвовал). Феликс открывается Хвану в ответ, рассказывает через пару недель общения о том самом Дживоне, получая в ответ умилительно злые брови, сведенные к переносице, но лишь усмехается, качая головой, и тычет пальцем в появившуюся морщинку, объявив, что Хенджину больше идет улыбаться. тогда Феликс вспомнил о Хенджине, смущенно мнущемуся перед ним при первой встрече, потому что у Хвана покраснели кончики ушей, он закашлялся в кулак и отвернулся, а Ёнбок только хихикал по-доброму над отчаянными попытками вернуть себе вид крутого парня, когда имидж, очевидно, уже был искажен чужим очарованием.       Хенджин помог Феликсу с жильем, познакомив со своим другом — Чонином, и все предупреждения Хвана о том, что Ян просто прелестный человек, померкли после первого знакомства, к концу которого Чонин остервенело отбивался от тисканья двух старших парней всеми своими силами, и все равно с разочарованным вздохом проиграл, укладываясь в объятия тактильного Феликса с самым наигранно недовольным видом, который Хенджин, как он признался, только видел. квартирка, которую они начали снимать на двоих, была небольшая, но удивительно, как визуально казалось, просторная, довольно уютная, и, что радовало больше всего, не сказывалась неприятным сокращением бюджета. Хенджин помогал переносить вещи, обустраиваться им обоим, и спустя время их занятия перенеслись в комнату Ёнбока из уже породнившегося обоим кафе, которое стало местом для того, чтобы выпить кофе и чай без отвлекающих факторов в виде учебы.       Хенджин в шутку признавался, что хотел бы быть на месте Чонина, но оставить этот цветочек (после этих слов Хван получил подзатыльник от Яна) на кого-то, кроме Феликса, ему бы не позволила совесть. такое признание, завуалированное юмором и прикрытое последующей перепалкой двух друзей, Ёнбок принял с улыбкой и отказываться от него ни на мгновение не хотел — как и от остальных осторожных, ненавязчивых ухаживаний со стороны Хенджина, который скрывать умел разве что свою роль в мафии, и то с попеременным (а точнее — довольно редким) успехом. сказать, что Феликсу было неприятно — откровенно соврать, как и сказать, что спустя месяц не захотелось ответить на чужой флирт своим. Ёнбоку, привыкшему на шуточные поползновения Джисона подхватывать его подбородок в угрозе прямо сейчас — прям вот сейчас — взять и поцеловать, такое давалось с трудом, и факторов было несколько: во-первых, на флирт Хенджина хотелось отвечать искренне, с тем же неприкрытым намеком вместо привычной шутки, а во-вторых, бросаться из одних отношений в другие Феликсу казалось откровенно дерьмовой идеей.       потому что Хенджин, выглядящий богоподобно со своими красными волосами (временами подкрашиваемыми; Феликс признался, что они до одури ему нравятся, когда не смог устоять от соблазна поиграться с длинными прядями, стоило Хвану в тот раз устало откинуться на спинку дивана и растрепать волосы) и рельефными руками, но такой воистину очаровательно милый в своем смущении и бесконечной заботе, заслуживал того, чтобы его любили честно, со всей душой, а не заполняли им свою пустоту.       Феликс отчаянно, безбожно хотел это ему дать, но боялся, что не потянет — и выбрал подождать.       на новоселье собралось аж восемь парней, и из незнакомых личностей для Феликса был лишь один — Чанбин; парень, смешной до безумия, в подтянутой, мускулистой фигуре и с милой привычкой тянуть слова понравился Ёнбоку сразу, несмотря на то, как открыто и на всеобщее обозрение объявлял, что Хенджин — его главная влажная мечта. такие фразы заставляли Хвана в распространяющемся от него — буквально физически ощутимом — испанском стыде прикрывать лицо руками или закатывать глаза, а Феликса — откидывать голову назад и смеяться, про себя отмечая, что не согласиться с Чанбином — трудно.       время шло, и Феликс убеждался, что каждое решение в его жизни было принято к лучшему, когда Хенджин на их с Чонином кухне почти дрался с часто захаживающими Минхо и Джисоном за последнюю конфету, потому что тепло без спроса растекалось в груди и вызывало приятно щекочущие по спине мурашки.       — он тебе нравится, да? — спросил Минхо, на что получил нервно облизанные в ответ губы и шумный выдох через нос, и продолжил, не дождавшись ответа, — чего ждешь тогда?       Феликс волосы зачесал назад пальцами в перенятой у Хенджина привычке и глаза прикрыл, даже не думая отпираться.       — не рано? — спросил лишь тихо, чтобы бесящиеся в его комнате Джисон и Хван не услышали.       — с чего бы? — нахмурился старший в издевательском смешке, а после придвнулся ближе, перекидывая руку через феликсовы плечи, — если чувствуешь, что это твое, то рано не может быть, Ёнбок-а.       и, может быть, стоило поговорить с хеном раньше, потому что старший Ли всегда знал правильные слова и кому надо разбивать нос, а кому — нет, но отчаянное желание внутри Феликса сделать все правильно буквально не давало покоя: ломало странной формой аддикции к парню, которого едва знает по меркам общества, но о котором помнит все до мелочей, включая любимый цвет и ненависть к баклажанам, и изнывало настоящей необходимостью сделать все возможное, чтобы Хенджин улыбался чаще; как можно чаще. желательно — всегда, и только искренне.       — Ёнбок-и, — звал Хенджин, растягивая гласные, через пару дней, сидя на их диване с вытянутыми ногами, и выглядел донельзя уютным в огромной толстовке светло-серого цвета, — о чем думаешь?       и этот вопрос, звучащий буквально на каждой их встрече, стоило Ёнбоку на мгновение отдаться своим мыслям и зависнуть, перевернул внутри что-то так, что, казалось, на места больше ничто и никогда не встанет. останется внутри Феликса вверх тормашками, разделив жизнь на “до” и “после”, и прикажет жить с этим, как сам захочет и примет нужным. Хенджин спрашивал так, словно ему было жизненно необходимо знать, чем Ёнбок дышит и живет, всегда, со сквозящей в голосе лаской и заботой, и это все подкупало настолько, что Феликс был готов импульсивно отдать все, что имел, лишь бы Хенджин всегда относился к нему вот так.       — о тебе, — помедлив, оборачивается на парня Феликс и не сдерживает улыбки (в очередной раз), когда замечает на чужом лице замешательство. да, нынешний ответ плохо коррелировал со всеми предыдущими, которыми Ёнбок отмазывался только так, выбирая в собственном избегании очевидного разговоры о погоде, учебе, танцах или цветочках, и шел наперекор феликсову страху, но подталкивался звучащим в голове голосом Минхо, мол, давай, действуй; лови счастье за хвост. и Феликс вдруг резко понял, что в самом деле очень сильно хочет это счастье поймать, особенно когда оно выглядит так очаровательно с приоткрытыми от удивления губами и растрепанными красными волосами с местами подсмывшемся цветом, а не прятаться в собственной трусости и отчаянном нежелании снова ощущать боль — свою или чужую.       — ты..       Феликс думает — сейчас или никогда, потому что сам особенной смелостью не отличается, и тянет Хенджина на себя за край футболки прежде, чем успевает надумать лишних аргументов «против», чтобы во второй раз за все это время прикоснуться губами к чужим.       у Хенджина на языке все тот же легкий привкус мяты, и Ёнбок осознает, что этот аромат теперь будет ассоциироваться с чувством уюта и хвановыми поцелуями, покрывающими прошедшие на душе ожоги. Хенджин губами касается мягко, почти робко, тянется ближе, рукой притянув Феликса к себе за талию, и не сдерживается, когда чувствует кончик языка Ёнбока меж губ — касается его собственным с чужого разрешения, мягко и дразняще кусается за нижнюю, а после смеется радостно прямо в поцелуй, и Феликс думает, что лучше, в общем-то, и быть не может. особенно, когда прикасается ладонью к чужой груди, чувствуя под подушечками пальцев бьющееся сердце, и целует напористее, но все еще ласково.       — ты бы знал, Ёнбок-и, как давно я этого хотел, — шепчет Хенджин, отстранившись на, дай господь, миллиметр, и при каждом движении губ касается своими чужих, а после целует снова — коротко и часто, вызывая у Феликса тихий смех.       — я поцеловал тебя на второй день знакомства, не драматизируй, — Феликс ладонью скользит с груди выше, обвивает шею Хенджина пальцами, кончиками которых путается в прядях волос на загривке, и отвечает на короткие поцелуи такими же, без былого стеснения скользя по дивану ближе, пока не упирается бедром о чужое. Хван выдыхает шумно, качает головой и тут же ведет по талии до поясницы Феликса, чтобы утянуть к себе на колени.       — ага, подразнил демо-версией и все, — Хенджин губы облизывает, гладит по пояснице и выше, по спине, обнимая и касаясь кончиком носа чужого; Феликс сглатывает тут же, обвивая шею парня и второй рукой тоже, упирается коленями в диван по бокам от хенджиновых бедер и шепчет.       — я не хотел сделать тебе больно.       Хенджин медлит секунду, заглядывая Феликсу в глаза, и усмехается.       — Ёнбок-и, — чужая ладонь касается феликсовой щеки, гладит ласково, и Ли не отказывает себе в удовольствии приласкаться к ней, коту подобно, — это в любом случае того бы стоило, ангел.       Хенджин смотрит тепло-тепло — чуть ли не светится, когда Ёнбок со слабой усмешкой качает головой, и обнимает крепче, прикасаясь лбом к чужому.       Феликс в бога не верит и ангелом себя не считает; чему-то божественному любовь противоестественна априори.       поэтому выдыхает тихо, поддевает кончик носа Хенджина своим, и улыбается лукаво.       — ты сможешь после всего этого думать о занятиях или есть смысл отложить предложение стать моим парнем до момента сдачи вступительных? — Феликс смеется, а Хенджин фыркает, от чего у него дергается кончик носа, и Ли уверен, что ничего очаровательнее в мире нет.       — план, конечно, занимательный, но он не учитывает одного "но", — Хван отстраняется немного, смотря на Феликса с прищуром, и заправляет черную прядь челки за ухо, чтобы та упала обратно на глаза тут же, — я могу предложить и первый, — Хенджин посмеивается, заглядывая в заблестевшие феликсовы глаза, и спускается кончиками пальцев по контору все еще держащейся татуировки на сгибе плеча; гладит и обводит, не отводя взгляда, — ты будешь моим парнем, ангел?              Ёнбок кивает, медлить и не думая, и оставляет короткий поцелуй на кончике чужого носа.       Феликс в бога не верит и ангелом себя не считает; чему-то божественному любовь противоестественна априори.       а Феликсу этого парня, смотрящего в глаза так преданно и нежно, откидывающего часто голову в громком смехе, с ласковой улыбкой, безмерной заботой и бесчисленными достоинствами безумно хочется любить. так, что если бы Ли и верил в бога, все равно бы от статуса отказался.       потому что Хенджина, целующего феликсовы веснушки, Ёнбоку безумно хочется любить.