За окном виднеется серая недостроенная панелька, самый высокий дом до которого может дотянуться взгляд. Окна — пустые глазницы, покрытые оставшейся на последних этажах пленкой, что казалось, вот-вот готова порваться от каждого сильного порыва ветра. Накренившиеся карнизы, проржавевшие трубы с кривыми швами.
Это здание как шахматная фигура среди шашек на асфальтированном поле. Лишняя.
Наруто опускает голову вниз, на парту, и продолжает оттирать надписи; некоторые из них написаны карандашом и с ними проблем нет: один раз провел мокрой тряпкой и все, будто ничего и не было. Но другие оставлены маркерами и ручками. А от черных красок сложнее избавиться, везде остаются темные разводы; а с ручками и вовсе тяжко бороться, ведь все-равно следы эти, как шрамы, остаются навсегда.
Один из таких, он так и не смог спрятать от посторонних глаз.
«Педик» выведенное неаккуратным подчерком на старой парте будет с ним всю жизнь. Несколько раз это унизительное слово не удалось скрыть и от преподавателей. К примеру, от не очень молодой, и уже не очень красивой учительницы литературы. На ее лице сохранились последние следы прежней свежести: тонкие брови и розовые губки. Но за последние года два-три кожа обвисла, а местами покрылась апельсиновой коркой.
Она любила ходить по рядам, забирать у учеников телефоны и совать свой длинный крючковатый нос куда не надо.
В тот день она посмотрела на пожухлую древесину, и вздохнув, продолжила «разговор» о поэтах эпохи античности.
Узумаки до сих пор было неприятно вспоминать ту краткую минуту позора.
Из коридора прозвучал резкий звонок, и последний опоздавший захлопнул дверь. Это Харуно Сакура, получившая репутацию отличницы. Красивая девчушка, выкрашенная в светло розовый, и с настолько плоской фигурой, что не отличить где начиналась грудь, а где задница.
Харуно облизала обмазанные тональником губы и, пройдя через весь кабинет, предпочла сесть к парню с сальными волосами, чем к Наруто.
Узумаки открыл покоцанный учебник на нужной странице и попытался вслушаться в тихий нудный голос.
Каждый день, за исключением воскресенья, походил на другой:
Достать черный МП3 плеер, включить первую попавшуюся песню, и постараться дойти до школы без происшествий, чтобы никто не толкнул, не поставил перед скользким порогом подножку. Не обращать внимания, когда кто-то кинет в спину что-то обидное. Звучит вроде несложно, но так только кажется.
Обычно на переменах Наруто оставался в аудитории, рисуя на полях тетрадок загогулины или пытаясь поспать. В столовую не ходил, так как знал, чем все кончится. Не раз и не два на его голове оказывалась чья-то тарелка.
Ему казалось, что он все еще чувствует этот привкус сожженного гороха и вареного лука. Попробуй после отстирать эту дрянь.
В жизни оставалась единственная отдушина — баскетбольная команда.
Наруто, словно старая, поломанная игрушка, с одной единственной сохранившейся установкой: смотреть на тренировку баскетболистов, да выискивать среди одинаковых футболок футболку с номером «4», принадлежащую Учихе Саске. Капитану баскетбольной команды.
Высокий парнишка, появившийся в их школе год или два назад. Говорили, что его отец военный, и поэтому они постоянно находились в разъездах.
Это было все, что знал Наруто об ученике из параллели.
Сегодня дождь лил как из ведра, и на улицах слякоть. Холодно, противно, но парни из школьной команды все так же находили в себе силы бежать по десятку кругов вокруг стадиона. И это не учитывая того, как они встречались в спортивном зале на некоторых переменах и после занятий.
Баскетболистам позволялось не только не посещать первый урок, но и опаздывать, даже прогуливать уроки вовсе.
Никого это не возмущало и не раздражало.
Если директор сказал «Им нужно тренироваться», в своей вечно недовольной манере, значит посему и должно быть. При этом он обязательно поправлял оставшиеся три волосинки от прежней, густой шевелюры.
Небо затянуто свинцовыми тучами. Где-то там затерялось круглое солнце. Ветер силен, и кажется, что еще минута и болты не выдержат, роняя флагшток на землю, при том обязательно забрав кого-нибудь за собой.
Баскетболисты устроили эстафету. Они разбились по парам и разошлись по овалу. Бегая по кругу, передавали длинные ленты.
Их одежда промокла насквозь и висела дополнительным грузом. Мерзко, неприятно, но разве можно переубедить капитана в том, что бегать в непогоду не лучшая идея. Несколько парней из запаса и вовсе отказываются вылезать из-под крыши будки, выросшей за последний месяц, будто из ниоткуда.
Будка эта вообще для тренера и его нужд: полежать, отдохнуть, порешать кроссворд, но раз его сейчас не было, то и запретить им там находиться никто не мог. (Да и в принципе он следил за ними два-три раза в месяц, все остальное время ребята были предоставлены сами себе.)
Киба принял стойку, еще чуть-чуть и его нагонит Сай. Рядом с ним стоит Саске. По его виду кто-то другой бы подумал, что тот забрел на площадку по случайности оказался среди «бегунов».
Рука ударяется об руку, Сай передает палку с кричаще-красной лентой.
Учиха начинает бежать намного позже и поэтому у Кибы появляется фора. Может хотя бы в этот раз удастся сравнять счет?
В черепной коробке шумит, ноги напряжены, в грудь бьет ветер вместе с редкими каплями дождя, закладывая уши. Он не добегает и ста метров, падая плашмя на ровном месте, лицом ударяясь об мягкую шинную крошку.
Вряд ли такое можно назвать победой.
В душевой жарко и кажется, что к потолку несутся столбы пара, как из огромных труб. Красно-белых.
Киба раздраженно трет разбитый нос, теперь напоминающий сливу, и назло самому себе отказывается идти в медпункт. На худой конец все-таки заткнет чем-то этот кровяной поток.
Он проводит рукой по влажной бежевой плитке с маленькими трещинками и начинает глубоко дышать.
В очередной раз чувствует себя неполноценным, а потому, выходя из раздевалки, игнорирует подачку Сая. Тот протягивал ему кусок ваты.
Инузука прошел по этажу, и каждый второй рассматривал его распухшую рожу. И каждого второго хотелось хорошенько приложить об колено с криком: «Че уставился?!»
Но он ведь не враг самому себе, чтобы при всех вести себя как полный мудак.
Вместо этого Киба попытался сконцентрироваться на предметах. Эта игра похожа на ту, когда считаешь от одного до десяти, только по его «правилам» ты считаешь в голове предметы, которые видишь прямо сейчас. Например: кривые вешалки, стол охранника и охранник. Доска с расписанием, тяжелые скамьи на весь этаж, (один раз какому-то парню не повезло, и он свалился на пол, потянув вместе с собой скамью. Итог: два перелома.)
Киба выдохнул и продолжил считать: куллер, плоские лампы, на треть разбитое зеркало, неработающая видеокамера и под ногами резиновый ковер с дырками.
Досчитал до десяти и это его остудило, правда ненадолго.
Инузука поднялся на третий этаж по лестнице, при этом не упустив шанс подсмотреть под юбку какой-то девчонки. Красивые худые ноги, наверное, мягкие на ощупь бедра, и при том ни грамма лишнего жира.
Если немного наклониться, то можно увидеть хлопковые трусики.
«Красивая задница» поворачивается и ей оказывается Хината, девчонка, прекраснее которой, он не видал. Ее челка, отмеренная как по линейке, шторкой скрывает тонюсенькие брови, выщипанные по последней моде. Она пытается не выдать своего удивления, но губы сами по себе раскрываются, напоминая букву «о». Киба передергивает плечами и обгоняет девушку, когда до двери кабинета остается совсем чуть чуть.
Кабинет представлял из себя вечно грязное помещение с деревянными окнами. Зимой им приходилось заваливаться в утеплённых куртках и длинных шарфах. И им еще повезло, что преподавателю не было до этого дела. «Хоть голыми приходите, главное приходите», гласило из его уст. Сам понимал, выпускной класс, можно позволить многое.
Киба кидает сумку на пол и садиться на свое место.
Через два дня соревнование с «15», а он все еще не знает в основном ли составе.
Обидно. Столько для этого пахал, чтобы потом, что? Глотать пыль, когда перед тобой бегают «талантливые», «одаренные», те, кому и вовсе без разницы попадают ли они мячом в сетку. Те, у кого на кону не стоит ничего, и уж тем более это не единственный билет в светлое будущее.
Надежды Кибы накрываются медным тазом, когда понимает, что всегда был и есть аутсайдером.
Он впивается немного отросшими ногтями в ладони, но боль не помогает унять это чувство.
Зато есть то, что он точно может.
Через ряд от него Узумаки. Под его глазами расползаются темные мешки, щеки впалые, и кажется, что парень вот-вот упадет в обморок. Унылый вид вызывает бурю странных эмоций: жалость, отвращение, быстро переходящее в одержимость, желание сломать, растоптать еще больше.
Киба сразу понимает что будет делать дальше.
На кнопочном телефоне красный мячик, постоянно норовивший напороться на иглы, упасть в яму, укатиться куда не следует. Реакции у Кибы замедленные, поэтому он постоянно не успевает, где надо нажать — на верхнюю стрелку, где надо — на нижнюю. И это еще больше злит.
За глупой игрой время пролетает быстрее. Киба засовывает кирпичик в карман и подцепляет из толпы светлую макушку.
Наруто выходит в длинный коридор с аляповатыми цветками на фиолетовых обоях и поворачивает в сторону уборной. Киба двинулся за ним.
В уборной вечно воняет чем-то настолько кислым, что хочется сразу выблевать все содержимое желудка.
Инузука вытащил из спортивной сумки пачку сигарет, спрятанных на дне, и закурил. На языке моментально появился привкус горечи и жженой бумаги. Обычно он боялся закуривать у всех на виду, и прятался в закрытой кабинке или за хозпостройкой у школы, но в данный момент стало наплевать.
К черту все и всех! Пусть хоть отчисляют.
Не успел Узумаки открыть хлипкую дверь, как Киба подпер ее острым плечом, не давая проходу.
— Ты что… — Наруто не успел закончить мысль, его грубо толкнули к кафелю и сильно ударили в живот.
Внутри будто что-то разорвалось, и он жадно задышал.
Киба вытащил из зубов тлеющий бычок и потушил об оголенную ключицу Наруто. На коже появился розовый сморщенный след, что вскоре скорее всего превратится в шрам, маленький, едва заметный.
За ними уже наблюдала небольшая улюлюкающая толпа в ожидании достойного зрелища, и это подстегнуло Кибу продолжить.
По сути и ему и им абсолютно плевать на этого мальчишку, но стадный инстинкт оказался сильнее, сильнее чего-либо.
Сонным мухам нравится жестокость.
В мозгу Кибы закрутились шестеренки, ведь обычно он никогда так далеко не заходил. Но сегодня хотелось чего-то большего.
Сломать руку или ногу?
Макнуть в унитаз?
Разбить смазливую мордашку?
Киба был так уверен в своей безнаказанности по одной очень простой причине — за Узумаки никто не заступится и сам он не даст сдачи, а если и даст то, что с того? Наруто третью осень не появлялся на тренировках, да и никто бы ему этого не позволил.
Все знали, как у Наруто наливаются румянцем щеки при виде других голых тел в раздевалке.
Проще говоря, Узумаки стал слабым, беспомощным. И когда он пытается ударить Кибу в челюсть, удар получается смазанным, и разве что задевает ухо.
Зато Киба успевает перехватить его тонкие запястья и больно скрутить за спину.
— Отьебись, Инузука!
— А то, что? Что мерзкий пидор может мне сделать?
В следующую секунду в уборной появился Учиха. Он приподнимает черную бровь вверх и подходит ближе, при этом вид у него как всегда безучастный. Кажется, что он сейчас просто отодвинет их в сторону, встанет на хлипкую батарею и достанет свой «тайник». Пачка импортных сигарет, о которых никто не смел даже думать, и уж тем более взять.
Почему он прятал их здесь? Никто не смел спрашивать, да и не задавался подобным вопросом.
Киба отвлекается, а Наруто решил воспользоваться столь удачным моментом и пускает плевок в сторону обидчика.
Плевок попадает прямиком меж глаз. Киба сразу отходит, пытаясь сопоставить факты. Это Наруто сейчас сделал?
Отреагировать он не успел, видел только как Узумаки проталкивается через толпу, и уходя захлопывает дверь.
Густая слюна не сдвигается ни на миллиметр игнорируя все законы физики, и кажется, что это на самом деле просто липкий клей из тюбика.
Киба хватает футболку и тянет к лицу в попытке убрать липкую жидкость.
***
На полу валяются раздавленные банки энергетика, что время от времени пинает хозяин комнаты. Но он никогда не выкинет их. Он прогрызет ногти до кровавых болячек и ждет ответа из Аськи. Его единственный интернет-друг всегда отвечает с небольшой задержкой, но отвечает.
Единственная живая душа, которой он может открыться и рассказать о своих проблемах, не боясь осуждения. С родителями у него так не получится.
Кушина скорее всего устроит потом при директоре разбор полетов и это наверняка поможет. Но он не хотел становиться стукачом, ябедой, и после краснеть за собственную никчемность. За то, что маменьке приходится вытирать его сопельки и решать проблемы.
Минато и вовсе работал практически двадцать четыре на семь, и брал дополнительные смены на заводе, чтобы прокормить жену с сыном. Ему точно не до этого.
Спустя несколько минут на бело-зеленом экране появляется сообщение и звучит приевшееся оповещение.
— Я бы на твоем месте не пошел.
Наруто протяжно вздыхает и написав, что-то в ответ захлопывает крышку ноутбука. Это совсем не то, что он желал услышать, тем более, что сам для себя уже давно решил.
Он поправляет светлые джинсы и накидывает сверху толстовку. Подходит к зеркалу, с пластиковыми ножками, прислоненное к бежевым обоями. Обои обклеены интерьерными наклейками каких-то мотивационных речей, что клеила его мать лет с пяти тому назад: «Ты можешь это сделать!», «Главное поверить!»
Место, о которое Киба потушил бычок, используя его в качестве пепельницы, стало белым, прикасаться больно.
Он понимает, почему друг, находящийся от него в трехстах километрах, в другом городе, в другом регионе, переживал. Все ведь может повториться или же обернуться чем-то похуже…
Но Наруто решается рискнуть.
Он вспоминает как местный школьный зазывала кричал на всю улицу:
— Придите и посмотрите, на наших лицеистов…
Стоя под протекающим козырьком он смотрел, как Саске прячется в углу здания, выкуривая сигарету за сигаретой, а потом сжевывает ни по одной и ни по две мятные жвачки. Учиха кажется спокойным со стороны, но это совсем не так. Пальцы дрожат.
Наруто нравится за ним наблюдать и придумывать то, что никогда не произойдет. Десятки, сотни сюжетов, которым не суждено сбыться. В одном они становились лучшими друзьями. В другом Саске примерил амплуа защитника, принца на белом коне, который способен не дать его в обиду. В самой последней фантазии они сидели на пыльных матах в спортзале. Сначала Узумаки облизывал карамельного динозаврика, голубо-зеленого, слишком приторного. А потом они целовались. Неумело, слишком влажно, постоянно стукаясь зубами.
Мир грез и иллюзий не отпускал.
В пять тридцать Наруто садится на скамейку подальше от народа. В зал только начали пускать, полы отдраены чуть ли не щетками. Светит так, что начинает щипать глаза. Он сильно нервничает.
Одно дело приходить на уроки, потому что это твоя обязанность и этого тебе никто не запретит, другое дело на внеклассовые мероприятия. У многих появляются назойливые вопросы: «что ты вообще здесь забыл» или «тебя никто не приглашал». Он это знал, потому что сложно было не заметить надменную ухмылку Сакуры, обращенную на него в данную секунду. Она поправляет свой неоновый кардиган и лениво показывает ему неприличный жест.
В пять тридцать Кибе сообщили, что он сидит на скамейке запасных. Мечта рассыпалась карточным домиком, когда оглашая своё решение, тренер не удостоил мальчишку и взглядом. У «старой гири», как его часто называли дети начальной школы, (Тренер часто им рассказывал, как в молодости брал все золото за поднятие в тяжелой атлетике), болело все, что только может. От него всегда ужасно несло перегаром…
Зато на Кибу смотрел Учиха. Его темные волосы спадали на брови, и весь его вид так и говорил: «А ты чего ожидал?»
Игра началась. Местная команда взяла мяч. Противники хоть и были выше, может даже в чем-то сильнее, но неорганизованные и бегали по площадке, как стадо баранов.
Учиха уже успел забить три раза и в общей сумме заработал команде семь очков. Он на раз перепрыгивал легкого форварда и бегал намного быстрее атакующего защитника. И в принципе их пятерка лучше подбирала мячи, а пасовали четче.
Кроссовки скрипели и оставляли на зеленых досках черные следы.
Первый период вот-вот закончится со счетом — 14:8.
Наруто сидел, поджав под себя ноги, пытаясь таким образом спрятаться, превратиться в невидимое пятно.
Но для Кибы он стал разве что бельмом на глазу.
Инузука появился рядом слишком незаметно. На нем сидела синяя форма, чистая, сухая.
Он панибратски положил ему на плечо руку и больно его сжал.
— Че, Узумаки, нравиться смотреть на мужиков?
— Тебе какое дело? — Наруто попытался сбросить с себя чужую конечность. Тщетно, — Ты злишься… что тебе не разрешили поиграть? — хрипло, слабо. Отвечать обидчикам, каждый раз как первый. Страшно, но он не может по-другому.
— Я хотя бы играю.
— Похоже, что так себе.
— Закрой свой поганый рот — губы Инузуки сложились в тонкую полоску. На скулах заиграли желваки.
— А то что? — Наруто усмехнулся, голос дрожал, но он все-равно продолжал.— Посмотри даже Гаара бегает, а ведь он только с больничной койки, до сих пор ковыляет — он ткнул указательным на «восьмого».
Киба не выдерживает и сталкивает одноклассника на жесткий пол. На грохот оборачиваются все, кому не лень, а разговоры смолкают.
Бьет куда-то в челюсть, костяшки будто трещат, подбородок Наруто окрашивается красным. В попытке отбиться он пинает Инузуку под ребра. Мешки легких спрятанные под дугами раздуваются, захлебываются.
Кибу оттаскивает Саске, на лбу испарина, вечно белые щеки окрашиваются алым, а где-то сбоку стоит Сай и что-то кричит.
— Да свали ты отсюда! — слова принадлежат Учихе. Наруто кажется оглох и ослеп. На него смотрят странно, непонятно, ему чудится, что в чужих глазах он какой-то мусор.
Через несколько минут Узумаки вышел на улицу, оставляя за собой светлое здание в форме «п», с отделкой из камней, похожих на ореховую посыпку.
Солнце, похожее на лимон, все еще не садилось.
Кроссовки вымокли в первой попавшейся луже.
Парень посильнее укутался в свое легкое пальто и пошел дальше, больше не мучая себя разного рода предчувствиями.
***
Жизнь Учихи Саске являлась чередой повторяющихся событий. Обычно каждый день и каждый год — это копия предыдущего. Он знает, что на новом месте все будет таким же: спорт, учеба, дом. Поэтому он никогда не привязывался к людям, не находил себе друзей, не заводил подружку.
В этом городе все произошло точно так же как в десятке предыдущих — ему легко в учебе, в спорте. Он всем нравится, но не знает почему, ведь для этого никогда не старался. В новом месте изменилось лишь то, что помимо девчонок на него обратил внимание мальчишка: щупленький такой, с большими голубыми глазами-пуговками. Открытая книга.
По началу ему это немного льстило, как это и случалось ранее. Потом начало раздражать, и многим позже стало еще одним ритуалом. Заметить чужой взгляд, поймать его рассеянную улыбку и сделать вид, что тебе безразлично.
Саске даже не задумывался почему ему это нравилось и иногда даже потели руки. Он мог споткнуться на ровном месте…
А потом это все оборвалось.
В последние дни финальных экзаменов, вот-вот и все они стали бы выпускниками.
Саске зашел в раздевалку, скинул свою обувь в пакет и повесил на вешалку. Сейчас он плохо помнил, кто к нему подошел. Кто-то протянул перед ним сенсорный телефон. Он еще тогда успел удивиться — немногие имели навороченную технику, так как на это нужны деньги.
Скрытое восхищение быстро сошло на нет. В крошечных пикселях виднелась парадная серой панельки. Это было съемкой, взятой с видеокамеры на улице. Несколько секунд и на асфальт летит тело, и падает на спину. Череп походил на раздавленный арбуз, только вместо семечек, серые мозги.
Учиха отстраняется от яркого экрана и медленно говорит:
— Не помню такого.
Многие тогда обвинили во всем систему образования, экзамены, выбивающие из колеи, создающие лишний стресс. Другие грешили на родителей. Вы их хоть раз видели? Хотя бы раз на любом родительском собрании? Или на каком-нибудь мероприятии? Они не участвовали в жизни своего ребенка!
Искали проблему там, где ее никогда и не было.
Саске лежал на жестком матрасе и рассматривал крошечные разводы на потолке. Отца направили в другой город, и Учиха младший наконец понял.
Он не безвольный скот, и мог отказаться от постоянных переездов, если правильно попросить, в чем-то надавить. Но понял он это слишком поздно.
К нему в комнату заходит Микото, оставшаяся с сыном. Ее тон как всегда мягкий и немного встревоженный.
— Может хочешь поговорить?
— Неа. — он отворачивается к стене и ждет, когда мать уйдет. Она намеки понимает и вскоре возвращается на кухню, где продолжает печь блинчики, что так никто и не попробует. Но она как всегда ничего ему на это не скажет. Знает, что в ином случае младший сын на нее обязательно сорвется.
Саске расслабляется в тишине, трогает чистое белье, смотрит на стену и снова думает о сером недостроенном доме, сигнальной ленте и пятидесяти кило боли.
