Избавитель

Порой мне кажется, что все произошедшее в ту ночь я придумал сам. Может, сейчас мысли уже не подчиняются мне и кто-то шепчет их, оставаясь лишь безликой тенью. Это место стало моей точкой невозврата, оно существует вне времени, дышит и наблюдает за мной, и я снова и снова возвращаюсь сюда, делаю зарубки на дереве у старого дома и надеюсь, что они заживут к моему следующему приезду или перестанут кровоточить. Я больше не вижу птиц или зверей, что населяли эти места, даже жадные до зрелищ туристы обходят его стороной. Может быть, старик Паэулл был прав, и древнее зло на самом деле пустило здесь свои черные корни. Снова и снова я проходил те тропы, что топтали твои ноги. Наверно я надеялся найти следы твоих мыслей на камнях, может они вырвались из твоей головы, когда пламя сжигало кожу и кости. Но не нашел ничего. Я стоял на краю моста, готовый плыть по течению реки, но холодная вода в моем горле не будет ответом на все вопросы, ведь так? *** Раз за разом, я бродил среди рядов местной библиотеки в поисках ответов, полный решимости овладеть теми знаниями, что ты прятал ото всех. Но для меня все еще имеет значение, был ли ты пьян в ту ночь или просто невероятно глуп. Я готов повторить тот вечер, в надежде получить хотя бы намек на правду. Ведь я стал твоим произведением искусства. В тот день я родился заново в огне, ведь он стер все с моего тела: волосы, кожу, ногти. Я вновь готов почувствовать укусы смерти на своей коже, землю в легких и камень в груди. Жаль, от последнего я не избавился даже через столько лет. *** Я не часто оставлял знаки на своем теле. Только если шаг к разгадке твоих мыслей был невероятно близок. Но ты всегда был умнее меня. Там, где ты видел ответы, для меня всегда останутся лишь вопросы. *** В какой-то момент твои истории перестают быть просто сказками. В них всегда было нечто большее, чем банальная выдумка или бред обезумевшего старика. Но ты не подпускал меня близко, словно ходил вокруг берега озера, боясь почувствовать вместо мягкой воды острые иглы. Но я не боялся и все еще не боюсь теперь. Много раз я наблюдал, как ты обходил поляну у леса, вновь и вновь делая записи в своем дневнике. Я пришел туда ночью и принялся яростно рыть землю в надежде раскрыть тайны, что не давали тебе покоя по ночам. Но я не нашел ни костей, ни страниц, ни веток. То была всего лишь грязь в моих руках. Лишь много лет позже я узнал, что скрученный, словно червяк, весь в липкой грязи, я рыдал на пепле своих предков. *** Поначалу решетки на окнах нашего дома казались мне защитной стеной от опасностей. Ты никогда не уточнял от кого или чего именно меня бережешь и просил не задавать вопросов. И я молчал. Молчал, пока не понял, что ты оберегал не меня, а себя. Этот дом был твоим скелетом, а подвал, в котором ты проводил большую часть своего времени после смерти матери – твоим воспаленным разумом. Страницы твоих записей были ядом в твоей крови, они отравляли ее. И я готов был дробить собственноручно твои кости, лишь бы разбить их и вытащить тебя на свободу. Под грудой бессмысленных текстов, я нашел твой дневник и записи о старике Пауэлле. Ты писал, что он сжег своего сына на той поляне за домом почти *** лет назад, перед этим впихнув в его глотку горсть монет с символами древней богини. Я не мог поверить, что ты посвящал этой истории годы своей жизни, совершенно забыв о более важных ее частях. Я сжег все в старых шахтах недалеко от дома. Я получал удовольствие, наблюдая, как огонь уничтожает твои мысли. Я думал, что освободил тебя. *** Ходили слухи, что в тот вечер он приходил к мэру и проинформировал о всей сложившейся ситуации. Но никто так и не пришел, чтобы убедиться в его словах. Я бы пришел на этот зов помощи в ту же секунду. Но он не стал умолять: ушел в лес, побродил по ближайшим холмам, спустился в шахту. Этот момент очень туманен, и я не могу вспомнить всего, я был лишь тенью, что следовала за ним. До моего дома он шел сгорбившись под весом канистр с бензином. Я видел шрамы и синяки на его теле. Но он не выглядел униженным или несчастным как я, в тот момент наши взгляды были совершенно не похожи. Но в то же время найти отличия между мной и ним сейчас практически невозможно. Отец, ты отважно защитился от его ударов, хотя на вид ты был лишь жалким стариком, которого не пощадило время. Я пытался его остановить, но мои руки проходили сквозь его тело, а мои рыдания не трогали его душу. Но ты откинул его, решительный, как никогда ранее, будто всю жизнь готовился к этому моменту. Я не пришел в себя. Даже запах бензина на моем теле не пробудил меня. Вторую канистру ты разлил в подвале, среди своих мыслей и желаний. Это горючее было словно алкоголь, разбавляющий твою мирскую жизнь. А пылающий дом - как огромное сердце, которое только - только начинает биться в юной груди. *** Когда я впервые встретил Ханну, она напомнила мне одну из птиц, что наш кот Джокер вылавливал в тени сада. Изуродованная когтями хищника, она напрасно пыталась вырваться. В последствии ветер разносил по всей лужайке ее окровавленные перья. Отягощенная своей слепой страстью к плодам черники, она все равно спустилась, полностью игнорируя опасность. Она была настолько голодна? Или эта некая больная привязанность? Она всегда уродует. *** Ты не винил своего отца в пьянстве. Ты говорил, у всех бывают тяжелые времена, и с потухшим взглядом пожимал плечами. Кто-то набрасывается в порыве гнева на свою жену, кто-то рисует на своей коже вечные истории. С каким самоотверженным упорством ты хранил его тайны. То, что никогда не было написано чернилами в дневнике, но навсегда оставило след в твоей памяти. Был ли ты в тот момент разочарован им? Насколько глубока была рана в твоей груди? Ты смог увидеть через нее свое бьющееся сердце? Мы оба взросли на костях прошлого, но никогда не были в настоящем. *** Он сказал, что это он нашел Эвана Пауэлла пару лет назад у старой дамбы. Полиция к этому времени давно прекратила поиски, а местный священник отказался читать молитвы, уверенный, что его могла убить только пагубная привычка. Когда водолазы вытащили его тело на берег, он был укутан в рыбацкие сети, словно младенец, защищенный матерью от страданий. При вскрытии оказалось, что водяной плющ проник в его органы и расцвел в печени и сердце. Они были повреждены больше всего. *** Я встретил его как старого друга. Он выглядел старше своего возраста: лицо в слабом свете кухонной лампы казалось серым и подавленным, а уставшие глаза беспокойно исследовали комнату, избегая моего взгляда. Я чувствовал запах бензина и гари, исходивший от его одежды. Меня замутило, и я сказал ему об этом. Он натянуто улыбнулся, хотя больше это походило на оскал. Он напоминал мне израненного волка. Вот один из шрамов грубо рассекает его высокий лоб, словно кровавая стрела. Я надеялся, что он не чувствовал боли. Я уже не мог скрыть свое нетерпение. Он начал свой рассказ медленно и неторопливо. Поведал мне все, что знал: об отце, обо мне, о Джозефе и пожаре. И чем дольше длился его монолог, тем пламеннее и яростнее становилась его речь. Его лицо ожесточилось, скривились некогда прекрасные черты, а в глазах не было ничего, кроме болезненной ненависти и презрения. Мне стало трудно дышать. Я сжимал дрожащими пальцами край стола, будто пытаясь остаться в реальности и не переноситься в тот безумный мир, о котором он мне рассказывал. Его речь становилась все яростней, а его сумасшедшая жестикуляция была больше похожа на судороги. Я просил его прекратить, но он не слушал. В какой-то момент мне показалось, что с его губ начала капать гниль: столь же мерзкая, как и его слова. Она растеклась по столу и приближалась ко мне. Я вскочил со своего места, и он громко рассмеялся. Меня трясло. Весь в холодном поту я не мог произнести ни слова. Выхватив один из ножей, я велел ему убираться из моего дома. Он яростно зарычал и, вскочив, стал выкрикивать проклятья. Его губы почернели, а зубы, словно звонкие монеты, начали сыпаться на пол. Старые раны на лице вновь открылись. Едва справляясь с тошнотой, я наблюдал, как черви изнутри питаются его плотью и кровью. «ПрОклятый» - шептал я, забившись в уголке, как загнанная дичь. Но он не мог приблизиться. Его кожа обуглилась: он кричал, изрыгал черную слизь и извивался на каменном полу, словно на костре. Это было последним, что я помнил: безумный взгляд и тошнотворный запах сгорающей плоти. *** Наши тени никогда не покидали это место. Мы развеяли свои воспоминания по ветру и, они вросли в почву, пустили корни. Мне потребовалось взять кирку из полуразрушенного гаража, чтобы пробраться через них. Я стоял по колено в воде и ждал своего поезда. Он ржавый и искореженный, но легко скользил по волнам. Двери доверчиво распахнулись передо мной, и я уверен, что в тени, на одном из кожаных сидений, поросших тиной и водорослями, был ты. Хмурый и не приветливый, но, думаю, ты был бы рад меня видеть. Помнишь, как мы ловили рыбу на этом берегу? Она сопротивлялась: била мощным хвостом по воде и извивалась, норовя сорвать леску. Я был заворожен этим зрелищем и ее жаждой жизни. Если я шагну за тобой, отец, кто соберет наши кости и создаст историю? Будет ли в ней счастливый финал или человек с солнцем руках, сошедший со страниц твоей книги? Ведь он стал моим голосом и тенью, моей страстью и ненавистью, радостью, болью и разочарованием. Может, я создам новый дом? Из песка, пепла, и помещу в него свои пустые надежды: о вечном лете, возможности пересчитать все звезды, человеке с солнцем в руках и твоей любви.