***
Антон абсолютно не разбирался в химии. Саша заметил это на первом же уроке, когда увидел рядом не обычного Антошу, а креветку, которая изо всех сил пыталась то ли слиться с партой, то ли прочитать очень мелко написанные конспекты в тетрадке. Почерк у Антона был не идеальный, но великолепный, по сравнению с Сашиным. Буквы шли ровно по строчке, и лишь «д» и «р» делали элегантную волну, добавляя бунтарских ноток записям. Всё просто и понятно, а значит, первый вариант был верным. Тетрадь по химии на парте почерк Антона практически не отображала. По ней можно было узнать много о химичке, которая перекрыла всю синюю ручку, которую только можно, красной пастой. Антону это не нравилось. Он испугано смотрел на фигуру, расхаживающую вдоль доски и вещающую что-то на химическом. Когда его вызвали к доске, всё подтвердилось. Сосед по парте стоял бледнее мела и заметно трясущимися руками пытался написать формулы, которые, судя по тетрадке, совершенно не понимал. Учитель смотрел на него как на врага народа, чуть подняв подбородок, словно пытаясь с концами уничтожить ученика. Пытка Антона протянулась почти десять минут. Когда он возвращался к их парте, Саше показалось, что парень выпрыгнет в окно, не дойдя до друга. Голову опустил, руки по швам, сел за парту и сразу уткнулся в тетрадь, слишком наиграно стараясь записать всё, что ему пытались объяснить. Саша положил руку на плечо Антона, заставив того оторваться от записей и резко повернуться на ещё малознакомое лицо. Саша собирался подколоть друга, как делал последние несколько дней, давая таким образом почву для всех их разговоров, но Антон не выглядел как человек, которому в тот миг нужны были шутки. Саше очень хотелось заглянуть к парню напротив в голову и остановить его мыслительные процессы, потому что лицо его с каждой секундой становилось всё грустнее. — Ты как? — Саша изобразил полуулыбку и пронаблюдал за мимикой Антона. Тот кинул удивлённый взгляд на соседа, буркнул что-то похожее на «да» и вернулся к записям. Это «да», вероятно, должно было обозначать прекрасное состояние Антона, но и без бинокля было видно, что ничего прекрасного не происходит. Продолжая без особого интереса смотреть на химичку, которую в голове уже окрестил как тварь, Саша гадал, что же не так. Классу на ору химички всё равно, хотя первое время он думал, что именно реакция одноклассников больше всего пугает Антошу. Значит причина в учителе. Это было очень возможно: их отношения можно было бы назвать взаимной ненавистью, если убрать страх Антона. Но должно было быть что-то ещё. Он так и не убрал руку с плеча Антона, для приличия иногда похлопывая его, дабы привлечь внимание и попытаться поднять настроение ещё одной шуткой. Настроение Антошки не становилось лучше от слова «совсем», но руку он убрать не просил, а это уже была маленькая победа.***
Что-то ещё было. Родители. Саша конечно не забыл об их существовании, сколько ни пытался, но о том, что они могут ругать за оценки, не вспоминал. До того, как увидел Антона, который пытался стереть слёзы с лица, стоя за школой. Обычно тут курят — старшеклассники и шпана из средней школы, пытающаяся им подражать. Сегодня старшеклассники тут есть, но Антон определённо не относиться к тем, кто курит. Увиденное ввело Сашу в ступор и заставило на несколько секунд почувствовать себя полностью беспомощным. Плачущих людей он видел редко, а если и видел, то после бутылки алкоголя. А тут Антон — его одноклассник и по совместительству друг. В голове промелькнула идея уйти: развернуться, прошагать до дверей школы и притвориться, что он ничего не видел, но она исчезла так же быстро как и появилась. Наравне с банальным интересном Саша испытывал тревогу, глядя на Антона. Что у него случилось? Может, что-то серьезное? А Саша в силах помочь? Именно с этими мыслями Собакин направился в нужном направлении. Антон тем временем продолжал стирать солёные дорожки со щёк — похоже, безуспешно. — Антон, — позвал Саша с намерением оповестить о своем присутствии. Антон оповещение получил. Дёрнулся, как от удара, открыл другу своё заплаканное лицо и тут же скрыл обратно, отворачиваясь. — Ну, Антон, — натянув улыбку, Саша в несколько шагов обогнул друга и оказался перед ним, укладывая руки на плечи. — Что случилось? Антон шмыгнул носом, не оставляя попыток скрыть следы истерики. Тщетно. Снова попытался отвернуться. То, как он стремился спрятаться, заставляло что-то в груди болезненно сжиматься. Нельзя помочь человеку, который пытается от тебя сбежать. Саша не отходит, но больше и не спрашивает. — Химия, — говорят Антон через несколько минут. Голос тихий — если стоять на пару сантиметров дальше, то услышать попросту невозможно. Саша же услышал, кивнул, показывая это, хоть и не понял, к чему его друг упоминает название предмета. Казалось, только что ему раскрыли сокровенный секрет, которого достойны далеко не все. Из здания рядом доносится знакомый звук, призывающий учеников вернуться в кабинеты, а учителей — начать свои занятия. Парни не двигаются. Антон всё ещё не в состоянии идти на урок, а Саша считает, что уроки не стоят его внимания. Пропускать уроки никогда не было для него проблемой — он бы с гордостью сказал, что является в прогулах профессионалом, и точно знает, куда и сколько раз можно не прийти. Этот урок пропустить было нужно. — Они всё говорят, что надо больше учить, — Антон снова заговорил, когда топот ног школьников, спешащих в кабинеты, стих. Саша этого не ожидал — почти отпрянул сам, но вовремя остановился. — А я учу, понимаешь? Ну не получается у меня. — «Они»? — переспросил Саша и, в ответ получив короткое «родители», кивнул и закинул в свою папку важной информации. Понимал ли он? Не совсем. Тётя на его оценки внимание не обращала. Она вообще на него внимания не обращала. То, что говорил Антон, казалось чем-то странным. Это было прощупанной почвой, по которой его тащили за руку, не давая разобраться в происходящем. Он поймёт Антона, но для этого придётся подумать. — Я думаю, они поймут тебя. Если не сейчас, то потом, — попытался подобрать нужные слова Саша. Он был в этом не силён: если с ним и вели душевные разговоры, то никогда им не была присуща жалость. Только истории — не больше и не меньше. Тут всё было по-другому: у Антона были эмоции, и Саша мог их видеть. Что с ними делать? — Надеюсь, — ещё раз шмыгнув носом ответил Антон. Саше показалось, что его слова ничуть не помогли, и тот просто пытается не задеть чувства неумелого спасателя. — На урок опоздали, — запоздало напомнил Саша. А то вдруг Антон не заметил. Может даже он сможет отвлечься от ненавистной химии, вспомнив о пропуске в журнале учителя. — Можешь идти, я тут постою. — Ещё чего, — отмахнулся Саша, притягивая Антона к себе и укладывая его голову себе на плечо. Спонтанное желание, которое он воплотил в жизнь раньше, чем успел подумать. Тяжесть головы на плече ощущалась непривычно — она-то была уж точно тяжелее лямки пустого рюкзака. Растрёпанные волосы щекотали открытые участки кожи. — Я тебе кофту слезами залью, — предупредил Антон на грани слышимости. Это было похоже на жалкую попытку протеста спонтанному жесту Сашки, но опущенные плечи и голова, всё ещё покоящаяся на плече, говорят о том, что Антон не особо против. Ладони, которые до этого лежали на спине, создавая что-то, похожее на объятья, плавно переместились на затылок Антона. Волосы мягкие — не то что у Саши, которые он уже давно испортил краской. Проводит поверх прядей, а после зарывается в них. Уже больше похоже на его прическу — друг теперь такой же лохматый.***
— Может, у меня посидим? — предлагает Антон, пока они гуляют по парку. Сашу такое предложение шокирует. Правда шокирует: он никогда не думал, что сможет оказаться дома у друга. Ему всегда казалось, что в общении это действует по принципу «Я тебя зову домой, потом ты меня зовёшь домой». Он домой позвать не мог — никак. Со временем понял, насколько Антон не представляет, что творится в квартире друга, и поклялся сделать всё, чтобы тот никогда и не представил и уж точно не увидел. Антон в их квартире бы не смотрелся. Такой светлый, опрятный, добрый и отзывчивый, стоял бы и слушал причитания тёти о том, какой Саша скотина, и как ужасно, что опеку повесили именно на неё. Саша был согласен: ужасно что опеку повесили именно на неё. Неужели не было вариантов получше? Ещё хуже, если тетя начнёт орать на Антона, а потом он окажется в его комнате. Месте, которое передает всё самое ужасное, что Саша может о себе рассказать. Месте, захламлённом всем, чем только можно, очень похожее на гнездо, которое сейчас находится на его голове. Только хуже. Антон там не смотрится, и не должен смотреться. — А твои родители дома? — Нет, — отвечает Антон, явно не понимая, на что подписывается. — Ммм, как жаль, а я бы с твоей мамой… — что бы он сделал с мамой Антона, Саша не знал. Знал только, что сам Антон этого знать не хочет. — Прекращай, — недовольно потребовал он, пытаясь сделать злое лицо, но выглядя скорее мило. — Ладно, — расстроено ответил Саша. — Веди в свой замок. Дом Антона замком назвать было сложно. Обычное здание на обычной улице. Обычный подъезд и обычная входная дверь, но Саша может бесконечно говорить о том, что нет, это замок, самый настоящий. Если не замок, то крепость. Его ведут на кухню, на которой оказывается много чего помимо спиртных напитков, сопровождая маленькую экскурсию вопросом не голоден ли он. Саша не врёт и пользуется возможностью покушать за чужой счёт, а Антон и не против. Ходит из стороны в сторону, достаёт тарелки, открывает холодильник и в итоге ставит перед Сашкой суп. — Мама готовила, — комментирует он, усаживаясь на соседний стул. Саша пробует, и он готов платить миллионы Антоновой маме за такие шедевры кулинарии. А после он оказывается в комнате Антона и снова поражается увиденному. Всё выглядит довольно опрятно, но игрушки, разбросанные по разным углам комнаты, немного портят общий вид. Он испытывает странный восторг, наблюдая за хозяином этого места, который вытаскивает одну за другой свои самые классные вещи, чтобы показать другу. Антон такой весёлый и воодушевлённый, что скоро переплюнет в этих чувствах самого Сашу. Трудно не заметить контраста с тем Антоном, к которому Сашка подсел в тот первый день. Его сосед по парте словно расцветал, показывая свои новые стороны только другу. Это было чем-то странным и непривычным, совсем не похожим на то, что было раньше. Его прошлые друзья были другими, и увлечения у них были другими. Антон по сравнению с ними был ангелом воплоти, и, несмотря на всё, что Сашка думал раньше, здесь ему было комфортнее всего. Антон был катализатором позитивной энергии, как бы сам о себе ни думал. Многие утверждали, что Саша отвратительно влиял на своего соседа, но никто не заметил позитивного влияния Антона на своего соседа. Возможно, приди сейчас к ним в школу его старые учителя, они бы поняли масштабы, и наконец начали благодарить Антона, а не только отчитывать.***
В следующий раз, оказавшись у Антона дома, Сашка остался там с ночёвкой. Проблем с этим не было: тёте было всё равно, где её подопечный находится. А Саша был и не против находиться не в её окружении. В окружении Антона было лучше. Комната снова встретила его раскиданными игрушками, телефоном с незавершённой игрой и двумя спальными местами, одно из которых находилось на уютной кровати, а другое — на довольно уютном, но не как кровать, полу. Спать Саша должен был именно там, внизу, но ему этот вариант не понравился. — Ну Антоша, — умолял Саша, толкая друга к стене. — Чем тебе там не нравится? — сопротивлялся Антон, пытаясь завернуть друга в одеяло и столкнуть с уютной кровати. — Там тебя нет. — Я рад, что там меня нет, — буркнул Антошка, хоть и не прекращая попытки сопротивления, но, похоже, смирившись с участью. — И отправляешь меня в такое место, ужас, — наконец справившись с задачей и освободив себе место, Саша улёгся на кровать. Матрас прогнулся, руки Антона продолжали пинать незваного гостя с кровати, но уже ради приличия. Тепло. Тут не было хлама, новые простыни сохранили еле уловимый запах стирального порошка, а подушка, которую Антону теперь стало суждено делить с другом, оказалась до ужаса мягкой. — Одеяло возьми отдельное, — сдался Антон, переставая его пихать. — И подушку. — Сам бери, потом лечь обратно не дашь. Антон с этим был не согласен, и первое время пытался заставить Сашу выполнить его просьбу, но вторые одеяло и подушка нужны были Антоше, а не Саше, поэтому ему все же пришлось вылезать из своего кокона и тянуться за вторым комплектом спальных вещей. Свет выключился, и комната погрузилась не в должную тишину, а в смех. Его причиной стал Саша, он же был и создателем этого шума. Дальше, продолжая мешать Антону спать, он читал стихи собственного сочинения. Сочинять он не очень умел, но ему всегда нравилось это занятие. Строчки складывались между собой, образуя четверостишия, каждое из которых несло в себе огромный смысл. Всего пара слов, и поэт сказал больше, чем многие за длинную жизнь. Его стихи не всегда сходились в аккуратные строки, а абзацы не всегда подходили друг другу, и, наверное, любой критик, анализы произведений которого наполняли страницы учебников литературы, повесился бы в попытке оставить свой отзыв на эти творения. Антон тоже замечал, что не всегда всё, что он слышит, соответствует нормам и поддаётся хоть какой то логике. Саша бы сказал, что логики от человека с наркотиком в крови требовать не стоит, но утверждал только то, что так всё и должно быть. Антону этого хватало. Антону. Тоше. Парень уже как пару минут назад отвернулся к стене и, судя по его размеренному дыханию, уснул. Имя Тоша ему подходило больше. Мягче было, что ли. С Тошей всегда было мягче и спокойнее: он превращал мир вокруг в удивительное место, в котором всегда был штиль. Тошка вряд ли замечал свои способности, но Саша их не заметить не мог. Каждый раз находясь рядом, он ощущал себя укутанным в тёплый плед и с любимой шоколадкой в руке. Теперь, когда в плед его и правда укутали, Саша мог с уверенностью сказать, что лучше, чем сейчас, не чувствовал себя никогда. Антоша тем временем всё-таки не спал. Повернулся к Саше, не открывая глаз, и ткнул его в бок. — Спи, — приказал он, говоря так, будто Саша и правда его послушается. — Сплю. — Не спишь, — Саша попытался получше вглядеться в лицо Тошки: может, всё-таки открыл глаза? Иначе как видит? — Ты тоже. — Я уснуть пытаюсь. — А я мешаю? — Да. — Ну прости, — хмыкнул Саша и, поддавшись неожиданному порыву нежности, стянул с себя одеяло и попытался укрыть Антона с головой. Тошке такое не понравилось, и он вместо того, чтобы принять подарок, начал агрессивно сопротивляться. — Ты что творишь? — возмущённо спросил он, всё же открывая глаза и бросая недовольный взгляд на друга. — Помогаю тебе уснуть. — То есть пытаешься задушить? — Что ты, — уже открыто смеясь попытался Саша, но в ответ получил углом одеяла по лицу. — Укрывайся нормально и спи. — Может, укроешь? — Сам справишься, — ответил Тоша, всё же кидая в Сашу его кусок одеяла.***
На улице было холодно. Тёплые деньки покинули их город далеко не неделю назад, но Саша так и не привык к вечно замёрзшему носу и окоченевшим кончикам пальцев. Особенной проблемой это стало для его побегов от тети. Теперь её любимой фразой помимо «За что ты мне?» стала «Да куда ты денешься?». Саша прекрасно понимал, что никуда: холод пробирал до костей через пять минут пешей прогулки, и хоть не самая теплая, но квартира притягивала обратно всё сильнее с каждым шагом. Раз улица перестала быть спасением, Саша почти поселился у Антона дома. Точнее, Антон поселил его там. Они сошлись в нелюбви к холоду и теперь проводили вечера в играх и разговорах. Саше такой расклад нравился. Компания Тоши была намного приятнее одиноких прогулок по паркам и переулкам, но менее практичной. Он не мог просто завалиться к другу домой в любое время. Родители, три часа ночи и многое другое были непреодолимым препятствием. Тем более он попросту не мог вечно сидеть у Антона, пользуясь его гостеприимством. Снег продолжал идти, руки мёрзли все сильнее, а время близилось к ночи. Комендантский час почти настиг их, и Саша знал, что Антон не из тех людей, которые будут ходить по лезвию. Это значило лишь то, что им вскоре придётся расходиться. Надеясь потянуть время ещё немного, Саша повёл друга непроходимыми, но короткими тропами, в количестве снега на которых можно было плавать. Плавать Тоше не понравилось. Он возмущался, утверждал, что замёрз, но продолжал улыбаться, пытаясь давать отпор шуткам Саши. Саша не знал, как это получилось. Как говорится, ничего не предвещало беды, просто в один момент в голову прекрасного Тошки пришёл вопрос, который он решил озвучить. — А почему у тебя нет девушки? Этот вопрос мог иметь множество простых ответов. Например, Саша мог положить руку на сердце, изобразить лицо страдающего человека и поведать о том, что свою любовь он найти так и не смог. Или не менее трагичной историей мог стать рассказ о его единственной возлюбленной, с которой его разлучила судьба. Это было бы идеально. Саша бы сделал это спектаклем одного актера, показывая Тоше, что вопрос не имеет смысла. Но. Это злосчастное «но» не давало Сашке растянуть губы в лучезарной улыбке и начать нести бред. Главная проблема крылась в самом Тоше. Замкнутый парнишка, который сейчас смотрел на Сашу своими красивыми глазами так пристально, будто ответ был ему важен. Сложно солгать сейчас, вспоминая всё то, что сам Антон рассказывал о себе. Делился переживаниями, мыслями, моментами прошлых лет. С каждым днём он всё больше и больше открывал завесу, показывая Саше не только себя настоящего, но и прошлого. Саша знал об Антоне много, видел много и слышал много. Каждый новый факт становился открытием, очень важным открытием. Антон знал о Саше только то, что тот позволял увидеть. А Саша не позволял ничего. Антону представлялся образ приколиста, у которого вместо обычного занавеса стоят железные ворота с тремя замками, которые никогда не открываются. Это было неправильно, нечестно по отношению к Тоше, и Саша понимал это, понимал отчётливо, но ничего сделать не мог. Каждый раз, когда он почти рассказывал Антону хоть каплю информации о своей жизни, что-то мешало. Ком в горле не давал произнести слова, а тонкий голосок напоминал все возможные причины молчать. Причин было много: некоторые глупые, некоторые — не очень. Сейчас, что удивительно, Саша боялся услышать осуждение от Тошки. За полгода парень стал значимой фигурой в его жизни и, наверное, единственным, чьё мнение имело значение. Вряд ли Саша что-то изменит, если Антон его осудит, но... — Мне девочки совсем не нравятся. Лицо Тоши приобрело черты шока, и Саше почти показалось, что среди них промелькнуло отвращение. На несколько секунд стало страшно. Вспомнились причины, которые он использовал для того, чтобы молчать, но остановится на них Саша не успел. — Никому не расскажу, обещаю. Услышав это, Саша почувствовал облегчение, в очередной раз убеждаясь, что не ошибся в выборе парты. Напряжение, которое, возможно, заметил только он, медленно покидало пространство между ними. Начались вопросы, и Саша оказался вынужден вспомнить свою первую влюбленность в полного идиота. Сейчас эта история воспринималась им как то, после воспоминаний о чём хочется биться об стенку. Он влюбился в придурка, который попросту прикалывался над ним и обворожил своей харизмой. Сейчас Саше казалось, что он чем-то на него похож. Украл что-то у того человека, наглым образом присвоив себе. Этим «чем-то» он называл шутки, много шуток и вечно улыбчивое выражение лица. Было ли это хорошо, он не знал, но, судя по Тоше, стоящему с ним рядом, приобретённые качества жизнь Саше не портили. Тоша на того идиота похож не был. Иногда Саша лежал, смотря на свой не самый красивый потолок, и пытался понять, как ему могли понравиться два настолько разных человека. А Тоше, как оказалось, было жаль, что так произошло. Он Сашке сочувствовал, аж погрустнел, пока слушал, хотя печалиться тут было не над чем. Этот странный разговор, который произошел по счастливой случайности, надо было заканчивать. Ещё немного, и Саша поведает Тошке всё самое ужасное из своей биографии, а сказанного не воротишь — вдруг убежит его друг ещё. Не прошло и минуты, как грандиозное завершение прогулки было готово. Холодные ладони оказались в не менее холодных руках Саши. Стараясь не заморозить Тошу ещё сильнее, Саша аккуратно поднес захваченные руки к лицу и попытался согреть их своим дыханием. Когда Тоша дёрнул его за волосы, убеждая отпустить, Саша лишь усмехнулся: ему хватило и тех нескольких секунд, которые они простояли.***
Два сообщения заставили загореться экран телефона. Подходить к нему не хотелось — да что там не хотелось, казалось, что если он пошевелится, голова просто взорвётся. Боль давила на все стенки головного мозга, мешая думать и существовать. Третье сообщение заставило экран загореться снова. Он мог прекратить эту боль, как делал раньше. Дозой. Ей и только ей — никакие таблетки не могли сравниться с этим эффектом, ни одно обезболивающее не могло помочь лучше. Дозы не было. Закончилась. Вот так, в один миг он полез в свой не очень скрытый тайник и обнаружил пустые пакетики. Полез в другой тайник, а там закончились уже деньги, которые можно было бы потратить на ещё одну дозу. Тогда в его светлую, крашеную голову пришла идея попробовать бросить. Люди же так делают, бросают. Бросать надо было давно, а ещё лучше — не браться за это вовсе, но Саша редко думал об этом. В моменты полного счастья и умиротворения такие мысли пролетали мимо, не задерживаясь даже на краю сознания. Зачем ему это? Всё и так хорошо, а бросить он ещё успеет. Когда становилось хуже и кости начинало ломить, а паника, присущая ломке, накрывала волнами, он думал только о том, чтобы это прекратилось. Быстро прекратилось, а так могла сделать только ещё одна доза. Тогда он решил, что справится — сейчас он готов был прибить себя из прошлого. Экран загорелся от четвёртого сообщения, и Саша всё же сдвинулся с места — возможно, ему удастся отвлечься. Контактом, решившим напомнить о себе, был Антоша. В чате помимо прошлых сообщений было несколько новых, которые не сняли головную боль, но сняли помутнение с разума. Короткие смски, которые было сложно читать из-за путаных букв. Ничего из этого не намекало на позитивные события в жизни друга. Обычно Тоша печатал не очень быстро и всегда правильно, кажется, боясь допустить ошибки и показать своё незнание орфографии. Ещё немного, и сядет со словарём людям писать. Гудки не успели начаться, а из умной коробки уже послышались звуки комнаты друга. Где-то на фоне мяукала Гречка, шелест одеяла оповещал о том, что находится собеседник на кровати. Голос Антона был тихим, и как бы парень ни пытался, среди слов проскакивали всхлипы, а слоги никак не собирались в единое целое. Саша о головной боли позабыл, уселся по нормальному, опершись о стенку, и начал внимательно слушать рассказ друга, готовясь оказывать свою возможную поддержку. Слушать друга было больно: химия снова настигла его, и, помимо учителя, умудрялись давить и родители. Саша знал, что Антошу это волнует. Он часто жаловался, несколько раз просил объяснить новые темы и сделать с ним домашнее задание. Самым неприятным было слушать это сейчас, когда он не мог в секунду оказаться около Тоши и попытаться его отвлечь. Тоша успокоился, и Саша уже собирался радоваться и уводить друга дальше от неприятной темы своими шутками, но ломка дала о себе знать. Голова пошла кругом, а к горлу подступил ком. Пришлось закончить разговор и снова погрузиться в это состояние. Смотря на тёмный экран, Саша был готов проклинать всё, что только можно, включая себя. Головокружение не останавливалось, режущая боль била по вискам, казалось, ещё немного, и всё происходящее станет невыносимым. Было мерзко от самого себя, от того, что из-за какой-то зависимости он не смог даже поддержать друга. Вместо этого снова врал, говоря, что у него важные дела. Дела были — поиск дозы. С этим хотелось закончить раз и навсегда. Прямо сейчас. Просто перетерпеть, снова позвонить Тоше и продолжить прерванный разговор. Прекратить врать на каждом шагу, буквально используя наивность и доверие друга. Многие бы уже догадались, что что-то не так. Хотеть не вредно. Пожалуй, многие слышали эту фразу, и Саша не стал исключением. Ему очень хотелось, чтобы под его жизнь подошла другая известная фраза. «Чудеса случаются». Он бы щёлкнул пальцами, к нему бы прилетела фея-крёстная и из мусорного мешка сделала бы ему лекарство от зависимости. Мечтать тоже не вредно, но, к сожалению, довольно болезненно.***
Саша не помнил, как покинул квартиру тёти и как снова оказался под дозой. В его голове сохранились лишь небольшие обрывки и ощущения, которые сложно было сложить в чёткую картину. Он помнил, что ему было холодно, хотя он и был одет по погоде. Помнил вес рюкзака, в который успел запихать пару вещей, которые посчитал нужными. Потом было весело и пусто. Боль испарилась, и на её смену пришли смех, тупые шутки и полная беззаботность. Осознание появилось позже, когда он бродил по улочкам со сворованными пакетиками в кармане. Тогда пришли страх и ощущение полной безысходности. Он сам зарыл себя в могилу, из которой не выберется сам, а просить ему некого — он потерял все возможности и право на помощь. После страха пришла боль во всех её видах. Физическая, моральная. Хотелось куда-нибудь в другое время и в другое место: без наркотиков, улиц, страха и проблем. Далёкое и беззаботное будущее.***
Он не думал, что окажется у этой двери снова. Тело трясло от холода, руки совсем окоченели, а пальцы отказывались шевелиться и удары по поверхности получились глухими и еле слышными даже для Саши. А вдруг Тошка не услышит? Или его не будет дома? А может он и вовсе решил проигнорировать мешающий фактор. Тогда Саша не знает, что делать, но ситуация вряд ли изменится. Он стоит тут, в знакомом подъезде, и даже не представляет, что будет дальше. Чувство вины усиливалось с каждой секундой, и Саше все больше хотелось развернуться и уйти. Уйти куда? Он не знал: все пути были перекрыты, уехать не удалось, тётя обратно не примет, а денег почти не осталось. Стыдно приходить к Тоше не с мольбами о прощении, а с просьбой о помощи, ещё более стыдно от того, что он так и не смог справиться сам. За дверью раздались шаги — определить чьи было сложно, но Саша попытался подгадать время, когда родителей Антона не будет дома, чтобы не попадаться им лишний раз на глаза. Шаги прекратились около двери и Саша поднял глаза на глазок, находящийся по центру деревянного прямоугольника. Видеть человека по ту сторону невозможно, но Сашка ощущал, как чужой взгляд бродил по его лицу. Секунда, вторая. Ничего не менялось, не было слышно ни шагов, ни поворота замка. Подъезд погрузился в тишину, и Саша сам не заметил, как перестал дышать, боясь её нарушить. Казалось, любой шорох может уничтожить вакуум, окутавший этот пролёт, и если это произойдет, то уничтожится не только тишина, давящая на плечи, но и нечто другое, более важное и хрупкое. Что бы это ни было, его уничтожили. С другой стороны послышался поворот ключа, и перед Сашей оказался Тоша собственной персоной. В своей любимой пижаме, с растрёпанными волосами, которые чудесным образом продолжали выглядеть красиво. Парень стоял в дверном проёме, продолжая держаться за ручку, и смотрел с испугом на неожиданного гостя. Саша не знал, что испытывать сейчас. Страх усиливался, давя на грудь и почти заставляя отступить. В голове крутилась сотня вопросов, а тело окоченело, отказываясь двигаться уже совсем не из-за холода. При этом он не мог не испытывать не подходящую к ситуации радость. Вот он, Тошенька, самый настоящий, стоит так близко, что можно дотронуться. Они не стояли близко так давно. Саша видел парня пару раз днём, во время своих шествий по городу, но ни разу не решился подойти ближе. Боялся, что Тошка его заметит. Судьба штука забавная: Саша пришёл туда, откуда сбежал, и стоял перед тем, с кем боялся встретиться. Но снова, противореча всему, радость перекрывала остальные чувства, заставляя кончики губ изогнутся. — Привет, Тошенька.