13 шагов

Тринадцать шагов. Она отчетливо помнила. От ее клетки до тяжелой двери, ведущей в неизвестность. Гулкий скрип эхом отражался от голых стен, когда металлическое полотно открывалось под напором. Каждый раз ее начинала бить нервная дрожь и едва удавалось подавить истерические рыдания, стоило вспыхнуть свету. С неровным звуком шагов приходил он. Она считала, сколько ударов ботинок звучало, прежде чем в проеме показывалось омерзительное лицо. Тринадцать. Он звал ее Долли. Не настоящее имя. Так звали сраную овцу из телепередачи. Он был прав, считая ее такой: слабой, никчемной, жалкой и безвольно послушной. Долли звала его папочкой. Каждый раз она умоляюще блеяла, увидев блеск медицинской иглы. Он дарил ей героиновое счастье, разливавшееся по голодным венам. И она безмерно благодарила, старательно насасывая вялый вонючий член. Порой папочка держал ее сухой специально, заставляя доказывать преданную любовь через способность ее растянутой дырки принимать все игрушки, что он для нее купил. Но бывали и иные дни. Настоящие праздники. Он дарил веселые колеса сверх нормы, если она показывала усердием, что достойна мизерной дозы эйфории радушно обслуживая приглашенных гостей. Папочка дарил сладкий кайф и в бонус шел чей-нибудь член. Гости. Он их так называл. Пленники, такие же, как она. Накаченные наркотой и примотанные скотчем в разных удобных позах к подготовленным ко́злам, стульям или скамьям. Оборудование для праздников хранилось в небольшом закутке, рядом с ее вольером. В который он так злополучно недавно зашел. Сколько прошло времени с того момента Долли не знала. Но генератор заглох, потратив весь бензин.       Она исступленно смотрела вперед, не веря застланым пеленой глазам. На бетоном пыльном полу распростерлась чертова туша. Багровая тонкая струйка, обогнув мелкие каменные крошки, подобралась к железным прутьям клетки. Уродливая голова была повернута к ней. Вместо второй половины лица нашинкованный кусок мяса без кожи. Уже немного заветренный. Долли таращилась в выпавший на скуловую кость глаз и ее колотило от ужаса. Хотелось рыдать и смеяться. Неужели он умер? Не девчонка убила папулю. Те парни, с которыми они сегодня тщательно играли. Хорошие. Но папочку предавать нельзя. Поэтому она их сдала. Долли верила в его любовь. Папочка был добр. Принес таз и мыло, когда ее кожа воспалилась от пота и грязи. Давал таблетки, когда разболелись зубы. Приносил любимый бургер из «Пихты». На рождество даже зажигал для нее гирлянду и свечу с ароматом корицы. Кто позаботится о ней теперь? Папочка заботился. Он любил ее. Он любил ее… «Тупая овца!» – внезапно ворвался в воспоминания мужской хриплый крик. «Ме-е-е-е», – отозвалась память электронным звуком. Все снова смолкло, поглотив комнату тишиной. Перед глазами появилось видение великолепной гладкой кожи парня, на котором она сидела, покрытой пурпурными синяками. Вкусно пахнущий, приятный. До безумия хотелось прижаться. Как к любимой игрушке. Образ изумительно белой мягкой овечки с кудрявым боками и милыми глазками окутывал теплом. Она сипло блеяла, если нажать ей на животик. Вечно садились батарейки. Сколько раз он делал так? Бил ее под ребра, пока не начинала блевать. Впадал в ярость из-за начавшегося не вовремя цикла или болезни, от которой дырка воняла тухлой рыбой. Но вместо помощи наказывал, пихая внутрь первое попавшееся на полке дерьмо или пустые бутылки. Насиловал, драл, имел, сношал. Тот хриплый парень без умолку смеялся над ним из-за вялого члена. Папочка наказал. Все они всегда кричали. Но тот особенный. Он молчал.              В полутьме желтый луч освещал тушу в смердящей луже крови, словно софит на сцене. Наигранно вывернутую при падении, как в театральной постановке. Долли оцепеневше продолжала пялиться. Дышал ли он было не ясно. Но мухи начали слетаться, почуяв пир. Голубые глаза ее не проронили ни единой слезинки. Больше не было жаль. В кровавой луже блестел сломанный амбарный замок. Сколько она еще будет гадить в ржавое ведро и пить собственную мочу в ожидании, когда папочка вернется с водой и миской отрыжки из объедков, вываленной кем-то бездомной псине. Радоваться скисшей коричневой жиже из мексиканской забегаловки от которой сворачивало желудок. Лампа внезапно мигнула, молнией поразив ее сознание. Генератор давно заглох. Аварийный аккумулятор сейчас погаснет. Долли навечно останется в глухой тьме. Лишь она и гниющий труп. Почему она не убежала? Когда белокожий парень ее звал.              Девчонка внезапно взвыла от безысходности, заметавшись больным зверем по клетке. Пальцы впились в пшеничные космы. Визг, рыдания и стоны рвались между яростными проклятиями и мольбой. Будто она желала умилостивить мертвеца. В неистовстве Долли долбила руками стены, пинала лежавший мусор, пока иссохшая ладонь случайно не попала в решетчатую дверь. С протяжным жалобным визгом петель та податливо распахнулась. Долли замерла. Тихая паника овладела ею. Может ли она шагнуть? В холодное небытие. В космический предел пустоты. В свободу. Свет с электрическим треском вновь дрогнул. Долли неуверенно шагнула, преодолев тонкий металлический барьер порога и прошла в заставленную хламом игровую. Совершенно не веря в случившееся, она склонилась над телом. Рядом с откинутым бортом расстегнутой рубахи лежал выпавший из кармана пластиковый футляр. Доза. Давно начиналась ломка. Она пнула коробочку подальше от тела и шустро подхватила с пола. Дикий рвущийся из легких хохот разлетелся по комнате. Перед ней куча мерзкого мяса в обертке одежды. И прощальный подарочек из двух разноцветных таблеток. Долли хохотала, заливаясь слезами счастья. Того настоящего, что он отнял вместе с детством. Колеса полетели в ее горло. Она с упоением смаковала горечь, наслаждаясь отвратительным видом рваных шматков, багровой ватой срезанных к уху. Неожиданно клокочущее бульканье колоколом оглушило сознание. Девчонка резко умолкла, сжав плотно рот и по-рыбьему глупо уставилась вниз. Нет. Нет… Кривые губы папули выплюнули запекшийся сгусток и узловатые пальцы дрогнули в надежде дотянуться до ее штанины. Мурашки пронеслись по взмокшему за секунду телу. Она чувствовала, как волоски вздыбились от страха. Никогда больше.              Долли в безумии рванула. Нестиранные годами кеды прилипали к голым стопам. Она едва устояла, поскользнувшись на склизких темных каплях и сбив какую-то треногу. Немедленно тошнотворно засмердило. Позади нечто рухнуло, с треском и звоном разбившись о бетон. Долли миновала стол, обмотанные скотчем стулья и на лету врезалась плечом в закрывавший электрические щиты стеллаж. Розовый длинный дилдо упал к ее ногам. Она бы хотела, мечтала сейчас вбить эту херовину папочке в глотку, утрамбовав ногами для верности. Чтобы точно подох. Но время ценнее. В темноте не выбраться никогда. Она с усилием толкнула тугую голубую дверь и вывалилась на каменную развилку. Свет вел лишь направо. Она неслась, что было сил, по старым рельсам под арочным сводом заброшенного тоннеля. Лампы на стенах замерцали и несколько с гулом погасло. Воздух от скорости болезненно распирал грудь. Она понятия не имела, сколько времени провела в плену. Тоннель опять встретил развилкой. Каменный завал преграждал путь и она повернула в отрезок, окончившейся высокой лестницей, идущей вверх из жерла шахты. Тощая фигура тяжело поднималась, едва держась слабыми руками за перила. Красная заржавевшая дверь замаячила ярким пятном. Лампочки вдруг с жужжанием погасли. Аккумулятор полностью сел. Долли подскочила к проему и вцепилась в ручку, резко потянув полотно.              В бесцветное, покрытое пятнами юное лицо ударил свежий теплый воздух. Теплый для того, кто сидел годами в холодной темноте. Пахло прелыми листьями и хвоей. Долли еще не забыла этот запах. Запах детства. Она ошалело спускалась с заросшего каменного пригорка и медленно побрела вперед. Слезы текли из осыпанных морщинками глаз. Темнело. По бесподобно красивому ультрамариновому небу плыли быстрые облака под которыми сияли золотые звезды. Резкие порывы ветра играли с шелестящей листвой. Она задыхалась от боли и радости. От страха, что вселяла неизвестность. Куда вела бетонная дорожка? Вокруг простирался зеленый лес. Ей стало эйфорически хорошо. В низине сияли огни какого-то завода. Но место до неузнаваемости изменилось. Лишь дымящаяся полосатая труба казалась очень знакомой. Дорожка спускалась ниже и растворилась в сырой земле. В зарослях поодаль виднелись поглощенные орляком рельсы. Долли свернула, повинуясь проложенному шпалами пути. Темные ели раскидывали лапы, кусты ивняка и волчанки хватали полы засаленной толстовки. Крапива жалила тонкие ноги сквозь рваную джинсу. Под кедами хлюпали глубокие лужи и хрустели опавшие ветви. Назойливые камушки и сломанные шишки кололи стопы через тонкую подошву. Резные листья папоротников маняще обрамляли тропу. Долли просто шла и шла. Под действием колес, казалось, что долго.              Притупленная безмятежность чувств внезапно развеялась. Долли не поняла, как вернулась к руднику. Она стояла у кромки выжженной черной поляны. Наступила ночь. Звезды призрачно сияли под низкими тучами. Темнота окутывала ее густой пеленой. Туман стелился белой дымкой в овраге, заваленном гнилыми бревнами. Кажется, тут раньше был мост. Широко раскрытыми глазами Долли смотрела в черный провал шахты. Искореженные обрывки рельс блестели в свете месяца, проглядывавшего между сосновых пиков. Перевернутые раскуроченные вагонетки разбросало по пепелищу. Она из рассказов помнила, что произошло. Но видеть не доводилось. Боже… Неужели все это время она была так близко к дому? Губы ее задрожали едва сдерживая гулкие всхлипывания. Неужели она всегда была здесь? Долли пронзительно взвыла. Внезапно тьма зашевелилась под подпорками арки. Она остолбенела. Нервы натянутыми струнами дергали веки и пальцы. Черный колеблющийся сгусток плавно двинулся вперед. Долли готова сорваться. Но страх сковал ноги. Мерещится ли ей, что клубящееся облако отделилось от стены обвала и спряталось за кучей валунов? Она натянуто заскулила, едва смаргивая слезы. Соленые капли попадали в приоткрытый рот. Грудь сжал животный страх. Трепещущее киселем облако, словно состоящее из скользящих вокруг пульсирующих внутренностей кишок, смотрело на нее углублениями мельтешащих мошками глазниц. Существо молчаливо и безэмоционально уставилось безликим телом, хищно скалясь несуществующим ртом. Долли просто это знала. Громкий резкий визг вырвался из легких.              Долли дико рванула назад, сдирая на ходу зацепившуюся за обломок толстовку. Она неслась сломя голову прочь, продираясь сквозь вязкую болотину и разрывая сплетения широкой осоки. Кожу рук резало острыми листьями, ноги тонули в зыби, запинаясь за корни. Неизбежная смерть преследовала ее. Безликая тварь хватала липкими и колышущимися щупальцами плечи. Сознание девчонки вопило на все голоса. Крик застыл в горле удушающим комком. Сердце билось в сумасшедшем ритме, до боли гонгом отдавая в виски. Живот скрутило коликами. От движения ног месиво булькало и чавкало. Тухлая вода забрызгала лицо. Долли свернула не туда, пропустила рельсовую дорогу. Плотные клубы поглощали свет, обволакивая ее мечущуюся в трясине фигуру. Лучше пусть она утонет. Долли дернулась из пульсирующих сгустков и грохнулась в воду. Было слишком мелко чтобы утонуть. Плотное нечто сильной змеею обвивало ее, удушающе затягиваясь вокруг талии, бедер и груди одновременно. Переполненная ужасом она вдохнула воду. Легкие обожгло адской болью. Невероятным рывком существо подхватило ее из топи и полностью поглотило в себя. Одежду разъедало кислотным желе, кожу сдирало, мышцы отрывало от костей крутящейся мясорубкой кишок. Долли в приступе агонии выплюнула кровь из изувеченных легких, мгновенно впитавшуюся в миллиарды вен и капилляров твари. Изможденное лицо девчонки уже нельзя было узнать от свисавших мясных кусков. Белые жилы болтались из разверзнутого брюха существа рваными нитями. За пару минут ее не стало. Лишь отрыгнутая за не питательность резина подошвы и ткань с мелкими фрагментами размолотых костей останутся удобрять камыши.