Вкусно

−Маловато. – негромко и как-то очень буднично проговорил Женя, старательно глядя в зеркало и выпутывая из волос провод ушного монитора. Одно безобидное слово произвело потрясающий эффект. Ларс тенью выскользнул за дверь гримерки, умудрившись прихватить с собой литровую бутылку воды, стоявшую вроде бы далеко от него. Кривенков схватился за телефон и, усердно набирая какой-то номер, пулей вылетел следом. Процко даже не стал ничего придумывать, а просто ломанулся за ними. Гримерка опустела стремительно, как ящик водки на Новый Год. Женя пожал плечами и все-таки выдрал из волос упрямый провод. Иного он, в общем-то, и не ожидал. Просто предупреждал на берегу. Концерт в Минске вышел, конечно, славный, что и говорить. И зал был зажигательный. Женя даже прикидывал, что съеденного здесь ему хватит как минимум на несколько дней. Ошибся. Все-таки оказалось маловато. Не тот мучительный голод, что преследовал молодого по меркам своего вида инкуба после концертов еще буквально пару лет назад, но какая-то неприятная томительная неудовлетворенность. Хотелось чего-то еще. Хотя бы немного. Хотя бы на десерт. Причем желательно прямо сейчас. Женя тяжело вздохнул и задумчиво дернул себя за кучерявую прядь, вылезшую из-под заколки. Теоретически, конечно, можно опять попросить Юру. Но его унесло о чем-то беседовать с оргами, и черт знает, когда он вернется. Выходить же из гримерки на поиски было чревато случайными «жертвами», а выносить сор из избы очень не хотелось. Позвонить тоже не вариант – Юрин мобильник валялся здесь же. Женя подпер руками подбородок и грустно вздохнул, разглядывая свое взъерошенное отражение. Глаза поблескивали золотыми искорками, с головой выдавая нечеловеческую природу. Хорошо, на сцене это легко списать на отблески софитов. Дверь за спиной открылась, и в гримерку заглянул Петя. Улыбнулся одиноко сидящему за столом у зеркала Жене так, как умел только он. Открыто, светло, будто в темной комнате лампу зажгли. −Женькин? – удивленно поинтересовался Петя. – Ты чего здесь один киснешь? Женя промолчал, очень старательно натягивая на лицо бесстрастное выражение. Петя успел где-то скинуть черную майку и теперь совершенно бесстыдно щеголял в одной светлой жилетке на голое тело. Да еще и застегнутой не до конца. Не засматриваться на открытые сильные руки было совершенно невозможно. Как и на абсолютно непристойные кожаные штаны, облегающие везде так плотно, что не оставалось никакого простора воображению. Не дождавшийся ответа Петя сам себе подписал приговор, все-таки зайдя внутрь, закрыв за собой дверь и, в довершение всех бед, положив теплые широкие ладони Жене на плечи. Женя вздрогнул, как ударенный хлыстом конь, и окончательно потерял контроль над сущностью. Глаза затопило золотом. Петр улыбнулся уголком рта, но рук так и не убрал. Напротив, медленно, с нажимом скользнул ниже, оглаживая предплечья, и наклонился, почти касаясь губами волос замершего на табуретке Жени: −Я так и знал. Не очень старательно ты маскировался. −Ты знаешь о нас? – напряженно спросил Женя, следя в отражении за Петиным лицом. Елфимов улыбался все так же безмятежно. Его руки вновь вернулись к Жениным плечам. Правая осторожно отвела пышную копну волос и легла на горячую вздрогнувшую от прикосновения шею. Слегка сдавила. И тут же поползла ниже, оттягивая ворот майки и проходясь ногтями по ключице. Женя стиснул зубы. −Знаю. – улыбнулся Петя. – Хотя у нас инкубов почему-то не очень много. Суккубов как-то чаще можно встретить. Так что, считай, для Минска ты большая редкость, Женечка. Теплая чуть шершавая рука добралась до груди. Пальцы коротко стиснули и оттянули твердую бусину соска, все-таки заставив коротко вскрикнуть. −Да, редкость. – задумчиво повторил Петя, запуская пальцы левой руки Жене в волосы. – А Минск, кажется, для тебя маловат? Я прав? −Прав. – свистящим шепотом согласился Женя, запрокидывая голову. Рука в волосах тянула вроде бы не сильно, но так властно и уверенно, что не подчиниться ей было просто невозможно. Петр с улыбкой наклонился ниже и вдруг впился зубами в открывшуюся шею. Грубо втянул кожу, оставляя большой пульсирующий засос. Женя застонал сквозь зубы. Дернулся всем телом, но встать с табурета ему так и не позволили, железной рукой удержав на месте. −Ну чего ты затрепыхался, птичка? – ласково спросил Петр. – Я тебя не съем. А ты кушай на здоровье. Женя шумно вдохнул через нос и снова скосил глаза в отражение. Глаза у Петра тоже были совсем не человеческими. Яркими, как янтарь, с вертикальными зрачками. Улыбка приоткрывала небольшие, но острые белые клыки. Он больше не ощущался, как человек, хотя всегда им казался. Жене на мгновение почудилось, что он стоит на краю пропасти, и от ее темного холодного зева кружится голова и подкашиваются колени. Нет, голова кружилась все-таки не от этого. А от горячих настойчивых губ, старательно изучавших шею и плечо. За волосы потянули сильнее, до слабого, но почему-то очень приятного отголоска боли. Женя откинулся назад, прижимаясь к Петру спиной. Его волосы Петр все же выпустил. Зато тут же потянул вверх майку и зашвырнул ее куда-то в сторону, как бесполезную тряпку. Почему-то это слегка отрезвило, и Женя даже сумел вскочить на ноги, развернуться и тут же увязнуть в этом нечеловечески горячем взгляде, как муха в янтаре. Руки безвольно опустились вдоль тела, а ладони Петра уже скользили по влажной от пота груди, напряженному животу, оглаживая неспешно, изучая каждый сантиметр. −Какой ты красивый. – Петр подался вперед, всем телом вжимая Женю в стол. – Настоящее сокровище. А какой у тебя голос… Слушал бы и слушал. Нахальные руки добрались-таки до ремня джинсов. Спустились ниже, поглаживая и сжимая прямо сквозь штаны. Женя жмурился и грыз губы, чтобы не стонать в голос. Близость Петра заводила. Его странная незнакомая тягучая, как смола, и сокрушительная, как ураган, сила заманивала в какой-то омут. А мягкие, но такие настойчивые губы прижались, наконец, поцелуем. Заставили разомкнуть зубы, пропуская в рот язык. Одновременно рука внизу сжалась чуть крепче, и Женя все-таки застонал Петру в рот, почти задыхаясь от собственного едва переносимого возбуждения и таких ярких, таких вкусных чужих эмоций. Им любовались. Его хотели. Им наслаждались. Эта гремучая смесь била в голову, стучала в висках, почти болезненно пульсировала в паху. Женя все-таки сумел облокотиться руками о стол, сел, прижимаясь спиной к ледяному зеркалу, и вздрогнул от контраста ощущений. Петр слегка отстранился, ведя ногтями долгую черту Жене от горла до самого ремня. От этой мучительной щекотки хотелось взвыть, но Женя держался, напрягаясь всем телом, подаваясь вперед в надежде прижаться теснее, крепче, вплавиться совсем в это сильное горячее тело. Петр строго сверкнул глазами, когда Женя, не выдержав, все-таки потянулся к себе. Перехватил руку, отвел в сторону, полюбовался, как напрягаются под светлой кожей мышцы и усмехнулся. Он сам почему-то даже не раскраснелся. Только губы были ярче, чем обычно. Пепельные волосы разметались по плечам. Янтарные глаза пылали. −Не торопи события, Женя. – свистящим шепотом выговорил он. Женя вскрикнул и выгнулся, когда его колени резко развели в стороны, а под ключицей сомкнулись острые зубы. Петр прошелся цепочкой таких укусов, наверняка оставив целое ожерелье пятен. Прикусил левый сосок. Тут же зализал. И прикусил снова, слегка оттягивая. Одновременно выкрутил пальцами правый. Двинул бедром, проезжаясь по неудобно стиснутому узкими джинсами члену. Женя вскрикнул то ли от боли, то ли от острого пронзительного удовольствия, запрокинул голову и вдруг увидел открывающуюся дверь. На пороге памятником самому себе воздвигся Юра. Изумленно распахнул глаза и даже рот открыл, но сказать ничего не успел. Увидевший его в отражении Петр махнул рукой, и дверь захлопнулась у Юры перед носом. Лязгнула щеколда. Женин протестующий возглас утонул в новом поцелуе. Петр вплел ему в волосы уже обе руки, потом оттянул голову и замер, любуясь. −Давай же. – хрипло прошептал он. – Пой. И снова опустил руку вниз, даже не подумав расстегнуть уже эту проклятую молнию вместе с болтом. Даже ремня не коснулся. Так и продолжал неритмично сжимать пальцы, и этого было безумно мало, чтобы кончить уже, наконец, вырваться из этого колдовского янтаря. Женя не выдержал и все-таки застонал. Долго, мучительно, как под пыткой. И скорее почувствовал, чем услышал над ухом. −Как же сладко ты поешь, соловушка. Зубы вновь сомкнулись на болезненно пульсирующем засосе на шее, а рука вдруг сжалась как-то так правильно и нужно, что Женя, вскрикнув, изогнулся дугой, едва не оттолкнув от себя Петра. Сумасшедшая пульсация в паху горячей лавой разливалась по всему телу, а в джинсах стало мокро и липко. Влажный горячий язык скользнул по губам. Потом вдоль линии нижней челюсти. Уха коснулся шепот: −Вкусный… −Ты… Тоже. – с трудом ворочая языком, прошептал Женя. Петр напоследок коснулся его волос, огладил все еще широко разведенные бедра и невозмутимо открыл дверь. Гибко обогнул так и застывшего на пороге Юру и скрылся где-то в коридоре, ловкий и проворный, как змея. −Жень? Женя поднял голову на Юрин голос. Растерянно улыбнулся и моргнул, пытаясь вернуть миру четкость. Получалось так себе. Ясно виделось пока только обеспокоенное Юрино лицо. Тревожные синие глаза скользили от Жениного лица и ниже-ниже-ниже. −Я ему морду набью. – мрачно пообещал Юра, все-таки отводя взгляд от недвусмысленного влажного пятна на потертых джинсах. −Не вздумай. – Женя запрокинул голову, прижимаясь затылком к зеркалу. – Он сытный. Юра скорчил непередаваемую гримасу, выругался и махнул рукой. Раздраженно хрустнул ручкой окна, впуская в душную, пропахшую сексом, гримерку свежий ночной ветерок. Женя улыбался, даже и не думая слезать со стола и приводить себя в порядок. Кожу головы все еще фантомно тянуло. Горели губы и засосы. Пекло измученные соски. Пережитое удовольствие потихоньку угасало, оставляя после себя блаженную сытость. Юра чем-то громыхал, а Женя слышал негромкий голос Петра, напевающий: −Над поляною хмарь – там змеиный ждет царь…