***
Роскошь холла, в котором проводится мероприятие, будоражит умы собравшихся в нём людей. Повсюду сеется приглушенный свет, исходящий от настенных бра и живого огня свечей; на небольшом подиуме играют музыканты: лёгкое ненавязчивое лепетание скрипки и объёмный всполох виолончели заполняют собой каждый уголок, пропитывают атмосферой. Но, наверное, самой яркой и запоминающейся деталью становится потолок, на котором словно в планетарии мерцает голограмма старинных фресок. Лу то и дело поднимает глаза вверх, чтобы рассмотреть каждую историю, рассказанную с помощью росписей. Пусть и они не настоящие, лишь поверхностная имитация от проектора, всё же задумка остается достойной внимания, забирая на себя смелость создания антуража. Рид ещё немного задерживает взгляд на голограмме и переключается на собравшихся. Наряды гостей рябят от обилия различных цветов, полутонов, необычных фасонов. И среди этой павлиньей вакханалии изредка проплывают будто непотопляемые судна в буйном море — инквизиторы, облачённые в сдержанную чёрную сутану. — Месье Мартен, рад, что вам удалось посетить нас в этот вечер, — учтиво кланяется хозяин дома и по совместительству организатор раута, основатель музея истории древней цивилизации, Пуа де Пикарди. — Я не мог оставить без внимания ваше приглашение, Пуа. Просвещение народа — благое дело. Приор ещё долго общается с основателем Пикарди и любезничает на тему истории цивилизации. Лу практически не вслушивается в их разговор, стоя чуть поодаль от Иво и лишний раз не привлекая внимание. Такова её работа, быть неминуемо следующей за Мартеном, его тенью. И пусть она всё ещё необычная зверушка для сливок общества, чем чаще она появляется на таких мероприятиях, тем реже становится темой для сплетен. Изредка приветствуя знакомые лица, Лу утоляет жажду фужером с минеральной водой, захваченной с подноса официанта. В холле действительно образовывается духота из-за бесконечного количества людей, снующих в поисках группы по интересам. В одну из таких Рид заносит совершенно случайно, когда она замечает мадам Соню Рикель, известную кутюрье из центра. У неё часто одеваются самые знаменитые леди Корпуса Содействия, жены следователей и дознавателей, выбиравшиеся в свет и блистающие каждый раз новыми нарядами. — Дорогая Лу-у, — протягивает с ноткой радости в голосе мадам Рикель и прижимает аккуратно за талию девушку ближе к себе. — Как хорошо, что ты здесь! — Я тоже рада видеть вас в добром здравии, — растаяв, отвечает Рид. Для многих это может показаться странным и вульгарным: девушка-псионик общается практически на равных с такой особой, да ещё и чистой — но всё это происходит по большому счету благодаря какой-то необъятной, можно даже сказать, материнской любви мадам Рикель к Приору. Как рассказывала Соня, Мартен вырос на её глазах и был знаком с ней ещё до посвящения в ряды Корпуса Содействия. Именно он представил своей давней знакомой Лу Рид, которая запала в душу утончённой леди с первых минут общения. Мадам Рикель как-то призналась, что это всё из-за невероятного внешнего сходства между ними — девушка крайне походила на неё в расцвете сил. — Молитвами Единому, я ещё не развалилась от старости, — иронично посмеивается мадам Рикель, элегантно взмахнув своим веером с изумрудным отливом. Соня, как и подобает теме раута, в сногсшибательном пышном платье с плотным бархатным корсетом, подчеркивающим выдающуюся для её возраста фигуру. Вырез на груди открывает вид на ямочки тонких ключиц и татуировку змеи, будто оплетающую одну из них. — Надеюсь, тебя порадовал наряд из моей новой коллекции. Лу мимолётно удивляется одними глазами, чтобы не пересечь черту вульгарности. Ей не верится, что сегодня на ней платье от самой Сони Рикель. Да оно стоит как жилой блок, нет, как вся недвижимость Термитника, а Лу свободно передвигалась в нём по холлу, и что уж греха таить, стояла на балконе и покуривала настоящие сигареты. Теперь ей кажутся крайней степенью неуважения её действия, не доведи Единый, чтобы об этом прознал ещё кто-то, кроме Кея. — Прошу прощения, не сразу узнала ваш почерк, но наряд изумителен, честно. — Брось, милая. Абсолютно неважно, какая бирка пришита к вещи, если на таких утончённых красавицах она будет смотреться как мешок картошки. Наряд должен быть к лицу, а не наоборот. Лу поражена такой откровенной, но простой мыслью, которую высказывает один из самых знаменитых кутюрье Нью-Пари. Крайняя редкость встретить человека из высшего общества, готового признавать свою работу как благо для людей без лишних восхвалений. — Но почему ты выбрала именно чёрный веер? Этот цвет обычно выражает глубокую печаль. — Я слабо разбираюсь в таких тонкостях, поэтому подобрала его по наитию, — честно признается Рид и алеет, будто её поймали на невыученной домашке. По-хорошему её стоит упрекнуть в этом, ведь осведомлённость в таких тонкостях — это прямая обязанность Лу как сопровождающую Приора. Но мадам Рикель смотрит в ответ совсем добро, будто догадывается о чём-то личном, что скрылось в умыслах девушки. Лишь ненадолго Соня уводит взгляд за спину Лу, где стоит Мартен, и тут же возвращается обратно. — Мадам Рикель, этот веер — тоже ваша работа? За коротким кивком, которым одаривает пожилая женщина, скрывается слишком многое — их совместные личные воспоминания с Иво, о которых нельзя так просто распространяться на весь свет. Лу понимает это и не требует от Сони подробностей, даже не смеет. Ей и без дополнительной информации кажется, что за сегодня она сболтнула уже лишнего, потому старается увести разговор в иное русло: спрашивает о тенденциях моды, как она развивалась до текущей эры, откуда люди брали идеи, как воплощали в реальность. То, как Рид избегает предыдущей темы, слишком заметно, но мадам Рикель ловко подхватывает её умысел и уже вскоре сама воодушевлённо плетёт ветвь разговора, показывает мастер-класс по языку веера, благодаря которому дамы на балах раньше могли тайно общаться со своими кавалерами. Лу при этом старается не забывать, для чего она присутствует на этом вечере и регулярно смотрит в сторону Приора. Подозвав Стоуна, Иво подходит ближе к Мадам Рикель и Лу, видимо, чтобы тоже поприветствовать давнюю знакомую. Совершенно случайно Рид замечает проблеск испуга в глазах Кея, уловившего что-то неладное нутром эмпатика. Стоун действует как по инструкции: в одно движение заводит Приора за спину и достает «Ультиматум» из кобуры, стреляет не просто в воздух, а чётко в запланированную цель. Будто в замедленной съемке, Лу следит за траекторией выстрела и видит мужчину, стоящего рядом с ведущей на балкон дверью. Пуля проходит в сантиметре от его головы, задевает и раздирает в мясо ушную раковину, застряв после этого в стеклопакете. Мужчина хватается за окровавленное ухо, роняет пистолет на пол, и тот с характерным хрустом ударяется и проскальзывает по мрамору пару метров. Лу, спохватившись, телекинезом отталкивает ствол дальше, чтобы нападавший не успел вновь дёрнуться и схватить оружие. — Сукин сын, — на автомате вырывается у Рид. Она прикрывает рот тыльной стороной ладони, будто это ещё может помочь скрыть ругательство, медленно шагает в сторону мужчины, но не успевает схватить и обезвредить, как тот делает резкий взмах от сердца вверх. С его губ срывается обрывок фразы на незнакомом языке, разбитый отчаянием, как бутылка шампанского о борт корабля. Между пальцами успевает блеснуть металлическое кольцо, когда псионик с противным скрежетом срывает нависающую над мужчиной люстру, желая придавить и обезвредить преступника. По инерции, поддавшись внутренним инстинктам, Рид делает резкий выпад в сторону Приора и мадам Рикель, переворачивает боком каменный фуршетный стол и утаскивает Приора за него. Прижимается к полу, больно до крови царапает голую кожу о разбившуюся посуду. Звучит оглушительно громкий взрыв, тут же сменяющийся адским звоном в ушах. Всё вокруг застилается едкой дымкой вперемешку с каменной крошкой, лишая последних мерил восприятия. Рид смеет только предполагать, что осталось на месте взрыва, ведь глаза вдобавок покрывает кровавая пелена. Сорвать такую махину с потолка, а следом перевернуть широченную плиту мрамора — этого оказывается достаточно, чтобы перенапрячься. Злоумышленник понимал, что не уйдёт живым с этого вечера, поэтому был готов принести себя в жертву. — Нужно уходить прямо сейчас. — Первым приходит в себя Стоун, действует без малейшей задержки, уводя Мартена к аварийному выходу. Взрыв даёт возможность воспламениться пропитанным в алкоголе портьерам, на которых всколыхнулось пламя с подсвечников. Начинается паника, люди, уцелевшие после взрыва, бросаются кто куда, словно крысы с тонущего корабля спасаются. Лу на негнущихся ногах поднимается, отталкивается от колонны, но будто очнувшись и вспомнив о чём-то крайне важном, между беснующимися телами протискивается к тому же месту, где укрывалась от взрыва минуту назад. Мадам Рикель тяжело дышит, но жива и невредима, если не считать пару царапин и запутавшиеся в прическе каменную крошку и кунжут с брецелей. Рид хаотично оглядывается и среди размазанной по мрамору еды и осколков дорогой посуды случайно находит свой веер, быстро отряхивает его, ранит и без того истерзанную кожу рук о крохотные кусочки битого стекла. Лу помогает женщине встать с колен, придерживает подол платья, чтобы поскорее добраться к выходу. На помощь приходит один из служителей Корпуса, поддерживая мадам с другого бока. Как только они оказываются у аварийного выхода, Лу собирается сорваться вслед за напарником, но резко и без предупреждения оказывается сбита с ног потоком людей, оставшись в самом эпицентре давки. Кто-то успевает приложить её о металлический дверной косяк, прежде чем та утопает в волне людской паники. Отбитый висок беспощадно саднит, девушка закрывает голову руками, чтобы не остаться совсем без неё. Оры, крики, удушающий дым от горения пластика смешиваются в жуткую вакханалию, заставляя растерять последние крупицы контроля. — Лу, вставай! Рид, как котенка за шкирку, поднимают обратно. Непонятно как оказавшийся рядом Кей с невозмутимым видом расталкивает оголтелых людей, чтобы быстрее протиснуться вместе с напарницей на лестничную клетку. Взяв себя и пару своих туфель в руки и оставшись босиком, девушка наконец берёт под контроль координацию, что заметно ускоряет их спуск к подземному паркингу. Глаза всё ещё сильно щиплет то ли от едких испарений или же кровавых слез, но это как-то отходит на второй план, когда адреналин абсорбируется каждой клеточкой крови. — Где Иво? — соображает Лу, не найдя рядом Мартена. — Всё хорошо, он с Гектором уже в машине. Рид заторможено кивает, замечая неподалеку внедорожник. Мысленно благодарит Стоуна тысячу и один раз, что оперативно вывел Мартена в безопасное место, поработав за двоих. Через лобовое стекло сложно рассмотреть человека, но на месте водителя никто иной, как начальник охраны Приора. Не сговариваясь, напарники обходят авто по обе стороны и одновременно дёргают задние дверцы. Как только псионики оказываются в машине, та без промедлений срывается в сторону дороги. Лу наконец прикрывает глаза, которые адски печёт. В носу всё ещё стоит запах железа и жженых волос, но это несравнимо с ощущением, что всё наконец осталось позади.***
Только попадая за двери Корпуса, Рид впервые за прошедший час делает глубокий вдох. Настолько глубокий, насколько это позволяет плотно облегающее по талии платье. На этаже, где располагается кабинет Мартена, не сговариваясь, все расходятся по своим местам. И только Лу стоит как прокаженная: в одной руке держит туфли, в другой — веер — и не знает, куда прибиться. Гектор как назло забирает сначала Стоуна для выяснения обстоятельств и составления рапорта о случившемся покушении. Оно и понятно: тот среагировал быстрее всех остальных, считал эмоции преступника да и внешне выглядит поживее Рид — способным выложить чёткую достоверную информацию. — На сегодня ты свободна. Можешь отдохнуть, — монотонно отдаёт команду Иво, на что девушка лишь коротко кивает, слушается. У него тяжелое, уставшее выражение лица и опущенные плечи. Лу не успевает крепко над этим задуматься, Приор скрывается за дверью своего кабинета, направившись, возможно, прямиком в свои покои. Лу не находит варианта лучше, как уйти к себе в комнату, переодеться и хотя бы отчасти приблизиться к божескому виду. Первым делом она оставляет на корзине для грязного белья всю одежду, в тот же угол закидывает обувь. Выкручивает воду до критерия адски холодной, обливает ей лицо, шею, пытаясь привести в норму пульсирующую в венах кровь. Смывает бордовые подтёки, которые успели появиться даже в ложбинке на груди. Приведя сознание в тонус, Лу настраивает более комфортную температуру воды и уже полностью встает под её потоки. Опирается спиной о стенку, пытается справиться с новым приступом тошноты и головокружения. Всплески вводят в тотальный гипноз, под которым Рид зацикливает воспоминания, восстанавливает цепочку событий. Всплывает очень много вопросов, они бросаются в сумасшедшую чехарду, не находя замыкающего ответа. Как человек с оружием и взрывным устройством мог пройти мимо охраны? Подкупил её на месте или заранее был в сговоре? Тогда мог ли быть причастен к покушению сам Пикарди? Рид уверена, Корпус уже пустился, как ищейка, по горячим следам, пока в доме Пуа ещё даже не успокоились всполохи огня, хороня в себе события минувших часов, кричащий ужас людей и их тела. Лишь недавно принявшая клятву Лу чувствует на себе липкую вину за смерти, которые случились сегодня. Её сил не хватило, чтобы спаси всех — сама оказалась на волосок от того, чтобы быть испепелённой пожаром. Это съедает душу, разрывает, как дикий зверь беззащитную добычу, обгладывает каждую кость и перекусывает хрящи. Рид не сомневается, воспоминания ещё долго будут терзать её во снах, от которых за полночь она будет просыпаться в холодном поту. Боль от порезов отрезвляет, когда девушка так сильно сжимает пальцы в кулак и натягивает кожу на тыльной стороне ладони, что из ранок начинает вновь накрапывать кровь, тут же смешиваясь с водой. Она знала, куда идёт работать. Знала ведь? Лу делает глубокий вдох, прежде чем выкрутить вентиль, замотать волосы в полотенце и в чем мать родила остановиться напротив гардеробной. Ей не до выбора изысканных нарядов — хватает первую попавшуюся под руку вещь и накидывает на ещё мокрое тело, оставаясь в лёгком дезабилье. Она не смотрит на себя в зеркало, чтобы не испугаться от опухших черт лица и, не дай Единый, ещё чего пострашнее. Голова, словно булыжник — тяжелая, хочет упасть на подушку, но Лу настырно игнорирует желание, ёрзает на пуфе у макияжного столика, бросает взгляд на пачку сигарет и всё-таки выходит в коридор и сразу же на общий балкон. Голую, ещё влажную кожу обдаёт неприятная прохлада вечера, но Рид старается игнорировать причину дискомфорта. Зажимает фильтр передними зубами, лопая шарик с привкусом ментола, сильно затягивается. Дым из лёгких выпускает не сразу, прогоняет по второму кругу через нос и только потом освобождает сизое облако дыма, который клубится в воздухе. В пазухах застревает колючая свежесть, перемешивается со вкусом табака. — Вы можете простыть, — пугает своим присутствием мужчина, отчего Рид нервно дёргается в его сторону. Иво недовольно смотрит на перила. В месте, где Рид до этого держалась рукой, они погнуты немного, будто бы смяты от удара тупым предметом. — Лу, не ставьте под сомнения вашу возможность контролировать способности. — Я испугалась, извините. Рид до конца не признаётся, за какую свою реакцию сегодня просит прощения, но Приор действительно читает её с той же легкостью, как программист компьютерные алгоритмы. Она не знает, насколько готова сейчас держать себя в руках, стоя в одном шаге от ещё одного инфантильного выбора. — Нам нужно поговорить наедине. — Можно… — Разрешаю в виде исключения курить в своём кабинете. Получить подобную волю от Мартена ещё никогда не удавалось. Попадая за дверь личного кабинета, Рид не бежит сразу пользоваться вседозволенностью и хочет остаться у самого входа, но Иво легко касается её лопаток, подталкивает вперед и действительно кладёт перед ней на журнальный столик сигарету. Ухмыляется — электронная. — Если хотите отчитать меня за всё, не ходите вокруг да около, — панибратски высказывается Лу первая, замерев в ожидании любых ругательств, которые могут вылиться на неё. Иво не произносит ни слова, подходит в пугающей тишине к своему столу, отключает запись камер и достаёт из ящика инъектор с жидкостью. Ну да, конечно. Лу перед ним только что не сдержалась и погнула металл телекинезом. Приор этим действием показывает не испуг, нет — власть над подчинённой. Лу без промедлений оказывается рядом с Иво, берёт инъектор в ладонь, снимает защитный колпачок и прокалывает кожу на плече, вводит препарат, ни на секунду не отрываясь взглядом от лица мужчины. — После блокатора не факт, что я буду сильно разговорчива. — Это не он, — рушит Мартен, казалось бы, достоверную теорию. Лу меняет выводы на сто восемьдесят градусов. Оставшаяся в носике иглы жидкость по цвету напоминает ей кое-что, освежая воспоминания. Успокоительное, которое она лично покупает для Иво. — И надеюсь, что ты не заставишь своим поведением в будущем воспользоваться действительно блокатором, — не запугивает, нет — предупреждает Приор, ни на секунду не давая забыть о том, в каком обществе приходится сосуществовать псионикам и чистокровным. Одни боятся силы других, вторые не забывают ткнуть носом первых в их несовершенство как организма, поломаность генома. — Я поняла, правда, — вяло отвечает Рид. Препарат начинает действовать даже быстрее, чем она себе это представляла. Возможно, в этом сыграла свою роль общая измотанность организма, но Лу уже не задумывается. Мысли освобождаются от иррационального шума, в котором тонули ещё мгновение назад. В голове выстраивается порядок, будто кто-то расставляет по полочкам разбросанные по сознанию фолианты. Нащупывая ладонью край стола, Рид опирается на него. Тело начинает размякать, как печенье в стакане молока. — Иво, у меня ноги подкашиваются. Мужчина молча помогает дойти до дивана, опуститься на него и сам устраивается рядом, аккуратно придерживая Лу за плечи, чтобы та по инерции не уткнулась носом в столешницу. Он надавливает немного на туловище, и Рид покорно растекается по мягкой кожаной спинке. — Почему на тебя успокоительное так не действует? — Ты просто устала, Лу. — Ага, точно, — выдает протяжно, будто под гипнозом. — Проводить тебя до комнаты? Рид мычит нечленораздельно, старается даже помахать головой в знак протеста, скатывается немного с дивана из-за скользящей ткани своей одежды, если так можно обозвать то, что на ней. Сознанием она погружается в вакуум; вызванная препаратом апатия сводит к абсолютному нулю все доступные эмоции. Лу неосознанно утыкается виском в плечо Иво, прикрыв глаза. Под веками всё ещё пускаются в пляс короткие, но яркие вспышки, кружат голову. От мужчины пахнет перечной сладкой мятой, кондиционером для белья и едва ощутимо дымом. Наверно, больше от волос, которые всегда хорошо впитывают окружающие запахи. Он не отодвигается, даже наоборот опускается пониже, чтобы девушке было удобней уместиться, не напрягая шею. — Мы же пришли сюда разговаривать, — ещё не до конца проваливается в беспамятство Лу, припоминает главную причину, как ей казалось, почему Мартен позвал подчиненную в свой кабинет. — Или это была часть плана, чтобы накачать меня успокоительным? — Предпочитаю называть это необходимостью, — ухмыляется Иво. — Своеобразный способ расслабиться, — не задумываясь над словами, отвечает Рид. Слегка нахмурившись, Лу выражает еле заметную мозговую деятельность, что дается ей с трудом в таком состоянии. — В следующий раз подумаю над своими методами. Уже на периферии сознания будто бы слышится голос Иво, но Лу совсем не разбирает сказанное, проваливается в сон, такой тягучий, с неразличимыми образами и вязким ощущением приятного тепла, который укрывает, как кокон, от внешнего мира. Это блаженное спокойствие так необходимо, долгожданно, но длится мгновение, если не меньше. Просыпается Лу уже за полночь, о чём говорит электронный циферблат часов, установленных на стеллаже рядом с книгами и бесконечными папками документов. Девушка нащупывает мягкий плед, немного свисающий на пол. В кабинете освещение сведено до минимума — только пара лампочек для ночной подсветки приглушенно горят над утопленной в стене лестницей, ведущей в покои Приора. Перед диваном на журнальном столике лежит предмет, чей силуэт едва можно угадать по рассеянной тени, падающей на столешницу. Что-то продолговатое, тонкое. Лу тянется рукой, ощупывает и коротко хмурится. Разве она приносила его сюда? Где вообще оставляла, когда они вернулись в Корпус? В мыслях набатом звучит: «Нужно убираться отсюда». Вместо этого Лу назло разуму забирает вещицу и идёт в сторону лестницы. Медленно, словно прокрадываясь, Рид поднимается по ступеням, всё ярче освещённым доносящимся из гостиной пучком света. Чувства ещё сильно притуплены, Лу никак не оценивает свой выбор, не надумывает, к чему всё может привести, и действует по наитию и по воле какого-то глубоко зарытого желания, таящегося на дне души, но так упорно просящегося наружу. Она не думает, о чём скажет, когда Иво застанет её в своих покоях. В гостиной стоит звенящая тишина, и Рид разрывает её плоть мягкой поступью, подходит к кухонному острову, на котором в кромешном одиночестве стоит стеклянный рокс с янтарной жидкостью на дне. Рид замечает на кромке стакана отпечаток губ, проводит поверх большим пальцем, растирая немного след. Ставит на место, отходит, будто бы заметая следы своего преступления, когда слышит щелчок замка в глубине апартаментов. Мартен замирает напротив, ничего не говорит и даже не вопрошает вздёрнутой бровью, отчего Лу теряется пуще прежнего, но взгляд не опускает, хотя очень хочется. — Дай мне две минуты, — первым прерывает их немой диалог Иво, на что девушка кротко кивает. — Мне отвернуться? — С твоего разрешения, я оденусь в другой комнате, — поддерживает иронию подчинённой Мартен и действительно уходит, как поняла Рид, в спальню или гардеробную. Всё же эффект успокоительного закончился — делает выводы Лу, когда касается красных, горящих со стыда ушей. Она держалась, смотрела в глаза, но периферическое зрение никуда не денешь. В голове на бис всплывает оголённое тело, опоясанное белым махровым полотенцем, и влажные угольно-чёрные локоны. Лу догадывается, что сейчас он пахнет мятой — ароматной, с едва травянистым оттенком. Её мысли кажутся возмутительными и низменными на первый взгляд, но если копнуть глубже, их суть оказывается куда целомудренней, чище. Они пропитаны не страстью, а желанием быть рядом, чувствовать, оберегать. И она душит, казнит в себе эти потребности, боясь последствий. — Лу. Рид не вздрагивает, как в прошлый раз на балконе, потому что про себя отмечает, что считала каждую секунду. Иво вроде бы как опоздал на секунд тридцать. — Я думала, мне есть, что сказать, — начинает Лу, — но сейчас в голове шаром покати. — С момента, как мы вернулись в Корпус, что не даёт тебе покоя? — подбирается ближе Иво и попадает точно в цель. Да, Рид сгорает от беспокойства, и эти причины скрываются за горизонтом без конца и края. — Когда люди в панике бросились бежать, я оставила тебя, — недобро, со всей злостью на себя, цедит Лу, отводит взгляд и опирается на спинку дивана. — Если бы не Кей, могло произойти непоправимое. — И почему же ты так поступила? — опытно, как квалифицированный дознаватель, Иво помогает справиться с цепочкой фактов, которые привели Рид в такое состояние. — Из-за мадам Рикель. Я не смогла просто пройти мимо, когда она нуждалась в помощи. — Лу… — тяжело выдыхает Мартен, отчего девушка замирает, боясь гнева. — Как Приор Инквизиции я осуждаю твою фривольность. Это действительно могло понести за собой тяжёлые последствия. Рид не поднимает головы и видит перед собой только свои босые ступни с поджатыми пальцами. Невесомым прикосновением Иво дотрагивается до её ладони, беспокойно сминающую ткань сорочки. Это ощущается так остро, так на грани дозволенного, что Лу от мандража зажмуривается, ещё больше пряча взгляд в платиновых прядях. Иво, почувствовав неладное, убирает руку и даже делает шаг назад, будто стыдясь своего секундного порыва. — Но как Иво Мартен я выражаю вам свою благодарность, — мужчина будто бы намеренно переходит на формальность, показывая, что между ними достаточное расстояние — и физическое, и ментальное. — Мадам очень дорога мне, и я бы сгорел от горя, если бы с ней что-то случилось. Лу не верит своим ушам. Обычно такой холодный, флегматичный и не выражающий к кому-либо привязанности Приор говорит ей о близких отношениях, утрата которых может сломить его. Это признание выворачивает наизнанку, и Рид смотрит на Иво прозревшими глазами, тянется к иссиня-чёрным локонам, желая зарыться в них пальцами, но мужчина деликатно берёт девушку за запястье и отводит в сторону. В этом действии заточено многое, но лучше всего читается одно: Иво не хочет, чтобы его жалели за слабость, в которой он признался. — Не стоит, Лу. Он отпускает её руку. Их только зародившаяся связь рвётся, как паутина, рушится, как Вавилонская башня от гнева Единого на людей, решившихся приблизиться к небесам. В полной растерянности Рид не знает, куда деть себя. Уйти без лишних слов выглядит наиболее рационально, но сердце сжимается, тяжелеет в груди от одной лишь мысли, что прямо сейчас всё может закончиться. Этот момент признания, приоткрывший занавесу их душ, останется лишь тяжким грузом недосказанного, незавершенного. Развеется ветром, сотрётся временем и исчезнет, растворившись в бесконечном водовороте событий. Нет, она не может всё так оставить, не может оставить Иво. За напускным хладнокровием и вынужденной суровостью есть такой же человек — живой, тёплый, со своими страхами и мечтами, но запертый в изоляторе жёстокой системы, постулатах и по долгу службы вынужденный носить непроницаемую маску безразличия. В голову Лу приходит отчаянная идея, после чего закроются все пути к отступлению и обратной дороги уже не будет. Она роняет веер на пол. Не бросает, лишь разжимает пальцы, чтоб тот выскользнул, отправляясь в свободное падение. Она говорит на его языке. «Я принадлежу тебе». Иво обращает взгляд на сорвавшийся с её ладони веер, опускается на одно колено. Со стороны это выглядит как жест благоговения, но никто не смотрит, не видит, и Мартен с чистой совестью встаёт обратно, подняв веер. Это его ответ, искренность которого подтверждается, как только Лу ловит его губы своими. Поцелуй переполнен эмоциями, которые они бессознательно хоронили в череде эпизодов. В нём столько отчаяния и усталости от постоянной борьбы, накопившихся в их телах. Лу тонет и топит за собой Иво, который проникновенно смотрит из полуопущенных век, трогает, гладит едва ощутимо, лишь чтобы привыкнуть к близости. Они барахтаются на грани сознания, бьющегося в агонии от сорванных ограждающих лент, за которые нельзя было переступать. Распечатанные от запретов, восстают из золы. — Дай мне тебя понять, — просит, нет, умоляет Лу, когда в горящих глазах видит проблеск сомнений. — Всё перед тобой. Она понимает, Иво открыт перед ней настолько, насколько позволяет положение. Остаётся только ринуться в эту тьму, непроглядную мглу, преследующую его. Не противостоять ей, не пытаться огородиться, а погрузиться, доверить свои мысли и эмоции, дать пищу, чтобы приручить такую буйную и непокорную. Лу не боится ни с чертями, ни с бесами встретиться, забираясь под рубашку, касаясь ладонью тёплой кожи. У неё их полный дом, крыша которого медленно едет, когда она цепляется подушечками пальцев за небольшое металлическое украшения в районе живота. Иво сдавленно выдыхает с тихим гортанным звуком, который глушит, утыкаясь носом в плечо Рид. Девушка что-то бессвязно шепчет, просит извинения за свою неловкость, всё ещё шокированная обнаруженной эрогенной зоной. Им становится неудобно, как стеснительным подросткам, оперевшись на спинку дивана, ловить робкие, ещё не до конца приноровившиеся движения друг друга. Мартен с едва ощутимым напором притягивает Лу ближе к себе, в унисон с ней отступая назад. Шаг, второй, чередующийся с изучающими ласками, короткими прикосновениями губ, приближает их к спальне. В комнате горит лишь светодиодная лента, обрамляющая каменное панно над кроватью. Мужчина проводит ладонью над датчиком, приглушая его. — Можно? — просит дозволения Иво, поддевая пальцами тонкую бретель, удерживающую сорочку на плечах Лу. Он до конца не может принять обоюдность происходящего, поэтому медленно двигается, проверяя правильность каждого действия. Лу понимает это, не торопит и не бесится. Коротко кивает, давая свое согласие, дрожит от предвкушения, как от ветра колос пшеницы. Утягивает Иво за собой, смотрит снизу верх на каскад угольных волос, спавших ему на глаза, заправляет аккуратно прядь за ухо, уходит по шее вниз. Кажется, что, вонзись она ногтями в кожу на его груди, ей удастся вырвать сердце — так мощно оно бьётся, будто бы на поверхности. На секунду она путает его со своим сердцебиением, но нет. Прислушивается: у неё быстрое и суматошное, пропускает удары, совсем на него не похоже. Они опаляют друг друга, сминают простыни, оставляя на них частицы себя, их совместной ночи, капель пота, скатывающихся по спине, шее, внутренней стороне бедра. То же самое застывает в их памяти, как монумент, как стела с высеченным на ней обещанием — не забыть о своём выборе. Иво знает, что все колени Лу в мелких ранках, что всё её тело ещё ноет от ушибов, поэтому придерживает аккуратно, не давит и не уходит в раздрай. Рид даже успевает немного удивиться этому. Она ведь не кукла фарфоровая, не разобьётся. Но, наверное, так заведено, когда люди дорожат друг другом. В рассеянном свете Луны их близость отпечатывается едва различимыми силуэтами на стенах, словно в театре теней. Та же выразительность, чувственность, но они не играют. Проживают каждый толчок, каждый вздох взаправду и снова доверчиво прижимаются, когда буря эмоций стихает, давая прийти в себя. Лу вздрагивает, растекаясь по кровати, остаётся также лежать на животе и лишь слегка подгребает под голову край одеяла. Вскоре Мартен опускается напротив, трепетно утыкаясь губами в её ключицу. — Тебе не было больно? — задает обязательный для себя вопрос Иво. Ему важно знать, что он не причинил ей вреда, не заставил ассоциировать проведённое наедине время с болезненными ощущениями. — В следующий раз можно и пожестче, — без тени стеснения отвечает Лу. Рид не видит, но он искренне улыбается от её прямолинейности. — Я учту твое замечание.***
Рид со скоростью света прячет электронную сигарету в карман джинс и задерживает дыхание. Мадам Хатия Буниатишвили, её педагог на курсах по фортепиано, на дух не переносит курящих студентов и не допускает на занятия, а Лу в её отсутствие часто пренебрегает правилом. В этом слышится отголосок интернатского воспитания. — Лу Рид, курение в учебных классах запрещено, — громогласно проносится по залу, и Лу оборачивается на обладателя такого закалённого сталью голоса. — Повезло, что тебя не видела наставница. — Я буду считать знаком свыше, что это оказались вы, месье Мартен. — Называй меня по имени вне работы, — не требует, мягко просит мужчина, подсаживаясь на банкетку. — Иво, — тут же реагирует Лу. На её лице сияет лёгкая улыбка, когда его губы оставляют нежный поцелуй на виске. Она начинает медленно, но верно привыкать к его прикосновениям, ненавязчивому желанию находиться рядом, когда на это есть время. Иво много работает, что-то происходит, и Рид чувствует приближающиеся изменения. — А если Викарий будет против нас? — Давай сыграем, — будто бы игнорирует Мартен, а может, просто тянет время, потому что сам не знает ответ на вопрос. Лу понимает, не достает его дальнейшими дознаниями. Смотрит, как длинные пальцы накрывают клавиши, начинают перебирать их. Мелодия кажется достаточно знакомой, и Рид подхватывает её. Сидя на балконе в своих апартаментах, Иво обычно играет на виолончели — это основной музыкальный инструмент, — и Лу наблюдает за ним в этот чарующий момент. Иногда в классе Мартен подхватывает, заводит простую мелодию и на фортепиано, если разберётся в нотах. В такие моменты Лу не может отказать мужчине, аккомпанирует второй рукой. Порой получается криво, с надрывом, но она начала занятия не так давно, поэтому играет с присущей детской наивностью. — Пусть весь мир будет против, мне всё равно. Это звучит так неожиданно, что Лу фальшивит безбожно. С его уст это срывается с таким могуществом, уверенностью, что она не может не поверить. Иво Мартен верен исключительно своим догмам, и ничто и никто не может сбить его с пути. — Если придётся защищать тебя от всего мира, я потребую повышения зарплаты, — с театральной задумчивостью произносит Лу. Иво ухмыляется. Таким интересным способом ему признаются в чувствах уже второй раз. Впервые говорили на языке веера, а сейчас вот, видимо, на термитовском диалекте. И в обоих случаях это Лу Рид.