недопонимание

невилетт не понимал, что такое чувства. не осознавал их, не вкушал их сладкий яд, что пускает за собой немыслимое количество химических реакций в мозгу. смотря на людей, которые рассказывали о недостатках своих братьев и сестер, а после заливисто смеялись, он не понимал, что здесь смешного. судья и в шутках не видел ничего не смешного. смотря на людей, которые обсуждали какого-то их общего знакомого у него за спиной, не говоря прямо о своем мнении, невилетт не понимал, почему они не могут подойти и высказать все в лицо тому человеку, дать совет, как быть лучше. смотря на людей, которые бежали под дождем без зонта, но крепко держась за руки, танцуя на мостовой и не заботясь о своем здоровье, он не понимал, почему им так легко и весело на душе. он не понимал, что так люди любили. не осознавал, почему из-за мелочи, в лице покупки шляпки девушке неправильно оттенка, та закатывала истерику, словно ее и вовсе обокрали и теперь ей не на что жить. почему, слыша это, люди твердили о том, что если те бранятся, значит, крепка их любовь? почему, в заморской поговорке считается, что если люди бьют друг друга, значит, любят? если люди наделяли животных чувствами, можно ли наделить чувствами дракона? но как их понять и различать? можно ли такому дракону, как невилетт, быть человеком, который осознанно проявляет эмоции? ведь в глазах многих, он даже не то что человек, он — машина, которая работает без сбоя каждое слушание суда. если так подумать, то тогда их суд — некий эксперимент на искусственный интеллект. две машины пытаются доказать, кто же из них человечнее: оратрис или невилетт. почему, когда человек делает другому больно, это не всегда физическое воздействие? как чувствовать боль без удара? как чувствовать тепло без солнца? что такое измена, и почему ее никто не любит? как простить измену? почему ее нужно прощать? что такое ревность? что такое маниакальность? что такое чувство? как чувствовать чувства? ризли терпеливо слушал все вопросы в нескончаемом монологе судьи. иногда кивал, поднимал брови в удивлении, поднимал плечами, мычал в согласии. а главное — ризли смотрел прямо в глаза, изредка только моргая. касался рук, которые спустя время оказались без перчаток, когда невилетт задавал вопросы тише, чем ранее, потеряв запал и окончательно запутавшись, потеряв логику там, где ее не всегда ставят на первое место. ризли вообще каждый раз его выслушивал от начала до конца. обнимал, сжимал нежно, осторожно хрупкие пальцы, придерживал рукой спину, находившуюся в мертвой осанке, словно боясь, что судья сейчас упадёт от перенапряжения. гладил, разминал чужие плечи и основание шеи. а еще от герцога всегда приятно пахло. одним и тем же одеколоном, каким-то очень специфическим, не сразу понимаешь, что это. но четко улавливаешь аромат. свежесть трясины и пыльная бумага с корицей. озон и свежескошенная трава. когда невилетт затих, ризли отвечал на каждый вопрос, слетевший с чужих губ. будто записывал где-то у себя в голове, чтобы не забыть. отвечал он мягко, немного хриплым голосом к концу, размеренно, как движения у висков, которые он делал, дабы утихомирить головную боль от шума толпы прогремевшего суда. герцог гипнотизировал движениями, касаниями, словами, взглядами. герцог гипнотизировал своим существованием. манил, как магнитом. от него не хотелось уходить, невилетта приковывало многочисленными цепями к кабинету управляющего крепостью. здесь его понимали. здесь его ценили. здесь его приняли. здесь он чувствовал. и чувствовал себя человеком. казалось, что только рядом с ризли он мог стать ближе к пониманию сущности человека. казалось, что рядом с ризли в принципе было легче, свободнее и по-настоящему живее, чем с, казалось бы, такими же людьми. ризли говорил, что это нормально. это те самые чувства, которые пугали и притягивали невилетта одновременно. это нормально — чувствовать, что тебе нравится определенный человек, чувствовать, что с ним дышится легче и мысли текут, не мешаясь между собой, чувствовать тягу прислониться ближе, коснуться, прощупать пульс и зарыться в прядях, чувствовать, что хочешь встретить его ещё раз, и еще раз, и ещё раз, а лучше вообще не выпускать из виду и остаться с ним навсегда. это нормально — видеть его образ, в другом человеке, слышать шлейф его аромата, когда рядом его нет и быть не может, ощущать его присутствие, но разочаровываться, осознавая, что ошибся, и это совершенно иной человек. это нормально — не получать таких же ярких эмоций от общения с другими, а только с конкретной песроной, видеть его взгляд, когда смотришь в такие же, но все же совсем непохожие голубые глаза и ощущать камень, что куда-то тянет вниз. кажется, это называется тоской? у невилетта «сносило башню», как он услышал от заключенных в коридоре. в своем кабинете во дворце мермония ему становилось дурно, а его любимая вода больше не успокаивала и не приносила удовольствия, ведь он слышал аромат свежести трясины, а от шороха бумаг доносилась корица, как и от самых верхних полок его стеллажей. он сразу думал о нем. голова твердила, что его здесь быть не может, но что-то новое смог посадить в душе его герцог. и это что-то упрямо верило в чужое присутствие или, как минимум, скорое прибытие. но его нигде не было. мимолетное напоминание, как бы невзначай. мнимые касания мерещились на бледной коже, из-за чего судья стал дёргаться от простого наваждения. он пробовал трогать себя сам, но ничего не помогало. никто не смог бы повторить ту неподходящую внешности и характеру изящность мозолистых ладоней, которые прикасались к его бледной коже как к хрустальной скульптуре. и любое скольжение одежды не могло не оставить яркой вспышки воспоминаний о вечерах в кабинете глубоко под водой. изначально у невилетта хватало фантазии и в письмах к управляющему крепости всегда подробно описывалась причина, по которой судье срочно понадобилась встреча с герцогом. но с каждым отказом в ответном письме, ссылаясь на занятость, в смысловых цепочках судьи логики было меньше, пока не исчезла совсем. как и причины. герцога ставили перед фактом, что они обязаны встретиться как можно скорее. тогда ответы невилетт перестал получать совсем. невилетта ломало. он чувствовал. слишком много чувствовал. он так старался, так гнался вперед за осознанием и принятием, что не заметил, когда стоило бы остановиться. и сейчас он был похож на наркозависимого, которого настигла ломка. ему чертовски мало того, что ему показали, что ему дали за это время. хотелось еще. хотя бы немного. хотя бы чуть-чуть. но оба прекрасно знали, как сорвется один из них, стоило бы только услышать вновь едва уловимый оттенок корицы. ризли исчез. он пропал из зоны видимости, но в то же время был рядом постоянно, сводя судью с ума. может, невилетт сделал что-то не так? обидел? сказал неправильные слова? может, он в чем-то не прав? он провинился? и вопроса: " в чем? " — в его светлой голове не следует, вопреки всем годами выстроенными законам логики. невилетт уверен — он виноват. он очень сильно виноват перед ризли, за что теперь тот не хочет его видеть. и снова это что-то, заложенное герцогом, пробуждается и сворачивается в липкий, вязкий ком из ниток, что оплетает легкие и ребра, заставляя дышать через раз. ему кажется, что это лихорадка. но ее не вылечить привычными способами. у этой лихорадки есть одно лечение, и оно сейчас молчаливо улыбается глубоко под водами фонтейна, сдерживая оскал. невилетт хлопает железной дверью так, что волны на поверхности идут легким штормом. ударяет кулаками по столу, гневно смотря на подозрительно спойнойного и не вздрогнувшего управляющего. невилетт делает вдох и растворяется. прямо здесь. его ведет, и он почти падает на покосившиеся колени, но вовремя опирается о тот же стол. — почему ты меня игнорируешь? ризли задумывается. — видишь ли, тут нарисовалась проблемка, всего лишь небольшие притеснения с… невилетт готов сделать что угодно, только бы снова почувствовать руки на висках и шее, только бы задохнуться этим парфюмом, только бы вернуть вечера в этом кабинете. только бы вернуть ризли. навсегда. шалость удалась. невилетт был прав, когда сказал, что ризли очень проницателен и хорошо знает о психологии, поведении людей. наверное, даже слишком хорошо, если тот попался в ловушку манипулятора. преданный пес, что просил ласки у ног хозяина, бывшего под дых, сам снимает ошейник с поводком и собственными лапами тянется к шее своего родителя, плотно, намертво там закрепляя.