Дилемма "Адрианетт"

      Пятнадцать минут спустя.       По мнению одной юной девы в чёрном жакете библиотека чем-то напоминает пронзающую небеса башню, а сам коллеж видится ей старым, заброшенным и опутанным вьюном замком. Она в этом замке, в этой полной книг башне, чувствует себя запертой принцессой в истрёпанном временем платье, но она здесь не одна — прекрасный принц в «сверкающей» броне вместе с ней. Новоиспечённой принцессе временами кажется, что не доклад удерживает их в «башне», а охраняющий выход свирепый дракон, который периодически рычит «Тишина!» и злобно смотрит на тех, кто осмеливается копаться в его книжных сокровищах.       За что же бедному смотрителю библиотеки Маринетт выделила роль ужасного дракона? И почему именно Адриан принц? И почему она чувствует себя принцессой, хотя у неё нет ни познаний в этикете, ни белой, словно первый снег, кожи, ни статного происхождения? Вот бы вместо привычного жакета на ней было красивое голубое платье… нет, лучше белое! И фата! И букет роз! И Алья, задыхаясь от кашля, желает молодожёнам счастья, а карета, запряжённая парой прекрасных жеребцов, будет греметь веером привязанных Нино к ней консервных банок…       — Ой…       От переполненных влюблёнными ветрами мыслей Маринетт покраснела настолько, что на ней за две секунды вскипел бы заполненный до краёв металлический чайник.       Адриан не видел всего этого… или же просто сделал вид, что не видел?       С тихим шелестом перевернулась страница книги Марка Твена «Жанна дʼАрк». Маринетт позволила себе немного опустить книгу и украдкой взглянуть на Адриана. Всё сразу же пошло не по плану: в этот же самый момент Адриан поднял глаза и их взгляды встретились.       Всего лишь мимолётное мгновение.       Мгновение, показавшееся вечностью для неё и кратким мигом для него.       В горле девушки стало нестерпимо сухо. Придя немного в себя она, пряча лицо за книгой, шумно выдохнула и решилась прервать смолистую тишину:       — Я вод-д-ды… попить схож-жу…       Адриан ответил кратким кивком и вернулся к книге. Маринетт быстрым движением убрала книгу в сторону, встала и пошла в сторону выхода из библиотеки, где и стоял кулер с водой.       — Спокойно, Маринетт. Спокойно, — пыталась девушка успокоить себя. Дрожащей рукой она достала пластиковый стаканчик и поднесла его к красному рычажку. — Это… это просто Адриан… Адриан… ай…       Маринетт сделала глоток из стаканчика и боль на кончике языка тут же дала ей понять, что нельзя так просто вылетать из реальности — вместо холодной воды она налила горячую. И без того красное лицо стала ещё краснее, на глазах проступили слёзы. Девушка высунула язык, пытаясь на него одновременно дуть и махать ладонью подобно вееру в жаркий летний день.       Когда боль немного поутихла, девушка выплеснула из стакана горячую воду и налила холодную. Залпом осушив стакан, она налила ещё один и тоже опустошила. После этого она медленно обернулась и посмотрела на Адриана, надеясь, что он ничего из этого не видел — сегодня поводов сгореть от стыда у неё было предостаточно.       Не видел, наверное… а может лишь сделал вид, что не видел? Он смотрит в книгу, делает краткие записи в тетрадь… он прекрасен. Прекрасен как гортензия в цвету: столь непривычный глазу Маринетт фехтовальный костюм делает Адриана одним целым, одной картиной, собранной из несчетного множества деталей — костюм ещё сильнее выделяет линии его широких плеч. Руки кажутся тоньше и более изящнее по сравнению с его обычной одеждой. Давно высохшие волосы слегка вьются кудрями, в которое так и хочется запустить свои пальчики.       Маринетт осушила ещё один стакан воды с жадностью, присущей нашедшему оазис страннику, тяжело сглотнула и тихим шагом, почти крадучись, пошла к Адриану. Её уверенность по частям утекала всякий раз, как пятки прикасались к полу и где-то на полпути к нему девушка перестала красться и перешла на нормальный шаг, поняв, что на такое безумие пойти она ещё не готова — она не обнимет Адриана.       Адриан видел, но совсем немного — он следил за Маринетт ровно до того момента, как она обожгла язык и дула на него. Первым в нём проснулось беспокойство, и он хотел подойти к Маринетт и поинтересоваться как он может ей помочь, но быстро передумал — этим он лишь ещё сильнее вгонит её в краску. Вместо этого он стал рассматривать девушку как картину в Лувре и пришёл к выводу, что она милая.       Правда милая.       Очень милая.       Завораживающе милая.       Эти мысли так увлекли Адриана, что он чуть не попался — отверни он взгляд и сделай вид, что занимается докладом, на секунду позже, то их взгляды точно бы пересеклись.       Маринетт, старательно пряча смущения и делая вид, что ничего не было, села на стул, но в этот раз она не возвела книжную стену. Вместо этого она придвинула книгу поближе к тетради и постаралась сосредоточиться на докладе, но не смогла — ручка в её руке то слабо стучала по нижней губе, то колпачок оказывался зажат прикрытыми губами и покидал их с новыми царапинами, оставленными от едва заметного нервного покусывания.       Трудно думать о докладе, когда все твои мысли до отказа забиты любовью всей твоей жизни.       — У тебя что-то не получается? — поинтересовался Адриан, отложив ручку в сторону и сложив руки на тетради. Одна из его простых улыбок, будто благословением и одновременно проклятьем, расплылась на его губах.       — Н-нет, — сдавленно ответила Маринетт, пряча взгляд и отводя лицо в сторону. — Это будет не ч-честно, если я… я… я буду полагаться на… тебя.       Будь бы Маринетт в юбке, то она бы вцепилась в складки той и начала нервно переминать их меж пальцев. Вместо этого она мысленно ударила себя по щекам, приказала самой себе перестать стесняться и уверенно подняла глаза.       Ясное голубое небо и бескрайние зелёные поля снова встретились. По законам жанра это он должен тонуть в чистоте её неба, но всегда, сколько бы раз она не смотрела в его глаза, именно она пряталась в тени его высоких зелёных трав.       — Адриан, — его имя далось Маринетт с такой лёгкость, что она сначала не поверила в факт свершившегося. Её щеки горят, нет, пылают! но она во что бы то ни стало решила держаться.       Не сдаваться!       Не убегать!       Он делает шаг ей навстречу и если она снова поддастся порыву трусости и сбежит, то это отдалит её от него на три шага, если не на пять.       — Спасибо, — благодарность прозвучала так тихо, что будь они не в библиотеке, где тишина стоит всегда на первом месте, то она бы осталась не услышанной. — Спасибо, что… что дождался. Мы увлеклись и тренировка затянулась, но ты всё равно остался. Ты…       Маринетт ощутимо вцепилась зубами в нижнюю губу и прикрыла это верхней. Она прилагает неимоверные усилия, чтобы говорить ровно, чётко и не заплакать, не закрыть руками лицо и не сбежать. Именно сбежать ей хочется сейчас сильнее всего.       — Мы должны делать доклад вместе, а ты занимался им один. Прости…       Маринетт сцепила пальцы рук в замок под столом и нервно поёрзала на стуле. Впервые за столь долгое время она смогла сказать так много слов без заикания, что ставит всё это в разряд подвига. Подвига, достойного упоминания на страницах хоть какой-нибудь книги, пусть даже её никто и никогда не откроет — уж слишком фантастической и не правдивой будет её мотив.       — Пустяки, Маринетт, — улыбка. Снова улыбка и снова сердце девушки пропустило удар. — Мне не сложно, да и домой я сегодня не тороплюсь. Я…       Говорить или нет? Сама мысль об этом приводит его в тоску, а если он поделится этим с Маринетт, то как она отреагирует: сбежит? Удивится? Начнёт говорить ему, что «всё наладится»? Или же отреагируют совсем как Снежная королева и беспристрастно скажет: «И?»       — Не хочу возвращаться домой, — Адриан сказал это так, будто признавался всему миру в тяжком преступлении. Взгляд девушки познал все оттенки удивления. Оправившись от этих чувств она украдкой кивнула и в её молчании он будто услышал, что она готова выслушать его и нет, у неё за спиной не спрятан дуэльный пистолет или острый кинжал. — Поссорился с отцом. Не хочу возвращаться в дом, где меня накажут за проявление «слабости».       Не только из-за этого. Адриану кажется, что после смерти матери пропасть между отцом и сыном с каждым днём лишь ширится. Им приходится делать шаг назад от осыпающегося края, чтобы не свалиться в пропасть.       — Ненавижу это расписание! Этот дурацкий график! У меня почти нет свободного времени, а если и есть, то я редко когда трачу его на себя.       От шока Маринетт прикрыла ладонью губы и охнула. Другая её рука потянулась к руке Адриана, но он собрал руки и подпёр ими подбородок.       Маринетт, как и Нино, и Алья, знают о непростых отношениях Адриана с отцом, но до этого момента он никогда не говорил об этом с таким раздражением, с просачивающейся чуть ли не в каждом слове ненавистью и отчаянием. Словно… словно он уже многие годы пытается пробить стену лбом, а та не поддаётся — даже трещины за такое время не появились.       — Адриан.       Парень прекратил попытки прожечь дыру в столе и поднял взгляд. Он мысленно выдохнул, увидев, что во взгляде Маринетт нет и тени того холода, которого он так боялся.       — Ничего, — он пренебрежительно махнул рукой. — Я привык.       — Но…       — Да, я знаю, что смириться — это не выход.       — Адриан…       — Я пытался поговорить, но отец меня не слушает.       — Это неправильно! — Маринетт быстрым движением заключила руку Адриана в свои ладони. Когда она поняла, что сделала, то быстро отпустила его и спрятала свои руки под стол. — Я… эм… я хотела сказать, что твой отец поступает с тобой жестоко и несправедливо. Ты его сын, а он обращается с тобой как с вещью! Как с…       — Тишина в библиотеке! — до этого погружённый в чтение какого-то романа «дракон» наконец-то подал признаки жизни.       Маринетт густо покраснела и нервно сглотнула. Адриан решил продолжить эту тему уже шёпотом:       — «Инвестицией в будущее «нашей» компании».       Адриан посмотрел на руку, которую пусть и всего несколько секунд, но держала Маринетт в своих ладонях. Тепло и нежность кончиков её пальцев будто фантомами всё ещё чувствуются на ней и от этого на душе становится легче. Кажется будто все его проблемы пусть и не становятся менее значительными, но они уже не кажутся такими страшными и не решаемыми.       — Маринетт.       — Д-да?       — Можно просьбу?       — Что угодно!       Какой бы не была просьба она для него сделает всё. Даже если он попросит о поцелуе, то она поцелует и не важно, что после этого она отправится на небеса — если от этого ему станет легче и он улыбнётся, то она готова пойти на такие жертвы.       — Я завтра на занятия не приду — это и есть моё наказание. Можешь принести завтра мне домашнее задание?       Маринетт собрала печаль всего мира и заключила его всего лишь в одно слово:       — Принесу.       Прекрасный принц завтра не придёт, как не придёт и Алья, да и Нино тоже не будет — принцесса останется одна. День пройдёт максимально скучно и тоскливо, пройдёт наедине с собственными мыслями и переживаниями, наедине с одноклассниками и Хлоей.       Хлоей, да?       То ещё наказание.       Та ещё пытка.       Хлоя знает о чувствах Маринетт, но она пока ещё ничего не предприняла, но всё как есть она точно не оставит — Адриан ведь, по мнению Хлои, принадлежит только ей. Ни один ребёнок не простит того, кто пытается присвоить себе её любимую игрушку, даже если «игрушка», на самом деле, человек и не хочет принадлежать кому-то одному.       Адриан принадлежит всему миру и, в первую очередь, самому себе.       Хлоя… завтрашний день будет тяжёлым. Пусть у Маринетт и есть средство давления на Хлою, но Адриан не одобрит его применения, так что придётся обойтись без него. Придётся опираться на свою силу воли, но разве у воли есть хоть какая-то сила противостоять бесчисленным связям мэра, которыми воспользуется его дочь?       — Ты в порядке, Маринетт? Я что-то не то сказал?       — Нет, нет, ничего.       И всё же проступившие на глаза слезинки и трясущиеся руки выдавали в ней то, что далеко от простого «ничего» — страх. Новый день страшил её своими перспективами и ей безумно захотелось сделать так, чтобы завтра не наступало или наступило, но без Хлои: пусть она заболеет! Пусть решит, что учёба не так уж и важна! Пусть… пусть её собьёт грузовик и она отправится в другой мир кичиться своими связями там, где они станут абсолютно бесполезными!       Маринетт отчаянно жаждет свой остров спокойствия посреди бушующих морских штормов и она видит его в Адриане, но он, увы, не принадлежит ей, но рядом с ним ей всегда спокойно, хоть и хочется сгореть от смущения и переполняющей любви без остатка.       — Тогда почему у тебя такое печальное лицо?       — Просто, — девушка шмыгнула носом, вытерла пальцем слёзы и широко улыбнулась. Вышло так себе. — Просто… ой…       Адриан заключил руку Маринетт в свои ладони. Страх перед завтрашним днём тут же перестал быть значимым и распался на незначительные атомы.       — Ад-д-дриган…       Хоть и заикается, но руку убирать не собирается — она на пике счастья. Сидит, заливается краской, улыбается и думает, что всё происходящее не более чем один из её приторно-сладких снов…       — Я… я тебя… тебя…       Маринетт в ужасе закрыла рот руками. На мгновение она действительно усомнилась в реальности происходящего и восприняла всё сном, но вовремя пришла в себя и не допустила самую роковую ошибку в своей жизни — она чуть не призналась Адриану в любви. Он вряд ли бы всерьёз принял её чувства, сочтя их дружеским порывом, но она больше никогда не смогла бы смотреть ему в глаза и, как обречённая на смерть, но имеющая возможность сбежать, попыталась бы сбежать из его жизни навсегда.       — Ты меня что?       Девушка прикусила губу. Это до какой степени надо было забыться, чтобы так подставиться?!       И как?       Как ей выкручиваться из этой ситуации?       Как не выдать себя и не потерять его доверие?       — Уважаю, — начала девушка врать, сведя под столом руки и крутя большими пальцами. — Я тебя уважаю. Ты… ты хороший друг и я… я бы хотела, чтобы… чтобы мы и дальше дружили.       Безграничное чувство стыда заполнило каждую её клеточку.       Врать во благо?       Лгать, скрывая свои настоящие чувства?       Врать, понимая, что Лила, возможно, права?.. Права? Нет! В её словах не было и капли правды — она лгала! Лгала от начала и до конца, лишь о Хлое правду сказала.       И всё же «друг»? С какой же болью в сердце приходиться говорить это роковое слово!       Друг? Знаешь, Адриан, а я ведь просто друг для тебя. Просто друг! Всего лишь хороший друг, в котором ты никогда не разглядишь влюблённую в тебя девушку! Никогда не обратишь внимание на бурлящие в ней чувства просто потому, что ты слеп для них, глух и вообще тебе нравится другая…       Другая? Слова Лилы, наречённые ложью, снова врезались в мысли. Почему же столь откровенная ложь так сильно цепляет? Почему её невозможно выкинуть из головы?       — Правда? Друг? — Адриан поначалу удивился, но удивление быстро сменилось благодарной улыбкой. Его план по выстраиванию дружеских отношений с Маринетт медленно, но верно начинает работать. — И ты хороший друг… нет, лучший друг.       — Лучший?       Маринетт подняла взгляд, закрыла наливающиеся слезами великой радости и нестерпимой боли глаза, широко улыбнулась одними лишь губами и кивнула.       Друг… лучший друг… одного другого хуже. «Лучший» лишь ещё сильнее подрывает веру в то, что у Маринетт есть хоть какой-то шанс переступить за порог дружбы и признаться Адриану в любви.       — Лучший друг, — подтвердил Адриан свои слова кивком. — И если Хлоя будет донимать тебя, то ты только скажи — я с ней поговорю.       Нервный смешок, вырвавшийся из горла девушки, быстро сменился подобием искренней улыбки. Пусть называет другом — главное чтобы не повесил на неё ярлык сумасшедшей, а то смирительная рубашка совсем не идёт к её глазам, да и неудобно в ней.       — Спасибо, Адриан, но… я сама.       Хоть и отказывается, но желание Адриана защитить её, даже не находясь рядом, до сумасшествия приятно ласкает слух. Рыцарь… прекрасный принц… друг… пусть так, пусть слово «друг» отзывается в сердце болью, но это временно — однажды она скажет ему: «Я не хочу быть тебе другом, даже лучшим».       — Уверена?       — Можешь-даже-в-этом-не-сомневаться, — выпалила Маринетт на одном дыхании, приведя Адриана в замешательство — он не понял ни единого слова, но решил, что если она не сможет разобраться с Хлоей сама, то он обязательно ей поможет, даже если она будет против.       Ещё шаг на пути к дружбе и первый шаг на пути к любви. Всё, может, и не складывается лучшим образом, но их дороги сами по себе тяжелы и толком не изведаны.       Складывается… складывается? Маринетт вдруг показалось, что она о чём-то забыла…