***
Клод Фролло, чувствовал себя опозоренным, ему казалось немыслимым, что он так обманулся в девушке. Он наделил цыганку всеми мыслимыми и немыслимыми добродетелями, поставил выше Богоматери, а она оказалась всего-лишь женщиной с таким дурным вкусом. Ведь, каждому бы хватило и пяти минут, чтобы сделать о Шатопере безошибочные выводы. Это был по сути несложный субъект, женолюбивый, лживый и неверный. О подлости же его свидетельствовало то, как он продал зрелище его свидания с цыганкой первому встречному. Возможно, этот усатый красавец проделывал подобное не раз. Прятал какого-нибудь греховодника в чулане, а сам забавлялся с девицами. Архидьякона никто не останавливал, солдаты охранявшие мост, привыкли к темной фигуре, которая иногда слонялась по Сите, за их лояльность священник платил звонкой монетой. Вот и сейчас три су перекочевали из кошеля Клода Фролло в грязные кулаки солдат. Ночь была лунной и прохладной, местами ещё бурел снег, лужи сверкали отражая луну. Клод Фролло шёл к тому месту, где он оставил младшего брата, Жеан сладко храпел растянувшись на мусорной куче. Глупое, наивное дитя, едва пригубившее от кубка жизни, но уже опьяневшее от него. Клод подхватил Жеана, перекинув его руку через свою шею и поддерживая его за талию. Школяр вяло перебирал ногами и вис на нём, но архидьякон упрямо тащил свою ношу, они перебрались на Сите и дошли до монастыря прилегавшего к собору Нотр-Дам. Верный Квазимодо, умирая от беспокойства сторожил «красные врата». Он перехватил Жеана и помог дотащить его до кельи архидьякона. Эту ночь Жеан спал на постели старшего брата, пока Клод Фролло молился стоя на коленях. В его душе вспыхивали бесстыдные картины чужой любви, смуглые руки царапающие белую спину молодого мужчины и стоны сладострастия. Священник молился о душевной немоте, о том, чтобы голос памяти ослаб, а та поруганная любовь, которую он всё ещё носил в душе оставила его. На рассвете, ему принесли умывание и он омыв, пылающие щеки и воспаленные бессонные глаза, велел молодому монаху, который принёс всё остаться сторожить сон своего брата. Сам же направился на общую молитву с братьями. Сегодня ему следовало быть с ними, их голоса и благостная латынь словно заживляли душевные раны, к моменту, когда он вернулся в келью, Клод Фролло если не смирился, то кажется принял случившееся. Теперь ему следовало подумать, как жить дальше.***
Для Эсмеральды весна была наполнена любовью, она открыла в себе радость от близости с любимым мужчиной, но гораздо более сладким был то блаженство, которое она испытывала, отдавая прекрасному Фебу львиную долю заработанного. Себе она оставляла ровно столько, чтобы хватило отдать королю Алтынному и долю Гренгуара. Эсмеральда не доедала и теперь не могла тратить лишнее на украшения. Джали золотили рожки и копытца за счёт Гренгуара, со своей супругой поэт при случае делился куском хлеба, но питаться старался отдельно, он был обижен на девушку. А Эсмеральда, с каждым днём становилась все более стройной, но это только придавало ей прелести. Пляски цыганки стали ещё более страстными, любовь расцветила щеки румянцем, а глаза наделила особым манящим блеском. Она чувствовала себя сильной и желанной. Много богатых нотаблей пытались договориться с ней, чтобы заполучить Эсмеральду в любовницы и всем она умела отказать. Когда цыганский герцог заикнулся, что он подыскал ей подходящего богатого покровителя, Эсмеральда с невинным видом поинтересовалась считает ли он её сестрой и неужели сестрам обязательно иметь покровителей. Этот вопрос поразил всегда спокойного цыганского герцога, но поскольку разговор состоялся с глазу на глаз он только покачал головой: — Дура ты! — сказал он фальцетом. — Знаю, я про твоего капитана. — Он благородный, — Эсмеральда опустила глаза и покраснела. — Долго я глотки всем затыкать не смогу, — герцог посмотрел на неё с сочувствием. — Сама знаешь, что бывает с девушками, которые от своих отказываются. Лучше послушай меня, перейди под покровительство этого аббата и забудь о капитане. Или, если не хочешь забывать, то пожалуйста, крути любовь с обоими. — Я не хочу так, — Эсмеральда упрямо замотала головой. Матиас Хунгади Спикали, чья терпеливость подвергалась жестокому испытанию, махнул на неё рукой, Эсмеральда вышла из его шатра. Да что ей осуждения? Она любима прекраснейшим из мужчин. Феб пообещал, что скоро снимет им хорошенькую квартирку, для этого он и согласился брать от неё деньги, чтобы обеспечить им славное будущее. Они оба понимали, что жениться он на ней не сможет, слишком большая пропасть была между цыганской плясуньей и дворянином-офицером. Но Феб клялся, что она единственная его любовь, и этого Эсмеральде было достаточно. Она каждые три дня шла в сумерках по мост Сен-Мишель, платила страшной старухе за комнату и поднималась наверх, ожидая своего героя. Феб часто заерживался, в такие минуты Эсмеральде хотелось верить, что причиной тому была служба, а не другая женщина. Джали всё чаще оставалась с Гренгуаром***
Клод Фролло настоял, чтобы прокурор Шармолю уничтожит тот донос, который он написал на Эсмеральду. Обдумав своё положение, архидьякон пришёл к выводу, что вытравить любовь у него не получится, есть смертельные напасти, от которых невозможно избавиться. А во здравом рассуждении Клод Фролло понял, что единственное существо, которому он не желал никакого зла, была именно Эсмеральда. Её падение возвело между ними стену куда более непреодолимую, чем тогда, когда преградой служило только его священство и то, что она была цыганкой. Сейчас немыслимым было забыть того, что с ней делал капитан и собственной малопочетной роли зрителя. Теперь архидьякон всячески избегал цыганки, он позволял себе лишь тайно наблюдать за ней с высоты галереи королей или своей кельи. Он видел, что красота её расцвела необычайно, но это было надрывное усилие, так роза перед тем, как завянуть навсегда кажется пышнее, а её аромат пленительнее, чем когда-либо раньше. За всем этим ему виделся приговор, кто-то свыше распорядился их судьбами так, что девушка погибнет, сгорев в пламени собственной любви. Сейчас она подобно беззаботной стрекозе плясала на площади, одаривая грязное мужичье лучезарной улыбкой, но во всём этом священнику виделась лихорадочные усилия удержать любовь. Ясно одна, бедняжка выбивалась из сил. Порой нечто вроде злорадства пробуждалось в душе архидьякона, он даже жаждал тех несчастий, которые неизбежно упадут на голову его возлюбленной Но гораздо чаще Клода Фролло стала посещать жалость, которую он впрочем тоже пытался гнать от себя. Помогал отвлечься Жеан, беззаботный школяр, привыкший свободно распоряжаться собой, оказался под железным колпаком братовой заботы. Архидьякон поселил его в соседней от себя келье и пригрозил, что будет лично с Квазимодо искать школяра по кабакам, если тот перестанет появляться в монастыре. Жеан думая, что это очередная блажь, покорился, хотя всё равно находил возможность выкроить часок другой для встреч с любезной Изабо. Но вот на кутежи с приятелями у него уже не хватало времени, приходилось возвращаться в монастырь. Меньше всего ему хотелось, чтобы брат привёл свои угрозы в действие и действительно разыскивал его в компании горбуна. Лишь однажды Жеану удалось встретиться с его добрым приятелем Шатопером, который не преминул похвастаться тем как сильно его любит малютка цыганка, что даже платит ему за встречи. Капитан ждал одобрения и Жеан на словах его высказал, но в глубине души ему сделалось гадко, это ведь хуже чем подбирать мелочь из грязи! С Шатопера спало золотое свечение, которым он был наделён в глазах школяра. На поверку под самой мужественной физиономией и благородной фамилией мог скрываться проходимец почище тех, которые кормились с трудом своих подружек проституток. После этой встречи Жеан новых не искал и стал возвращаться в монастырь даже с радостью. Он помог брату привести в порядок его алхимическую келью. По вечерам Клод Фролло занимался с братом по университетской программе, гоняя его по Горацию и декреталиям Грациана. Что-то было успокаивающее в толстых монастырских стенах, в звоне колоколов и в шелестящем шепоте молитв. Всё это действовало на Жеана успокаивающе, как будто далеко в прошлом остались неистовства улицы Фуар и тот угар, который охватывал его в кабаках и тавернах. К исходу весны, Жеан задумался о будущем.***
Клод Фролло стал вновь бывать на выступлениях цыганки, теперь он не открывал рта ни с руганью, ни с похвалой. Он смотрел взглядом полным сострадания на девушку, которая изо всех сил хотела выглядеть счастливой. Он уходил раньше, чем она заканчивала пляску, тайно радуясь, что девушка всё еще была здесь. Значит длилась её детская влюбленность в того человека, может быть оно и к лучшему. Клод Фролло знал, что в начале июля состоится венчание капитана де Шатопера и девицы де Гонделорье, интересно знала ли об этом цыганка. Что-то ему подсказывало — нет, не знала.***
Развязка наступила внезапно и как-то буднично, после праздника Тела Господня, милый Феб объявил ей, что скоро женится. Произошло это после привычной любовной схватки, когда она ещё разгоряченная и счастливая лежала прижавшись щекой к светлым волосам на его груди. — Я женюсь, малютка, — очень просто, даже беззаботно сказал капитан. Когда она вскинула голову и посмотрела на него с упрёком, он только улыбнулся. — Да, вынуждают меня жениться на одной прескучной особе, — он погладил Эсмеральду по голове. — Клянусь, Юпитером, будь у меня другой выход я бы женился на тебе, малютка. Она молчала, только в глазах вскипали слёзы. Неужели всё должно закончиться именно так?! А как же клятвы в любви? Но эти и многие другие упреки так и не сорвались с её губ. Феб решивший, что она и так всё поняла, поднялся и принялся неспешно одеваться. — Видеться с тобой мы пока не можем, но к осени я вернусь к тебе, малютка, — произнёс он весело и также светло посмотрел на замершую на кровати Эсмеральду. — Если только ты у тому времени не найдёшь другого, — он требовательно посмотрел на неё. — Ведь не найдёшь? — Нет, — сухими губами, произнесла Эсмеральда и поскольку он не любил, когда она плакала или хмурилась, то попыталась выдавить из себя улыбку. — Прекрасно! — капитан действительно ощущал себя превосходно, он даже не поцеловал её на прощание, просто махнул рукой и направился к люку. Эсмеральда пролежала без движения несколько часов на грязных простынях. Сегодня она встречались днём, поэтому жаркое солнце беззастенчиво заглядывало в комнатку. Всего чего ей хотелось, так это подбежать к окну и выпрыгнуть прямо в мутные воды Сены. Лучше утонуть, пойти на дно в зеленоватой воде. Но Эсмеральда просто лежала глядя в одну точку, она всё ещё надеялась, что Феб вернётся, скажет, что так неудачно пошутил, что это была лишь проверка, но конечно ничего такого не произошло. Эсмеральда вернулась домой, еле передвигая ноги от смертельной усталости. Она ничего не ответила Гренгуару, а сама заперлась в спаленке не пустив даже Джали. Эсмеральда не понимала как может светить солнце и расцветать цветы в мире, где для неё все было закончено. На следующий день она пошла танцевать, но делала это настолько плохо, что не смогла заработать и четверти обычной суммы. Гренгуар хотел было спросить её в чём же дело, но не решился. Вечером Эсмеральда после выступления, игнорируя крики вретишницы Роландовой башни уставилась на виселицу. Когда Пьер попытался отвлечь её она посмотрела на него безжизненным взглядом. — Я должна была быть там, — только и сказала цыганка, чем до смерти напугала своего номинального мужа.***
Священник объявился в домике цыганки и поэта как-то внезапно, в один из вечером в начале июля. Эсмеральда после того как увидела венчание капитана и его «кузины», несколько дней не выступала, Гренгуар волновался. Поэтому когда к нему подошёл архидьякон, поэт малодушно поделился своими тревогами, Клод Фролло попросил проводить его к девушке. — Я врач, — сказал он, заходя в незапертую спальню. — Врёшь, — Эсмеральда презрительно усмехнулась. — Ты тот самый злой священник. Гренугар и Джали остались в комнате с очагом, где сидели прижавшись друг к другу. Архидьякон без разрешения взял руку Эсмеральды и принялся считать пульс, он был неровный и слабый, явно указывающий на сильное истощение. — Ты давно ела? — спросил он бережно отпуская руку. — Не помню уже, — она с безразличием взглянула на суровое лицо священника. — Что вам нужно, отец мой. — Ты, — просто ответил архидьякон отступая к окну. Она скривила в усмешке губы. Ну, конечно, и как же раньше она не догадалась зачем он преследовал и гнал её. Всё просто, он хотел того же, что и остальные в том числе и Феб. Хотел потешить стареющую плоть, погреть остывшую от молитв кровь. Ну, кончено — Я не хочу, — она с трудом села на кровати, голова закружилась, но Эсмеральда удержалась. — Мой любимый скоро вернётся ко мне, он сказал ждать его. И я буду ждать. — Хорошо, — странный монах быстрым шагом вышел из комнатки. Эсмеральда в изнеможении вновь упала на кровать. А в соседней комнате, архидьякон оставил поэту денег и велел купить каплуна. — Кормите её супом и зеленью, сейчас в ней слишком много черной желчи, это ведёт к меланхолии, — давал указания священник, поэт послушно кивал. Эсмеральда нехотя съедала полчашки супа, остальное доставалось поэту, но даже такая малость сказывалась на ней благотворно. Молодость и крепкое здоровье брали своё, Эсмеральда встала на ноги и даже вернулась к танцам. Он тосковала по Фебу, хотя злости не испытывала, солнце нельзя было удержать, оно светит для всех и надо было быть полной дурочкой, чтобы не понимать это. Она не верила, что он вернётся, даже больше того несколько раз девушка видела его рядом с красавицей блондинкой, они с балкона наблюдали за танцами Эсмеральды и смеялись, возможно над ней. Больше всего цыганка жалела, что не получилось забеременеть от Феба, ребёнок от любимого мог бы скрасить её безрадостное существование. А так, замкнувшись в собственном несчастии, она лишь механически выполняла то, что должна была, но приходя домой только без сил падала на кровать и желала смерти.***
Архидьякон продолжал приходить к ним, он всегда проверял пульс Эсмеральды, но про свои чувства больше не заводил разговора. Вместо этого он беседовал с Гренгуаром, да оставлял им немного на жизнь. В середине августа, вечером архидьякон решительно вошёл в их дом и велел Гренгуару собираться. — Но куда? — изумился поэт. — Вы переезжаете, — тоном нетерпящим возражений ответил Клод Фролло, сам же вошёл в спальню Эсмеральды. Та как всегда лежала на кровати, устремив в потолок невидящий взгляд. — Собирайся, — повторил своё приказание архидьякон, но видя, что они не реагирует, он добавил. — Я выкупил вас с Гренгуаром у ваших королей. Она посмотрела на него с легким любопытством. — Мы что животные, чтобы нас выкупать? — спросила девушка приподняв бровь. — Хуже, вы неразумные дети, — с этими словами священник вышел из комнаты. Эсмеральда лениво упаковала свои платья и некоторую утварь, все пожитки Гренгуара умещались в одном узелке. В темноте они прошли до тесной улочки рядом с Крытым рынком, самый крупный дом здесь был предназначен для цыганки и поэта. Эсмеральда не сопротивлялась, не всё ли равно? Без милого Феба ей жить не хотелось, вновь и вновь она вспоминала его ласки и нежные слова. Эсмеральда знала, что никогда не забудет своё солнце. Но, что ей оставалось опозоренной? Не монах, так какой-нибудь бродяга заявили бы права на неё, а плясать на улицах у неё уже не было сил. Внутри дома пахло деревом и смолой, видно, что жилище подновили для жильцов. Правда, Гренгуар недолго радовался, архидьякон сообщил ему, что поэта ждёт небольшая квартирка в университетском квартале, оплаченная полгода вперёд. Пьер возрадовался, конечно общество цыганки было приятным, но в последнее время она была такая мрачная, что всё удовольствие от её присутствия, сходило на нет. Он ушёл забрав с собой с разрешения Эсмеральды Джали.***
Цыганка усмехнулась, когда они остались наедине, вот и пришёл час, сейчас этот лысый старик потребует с неё известную плату. Да, пусть. Единственное, что он получит это её тело напряженное и неотзывчивое, до души поп не доберётся! Она смотрела ему в глаза, ожидая, что он бросится на неё, но монах медлил. Наконец, он развязал кошель и достал оттуда её ладанку. Эсмеральда впервые воскликнула от изумления, она выхватила у него свой талисман. — Откуда это у вас? — спросила она не веря собственным глазам. — Нашёл в ту ночь, когда у тебя было первое свидание с капитаном, — ответил священник. Эсмеральда изменилась в лице. — Откуда вы знаете? — спросила она с жаром. — Потому, что я был там, в чулане. Твой капитан поместил меня туда, чтобы я посмотрел на ваше свидание. Жаркая краска залила щеки девушки, она сжала кулаки и с гневом вопрошала: — И вы всё видели? — Нет, — он покачал головой. — Мне сделалось дурно и я лишился чувств, когда очнулся вас уже не было, — солгал архидьякон. — Само Провиденье уберегло нас троих. В тот вечер я хотел зарезать тебя, капитана и себя. Эсмеральда продолжала на него смотреть, затем медленно спросила: — Уж, лучше бы довели до конца задуманное. Он покачал головой: — Нет, нельзя так, — Клод вздохнул. — Оставайся тут сколько пожелаешь, я не буду тебя ни к чему дурному принуждать. Внезапно Эсмеральда рассмеялась, горько и долго, она хохотала до тех пор пока смех не сменился слезами. Встревоженный архидьякон проводил её в темноте, свечу пришлось оставить внизу, наверх. Этой ночью он остался как и в последующие. Первое время Эсмеральда закрыв глаза воображала прекрасного Феба, что было не так уж сложно архидьякон оказался примерно такого же строения и роста. Но мало-помалу она привыкла, когда же к началу сентября обнаружилось, что она забеременела Эсмеральда и вовсе смирилась. Рождение дочери, привело цыганку в восторг, впервые она получило существо которое можно было безболезненно и беззаветно любить. Девочку назвали Гийометтой, она стала единственным ребёнком бывшей цыганки и архидьякона. Спустя годы, Эсмеральда, которую окрестили под именем Жакетты, уже могла без горечи вспоминать свою первую любовь. Тем более прекрасный Шатопер, после тридцати сильно раздался в объёмах и лишился львиной доли своей привлекательности. Клоду она была благодарна за дочь и за то, что он вытащил тогда Эсмеральду из тягучего болота скорби. С Квазимодо Жакетта сумела поладить, чего не скажешь о младшем брате архидьякона. Жеан знавший историю отношений цыганки и Шатопера относился к ней холодно, хотя в Гийометте души не чаял. Но мэтр Жоанес Фролло был благодарен судьбе за то, что его суровый брат не свихнулся от одиночества и постов, но обрел подобие настоящей семьи. Пьер Гренгуар и Джали были просто и безоговорочно счастливы вместе, поэт даже не женился пока жива была его любимица.