Теперь ты - ничтожество. Ангел смерти. Три.

      Раньше Петя и не предполагал, насколько тишина может быть тревожной и гнетущей. Теперь вечерами он подолгу лежал без сна, бесконечно вслушиваясь в звуки, доносящиеся с улицы, вернее не доносящиеся. Там царило непривычное, пугающее безмолвие. Тарасова шайка больше не устраивала шумных сборищ. По школе ходили разговоры, что Валерка тоже пропал. Ничего не знающие взрослые радовались отсутствию хулиганов во дворе, списывая это на осенние холода, и недоумевали по поводу пропажи школьников, более осведомленные подростки обсуждали предположения о побеге, и только Петя подозревал страшную правду.       Возвращаться к статуе ангела за зарытой запиской юноша не стал, слишком боялся найти там подтверждение выполнения своей просьбы. Он ведь знал, что убийство — самый кардинальный и страшный выход из ситуации, но не предполагал, насколько жутко ему после этого будет. Он только хотел, чтобы обидчики исчезли. Вот они и пропали, но от этого покой в его жизнь не вернулся. Напротив, теперь его мучили страх и угрызения совести. Когда он выводил на клочках бумажки роковое «Убей», он не ощущал смерть настолько явственно, как теперь, когда она, казалось бы, ходит у него за плечом, подсматривает из-за угла, страшными провалами пустых глазниц вглядывается в него из темноты за окном. А что скажет его мама, родные и знакомые, когда узнают, что это он малодушно обрек на смерть двух своих ровесников? Разум тут же пытался оправдать себя, напоминая, что написать просьбу — не равносильно убить самому, да и вся история выглядит слишком мистической. Не может статуя, пусть даже старинная, выполнять желания. Вот только на этом мысли не хотели останавливаться, и всплывал вопрос: если не мистические силы избавили от недругов, тогда кто?       Пытаясь найти доказательство своей невиновности, Петя стал вслушиваться в местные передачи новостей, читать бесплатную газету со вставками о событиях жизни города, следить за публикациями на городских сайтах и форумах. Объявлений о пропаже двух старшеклассников так и не появилось. Правоохранительные органы хранили молчание, а в сети ходили невнятные слухи о каком-то маньяке. Петя уже множество раз пожалел, что ввяз во всю эту историю с ангелом, но не знал, можно ли теперь хоть что-то исправить. Появлялась мысль отменить заказ на убийство, оставив неизвестному исполнителю записку в парке, однако тут же возникали опасения, что тайного помощника это может разозлить и обратить против самого заказчика. Петя не знал, как лучше поступить, и спросить совета в столь неординарной ситуации ни у кого не мог. В результате он еще сильнее замкнулся в себе, что не лучшим образом сказалось и на учебе, и на отношениях с окружающими. Хоть какой-то отдушиной в кошмаре мрачных ожиданий и нехороших предчувствий оставалась Вероника.       Девушка так же поздно возвращалась с занятий домой, и хотя теперь ей ничего не угрожало, Петя продолжал свою миссию сопровождения. Сначала он делал это тайно, а потом, когда члены Тарасовой шайки вообще перестали собираться в их дворе, стал следовать за объектом своих воздыханий более открыто. Со временем Вероника к этому привыкла, посмеивалась над влюбленным, продолжала делать недовольный вид и близко к себе не подпускала.       Время шло к окончанию года. Осенняя слякоть прикрылась белоснежным покровом, создавая иллюзию чистоты и обновленности. Засыпал снежок и место тайного обмена посланиями между юношей и его ангелом смерти, словно давая шанс навсегда об этом забыть. Так Петя и собирался поступить: готовился к окончанию школьной четверти и встрече Нового года, копил карманные деньги и обдумывал, что подарить Веронике. Денег влюбленный насобирал не так уж много, но надеялся на снисходительность своей идеализируемой зазнобы.       Совсем неожиданно в один из дней Петя застал девушку плачущей в подъезде. Все иные проблемы тут же отступили на второй план, юноша по-рыцарски бросился к даме сердца:       — Что случилось, Вероника? Тебя кто-то тронул? Кто-то из Тарасовой шайки?       — Если бы, — огрызнулась Вероника сквозь слезы. — Козел этот, мамкин хахаль. Они на праздники на курорт собираются, а меня не берут. Этот козлище говорит, что денег у него на меня не хватает. Хрен лысый! Фига с два не хватает! Ага! Козлище! Это он специально!       Несколько успокоившись, что речь идет всего лишь о праздничном путешествии, Петя, у которого в принципе не имелось перспектив куда-либо поехать, попытался утешить Веронику:       — Так и в городе на Новый год неплохо…       — Если бы, в городе, — еще более недовольно выпалила девушка. — К бабке меня пошлют, в деревню. Мать меня одну в квартире на целую неделю ни за что не оставит. А у бабки я что буду делать? Там даже Интернета нет! Даже мобильник плохо ловит! Они там на курорте будут наслаждаться, а я в какой-то сраной дыре Новый год встречать! Очень круто! Очень! — эмоции били через край, и заплаканные глаза засверкали гневом. — Нечестно! Нечестно, блин! За что мне такое?!       — Хочешь, я с твоей мамой поговорю? — предложил Петя. — Скажу, что мы тебя к себе на Новый год приглашаем. Мы-то никуда не едем.       — И чем это поможет?       — Значит, не одна в квартире будешь. Может, не пошлет в деревню.       — В городе в праздники тухнуть ничем не лучше, чем в деревне, — не собиралась успокаиваться Вероника. — У них по-любому отдых будет лучше. Меня бросят здесь! А сами на курорт! И не в деньгах дело! Блин! Отстойная жизнь!!! Не в деньгах дело! Понимаешь?!       — А в чем? — не понимал обеспокоенный влюбленный.       — В том, что этот лысый хрен ко мне подбирается! — зло выпалила девушка. — Специально врет, что денег на меня нет, потому что я ему не даю!       — Что не даешь? — продолжал простодушно не понимать Петя.       — Ни хрена ему и не даю! Он все лапы ко мне свои потные тянет, а я ему не даю!       Когда Петя наконец понял, на что намекает Вероника, лицо у него побледнело и вытянулось, в глазах мелькнул ужас.       Девушка заметила его реакцию и решила не прекращать откровений, получая удовольствие от того, что не только ей теперь так плохо.       — Этот козлище раз напился, матери дома не было, — продолжала изощренную пытку Вероника, — так он сначала стал плести, что с матерью вообще только из-за меня познакомился. Типа, это именно я ему понравилась, молоденькая да сочненькая, а с матерью он так, для прикрытия. Потом руки стал распускать. Лез ко мне по-всякому. Я едва вырвалась и в туалете от него заперлась. Так и просидела там, пока мать с работы не пришла. Теперь эта козлина мне мстит. Вынуждает с ним того… Сначала подарки покупать перестал, потом денег матери на мои шмотки давать не захотел, а теперь на курорт везти отказывается. Хрен козлиный!       — Я ты матери говорила? — влюбленного Петю уже во всю раздирали негодование и отвращение.       — А толку? — Вероника вытерла и так уже высохшие глаза. — Она мне не поверит. Ей этот хрен козлиный важнее, чем я. Лет-то ей уже до фига, боится, что больше никого не найдет. Вот и будет за этого козла зубами держаться.       — А в полицию?       — Ты что?! — девушка даже отшатнулась. — Чтоб меня потом «шлюхой» дразнили? Сразу же решат, что сама виновата.       — Но делать что-то надо, — Петя сжал кулаки.       — Ничего тут не сделаешь! Отстой, а не жизнь! — слезы снова брызнули из глаз Вероники. — Отстой! И все тут! — и больше не в силах говорить, она бросилась вверх по лестнице на свой этаж.       — Вероника, нельзя все так оставлять! — крикнул ей вслед влюбленный.       — А что тут сделаешь?! Все вы, блин, такие! — ответила она, но так и не остановилась.       Страшное признание девушки впилось Пете в мозг, в сердце и в душу. Его мечту, его прекрасную фантазию кто-то в реальности лапает грязными ручищами?! И кто бы мог подумать — хахаль ее матери! Петя время от времени встречался с этим мужчиной во дворе и на лестнице, здоровался как с малознакомым соседом, но и подумать не мог ни о чем подобном. Обычный мужик средних лет, полноват, лысоват, совершенно ничем не запоминающийся да еще смеет покушаться на его юношескую мечту! Конечно, фантазии Пети с участием Вероники имели сексуальную направленность, но точно не были ни мерзкими, ни грязными, как у этого плюгавого мужика.       Петя понимал, что обязан защитить девушку от домогательств, но не знал, как это сделать. Для честной драки силы были слишком неравны. Напасть из засады? Пригрозить, что все знает и пойдет с этим в полицию, если домогательства не прекратятся? А поверят ли в полиции? Не затравят ли потом Веронику, что сама соблазняла? Или что просто выдумала? Она ведь после такого точно перестанет даже разговаривать с тем, кто выдаст позорную тайну.       Чем дольше Петя бился над тем, как помочь объекту обожания, тем чаще всплывала мысль о молчаливом ангеле в заросшем уголке парка. Дважды страшное желание исполнилось, недруги исчезли, вот только Петя пока так и не знал, чем ему самому придется заплатить за свои просьбы. Не потребуется ли от него расплатиться так же — жизнью? Ощущение смерти, которая бродит где-то совсем рядом, стало еще отчетливее. Не успокаивали никакие разумные доводы. Страх следовал по пятам, заставляя постоянно оглядываться и вздрагивать от громких звуков.       Даже маньяк заметил, что объект его страсти стал более нервным и пугливым, старается реже выходить в темное время суток. Садиста это забавляло. Несмотря на все предосторожности объекта тайного преследования, изверг мог уже неоднократно его похитить, заполучить в свою власть и насладиться сполна, но он не спешил. Предвкушение было таким дразнящим и сладостным, а стоит схватить юношу, использовать и… все, придет пора избавляться. А неизвестно, скоро ли удастся найти еще один такой же завлекательный объект, от которого бы так сводило челюсть и все тело охватывало бы огнем.       Озадачило мужчину то, что юноша не пришел за отчетом о выполненном заказе. Настолько уверен, что все сделано, или потерял интерес к тому, о ком просил? Камеру наблюдения из парка маньяк не убрал, не теряя надежды, что она еще заснимет что-нибудь важное. Однако пока игра и охота утратили накал, становилось с одной стороны пресновато, а с другой — садист стал скучать по своему подопечному и время от времени пересматривал записи даже дома. От очередного такого просмотра его отвлек стук в дверь. Гостей угрюмый одиночка точно не ждал, поэтому открывать пошел с большой неохотой.       — Здравствуйте, Владимир! — сразу обдал целой волной позитива незваный визитер и разрушил умиротворенную тишину жилища.       — Очередные билеты? — сразу уточнил мужчина, намереваясь отделаться от пришедшего как можно быстрее. — Ничем не интересуюсь.       — Нет, все серьезнее, — весело заявил Матвей, так что серьезностью тут и не пахло. — Мне ваша помощь нужна.       Угрюмый хозяин почти не удивился. За последние месяцы библиотекарь очень уж часто попадался ему на пути: то разговоры ни о чем затевал, то помощи просил, то сам помочь пытался. Мужчине такая навязчивость не нравилась, но он понимал, что в его ситуации хоть какие-то отношения с односельчанами поддерживать стоит.       — Что на этот раз? — без интереса спросил одаренный вниманием.       — Племяшке помочь надо. Четверть заканчивается, а у нее с химией совсем нелады. Учительница для исправления отметок задачек надавала, а племяшка не справляется. Ко мне кинулась за помощью. А я с точными науками тоже не особо дружу. В нашем библиотечном фонде порылся — не помогло, и тут про вас вспомнил.       — С чего ты взял, что я в задачках разбираюсь? — нахмурился мужчина, стремясь поскорее вернуться к просмотру видеозаписей.       — Так у вас же целое собрание по химии.       — Я же говорил, это предыдущего владельца дома.       — Ну, тогда… — Матвей замялся, — может, я сам там пороюсь, что-нибудь да найду? — про довольно свежие научные журналы, найденные в прошлый раз, молодой человек упоминать не стал.       Видеть кого-либо в своем прибежище мужчине не хотелось, но именно скрытность требовала от него видимости доступности и простоты. Пришлось гостя приглашать внутрь.       Матвей к визиту хорошо подготовился и даже захватил с собой тетрадку, в которую не поленился вписать якобы заданные задачи. Он честно уселся перед пыльным собранием книг прямо на пол и принялся их пересматривать.       Мужчина, предчувствуя, что изыскания молодого человека займут немало времени, сел на диван за его спиной и вернулся к просмотру видео на телефоне. Камеру мужчина установил в парке профессиональную, ее используют для наблюдения за животными и птицами в дикой природе. Реагировала аппаратура на движение, поэтому множество записей без событий просматривать не приходилось. И вот когда на экране появился знакомый силуэт, сердце в груди наблюдателя радостно застучало, а тело обдало приятным жаром. Юноша все же пришел к ангелу.       Мужчина даже непроизвольно затаил дыхание, следя за тем, как объект его тайной страсти разрывает руками снег, слегка припорошивший осеннюю грязь. Мужчина бы многое отдал за то, чтобы посмотреть, какую реакцию на заказчика произведет его фотоотчет, но расположение камеры такой возможности, увы, не давало. Оставалось довольствоваться домыслами. Однако поведение юного калеки маньяка удивило. Тот не стал искать ответное послание, а закопал новое, потом, воровато осмотревшись по сторонам, уковылял. Мужчина нахмурился и запустил запись сначала, чтобы убедиться в догадке. Вид одинокого и беззащитного юноши в темном промозглом парке снова пробудил в душе маньяка самые темные страсти. Тело завибрировало от мгновенно накрывшего возбуждения, сердце бешено заколотилось в груди, фантазия о жарком изнасиловании прямо на грязной земле вздернула все существо.       — Какой-то ужастик смотрите? — внезапно прозвучало над самым ухом. Это незваный гость незаметно подошел к хозяину дома и заглянул в телефон.       Мужчина вздрогнул, напрягся, готовясь тут же перейти к самым решительным действиям, и бросил на незваного гостя такой взгляд, что Матвей невольно попятился. В сумрачных, обычно спокойных глазах, сейчас бушевало адское пламя, но не от гнева, а от чего-то совсем другого, глубинного, мощного и безумно горячего. Под маской сдержанности что-то клокотало и бурлило, стремясь вырваться наружу. Молодого человека пробрало, передернуло и охватило странное волнение. Однако длилось это лишь несколько секунд. Мужчина быстро совладал с собой и спрятал взгляд в экран.       — Вроде того, — спокойным голосом ответил он, не пытаясь убрать телефон или выключить запись, ибо использовал принцип: прятать на виду. — Триллер. По подписке в Интернет-кинотеатре.       — Интересный? — любопытный библиотекарь продолжал попытки завязать разговор.       — Так себе.       — А у нас сейчас в округе такое происходит, что любой ужастик переплюнет, — Матвей с радостью ухватился за новую тему разговора, чтобы развеять неожиданно волнующее влияние случайно пойманного взгляда. — Пацаны вроде как пропадают. Говорят, маньяк объявился.       — У нас в деревне? — скептически хмыкнул мужчина.       — Нет, в городе. Но это же недалеко. Может и до нас добраться. А еще слышали: на городской свалке три трупа нашли? Мне брат двоюродный рассказывал, он в полиции служит. Говорят, тоже пацаны.       — Не слышал, — безо всякого интереса ответил мужчина. — Ты еще долго?       — Не знаю, — вздохнул Матвей. — Кажется, переоценил свои силы. Ничего-то я в химии не понимаю. Может, поможете? — с надеждой спросил он.       — Вряд ли от меня будет много толка, — мотнул головой мужчина, продолжая всматриваться в экран.       Снова в одиночестве библиотекарь вернулся к пыльному собранию. В действительности он ничего и не искал, поэтому и найти не мог. История о помощи племяннице потребовалась для благовидного проникновения в дом и начала расспросов, вот только на контакт объект не шел, продолжая интересоваться только телефоном. А ведь Матвей надеялся, что нащупал интересную для мужчины область — химия, но тот оставался таким отстраненным, что невольно закрадывалось подозрение, что книги все же не его. А журналы?       К тому времени хозяин дома уже давно просмотрел все, что его интересовало в записях и теперь горел желанием выпроводить гостя, чтобы броситься за очередным посланием, но ради образа нормального односельчанина решил потерпеть. В телефон он поглядывал уже довольно лениво, больше наблюдая за Матвеем, и постепенно стал ловить себя на просыпающемся интересе. Молодой человек сидел к нему спиной и увлеченно перебирал книги. Невысокий рост и щуплое телосложение делали его очень похожим на подростка. Тонкая шея, хрупкие плечи, согнутая спина — создавали такой невинный беззащитный образ, что мужчина невольно залюбовался. Мысли о том, что привлекательный объект еще и сам напросился к нему в дом, фактически предоставив себя в его полное распоряжение, раззадоривала.       Мужчина тряхнул головой и встал с дивана.       — Что у тебя там? — в голосе прозвучало раздраженное нетерпение.       Матвей повернулся.       — Даже не знаю, как к этому подступиться, — посетовал он.       — Покажи, — потребовал хозяин дома, подходя.       Задачи, выбранные Мотей, были не самыми сложными, но и не без подвоха, чтобы не выглядеть совсем уж недалеким неучем. Мужчина забрал у него тетрадь и вернулся на диван. Библиотекарь замер в ожидании. Хмурый взгляд хозяина дома забегал по строчкам, а потом замер, даже остекленел. Сохранялось такое странное состояние довольно долго. Гость даже заволновался: не случился ли какой-нибудь приступ? Однако вскоре взгляду вернулась живость и подвижность. Мужчина поморщился, потер рукой лоб, словно разболелась голова, и попросил ручку. За пару минут он написал решение всех задач.       — Вот это да! — восхитился Матвей. — Мне бы так ни за что…       — Объясню, но только один раз. Больше ко мне с таким не подходи, — резко заявил мужчина, чем согнал восхищенную улыбку с лица библиотекаря. — Здесь помогает наглядность.       Мужчина сходил на кухню, принес оттуда по куску черного и белого хлеба, а еще коробок спичек. С помощью этого нехитрого инструментария нелюдимый хозяин дома принялся показывать и рассказывать принципы химических реакций в различных веществах. Сначала Матвей увидел, как из-под мастерски заработавших пальцев стали выходить какие-то диковинные конструкции и только потом понял, что хлебные шарики изображают атомы, а обломки спичек — их связи. В конце долгих объяснений, во время которых одни модели превращались в другие, потом в третьи и так далее, мужчина строго спросил у ошарашенного слушателя: «Понятно?», и тому не оставалось ничего иного, как утвердительно кивнуть.       — А вы учителем никогда не работали? — поинтересовался удивленный процессом демонстрации Матвей.       — Нет, — отрезал его собеседник. — А теперь иди, у меня еще дела есть.       Незваному гостю вручили исписанную тетрадь, развалившиеся модели молекул и бесцеремонно выставили за порог.       Матвей вздохнул. Он не успел расспросить ни о чем, что его интересовало, но в одном убедился: какое-то отношение к химии скрытный односельчанин определенно имеет.       Мужчина, выпроводив назойливого библиотекаря, выждал некоторое время, давая тому уйти подальше, а затем бросился в гараж, завел мотор и устремился за новым витком страшной игры.       В ночном промозглом парке он потратил больше времени на поиски очередного послания, чем рассчитывал, а прочитав, и вовсе озадачился не на шутку. От него требовали убить соседа по подъезду, но не какого-нибудь юнца, а мужика средних лет. Чем хромоножке мог настолько насолить этот тип? Извращенцу на ум сразу пришло самое мерзкое, отчего гневно заскрипели зубы и сжались кулаки. Никто не смел прикасаться к предмету его вожделения, кроме него самого! Никто! Конечно, с легкостью можно было бы предположить еще множество иных причин ненависти юного калеки к соседу, но маньяка слишком задевало самое первое.       Без промедления изверг начал охоту за указанной жертвой. Случай подвернулся быстро, да и осторожностью субъект не отличался. В самом деле, стоит ли опасаться типа, который вперед тебя прорвался в лифт, при этом не отрываясь от телефона? Невзрачный лысоватый мужичок только окинул невежу неприязненным взглядом и спросил:       — Вам какой этаж?       — Девятый, — буркнул незнакомец из-под капюшона, продолжая что-то строчить в телефоне.       — А мне четвертый, — обронил мужичок и нажал нужную кнопку.       Двери закрылись, лифт поехал, и неожиданно тип в капюшоне набросился на расслабившегося мужичка, одной рукой зажал рот, а второй — вколол что-то в шею. Едва собравшись сопротивляться, мужичок обмяк и до четвертого этажа так и не добрался.

***

      Никогда еще железное ложе страсти не прогибалось так явно и отвратительно. Голая тушка, дряблая и волосатая, местами заплывшая жирком аппетитного вида не имела и не могла иметь. Маньяк вздохнул и, оторвавшись от неинтересного зрелища, предпочел вспомнить свою главную вожделенную добычу: юную и слегка кривенькую, но вкусную до боли в паху. Тут же вспомнилась промозглость сырого парка, темнота, безлюдность, доступность… Мышцы свело от предвкушения сладости. Такой жадной страсти изверг точно еще ни к кому не испытывал, а ради ценного приза можно было и попотеть. Тем более что садисту очень хотелось узнать, что связывает его главную жертву с этим никчемным типом.       Церемониться с пленником маньяк не стал, просто окатил его ведром ледяной воды. Тушка тут же ожила, затрепыхалась, заголосила:       — Что?! Что происходит?! Что?! Что это?! Что это значит?! Какого черта я связан?! И глаза завязаны! Зачем?!       — У меня всего один вопрос, — холодно произнес маньяк.       — Какой еще вопрос?! Какие вопросы?! Что происходит?! Вы кто такой?! Что вам нужно?! Отпустите меня немедленно! Что за бред?! Прекращайте и опустите!       Садист взял со стола нож, упер конец лезвия жертве под подбородок и надавил, заставляя поднять голову.       — Заткнись и внимательно выслушай вопрос, — посоветовал изверг.       Из-под металлического острия задумчиво потекла кровь, сделав жертву капельку привлекательней.       — Что вам нужно? — взволнованно прохрипел мужичок, пытаясь отодвинуться.       — Что произошло между тобой и хромоногим пацаном, что живет в твоем подъезде?       — Ничего! — не задумываясь, выпалила жертва. — А что могло произойти? Ничего! Я его вижу только мельком в подъезде или во дворе. Причем тут он? Что вообще происходит? Почему я связан? Что вам нужно?       — Мне нужна правда. Что между вами произошло? — садист убрал нож.       — Ничего! Клянусь! Клянусь! Ничего! — затараторил мужичок, ободренный тем, что его больше не колют лезвием.       — Он считает по-другому.       — Не знаю, что он наговорил, но это не правда! Ничего между нами не!.. Не знаю, мы даже никогда толком не разговаривали. Я его не ругал. Не ссорился с ним. Он обычный пацан-сосед. Разве что калека, но я ничего ему по этому поводу… Я не понимаю! Почему я связан?! Отпустите меня! Какого черта вы творите?       Маньяк в это время задумчиво рассматривал свои инструменты, решая, что лучше применить к пленнику: стек или кнут. Стек казался слишком… личным, а потому сейчас неуместным, и садист взялся за кнут. Вместо слов мучитель ответил жертве ударами, звонкими, хлесткими и беспощадными. Тушка заревела от боли и гнева, утратив всякую воспитанность, принялась изрыгать грязные ругательства, но маньяк пропускал мимо ушей все, что не касалось ответа на главный вопрос.       Железная кровать под беснующимся телом ходила ходуном, сетка визжала, жертва дергалась из стороны в сторону, стремясь уйти от секущего орудия, но прочная привязь на руках и ногах не давала покинуть садистского ложа. Дряблую волосатую плоть расписывали красные узоры, придавая бодрость и живость. Изверг даже начал улыбаться, сердце разогнало кровь и наполнило приятным огнем. Однако надолго мужичка не хватило, силы его иссякли, и он заскулил, прося пощады.       — Хватит! Прекратите! Зачем? Что я вам сделал? Не надо! Хватит!       Маньяк отдернул кнут после очередного удара и отвел руку. Бил он пока несильно, лишь полосуя кожу, но был не против перейти и к более серьезным мерам: рассекать до мяса, может, и до костей.       — Спрашиваю еще раз, — произнес садист. — Что произошло между тобой, ничтожество, и пацаном-калекой?       — Нечего, клянусь. Клянусь, — скулил мужичок. — Не обижал я его. Даже не думал. Что вам наговорили?       Он подрагивал, зябко ежился голым телом на металлической сетке и не вызывал ничего, кроме отвращения. Садист хлестнул кнутом по полу, и от резкого звука близости мучений жертва вздрогнула.       — Я могу пытать долго, — заявил маньяк, сдерживая закипающую ярость. — Пока не признаешься.       — Мне не в чем признаваться! Я и пальцем его не тронул! Его мальчишки во дворе задирали, а не я. Я не при чем.       Изверг заложил руки за спину и отправился обходить кровать по кругу. Длинный кнут волочился за ним по полу, словно дьявольский хвост. Изверг размышлял: какой из многочисленных способов изощренных мучений применить к этому экземпляру, а жертве показалось, что у нее есть шанс заговорить мучителя. Мужичок быстро сбивчиво затараторил, убеждая в своей невиновности и обещая обо всем забыть, когда его отпустят.       Маньяк ничего не ответил на жаркие речи и ушел, оставив жертву в мучительной неизвестности.       Пленник озадаченно прислушивался сначала к удаляющимся шагам, а затем к воцарившейся тишине, жуткой в своей неестественности. Еще некоторое время он пролежал почти неподвижно, ожидая возвращения мучителя, а потом принялся спешно ощупывать свои путы. Пленник ничего не видел, что очень осложняло его положение, и первым делом он попытался избавиться от повязки на лице. Однако маньяк имел большой опыт и не оставил жертве никакого шанса, голова не только была обвязана плотной тканью, но сверху еще и была облеплена скотчем в несколько слоев. Как пленник ни терся о сетку кровати и свои руки, не смог сдвинуть повязку и на сантиметр. Тогда он переключил внимание на кисти.       Мужичок дергался, выворачивал руки, но веревки и неизменный скотч поверх них держали крепко. Садист привязал жертву лежа на спине, растянув руки и ноги в стороны, и закрепил конечности на стойках кровати так высоко, что это мешало дотянуться до кистей и пустить в ход зубы. Пленник кряхтел, пыхтел и поскуливал, напрягаясь всем телом, силясь освободить хоть что-нибудь. Со стороны его потуги выглядели крайне жалко, и изверг лишь изредка кидал взгляд на экран, проверяя, чем занята жертва. Побега он совершенно не опасался.       Мучителя отвлекло от жертвы довольно много иных дел: заказ очередной партии лекарственных препаратов, перевод денег на новые подставные счета, систематизация результатов проб, взятых в том числе и у себя.       Однако главное так и оставалось невыясненным.       — Мне нужен ответ, — резко заявил садист, вернувшись к пленнику.       Тот вздрогнул и поежился на холодной сетке, но попытался взять себя в руки.       — Какой? Я вообще не понимаю, что происходит? Что это за цирк? Вы же устроили похищение. Чего вы добиваетесь на самом деле? Скажите прямо. Денег?       — Мне нужен только ответ на вопрос: что ты сделал пацану-калеке из твоего подъезда?       — Ничего. Ничего. Абсолютно ничего. Я же уже говорил! С чего вы вообще взяли, что я его как-то трогал?       Эти слова подстегнули самые худшие подозрения: перед глазами понеслись мысленные картины того, за что мальчишка мог пожелать этому никчемному типу смерти, — маньяк заскрипел зубами. Никто не смел тронуть его добычу! Жалкий болтливый тип получил три смачных удара хлыстом подряд. Разящая плеть каждый раз глубоко впивалась в кожу, рассекая ее и унося с собой кровавые брызги.       Пленник закричал от боли и не сразу смог вернуться к членораздельной речи.       — Прекратите! — тяжело дыша, бросил он. — Я вам ничего не сделал! Я никому ничего не сделал! Тем более тому пацану! Зачем бы он мне был нужен?! С какой стати?! С какого хрена он вас-то заботит?! Вы ему кто?! Кто вы вообще такой, что такое себе позволяете?! Отец, что ли?! — и тут пленник удивился собственной догадке. — Вы его отец?! А кто вам сказал, что я ему что-то сделал? Он? Или его мать?       — Тупое ничтожество, такое же, как остальные, — презрительно скривился маньяк, сменил кнут на нож и одним движением прочертил на груди пленника длинный порез.       Мужичок вскрикнул и дернулся, отчего линия вышла не слишком ровная, рану тут же наполнила кровь, и алые струйки заскользили вниз по дряблому боку.       — Я ничего ему не делал! — теперь уже зло закричал пленник. — Ничего! Пальцем не тронул! Словом не обидел! Кто бы что ни рассказывал, все вранье!       Маньяк уверенным движением провел на груди пленника еще один порез, параллельно первому.       — Сколько бы вы ни резали, ничего другого не услышите! — продолжал зло орать мужичок. — Не трогал я его! Не трогал! Хулиганы во дворе избивали! А я не трогал!       Жертва извивалась, виляя телесами из стороны в сторону, и сделать линию приемлемо ровной стало проблематично.        — Хватит дергаться! — гаркнул садист, а когда пленник на миг изумленно замолчал, почти спокойно добавил: — Продолжишь вихляться, я тебе уши отрежу. Смирно лежи.       — Все это какой-то бред! — не унимался мужичок. — Отпустите меня! Немедленно! За такое сажают, вы что, не понимаете?! Отпустите меня!       Садист кивнул своим мыслям, схватил пленника за правую мочку и одним взмахом отсек ее. Из раны хлынула кровь.       — Придурок! Вы что творите?! Я вас в полицию!.. Вы из тюрьмы не выйдете! Вас посадят!       Изверг схватил пленника за окровавленное ухо, потянул голову на себя и гневно прорычал:       — Заглохни или отрежу полностью.       — Вы сумасшедший, — прошипел мужичок и тут же лишился правого уха.       Искалеченная раковина покинула природой предназначенное место и была грубо втиснута в орущий рот, который не желал умолкать. Мужичок, заполучив на язык нечто и даже ощутив привкус железа, не сразу понял, чем его пытаются заткнуть. Со злости он укусил это нечто, легко пробил ткани и отделил кусок, но, осознав правду, ужаснулся. Однако только вторая отрезанная мочка, убедила его, что лучше подчиниться.       Садист снова начал полосовать жертву длинными продольными порезами на груди и животе, а она шипела, кряхтела, постанывала сквозь стиснутые зубы и пыталась не вырываться слишком сильно. После продольных настала очередь поперечных надрезов. Пленник подрагивал и хрипел, но надолго терпения вновь не хватило.       — Какого хрена вы творите? — прошипел он. — Зачем? Я не признаюсь в том, чего не делал. Или вам и не нужно? Вы просто больной псих? Вам просто нравится измываться? А допрос — идиотский предлог?       — Ничтожеству кажется, что его пытают не слишком сильно, — усмехнулся изверг. — А это потому, что идет подготовка, — произнес он, ковырнул один из коротких надрезов ножом, поддел кожу и потянул.       Тут уже пленник заголосил — по правой части его груди словно прошлись огнем. Жертва перестала сдерживаться и забилась на кровати, раскачивая сетку.       — Ублюдок! Больной ублюдок! Прекрати! Чтоб ты сдох!       Снятый кусок кожи садист отбросил в сторону, кровавый шматок смачно шлепнулся на пол.       — А вот теперь самое интересное, — объявил изверг жертве, и та замерла в ожидании.       Лишенный возможности видеть мужичок не знал, чего ожидать, и напряженный до предела слух никак не помог ему предугадать следующий шаг, а садист с отвращением разглядывал бледно-желтый жировой студень, что вышел на поверхность.       — Жирное ничтожество, — наконец проворчал маньяк и, продолжая морщиться, провел по ране ножом, стремясь избавиться от омерзительной прослойки.       Пленник захрипел, сомкнутыми зубами удерживая крик. Жертва не понимала, что происходит, но надеялась вытерпеть.       Затем послышались шаги — они удалялись.       «Ушел? — спросил пленник сам себя. — Не может быть. Или… ушел?»       Сердце затрепетало, забурлила кровь. «Скорее! Скорее! Бежать! Спасаться!» — забилось в голове. Мужичок принялся изо всех сил дергать руками и ногами. Сетка под ним громко заскрипела, и он не сразу услышал, что звук шагов зазвучал снова. Только теперь они приближались.       Пленник стремился вырваться, он весь отдался этому желанию, и сильнейший удар поперек груди застал его врасплох, обжег и на мгновение вынудил задохнуться.       — Замер! — гаркнул маньяк.       Пленник так и застыл со скрученными руками и ногами, словно его внезапно сковал паралич, и только сердце продолжало бесноваться в груди. Перепуганный прислушивался, ждал ужасного и дождался. Тонкая струйка полилась на алые оголенные мышцы, кольнула, ошпарила, а потом диким воплем жертва оглушила сама себя. Кипяток расходился в стороны, захватывал все новые пространства, над ним вился легкий пар, а пытаемое тело билось в истерике.       Не все, что лилось попало именно на рану, но и того, что смогло, оказалось достаточно. Пленник даже не предполагал, что боль подобной силы может существовать: она смела все мысли, все иные чувства, все человеческое, оставив только звериное, и этот зверь кричал во всю силу легких.       — Всего-то кипятком на голове мясо, — усмехнулся садист, явно довольный произведенным эффектом, и прервал водные процедуры.       Вопль ушел в хрип и поскуливание, и тогда мучитель вернулся к расспросам:       — Так что? Память прояснилась? Наконец вспомнил, что произошло между тобой и пацаном-калекой?       Пытаемый тяжело дышал, перемежая выдохи стонами и хрипами.       — Нет, не вспомнил, ничтожество? Тогда еще раз.       Струя кипятка снова полилась из чайника на лишенную кожи часть груди. Пленник среагировал мгновенно, выгнулся насколько возможно, а потом забился из стороны в сторону, неосознанно стремясь освободиться. Громкий вопль снова надрывал легкие. Немного выждав, садист остановился, убрал руку с чайником, дал жертве чуть отдышаться и уже потом произнес:       — Спрашиваю еще раз: что?.. — изверг не договорил, но кипяток снова полился на открытую рану.       Пленник снова заголосил, отдавая последние силы на то, чтобы вырваться, но добился лишь лихорадочной пляски на железной сетке.       Поливание прекратилось, а жертва продолжала трепыхаться, правда сменив крик на скулеж.       — Тяжело, когда ничтожество совсем тупое, — посетовал изверг, — и от возраста уровень, к сожалению, не зависит. Что мне сделать, чтобы заставить тебя говорить правду? — обратился садист к пленнику. — Пальцы понемногу ломать? От члена кусочки отрезать?       — Не надо, — простонала жертва, с трудом дыша. — Отпустите… отпустите меня… Я ничего не сделал.       — А мне известно другое.       — Что? Кто наговорил? Этот калека? Мелкий пиздюшник! Что бы он ни говорил, вранье! Я даже имени его не знаю! Я его и пальцем не трогал! Даже не помню, когда видел в последний раз! Что он про меня наговорил?! Брехло мелкое!       — Вот я и пытаюсь разобраться, что же произошло. А твое поведение, ничтожество, мне ни капли не помогает. Если ничего между вами не произошло… За что же он хочет тебя убить?       — Кто? Убить? Меня? Этот мелкий калека?! Бред! Это какой-то бред! Отпустите меня! Отпустите! Вы что, сами не понимаете, что все это бред? Ебаный бред!       — Скажи правду, и мучения прекратятся.       — Я и говорю правду! Не трогал я его! На хрен он мне сдался?       Изверг поморщился, подковырнул острием ножа кожу на другой части груди и рванул вырезанный кусок. Пленник захрипел, было видно, что он попытался сдержать крик, и у него почти получилось. Сдержался он и когда изверг соскребал жировую прослойку. Однако, когда на ничем не прикрытые мышцы полился кипяток, пленник снова самозабвенно завопил и заметался по кровати.       «Интересно, почему он упорствует? — размышлял садист, наблюдая за дикой пляской боли. — Боится, что будет хуже? Или надеется, что поверю в его невиновность и отпущу? Неужели?»       Маньяк отставил чайник.       — Пытать я могу долго, — напомнил он скулящей жертве. — Признавайся и мучения прекратятся. Обещаю.       — В сотый раз повторяю: я ничего не сделал. Не делал! Не делал! Не делал! Я никого не трогал. Зачем мне? Он просто соседский пацан!       — Может, ты извращенец. Гомик-педофил, — усмехнулся маньяк и провел пальцем по вздувшимся ожогам на груди пленника.       Тот ответил стоном пополам с хрипом, пока не обрел возможность вернуться к словам.       — Пиздит! Если он так говорит, то пиздит! Не интересуют меня пацаны! Я нормальный! Не трогал я его!       — Он считает по-другому, — изрек садист и опять взялся за чайник.       Даже тонкая струйка кипятка производила поразительный эффект. Ничем не защищенные мышечные ткани менялись на глазах, бледнели и твердели, а жертва кричала что было сил, раскачивая железную сетку и саму кровать. Кипяток частично смыл с кожи кровь, но взамен расписал алыми пятнами и волдырями.       В очередной раз садист прервал пытку, чтобы дать пленнику передохнуть. В воплях все явственнее слышался скулеж, а значит, пришла пора дать шанс признаться.       — Ну что? Вспомнило, что между вами произошло, ничтожество?       — Ничего! Ничего! Клянусь! Прекратите издеваться! Отпустите меня! Это же бесчеловечно! — и плюгавый мужичок разрыдался. — Я ничего… ничего… ничего не делал…       Слезы бы заливали его щеки, если бы не повязка на глазах, но и без этого по звучанию голоса садист понял, что жертва сломлена.       — Врешь, ничтожество, — уверенно заявил садист и рванул с живота пленника очередной кусок кожи.       Словно лоскут та осталась болтаться в безжалостной руке, а несчастная жертва снова взвилась на кровати в бесполезных потугах вырваться.       — Не рыпайся, — прорычал маньяк. — Хуже будет.       Слой жира на новой ране пришлось убирать даже рукой. Рыхлый, склизкий студень вылез из своего убежища и пополз на пол. Вид блестящих упругих мышечный волокон под ним был гораздо приятнее. Изверг даже провел по ним пальцем, чтобы ощутить горячую влажность и предельное напряжение. Жертва захрипела в ответ, потому что измученные голосовые связки уже плохо слушались. Теперь на теле зияли три прямоугольные прорехи, и кожа стала походить не на природный покров, а на жалкую потрепанную дерюгу, наброшенную на тело.       Кипяток побежал из чайника прямиком на рану, и терзаемое тело вздернуло новой волной боли. Единственной отдушиной оставался крик, но в какой-то момент не выдержали и связки. Пронзительно высокие ноты окончательно сменились на хрип.       — Так что? — садит прервал обливание. — Вспомнил? Что ты сделал пацану-калеке?       — Хватит. Хватит, — стонал пленник. — Хватит, хватит… Хватит… не надо, не надо больше… я не могу…       — Что ты сделал тому пацану? — маньяк плеснул на оголенные ткани кипятком. — Что ты ему сделал? Что? Приставал? Трогал? Домогался? Что? Говори! — и снова кипяток прокатился по ране.       — Да! Да! — отчаянно закричал пленник. — Да! Только прекрати! Хватит! Хватит! — он громко, хрипло дышал, словно только что вынырнул из глубины. — Делал! Делал! Только прекрати!       Лицо садиста стало каменным, глаза почти остекленели и ледяным голосом, с особой расстановкой он произнес:       — Что ты с ним делал?       — Все! Я делал все! Только отпустите меня! Прекратите! Хватит издеваться! — и жертва зашлась потоком жалких рыданий. — Хватит уже! Хватит! Хватит! Хватит же!       — Что именно ты с ним сделал? — продолжал допытываться маньяк, и звучание его голоса ушло в какую-то загробную глубину.       — Все! Все! Делал! — в отчаянье завопил пленник. — Трахал его! Доволен?! Чтоб ты сдох! Чтоб ты сдох!       — Врешь, ничтожество, — прорычал изверг.       Перед глазами садиста сразу встал образ юного калеки: тонкий, хрупкий, уже надломленный самой природой, но так и зовущий сломать все окончательно. От желания сводило челюсти, мышцы готовы были звенеть от перенапряжения как струна, а тело наполняла ядовитая сладость предвкушения. Признание плюгавого мужичка пыталось осквернить сей чистый образ, опошлить и обесценить. Одна мысль, что кто-то посмел похотливо взглянуть на его намеченную добычу, приводила в бешенство, а заявление от этого скулящего ничтожества, что оно посмело поиметь мечту, заставило ярость хлынуть наружу.       Чайник с грохотом полетел в угол, кнут умчался в противоположную сторону, и в руке мучителя остался только нож.       Сильнейшим ударом лезвие пробило пленнику живот. Новый надрывный крик огласил подземелье. Руки и ноги рванули путы, стремясь защитить уязвимую плоть, но лишь получили новые ссадины. Изверг не дал жертве полностью осознать и прочувствовать случившееся, он нанес следующий удар, за ним сразу еще один и еще. Вопль скатился в надрывный хрип, который быстро перекрыл даже скрип железной сетки. Садист не останавливался, его жажда мести никак не могла насытиться. Окровавленный нож вырывался из тела и снова возвращался, чтобы терзать и резать. Изверг бил и бил, уже не обращая внимания на состояние жертвы, — оно было неважным, пленник не имел никакой ценности и не представлял интереса, а вызывал лишь ярость и ненависть.       — Мерзкое ничтожество, — цедил маньяк сквозь зубы, — мерзкое ничтожество, — а нож продолжал кромсать беззащитную плоть.       В кровавом месиве смешалось все: обрывки мышц, куски кишечника, зловонная фекальная масса, множество крови и ошметки кожи. Алые брызги летели во все стороны и орошали убийцу, пыточную кровать, бетонный пол. Сдавшееся тело смачно хлюпало под ударами и подрагивало. Сетка под ним прогибалась от натиска садиста, а потом толкала пленника обратно, навстречу безжалостному ножу.       Маньяк бил и бил, находя в этом исступлении выход злости и страсти. Едва их напор ослабевал, перед мысленным взором всплывал юный калека, и пламя гнева разгоралось с новой силой. Воображение подсовывало самые гадкие видения, а представлять хрупкую мечту в лапах жалкого извращенца было просто невыносимо. Садист рычал и продолжал безоглядно бить, лишая несчастное тело всякой формы.       Однако и силам мучителя пришел конец, когда огненный поток чувств выплеснулся наружу и перестал жечь и душить. Садист остановился. Тяжелое дыхание вздымало грудь, сердце грохотало в ушах, пот градом катил по лицу и смешивался по пути с кровью жертвы, рука, до боли сжимающая нож, подрагивала от перенапряжения.       Взгляд заскользил по неприглядной картине содеянного.       Не нашлось в гневно растерзанном трупе ни красоты, ни эстетики. Единственное, что принесла эта никчемная смерть, — легкое удовлетворение. Посмевший вяканьем марать объект вожделения получил по заслугам.       Гнев окончательно схлынул, оставив опустошение.       Отложив нож, садист ушел за фотоаппаратом. Страшную картину расправы над плюгавым мужичком он фиксировал без всякого удовольствия, только общие планы для отчетности.       — Ты должен быть доволен, — пробормотал маньяк, просмотрев получившиеся кадры.       Разумеется, такое позорище на стену почета не попало.