Удержать в руках своих тлеющий пепел

      Осень и в этом году наступила поздно. Как и в прошлому году, словно за один день разом пожелтела и опала листва, лес, окруживший основные и ученические здания, казался куцым, болезненным. В воздухе пахло морозной свежестью и дождем. Он не любил ледяные дожди. От них дома и деревья покрывались коркой льда, создавалось впечатление, словно небо это нечто живое, одушевленное, что-то, что старается спрятать свою тоску, маскируя непрошенные слёзы. Небо оплакивало потерю вместе с ним. Оно понимало его.       Юноша выдохнул пар, глубокий вдох и резкий выдох, расправил плечи и оттолкнулся от подоконника, шагая по погруженному в тишину коридору учебного дома. Урок, что он сегодня преподавал юным ученикам второй ступени, закончился ещё до полного захода солнца, но возвращаться в основной дом желания не было. В последние несколько дней он и сам заметил за собой стремления вне проведения занятий держаться от людей подальше. Хотелось тишины. Он устал от шепотков за спиной и косых взглядов. Наверное, стоило быть благодарным Би-Хану, он оградил его от излишнего внимания, не требуя появления на собраниях клана и вылазок за территорию. С последним Томаш был не согласен, но оспаривать решение не стал. — Учитель!       Томаш вздрогнул и развернулся. Арису, один из его учеников, быстрым шагом направлялся к нему. Круглое личико ребёнка было красным, общий вид выражал усталость, но глаза блестели живо, ярко. — Вас тоже оставили на отработку после занятий?       Вопрос прозвучал с искренним сожалением, даже выражение лица сменилось, на что Томаш не смог не улыбнуться ученику. Он положил ладонь на тонкое плечо, несильно сжал. — Нет, я заканчивал дела. Дай угадаю, — протянул он, — учитель Ху?       Мальчик обреченно кивнул. — Я-то закончил, жду Се.       Ничего удивительного что старик Ху оставил именно этих двоих. В своё ученичество Томаш и сам был завсегдатаем у него на отработках. Учитель был приверженцем старой или, как считал Томаш, даже древней закалки. Он не любил и не воспринимал таких, как они, открыто выражая своё отношение. Когда отец только представил ещё маленького Томаша как одного из учеников, старик Ху едва ли ядом не плевался, не скрывая презрения, каждый раз глядя на ребёнка. — Мне стоит вмешаться? — конечно, это было неправильно, но время позднее, дети устали, из личного опыта Томаш знал, что старик не выпускал детей на ужин, считая это недопустимой блажью при выполнении наказания.       Арису отрицательно покачал головой. — Нет, что вы. Мы потом сразу пойдем в комнату, у меня там, — он неловко замялся, опустил взгляд, — немного еды. — Хорошо, успокоил, — Томаш взъерошил и без его участия взлохмаченную шевелюру ученика, — тогда спокойной тебе ночи?       Арису вновь замялся, на этот раз неуверенно открывая и закрывая рот. Нервничал. Томаш его не торопил. — Вы грустите из-за слов других учителей, да? Я слышал… Не подумайте, я не подслушивал! — Что ты слышал, Арису?       Мальчик набрал побольше воздуха и выпалил на одном дыхании. — Не стоило грандмастеру приводить в ученики омегу, лучше бы ты, простите, вы пришли в клан слугой или же вовсе не стоило забирать вас.       Томаш усмехнулся. Ничего нового он и не рассчитывал услышать, хотя узнать что-то новое было бы интересно. Таких как он и эти дети в клане не жаловали, считая, что омега не пригоден для подобного, омега не обладает достаточной силой. Там, где воин-альфа мог вонзить лезвие ножа в череп противника и убить одним ударом, омеге приходилось наносить два или более ударов, их сил не хватало чтобы пробить кость. Но для убийств и не обязательно было дробить черепушки. Омега на примере Томаша был ловким, терпеливым, да, пусть и медленнее, но добивался поставленных задач и даже с меньшими потерями. Там, где альфа действовал напролом, омега выбирал окольные пути, терпеливо выжидая. Из Томаша вышел отличный наёмник, чему помимо приобретенных навыков немало способствовал и внешний вид. Окружающие не могли воспринимать его как нечто опасное, выразительные серые глаза в обрамлении светлых ресниц и открытый взгляд создавал впечатление наивности. Томашу приходилось прилагать в два, а то и более раз больше старания и упорства, чем другим ученикам. Поначалу было тяжело. От открытых издевательств оберегал патронаж грандмастера, что принял ребёнка как родного, но это не спасало от насмешек, что сыпались как из рога изобилия. Но это подстегивало его доводить свои навыки и умения до совершенства, уступая в этом лишь братьям, а особо упорным злопыхателям приходилось объяснять силой.       Отец нередко ставил его в пару с Би-Ханем, чтобы уравновесить характер старшего сына, смягчить его и удержать от резких и не всегда продуманных поступков. Недовольны таким решением были оба. Би-Хан не собирался идти на уступки и предпочитал действовать незамедлительно, в то время как Томаш всякий раз титаническими усилиями тормозил его. С возрастом и опытом брат, конечно, пересмотрел свой подход к делу, не редко и в одиночку проявляя нехарактерное для него терпение и выдержку к выполнению поставленной задачи, но характер его всё же оставался тяжелым. Куай Лян был полной его противоположностью. — Всего хорошего, учитель, — улыбнулся на прощание Арису, а спохватившись, вспомнил о поклоне, — отдохните как следует.       Мальчик ещё раз поклонился и поспешил скрыться в смежном коридоре.

***

      Томаш встряхнул теплой накидкой, капли воды заблестели на полу, и оставил её сохнуть на спинке стула. В комнате было тепло, до утра высохнет. За закрытым окном бушевала непогода, разбавляя тишину спальни раскатами грома и ударом капель дождя по стеклу. Ужасная погода, одежда промокла насквозь, но сожалений о решении пройтись пешком он не испытывал. Необходимо было проветрить мысли и голову. Томаш не успел переодеться в сухое, только взялся за теплую футболку, когда в дверь постучали. Два удара подряд, и непрошенный гость заходит внутрь. Томаш на мгновение замирает, сминая ткань в пальцах. — Ты снова поздно.       Ошибся. Тот же исходящий холод, но не тот человек. Огонёк надежды вновь потух. — Были дела, я не успел разобраться со всем в течении дня, — он стоит к собеседнику спиной, натягивая на себя кофту. Где-то тут должны быть штаны, ему некомфортно стоять под чужим взглядом полуголым. — Ты что-то хотел?       Би-Хан прислоняется спиной к двери, не спеша подходить ближе, давая больше личного пространства. Но внимательных глаз не сводит. Подмечает, как напряжены плечи. — Хотел узнать, как ты. Меня не было несколько дней, если ты не заметил.       Томаш заметил. Ему было недостаточно этого времени. — Всё хорошо, — он, наконец, повернулся, шагнул к окну, опираясь о подоконник поясницей, — нареканий к обучающимся нет, каких-либо проблем внутри клана тоже.       Би-Хан хрипло рассмеялся. — Что, прям ни одного замечания? Ученики с моим отсутствием стали идеальными? — Нет, конечно. Это всё несущественное, в основном касается ещё совсем детей. — Ты к ним слишком снисходителен, Томаш.       Тот пожал плечами. — А старик Ху неоправданно жесток. Я его уравновешиваю. — Снова сцепились? — Би-Хан нахмурился. Старик Ху был хорошим учителем, никогда не давал ученикам спуску, ни младшим, ни старшим, прививая дисциплину, не хотелось бы лишаться такого человека, но уж больно часто Томаш стал упоминать его в разговорах. И не с лучшей стороны. — Да. Нет, — юноша тряхнул головой, судорожно выдохнул. Не хотелось использовать своё положение. — Он снова оставил маленьких омег, не разрешил даже на ужин отлучиться, — Томаш поспешил добавить, — я понимаю, это наказание. И это необходимая мера. Но лишать детей полноценного приема пищи, Би-Хан. — Мы тоже через это проходили.       Томаш вопросительно посмотрел на него, после чего звонко засмеялся. Би-Хан подавил в себе желание подойти ближе. — Не бери на себя много. Тебя он ни разу не оставлял на отработку провинностей. В этом плане его любимчиками был я и… — он осекся. Внутри что-то отдало болью. — он специально выделывался, чтобы не оставлять меня одного. Помнишь, как отец был им недоволен?       Би-Хан помнил. Как и то, почему их отец перестал кидать недовольные взгляды на второго сына и вызывать того на личные разговоры на эту тему. — Ты на него плохо влиял. — Ничего подобного, — на губах улыбка, а взгляд пустой. Ему больно. — Он не раз и сам меня втягивал в истории. Например, тот случай на озере.       В тот раз Куай Лян едва не убил его, ещё ученика. Томаш сам просил атаковать его, не сдерживаясь, хотелось проверить свои силы. Первый ледяной выпад он успешно пропустил через себя, расплываясь белой дымкой в воздухе, на второй не хватило скорости реакции. Очнулся он уже на руках отца, братья стояли в изножье кровати. Было очевидно, насколько сильно Куай Лян испугался. Не за себя, не реакции грандмастера на произошедшее. За него.       Ему стало не хватать воздуха, он повернулся к окну, намереваясь открыть его настежь, но дрожащие пальцы не слушались. Нет, нельзя поддаваться эмоциям, нужно взять себя в руки. — Год прошел, — голос Би-Хана резанул повисшую тишину.       И всего времени мира будет недостаточно.       В ту ночь тоже шёл дождь. Томаш в полудреме лежал на кровати, отдыхая от старших учеников, с которыми провёл весь день на тренировочной площадке. В ту ночь не было грома. Он плохо себя чувствовал, ближе к вечеру это чувство начало давить где-то под ребрами. Не хватало воздуха. Дверь открылась без стука, Томаш распахнул глаза, привставая на локтях. На пороге стоял Би-Хан. Изможденный, в грязи и крови, грязные капли падали с него на пол. — Би-Хан! — скорее подбежать, обнять, позволив опереться на себя. Альфа ненавидел показываться слабым, не умел принимать помощь, но тогда позволил довести себя до кровати. Томаш помог ему сесть, сам опустился на пол, глядя на старшего снизу вверх. Так омега демонстрировал подчинение, брата необходимо было успокоить. — Что случилось? Ты ранен?       Альфа молчал, не двигался. Только смотрел тяжелым взглядом в глаза Томашу, что-то решая внутри себя. Юноша коснулся его ладони. — Брат. Расскажи мне.       Просьба осталась без ответа.       Грубая ладонь зарывается в его волосы, пачкая и пропитывая горьким запахом крови. Своей? Чужой? Не так важно. Би-Хан напряжен до предела, омега чувствует это через касания к волосам. Томаша пробивает дрожь, страх, недостойный воина Лин Куэй. — Мой альфа, — ещё одна попытка, ладонь касается чужой щеки, стирая грязные разводы. Би-Хан прикрывает глаза. — Что случилось? Где Куай Лян?       Маска. Би-Хан протягивает ему покореженную маску.       С той ночи Томаш не произносил такое близкое душе имя.       Время не имеет значения, оно не способно залатать зияющую дыру внутри, не способно стереть воспоминания, ощущение чужих касаний, запах кожи, ставший таким родным и въевшийся на подкорку. В память об этом осталась только маска, Томаш отмыл и привёл её в первозданную форму.       Спину обдало холодом, чужие, мозолистые ладони легли на живот, Би-Хан с неудовольствием отметил про себя как напрягся юноша. Омега в его руках ощущался как натянутая тетива. — Мне тоже его не хватает, — Томаш сглотнул горький ком в горле, вздрогнул, — но я нашёл силы жить дальше. Томаш, ты хоронишь себя заживо, неужели не видишь? Не этого он хотел для тебя. — Мы никогда не узнаем чего он хотел.       Би-Хан сжал его бока, с шумом выдыхая. Сколько можно мусолить одно и тоже. — Не прикидывайся идиотом, — провести носом по напряженной шее сзади, вбирая в легкие запах кожи. Несмотря на то, что Томаш являлся энэнрой, кожа его имела ненавязчивый, едва уловимый, подобно дымке, ягодный аромат. Брат не мог им насытится, и старший понимал его. — Ты хотел семью.       До смерти Куай Ляня, да. Несмотря на всю выправку, омега действительно хотел этого. — Приоритеты изменились под давлением сторонних обстоятельств, — отчеканил Томаш и ненавязчиво попытался отодвинуться. Хватка усилилась. — Ты не был против провести со мной течку, если ты не забыл, — холод поцелуя опалил загривок.       Он помнил. Поддался желаниям своего тела, все чувства в этот период обострялись до предела, было так невыносимо от осознания, что никогда больше Куай Лян не будет рядом. Что его вообще больше нет среди живых, а он, Томаш, остался на этом свете. Тогда и пришёл Би-Хан. Были ласки, касания, поцелуи… Но не было чувств. Тело нуждалось в альфе, душа требовала оставить её в покое.       После было мерзко. От себя, от слабости, которой воин Лин Куэй не должен испытывать.       Томаш предпринял попытку отдалиться от него, избегал всеми возможными способами, но Би-Хан стоял на своём, принявшись оказывать омеге такое нежеланное внимание. На него стали бросать косые взгляды, осуждающе смотреть вслед. Би-Хан затыкал откровенные грязные разговоры силой. — Не надо, — вновь попытался отстраниться Томаш. Всё тщетно. — это была слабость, мне искренне жаль, если ты принял это за что-то большее. — Дай мне шанс, — хриплый голос со спины, одна ладонь опустилась на бедро. Томаш дернулся, но альфа держал крепко. — Я дам тебе всё. Место во главе, силу, власть. Ты мог бы устанавливать свои порядки внутри клана. — Мне не нужна власть, — на этот раз Би-Хан выпустил его из своих рук. Развернувшись, Томаш посмотрел ему прямо в глаза, продолжая. — Остановись, не говори больше ничего. — Его больше нет, смирись! — понимает, что причиняет своими словами боль, но пора уже принять правду. — Тебе же было хорошо со мной. Дай мне время, ты снова будешь любим и любить, — в до боли знакомом жесте берёт чужие ладони в свои, осыпает их холодными поцелуями. — Я сотру его из твоей памяти, подарю тебе новые, бесценные моменты…       Всё шепчет, осыпает кожу на ладонях короткими поцелуями, ведь вот же он, живой, а не мнимое воспоминание прошлого. Томаш жмурится, отказываясь верить в происходящее. Каждое касание губ впивается острой иглой, каждое сказанное слово ломает что-то изнутри. Хочется оттолкнуть, прогнать, остаться в комнате одному и запереть дверь на все засовы. Последнее всё же надо было сделать сразу по возвращению. — Ты тронулся рассудком? — серьёзно интересуется Томаш, отнимая ладони из его рук. — Я не хочу ничего этого. Мне не нужно ничего. — От него бы ты всё это принял. — Нет, — резко обрывает его Томаш. Он изо всех сил старается не разозлить альфу ещё больше, ничего хорошего из этого не выйдет. — Власть? Сила? Место подле тебя? Мне ничего этого не нужно.       Юношу начинает потряхивать, и замечая это, Би-Хан отходит в сторону, давая такое необходимое омеге личное пространство. Мнимое уединение. Под пристальным взглядом на трясущихся ногах Томаш доходит до застеленной кровати. Его внутренние силы на исходе, в висках пульсирует. — Ты говоришь, — внезапно нарушает повисшее между ними молчание Томаш, — что я заживо хороню себя. Но я действительно не чувствую себя живым.       Би-Хан не отвечает. Он осторожно, без резких движений подходит ближе, склоняясь над ним. — Мы есть друг у друга, — в конце концов хрипло проговаривает он, обхватывая лицо за щеки и приподнимая, ловя взгляд. — Если ты не хочешь жить ради себя, то делай это ради меня. Каждый день, каждый час, каждую секунду напоминай себе, ради кого ты продолжаешь жить. — Почему ты не можешь просто оставить меня? — прикрывает глаза омега, не выдерживая взгляда. — Любой омега, я уверен, сочтет за честь быть твоим. Любой, Би-Хан, да хоть каждый день разные. Я пытаюсь, но не могу тебя понять.       Никогда не понимал. Остерегался, старался держаться на расстоянии от вспыльчивого альфы.       Этот мальчишка раздражал до зубного скрежета, вечно таскаясь за братьями как привязанный, и если Куай Лян был рад его обществу, Би-Хан нет. Будучи ещё совсем ребенком, хватало одного только рыка, чтобы избавиться от хвоста. Потом сурового окрика. А потом Томаш взрастил в себе стержень. Он уже не убегал, не жался к Куай Ляну в поисках защиты. Замерев, он одаривал Би-Хана ласковой улыбкой и так же молча уходил. Ребёнок рос, взрослел. Менялся. Би-Хан больше не чувствал от него страха в свою сторону, Томаш вообще предпочитал проводить время в обществе второго брата, за исключением совместных вылазок.       Би-Хан и сам не заметил, когда и как мальчишка проник в его мысли, а после и просочился под кожу. Томаш не старался намеренно ему понравиться. Но время шло, омега взрослел, менялся, незаметно становился ближе. Первые совместные вылазки давались обоим тяжело. Би-Хан не раз бросался обидными, даже оскорбительными словами в его адрес, отстаивал свою точку зрения до победного. А тот отмалчивался, а если и отвечал, то голос его оставался спокойным, всеми силами старался успокоить взрывной нрав. Всем своим видом показывал покорность, хоть и оспаривая действия или слова альфы, но давая понять, что тот всё ещё главный в их таком странном тандеме. Он аккуратно, по кирпичику выстраивал мосты между ними.       Куай Лян не мог не замечать изменений, происходивших со старшим братом. Тот сам начал добиваться внимания юноши, первым заводя с ним разговоры под разными предлогами, бросал в его сторону задумчивые, долгие взгляды. Куай Лян ничего не говорил, только демонстративно касался дольше положенного, показывая, чей этот омега. А не замечающий в такие моменты напряжения Томаш открыто тянулся к нему, подставляясь и отвечая на незамысловатую ласку.       И это неимоверно злило.       А когда Би-Хан, спарринговавший с омегой, впервые почувствовал чужой, но такой похожий, менее резкий запах на его коже, зверь внутри оборвал все сдерживающие цепи. — Не понимай, — Би-Хан склонился ниже, касаясь чужого лба своим. Невыносимо хотелось впитать в себя его запах. — Просто позволь мне быть рядом.       Томаш закусывает изнутри щёку, медля с ответом. Они поднимают эту тему не первый раз и все слова уже сказаны. — Прошу тебя, — пальцы проводят по скуле, несколько грубо очерчивают линию нижней челюсти, а сам юноша дрожит, словно в лихорадке. Ему душно от каждого касания, но он лишь поджимает губы. — Перестань отталкивать меня. Я в силах сделать тебя вновь живым. — Мой мастер, пожалуйста.       Но Би-Хан не слышит его. Не хочет слышать.       Томаш вскрикивает, когда к кровати его придавливает тяжелое тело. Душевная боль почти невыносимая, каждый вдох дается с ужасным трудом, а внутри все продолжает скручиваться тугой ком. Он не готов к тому, чтобы Би-Хан трогал его, но кому интересно его мнение? Исчезновение только разозлит альфу, окончательно лишая его разума. Томаш лежит безвольной куклой, его глаза пустые, словно стеклянные, и ему на самом деле всё равно, что сейчас произойдет.       Би-Хан из тех, кто хочет и может обладать, кто получает то, что хочет. Вот и сейчас он настойчиво тянул вверх чужую кофту, обнажая потрясающее, изящное тело. Раз за разом он касался кожи губами, словно оставляя лишь ему понятные узоры. Он водил языком по ключицам, спускался к груди, теряя над собой контроль. Легкий аромат податливого тела кружил голову, и альфа с силой прикусил чувствительный сосок, наслаждаясь громким стоном. — Томаш, — почти рычит альфа низким голосом, спешно избавляя обоих от одежды. Её сохранность не играла роли, хотелось поскорее добраться до желанного тела, почувствовать каждый его дюйм.       Ноги омеги против воли раздвинулись, как только в нос ударил такой знакомый запах. Более резкий, но отдаленно знакомый. Мысли завертелись вокруг этого альфы, который так напоминал… Движения становились грубыми, на бледных бедрах проступали синяки от сильной хватки. Томаш из последних сил попытался оттолкнуть от себя старшего, но в ответ его схватили за волосы и заставили откинуть голову назад. Губы касались выставленной на обозрение шеи, на изгибе кожу прихватили зубы. Би-Хан не оставлял своих меток на нём, у него не было на это разрешения, но было негласное позволение ласкать. Пальцы с силой водили по ребрам, сжимали и выкручивали соски, а Томаш давился воздухом и кусал свои губы. Би-Хан грубо раздвинул длинные ноги омеги и еле сдержал восторженный вздох, когда почувствовал на бедрах вязкую смазку. Запах делал свое дело, и тело просто не могло сопротивляться. Когда Томаш опомнился, было уже поздно. Он лежал обнаженный, совершенно неприкрытый, и это вызывало только смущение и желание замотаться в одеяло.       Но ему не позволили. Альфа провел пальцами по внутренней стороне бедра, наслаждаясь дрожью омеги, и оставил мягкий поцелуй под коленом. — Пожалуйста, — Томаш терял сам себя в этих ласках, не знал как продолжить. Остановись? Или наоборот? Разум его поплыл, перед глазами был другой человек.       Слишком много смазки потекло по бедрам и упало на покрывало тяжелыми каплями. Би-Хан никогда не знал, что такое терпение, но сейчас он был обязан помнить значение этого слова. Он всё ещё касался прохладными ладонями дрожащего тела и ждал окончательного отторжения или же просьбы зайти дальше. Если с этих покусанных губ не сорвется продолжение фразы, то придется отступить. Но, когда очередной его поцелуй пришелся на то место, где под кожей бешеным зверем рвалось из костной клетки сердце, он услышал вымученное и сорванное «Пожалуйста, ещё…» и больше не смог держаться. Альфа легко закинул стройные ноги себе на плечи, проводя губами от щиколотки до колена, а потом легко толкнулся в готовое принять его тело. Он заставил омегу подтянуть колени к груди, от чего проникновение было слишком глубоким и вызывало целую бурю чувств. Но ноги соскользнули вниз, и Томаш обвил ими поясницу любовника, притягивая к себе. Би-Хан почти вслепую нашел его губы, всё ещё не давая себе сорваться в бездну, целуя нежно и осторожно. Пальцы омеги выводили странные узоры на сильной спине, иногда царапая короткими ногтями, и альфа рычал, будто раненый волк. В забытье Томаш уже сам подавался навстречу толчкам, его глаза были закрыты, а напряженное тело было готово взорваться вспышкой безумного наслаждения. Би-Хан почувствовал, как его накрывает волна безумия — он сделал несколько последних, рваных и резких толчков, и вышел, пачкая белесым семенем покрывало под ними. Сейчас Томаш не был готов к сцепке, но и без этого он кричал, кончая со стоном, полным отчаяния. Альфа тут же опустился рядом с ним, прижимая к себе и поглаживая по влажной от пота груди, осыпая короткими поцелуями предплечья, щёки, челюсть. Эмоционально истощенный Томаш, вдобавок разморенный от ласк, умудрился задремать. Его вырвало из зыбучего забытья произнесенное хриплыми низким голосом собственное имя.       Осознание произошедшего оглушило, кожа покрылась мурашками. Не от холодных ладоней, что продолжали ласкать. Он снова поддался слабости плоти, телу не объяснить, что рядом не тот, а всего лишь похожий человек. Би-Хан с неохотой выпустил его, стоило Томашу отстраниться, мягко отталкивая мужчину от себя. Он неловко завозился на месте, пытаясь выцарапать из-под себя покрывало. — Снова скажешь, что это ничего не значит?       Вопрос повис в воздухе. Отвечать Томаш не видел смысла, но упорство и настойчивость альфы не знали границ. Этот омега заставлял сходить с ума и выводил из себя разом. — Ты не предаешь его. Нечего предавать, — он ошибался. Было. Память услужливо подкидывала в топку кадры прошлого. — Я не хочу принуждать и давить на тебя. — Ты дорог мне, у меня есть к тебе определенные чувства, — ткань неприятно прилегала к обнаженной коже, она была жесткой и колючей, но это лучше, чем ничего, — я уважаю тебя как своего мастера, как воина и брата. Но я не питаю к тебе тех чувств, которых ты требуешь от меня. — Это не требование. — Нет, именно оно, — Томаш в смятении хмурит брови. Он и не заметил как повысил голос, продолжая уже тише, спокойнее. — Любовь не возможно взрастить искусственно или по приказу, Би-Хан. Не буду лукавить, мне нужен секс, и да, я ненавижу себя за это. Но я не хочу тешить тебя ложными надеждами, не хочу обманывать. — Когда появится ребёнок…       На мужчину уставились два широко открытых серых глаза. Со стороны создавалось впечатление, что от его слов омега и дышать перестал. — Что ты сказал? — губы вмиг пересохли, над верхней губой выступил пот. Этого не может быть, ему определенно послышалось. Он помнит эти слова, которые были сказаны другим человеком.       Би-Хан подтянулся, садясь в кровати, опираясь спиной на высокую деревянную спинку. От таких простых движений на предплечьях и шее вздулись вены. — Я не знаю, говорил ли он с отцом об этом. Но он интересовался у меня, соглашусь ли я отпустить тебя, когда у вас появится ребёнок. — И что ты ответил? — Томаш зябко поежился, за секунды стало невыносимо холодно. Во рту пересохло. — Что подумаю. Выхода из Лин Куэй нет. Если тебе интересно, я рассматривал вариант отгородить тебя от дел. Ты бы по-прежнему являлся частью клана, но исключительно как наставник. Никаких контрактов на выполнение. Ты бы мог в полной мере заниматься воспитанием, поддерживать в обучении. Быть рядом.       Глаза стали влажными, перехватило дыхание. Именно последнего он хотел для них с Куай Лянем, чтобы они оба были рядом со своим ребёнком. Рано оставшийся сиротой и лишенный родительской любви, в будущем хотелось подарить её своим детям в полной мере. Вот только все мечты и надежды на будущее умерли год назад. — Ты можешь осуществить своё желание, — Би-Хан провёл пальцами под челюстью, приподнимая его голову. Темные глаза влажно блестели в полумраке, но взгляд омега не отводил. — Я готов ждать столько, сколько тебе потребуется, только не отталкивай меня. Мы сможем создать с тобой семью, — твёрдое, не подлежащее сомнению или оспариванию утверждение. Би-Хан придвинулся ближе, нисколько не стесняясь наготы. Томаш позволил оставить невесомый, поцелуй на губах. — Свою. Я готов пойти на уступки, если таково будет твоё желание. Наш сын не будет ни в чём нуждаться, а мы всегда будем рядом.       Всё это напоминало театр абсурда. — Ты не к месту начал шутить и не на ту тему, Би-Хан. — Я вполне серьёзен. — Любой омега… — Би-Хан перебил его рыком. — Мне не нужен любой, — он едва держал себя в руках. Невыносимый мальчишка, сколько можно биться о его щиты. — Я не отступлюсь, Томаш.       Устал, как же он устал. Би-Хан рисовал красивое совместное будущее, вот только сам Томаш представлял его иным. С другим. — Не отталкивай меня в стремлении быть ближе к тебе, — ещё одно касание губ уже к выглядывающим из-под ткани ключицам. — Позволь помогать тебе, поддерживать. Этого мне будет достаточно.       Ложь, никогда не будет. Этот омега должен принадлежать всецело, телом и мыслями только ему. Если бы только он изначально выбрал его, если бы не боялся столько времени, возможно Куай Лян был жив.       Би-Хан не ощущал вины за содеянное. Наоборот, корил себя за промедление, нужно было брать ситуацию в свои руки намного раньше и не допускать зарождения чувств. Но откуда было знать, что ребёнок, раздражающий одним лишь своим присутствием, в будущем будет вызывать совсем иные желания?       Всё сложилось как нельзя лучше. Тело брата осталось распростертым лежать на камнях, а в руках Би-Хана был такой недоступный прежде омега. Осталось только пробиться через его неприступные барьеры, приучить к себе. В полумраке комнаты этот укутавшийся в грубую ткань покрывала юноша походил на созданное за гранью этого мира создание, ангела, как называла их мать. О, он помнил эти рассказы. По её словам это были самые прекрасные на свете создания, которые жили на небесах, направляли и оберегали людские души. За спиной ангела высились величественные, широкие в размахе белоснежные крылья, а исходивший от них свет рассеивал самую тёмную ночь. Вот только Томаша скинули с небес, вырвав его крылья и оставив на их месте до сих пор кровоточащую дыру.       Так хочется большего, снова ощутить чужие губы на своих, держать его в своих руках… Но он сдерживает себя. Неимоверным усилием отстраняется, помогая устроиться под теплым одеялом и остается сидеть в изголовье. Наступает тишина.       Непогода за окном разошлась не на шутку. Порывы ветра клонили деревья к земле, ломая ветви, а засохшие, ослабевшие кустарники и вовсе вырывая из земли. Как там двое учеников? Успели ли они вернуться в жилые комнаты до начала урагана? Вряд ли старый ворчун был озабочен их безопасностью, надо бы найти их утром и лично убедиться, что дети в порядке. Томаш спиной ощущает на себе тяжелый взгляд. Би-Хан ждёт, не уходит.       Томаш не готов, не хочет снова затрагивать эту тему, но где-то на интуитивном уровне понимает, что затягивать с этим не имеет смысла. Произошедшее ничего не изменит, тело получило желаемое, но внутри он воет подобно волку на луну. Не честно. Би-Хан поступает с ним не честно.       Один из них первым должен разбить эту убийственную тишину. — Я очень устал, да и ты наверняка не меньше, Би-Хан, — голос у него и правда уставший. — Тебе лучше уйти, отдохни.       Невероятно. Разошедшиеся на его броне трещины вновь рубцуются, не оставляя ни малейшего следа. — Второй раз, Томаш, — Би-Хан не говорит, он рычит бешеным хищником, который упустил добычу. — Сколько их ещё будет? Он не вернется к тебе и ничего из ваших планов на будущее уже не сбудется. Ты всего лишь привык к нему рядом, это не больше, чем привычка.       В комнате раздаётся звук хлесткой пощечины, и так же резко вновь наступает тишина. Слышно лишь быстрое свистящее дыхание, Томаш почти хрипит и сжимает до боли пальцы, пряча большой внутри. Если Би-Хан продолжит говорить одним хлестким ударом ладони дело не кончится. — Не смей, — шипит он сквозь стиснутые зубы, — не смей такое говорить. Ты можешь думать всё, что угодно, но не смей говорить мне, что он привычка. Он был и будет для меня всем. Даже если мне и удастся заткнуть эту боль и полюбить вновь, таким сильным и ярким это чувство уже не будет. И никто не займёт его место. Ни ты, никто-либо другой. — Тебе со мной хорошо, иначе бы ты не был таким, — хриплый шепот обдает лицо холодом, в глазах бушует ураган не меньше чем за окном. — Хорошо мне может быть и с другим. Это всего лишь физическая потребность, Би-Хан, — губы кривит усмешка, — сомневаюсь, что ты и сам придерживаешься целибата.       Ему не дают снова повернуться спиной. Томаш успевает только невнятно промычать, утопая в напористом и таком жадном поцелуе. Он упирается ладонями в предплечья Би-Хана в надежде оттолкнуть его от себя, не отвечает на поцелуй. Губы начинают гореть от укусов. И стоит альфе надавить, заваливая его спиной на кровать, Томаш решается. Плевать, пусть злится. Пусть даже всю комнату разгромит. Дымкой рассеивается из его рук, утекая подобно воде сквозь пальцы. И как бы ни хотел, Би-Хан не в силах удержать его. — Пошёл вон! — не своим голосом рычит Томаш, дым растекается по всей площади комнаты, завивается кольцами в углах. — Убирайся сейчас же!       Томаш ему не соперник, из схватки победителем ему не выйти, он осознает и принимает это. — Я ухожу. Только знай, я не отступлю, — Би-Хан приподнимается с кровати, принимаясь подбирать вещи с пола. Он не позволит никому приблизиться к этому омеге, своими руками на лоскуты разделит. Он усмехается себе под нос. Даже после смерти Куай Лян продолжает стоять между.       Дым собирается в противоположном углу, уплотняется. Размытый силуэт омеги проступает сквозь, становясь чётче. — Повторю, я уважаю тебя, — голос его уже ровный, спокойный. Внешне Томаш в полном равновесии с собой, но каких же трудов стоит держать своих демонов в клетке за рёбрами. — Но если ты ещё раз поднимешь эту тему, — он нервно сжимает и разжимает ладони, — мне глубоко плевать, как ты меня отделаешь.       Ему до крика обидно. Би-Хан не слышит и не хочет слышать его. — Би-Хан, — окликает он, когда мужчина уже в дверях. Тот останавливается, не оборачиваясь. — Не жди. Не надо.       Но он подождёт. Хищный зверь будет терпеливо ожидать свою жертву.