Ладно, давай целоваться

В квартире приветливо горел свет, что удивляло само по себе, потому что обычно Князев заставал Горшка в полной темноте, рубящегося в дотку с горой чипсов и конфет и по-разному криво уместившимся с длиннющими ножищами на компьютерном кресле — Князев ничего против не имел, сам так делал и сейчас бы сделал. Теперь же царившие дома тишина, покой и милая возня на кухне почти что пугали, и, стянув с себя по-быстрому кроссы с курткой, Андрей с опаской прошлёпал на источник привлекательного запаха чего-то съестного, а когда дошлёпал, забыл, зачем вообще шёл. И где находился, и имя собственное на мгновение тоже забыл, да просто словил шоковую амнезию, потому что перед ним предстало невероятной красоты платье. Точнее, Горшок, конечно, невероятной красоты, в неприлично коротком чёрном платье горничной. Возмутительно маленькое, оно как-то нелепо висело на плоской юношеской груди, но смешно совершенно точно не было. Жарко стало, как в пустыне, и во рту пересохло в тот же миг, да и остатки разума расплавило нещадно, поэтому Андрей ухватился за дверной косяк, чтобы не наебнуться случайно. Белые рюши обсыпали бледную кожу, воздушные лямочки сползали с худеньких плеч, а руки были очаровательно послушно сложены на бёдрах. Миша сидел на стуле, откинувшись назад и вытянув вперёд свои умопомрачительно длинные ноги, упакованные в белые, такие же невесомые ажурные чулки. - Привет, - тихо произнёс Горшенёв, и у Князя в голове это прозвучало как самое настоящее мурлыканье. Андрей с неимоверным трудом сглотнул и, сдерживая своё тяжелое дыхание и стараясь не запыхтеть на всю кухню, заскользил взглядом по ногам, точёным коленкам, скрытым за тонкой тканью бёдрам, едва заметно шевелящейся груди и выступающим ключицам, влажным, только что облизанным губам и порозовевшим щекам. Он встретился наконец с тёмными, гипнотизирующими его глазами Горшенёва, и вместо ответа инстинктивно сделал два шага вперёд и замер, последней клеткой мозга борясь с желанием упасть в эти ноги. - А у меня тут ужин, - Миша снова заговорил, и Андрей, как привороженный, залип на его губах и поблёскивающем колечке в носу, - Для тебя. На этих словах — что всё это, вся эта неземная, невозможная картинка для него одного — Князев и в самом деле опустился на пол и с тихим стоном выдохнул, прикасаясь кончиками пальцев к мишиной коленке. Никто никуда не дёрнулся, никто ни за что не предъявил, поэтому Андрей впал в ещё большую сахарную кому и опустил ладони на мишину ногу, медленно поглаживая её всю сквозь мелкую сеточку, и руки сами съехали на узкую ступню и обхватили её как самое драгоценное в мире сокровище. Князев заводил большими пальцами от пятки вверх, чуть надавливая и массируя, умиляясь этим пальчикам, рефлекторно раскрывающимся от нажатия, задерживая дыхание от представшего перед ним зрелища и от того, что он сейчас и в самом деле это делал, касался Миши, а Миша позволял. Миша позволял, притихший, тоже дышащий через раз, ухватился только руками за стул, словно упасть боялся, и глазами распахнутыми до невозможности за всем следил. Не удержавшись, Князь прижался губами к мишиным пальчикам и, представляя как потянет скоро чулочек и выпустит уже их на свободу, прикрыл в исступлении глаза. И в ту же секунду Горшенёв издал до безумия пьянящий стон. В груди резко вспыхнуло и зажгло — Андрею казалось, что воздух вокруг раскочегарился градусов до ста, и каждый вдох давался ему всё тяжелее. В паху тоже скрутило так, что Князев едва не простонал вместе с Мишей и, поддавшись какому-то звериному порыву, поймал тонкую лодыжку — заявляя на это всё свои права и боясь, что отнимут одновременно. Ему было бы уже физически больно оторваться, он не мог даже отвести глаза хоть на мгновение, потому что тогда потерялось бы это восхитительное белоснежное марево. Он перевёл на Горшенёва свинцовый, пожирающий взгляд, и считав с мишкиных поплывших глаз точно такое же помутнение, Андрей провёл ладонями вверх по ноге, забираясь под краешек этой неприлично короткой юбки, дрожащими от нетерпения пальцами зацепил прилипшую к бедру кружевную резинку и потихонечку потянул на себя, освобождая Мишу от соблазнительной, но сейчас так сильно мешавшей тряпочки.  Осторожно, словно в страхе обжечься или обжечь, Князев касался уже обнажённой кожи, пробегаясь кончиками пальцев по редким волоскам на внутренней стороне бедра и ласковыми поглаживаниями спускаясь к ступне, и Горшенёв задышал беспокойно, вот только это было уже такое томное, такое сладкое  беспокойство. Гулко сглотнув, Андрей затянулся усилившимся запахом омеги — самого желанного его омеги — и невольно прикрыл глаза. Как же его от Миши плавило, он бы размазался сейчас прямо по полу, если бы не альфачья сущность внутри, требующая своего, требующая взять и сожрать, чтобы Миша навсегда только его теперь был. Стащив чулок и со второй ноги, Князев не устоял и прихватил губами пальчики с забавно пухленькими подушечками, сначала просто играясь всухую, но с каждой секундой уплывая всё дальше — вот уже его рот полон слюны, его губы горят от тесного соприкосновения с кожей и его язык скользит бесстыже по пальцам и между ними, выпытывая у Горшенёва такие нежные, ещё очень тихие и робкие стоны. - А… Андрюш, - в откровенной трясучке пробормотал Миша, и Андрей приложил все усилия, чтобы всё-таки отстраниться и поднять чугунную голову, - Я… я кажется… Сгущёнкой пахло умопомрачительно ярко — это Князев заметил почему-то только сейчас, глядя на мишино пятнами алеющее лицо и такие же горящие, заманивающие своей темнотой глаза. Горшенёв пылал весь, его кожа под князевскими ладонями покрывалась россыпью мурашек, и он смотрел так… так умоляюще, что сомнений не оставалось — у Миши началась течка. - Миш, - Князев прополз на коленях ближе, вклиниваясь между бёдер, пока ему всё позволяли, сгрёб волнистую юбочку и зашептал исступлённо: - Можно мне? Можно? Горшенёв закусил нижнюю губу, краснея ещё больше, будто было куда, и кивнул, разводя перед Андреем ноги, бессознательно толкаясь вверх и демонстрируя недвусмысленный бугорок под лёгкой тканью. Словно дорвавшийся, Князь тут же нырнул руками под юбку и затрясся весь — на Мише вообще больше не было никакого белья — одной ладонью легонько обхватывая мишин стояк, а второй забираясь между ягодиц, аккуратно, лишь кончиками пальцев ощупывая уже увлажнённую дырочку. Под мишкины откровенные поскуливания он покружил по чутким складочкам, чувствуя, как там становится мокро и жарко, и попробовал ввести один палец, протолкнув его всего на фалангу. Миша ахнул и сжался, а у Андрея от этого голова пошла кругом — какой Миша там был тугой, какой горячий, какой хороший, как бы он охуительно стиснул собой его ноющий от длительного игнора член. Мысленно повторяя себе, что торопиться никак нельзя, что Мишу, хоть и в течку, нужно подготовить особенно хорошо, Князев всё-таки задрал юбку, завороженно осматривая Горшенёва там — налившийся член идеально скользил в князевской ладони, а розовая головка уже сочилась тоненькой струйкой предэякулята. Андрей нагнулся, спешно слизывая солоноватые капли, и оторваться уже не смог — он слишком сильно хотел Мишу попробовать на вкус, слишком сильно хотел распробовать его всего. С жалобным всхлипом Горшенёв ткнулся Андрею прямо в губы, выпрашивая продолжения и признавая свою нужду, и Князев был готов дать своему омеге всё, абсолютно всё. Он сжал чуть сильнее мишин член в ладони и накрыл ртом нежную головку, двигаясь сразу ритмично, плотно, слюняво, жмурясь скорее не из-за стараний, а из-за того, как его самого прошибало с этого, каким вкусным для него был Миша, и каким невыносимым становилось собственное возбуждение.  Ладонь под мишиными ёрзающими, всё теснее притирающимися ягодицами намокла очень быстро, и очень быстро к одному пальцу внутри распалённого отверстия добавился второй, и сверху, прямиком в князевское заходящееся в бешеном ритме сердце, полились упоительные протяжные стоны Горшенёва. Сущность альфы ликовала — Мише с ним так нравилось, Мише с ним так нестерпимо хотелось — и Андрей сам пыхтел шумно, почти поскуливая и сгорая заживо от одной только мысли, что всё это сейчас и правда происходит. Миша извивался на пальцах, и его движения становились всё нетерпеливее, а вздохи всё громче, с примесью раздражения — омеге было мало. Князев выпустил изо рта им же старательно зализанный член, ещё пару раз согнув — никак не мог расстаться — убрал свои пальцы из текущей дырочки и вцепился в мишину юбку, дёргая, утягивая Горшенёва на себя, и тот покорно сполз со стула на пол.  Тело уже подводило, запуская бешеную лихорадку, и под мишиными неожиданно напористыми объятиями Князев потерял равновесие и завалился на спину, а Миша его с особым рвением собой придавил. Горшенёв рьяно выпутывал Андрея из одежды, тыкаясь сразу носом и губами в любой обнажённый участок кожи и с такой жадностью Андрея занюхивая, что у альфы плавилось сознание — всё ощущалось слишком ярко и в то же время казалось слишком невероятным. Обычно прохладный кухонный пол нагревался под его спиной и больше не отрезвлял, а пылающий Миша сверху не оставлял никаких надежд на вменяемость. Притормозив лишь на мгновение, Горшенёв зачарованно огладил каменный стояк альфы, и одни только эти лёгкие, изучающие прикосновения заставили Князева вдохнуть и не выдыхать больше.  - Миш, не торопись так, - сипло — голос будто тоже отказывался подчиняться — проговорил Андрей, придерживая оседлавшего его бёдра Горшенёва, - Миш, слышишь? Омега его слышал, но уже не факт, что понимал. Заведённый, Миша приподнялся над Князевым, загнанно дыша и залипая прямиком глаза в глаза. Добравшись на ощупь до члена альфы, Миша приставил его к себе, к своей изнемогающей дырочке, и, заботливо сдерживаемый Андреем, плавно, предельно медленно и осторожно опустился до упора.  Так изумительно обхваченный горячим нутром, Князев с плохо скрываемым восторгом охнул и сдавил мишины бока в своих ладонях, пальцами зарываясь в торчащие рюшки на платье. Упираясь руками в князевскую грудь, Миша крупно дрожал и царапал ногтями полыхающую кожу, но у Андрея словно напрочь отключились болевые рецепторы — ему от любого касания, от любого шороха было запредельно охуенно. Он безотрывно следил за Горшенёвым, так трогательно привыкающим к новым ощущениям, и с ума сходил от желания слизать крошечные слезинки с его век и впиться губами в этот приоткрытый в беззвучном стоне рот. Андрей бы вечность так провёл — просто любуясь Мишей, вдыхая Мишу, трогая Мишу, чувствуя Мишу, но застывшая картинка пошатнулась, а вместе с ней и остатки самообладания. Горшенёв скользнул вверх и снова вниз, выдавая весь известный ему запас матерных слов. - Миша, - в горячке прошептал Князев, ни на секунду не отрывая своих глаз от медленно покачивающегося на нём омеги, - Миш, красивый какой… Постепенно проваливаясь в сладкую негу, Андрей заглаживал Горшенёва везде, докуда мог дотянуться, лишь капельку жалея, что всё ещё сквозь это платье, так безжалостно снёсшее ему башню. Он перебирал лёгкие складочки ткани и прощупывал, насколько она была тонкая, а Миша уже увереннее, хоть и всё так же томительно медленно, насаживался на член Андрея, льнул к его ладоням и вздыхал бесконечно мило, когда случайно задевались его маленькие соски. Князев не удержался и зажал их между пальцами, перекатывая, и вдруг сам задохнулся похлеще трепыхающегося Мишки, ведь обнаружил там две металлические штанги. Омега в этот момент будто намок ещё сильнее, а Князеву нестерпимо важно было увидеть всё вот прямо сейчас, и он потянул лямки с мишиных плеч вниз, не рассчитав немного — швы всё-таки разошлись с треском, и Андрей удовлетворённо рыкнул, дотрагиваясь до бледной кожи и розовым пирсингованным горошинкам. Какой же Миша был необыкновенный со всех сторон, как же он так долго скрывал от Андрея такую красоту, такой голод, такой пожар.  - Тебе хорошо, Миш? - выдохнул альфа и получил плохо разборчивое хныканье и требовательный шлепок ягодицами о его пах в ответ. Их движения становились всё слаженнее, увереннее и быстрее, их вздохи и запахи перемешивались, пальцы переплетались, и мысли путались между «ещё, ближе, туже, глубже». Пространство вокруг смазывалось, и сквозь тяжёлые веки Андрей видел только черно-бело-розовое, только алые скулы и искусанные губы, чёрные сведённые в истоме брови, опущенные ресницы, и сползающие с худенькой груди белые лоскутки ткани. Князев всё настойчивее насаживал на себя омегу, подталкивая его и толкаясь ему навстречу, тараня собой охуенно скользкие стеночки его ануса и утробно постанывая, на что Горшенёв повторял князевские стоны и, прикрытый юбочкой, самозабвенно качался сверху, стараясь сесть до упора и притереться своим стояком к князевскому животу. Опустив руку под платье, Андрей лишь погладил пальцами влажную головку и тут же почувствовал, как Миша стиснулся и запульсировал на его члене, хрипло вскрикивая и заливая тёплой спермой князевскую ладонь. - Ми… ша… - рвано и сдавленно выпалил Князев, зажмуриваясь до искр из глаз, выскальзывая из сжимающейся дырочки в самый последний момент и кончая на перепачканные в смазке ягодицы. Разморённый, он пытался отдышаться и унять взбесившийся пульс, машинально всё ещё подбрасывая свои бёдра вверх навстречу мишиным и всё ещё лаская мишин опадающий член.  - А говорил, - тоже словно придушенный, тихо произнёс Горшенёв, останавливаясь наконец-то и упираясь руками в пол по обеим сторонам от князевской головы, - Что не представляешь, как со мной… - Я напиздел, - перебил его Андрей, распахивая поскорее глаза и всматриваясь, вчитываясь в лицо напротив — только бы Миша не пожалел, ведь Андрей так обидел его тогда, сказав, что ничего с ним не хочет на самом деле. - Я знаю. Колечко на кончике носа забавно дёрнулось и припухшие губы растянулись в слабой ухмылке — Горшенёв выглядел сейчас таким сытым, таким довольным и, боже, таким открытым и доверчивым, что Андрей просто сгрёб разодранное на груди платье и уронил Мишу на себя, урывая их первый, долгожданный поцелуй. И снова засахариваясь, ведь Миша с таким же воодушевлением ему ответил.