Mr. and mrs. Dolohov

Шёл второй год после окончания великой магической войны. Все постепенно возвращалась в норму, магия победы наполняла сердца людей. Кто-то до сих пор вспоминал погибших, кто-то пытался жить заново, кто-то счастливо вспоминал о прожитых летах. А были те, кто ненавидел всё это, среди них была и пара, ну как была, никто не знает куда она делась, а точно ли никто не знает? Что ж же позвольте мне поведать вам эту историю начавшуюся давным-давно лет этак 20 назад.  Все началось в магической Британии ещё совсем юная ученица предпоследнего курса Хогвардса на факультете Гриффиндор шестнадцатилетняя Евангелиста Дигнити получила письмо из отчего дома. На дворе конец февраля месяца. Постепенно сходит снег, приближается весна. Дигнити готовилась к утренним занятиям на завтра, сидя в небольшой уютной комнате,благо соседки у нее не было. Несколько ударов в окно разрушили практически гробовую тишину, до этого прерываемую шелестом пергамента и тихим скрежетом наконечника пера. Семейная сова в когтях держала письмо с фамильной печатью, что бережливый отец таскал на пальце. — Спасибо Норд! —Девушка лишь поблагодарила сову и вернулась к слегка потрескивающему камину, аккуратно развернула письмо, пробежавшись пальцами по знакомому подчеркну гувернантки, что воспитывала детей, и окинула взглядом текст. На самом деле всего лишь жалкая пара строк заставила девушку выронить злосчастный клочок бумаги на ковёр и в ужасе обомлеть, не веря своим глазам. Текст гласил:       Евангелисте Дигнити. Госпожа Евангелиста, господин Альфред извиняется за долгое отсутствие и передает. По истечению данного семестра вашего обучения в школе чародейства и волшебства Хогвардс вам предстоит вернуться в фамильное поместье лишь для того, чтобы собрать свои вещи и познакомиться в избранным родителями для вас будущим мужем. До скорой встречи!   Ваша верная служанка Матильда. В углу красовалась размашистая подпись господина Альфреда Томаса Дигнити, что значила неопровержимую подлинность сия набросанного за от силы десяток минут, пропитанного старым отцовским стилем, письма. Глаза вновь и вновь бегали по строкам и с каждым разом становилось всё хуже. Кто он? Как они могли? Вопросы ураганом хлынули в разболевшуюся голову юной девушки, сменяя друг друга, а слезы крупными градинами потекли по щекам, оставляя солоноватые дорожки за собой. Руки тряслись, в ушах звенело. Что ж, а чего она вообще ожидала?! отец… Отец, о ему всю жизнь было плевать на младшую дочь, как он там говорил она же девчонка, всё равно уйдёт в чужую семью, так зачем вообще она мне нужна, у меня есть сыновья. И правда у неё было двое братьев, которые были единственной надеждой отца на продолжение рода, но парадокс оба не хотели жениться, оба не хотели детей, но пришлось. Их также по сватали два года назад, она их уже не видела стех пор. А мать… Да что мать, стерва которая никогда не было дела до детей, её тоже буквально продали отцу ещё раньше, чем её сейчас. Она ненавидела его всей душой, а потом привыкла, как только отец начал давать ей достаточно денег и осыпать подарками, детей она выращивала как инкубатор, потом отдавала на попечении гувернанток. И все же оставался вопрос, кто он? Кого она увидит в отчем доме? Тем временем где-то, в купленном совсем недавно поместье на берегу озера, пытался отоспаться после очередного задания русский князь, темный маг, чернокнижник, уже двадцати трех летний Антонин Долохов. От полудрема в котором он находился его разбудил стук в парадную дверь.  — Черт, кого там блять принесло в такую рань!—Он застонал, оторвался от подушки, перевернулся на спину, и попытался встать, новые раны болели и кровоточили, оставляя пятна на тёмном постельном белье, голова раскалывалась, ноги отказывались поднимать его с кровати и куда-то тащить, но всё таки переселив себя после третьего настойчиво удара в дверь, он встал неторопливо, проклиная каждого кто мог быть за дверью, кого он видел сегодня, тёмного лорда, своих друзей, знакомых, сотрудников, вообще всех за то что его всё-таки разбудили. Он наставил палочку на дверь, неспешно отворил её, но никого не нашел за ней, на пороге лежал лишь чательно упакованный конверт, с явно выделяющейся тёмно-синей печатью его матушки…  —Блять, да только не сейчас!—Мать его! Он давно не писал домой, очевидно, госпожу Долохову это не устроило, и она сама решила написать, как она раньше говорила, забывшему о ней совсем отпрыску. Он поднял письмо и медленно прошел обратно в гостиную, в которую совсем недавно трансгрессировал с ужасным грохотом, благо ещё в паре миль отсюда никто не жил. Письмо, бережно запакованный конверт он распечатал также аккуратно, как сделала бы это она, начав вчитываться в строки. Примерно на середине письмо было откинуто на стол, рука потянулась к переносице сжимая её, пытаясь унять кажется усилившуюся головную боль, ещё чуть-чуть и у него кажется задёргается глаз. Дорогая матушка писала о том, что ждёт его в фамильном поместье рода Дигнити, там же к исходу апреля его будет ожидать молодая жена, с которой они будут вынуждены обвенчаться до конца июня, и это не обсуждается. Кажется намерения высказанные Антонином ещё в России об отказе жениться, заводить семью, и в принципе думать об этом, матушкой были отвергнуты, закинуты куда-то в дальний угол памяти, и в итоге посланы ко всем чертям. Он хотел было уже писать ответ о своем отказе, но почему-то не решился, будто что-то в его голове остановило его, долбанное шестое чувство, рука с пером дрогнула на пергаментом, но так и не оставила ни одного слова, перо полетело в сторону туда же куда и чёртово письмо. Он был сейчас слишком слаб чтобы думать об этом, ещё два месяца спокойной жизни у него точно есть. Время шло. Неумолимо пролетел март, за ним пролетела и половина апреля, и вот 18-е число, день отбытия на долгожданный многими весенние каникулы, но только не мисс Дигнити, для которой это значило лишь одно, спустя пару дней она увидит своего жениха, за которая вскоре должна будет выйти замуж слёзы каждый раз текли по щекам, всхлипы, рыдания содрогали ее тело каждый раз когда она вспоминала об этом, ещё совсем юная, и что же ей делать, она задавалась этим вопросом все чаще и чаще, но ответ приходил сам собой сделать ничего нельзя! Они собирали вещи, подружки весело щебетали о том, как поедут с родителями кто в Германию, кто в Италию, строили планы на предстоящие каникулы, и только Ева знала что эти каникулы не принесут ей ничего кроме разочарования. Поезд прибыл на платформу 9 и 3/4, детей встречали родители, что начинали тут же рассказывать о том что произошло за этот период, расспрашивать родителей о том, чем они собираются заниматься на каникулах, просто торопиться домой, Ева сняла чемоданы, свою симпатичную чёрную кошку в клетке и отправилась к выходу, где её уже ждала гувернантка, та самая уже старая и отслужившая семье пару десятков лет Матильда, написавший письмо. Она поклонилась маленькой госпоже, приняла в руки тележку, и молча отправилась вперёд ожидая когда девушка последует за ней. Родовое поместье встречало холодно, а чего ещё можно было ждать. Большое тёмное здания, почти полностью выполненное из дерева и мрамора с этими глупыми говорящими картинами, которые обычно ничего не делали кроме как глазели на то, что творили живые по ту сторону. Мать как всегда ушла куда-то, отец сидел в кабинете, по дому бегали гувернантки, на кухне трудились домовики. Её комната всё также была на третьем этаже, такая же тёмная, с теми же огромными окнами, выходившие на когда-то прекрасный сад, которые сейчас был полностью заброшен. Изменилось лишь одно: все её вещи были собраны, о в саду частично прибранном уже стояла арка. Было ясно они готовились к свадьбе. Отступил конец апреля. По дому все суетились, кто-то что-то готовил, мать в праздничном платье бегала по дому пытаясь приструнить то гувернанток, то собственного мужа, отец курил сигары, читал ежедневный пророк, пил виски прямо с утра, а Матильда бегала вокруг маленькая госпожи, пытаясь собрать её на сватовство. Это нелепое платье, как будто уже свадебное, какая-то несуразная причёска, яркий макияж, а еще и гувернантка затянула корсет так чтобы оно подчёркивало все что только можно было и видимо удавило девушку к середине вечера. Она ушла, а Ева взглянула в зеркало потом рванула руками корсет, стянула нелепое платье, вытащила все шпильки цветы из волос, встряхнула их, на скорую руку смыла этот шлюший макияж, нашла в шкафу намного более уместный, но простой наряд, слегка лишь подкрасила губы блеском, собрала волосы в высокий хвост, надела туфли и, услышав не знакомые голоса внизу, аккуратно спустилась по лестнице вниз, они ещё не видели её, она уже во всю разглядывала их. Довольно взрослая женщина, лет этак 60 в тёмно-синем платье, с букетом в руках, и ещё довольно молодой мужчина, невольно она всё-таки засмотрелась на него. Он был высокий, намного выше ее, явно хорошо сложен, и к слову достаточно красив. Тёмная рубашка с расстегнутыми наверху пуговицами, длинные тёмные брюки, золотые запонки, тёмные начищенные туфли, и такие же тёмные слегка волнистые волосы длиной примерно до скул. Достаточно крупный, но при этом гармоничный нос, довольно тонкие, но слегка припухлые губы, длинные чёрные ресницы, широкие брови, а на гладко выбритых щеках красовались несколько шрамов. Длинные пальцы сжимали сигару, только глаз было не видно. Он видимо первый заметил её. Они столкнулись взглядом, наверное выражая одни и те же эмоции негодование, злости, разочарование. Шоколадно-карие глаза мужчины, будто проникающие в саму душу, настолько темные, что казалось в них можно утонуть, с легким зеленовато-желтым напылением вокруг больших черных зрачков встретились с ее почти синими, если бы не зеленый, или даже бирюзовый тон, теплые и глубокие словно океан под жарким южным солнцем, переливающийся и спокойный в штиль. Она была одета в легкое платье. Длинные темно-русые волосы, на свету будто полыхающие огнём, волнами спускались до талии. Она была достаточно маленького роста, наверное едва доставала бы ему до груди, в отличии от многих девчонок ее еще юного возраста ее фигуру действительно можно было назвать женской, а не детской. Он заметил тонкую талию, достаточно длинные для ее роста ноги, округлые формы бедер и груди, маленькие, но было видно совсем не хрупкие плечи, выступающие ключицы, явно очерченные скулы, пухлые темные губы, румяные щеки, небольшие ямочки на на них, аккуратный нос с небольшой горбинкой, средней длины шею и небольшие слегка заостренные уши. Она была еще слишком юна для него и красива. В этот момент ему почему-то показалось что он бы испортил эту красоту, заставил глаза потухнуть, а слегка загорелую кожу побледнеть. Ей казалось что он заставит ее страдать, он уже заставил, хотя смотрел он так, будто это вовсе не его вина. Она была намного красивее своих родителей и родни. О, они были уродливы как внешне так и внутренни, он знал ее братьев, они были такими же ужасными как и их родители. Алчные, лицемерные, погрязшие в своем дерьме, желании наживы и наплевательском отношении ко всем. Это был весь род Дигнити, кроме нее… Он был воплощение кошмара для многих. Она узнала его с первого взгляда, Антонин Долохов, о поступках и деяниях которого слогали легенды, заставляющие содрогаться в ужасе. И он должен был стать ее мужем. Что же наверное дучше умереть от рук своего мужа, чем вечность терпеть своих родителей. Он взял из рук матери букет красных роз и подошел к девушке, протянув ей руку. На свой страх под взгляды всех в гостиной она приняла ее и спустилась по лестнице вниз, Долохов как положено поцеловал тыльную сторону ладони девушки и, после обоюдного молчаливого приветствия вручил Еве цветы. Удивительно, но как бы девушка не была растеряна, ее уши слегка покраснели, а она улыбнулась, вдохнув аромат свежих цветов. И неожиданно Долохов рядок чихнул, а потом еще и еще, шея и щеки покраснели и молодая девушка догадавшись в чем дело, всучила цветы Матильде и приказала немедленно унести подальше в ту часть дома, куда они не пойдут, а чихающего и кашляющего Антонина подхватила за руку и буквально вытолкала мужчину в два, а то и три раза больше нее самой на веранду. Несколько вдохов прекратили беспорядочные чихания и Долохов поднял голову на девушку, в ужасе смотрящую на него, откинул съехавшую на лицо капну кудрей и посмотрел на будущую невесту покрасневшими глазами. — Я… я и забыл, что у меня аллергия на них— прохрипел он, а затем тихо добавил— спасибо.  — Не за что, держи— она протянула ему платок. Они беседовали сидя на веранде, пока их родители решали их судьбы за них. Они услышали приближающиеся голоса — Пусть пойдет сюда!— на веранду вошла миссис Долохов, за ней по пятам шли мать и отец как послушные собачки— а ну встань!— она говорила девушке, сидящей в кресле рядом с будущим мужем, укутанная в его мантию. Как бы она не смущалась, он настоял, а ей пришлось признать где-то в глубине души, ей понравился запах духов, смешанный с чем-то еще также как и этот мужчина, а в молодую голову закралась мысль, не так уж он ужасен как ее родители. Ненароком после такого обращения девушка взглянула на сидящего рядом мужчину. Тот гневно смотрел на старую женщину — ну что смотришь? Встань я сказала!— Антонин встал вместо нее и положил руку на край ее кресла, закрывая ее собой  — Мама прекратите сейчас же! Имейте уважение хотя бы ко мне, она моя невеста, вы так же должны быть с ней почтительны!  — Еще чего! Я подписала договор о браке, я же могу его разорвать!  — Хватит, оставьте нас сейчас! Идите прочь!— женщина закатила глаза и развернувшись к дверям пошла прочь, как и велел Долохов— Извините за нее, она никогда не была хорошим человеком. — они проговорили до вечера, а затем они уехали. Перед отъездом Антонин позволил себе единственную дерзость. Быстрый поцелуй в щеку, а затем он заправил в ее волосы небольшую розу и захватив мантию, покинул поместье вслед за матерью. День свадьбы. Все носились по поместью как умалишенные. Хотя приготовления начались почти сразу после знакомства, переделывали всё уже шестой раз. Все было в цветах, гирляндах, гувернантки убирали дом, Домовики трудились на кухне, отец и мать встречали первых гостей. Приехали друзья Антонина и его семья. Он стоял с ними, его мать уже в который раз поправляла бабочку, что ему явно мешала, и отбирала у сына сигары. Ева уже четвёртый раз выгнала гувернанток, которые предлагали помочь ей с приготовлениями и отправила их помогать матери, она снова взглянула в окно. Матери Антонина уже не было, а сам он оглядевшись по сторонам встретился с ней глазами в окне, они не виделись до этого дня и приехали только утром, он слегка улыбнулся, склоняя голову, она повторила. Глаза его друзей мгновенно были устремлены в окно. Она не знала их, но точно понимала кто есть кто. Почти все выходцы знаменитых чистокровных семей: Фрэнк Лестрейндж, Абраксас Малфой, Корбан Яксли, Том Реддл. Корбан наклонился и что-то шепнул Антонину, улыбнувшись, а тот ответил и после все четверо почтительно склонили головы, а она улыбнувшись сделала реверанс и почему-то вдруг изменившись в лице, посмотрела на дверь, за которой слышались громкие тяжелые шаги. Дверь отварилась, на пороге стояла миссис и мисс Долоховы. Та самая старуха, что была не довольна всем в невестке во время сватовства, и относительно молодая женщина с убранными в нелепую прическу волосами.  — Ты что, еще не собралась? Сколько можно, если ты будешь так долго собираться гости умрут со скуки, ты должна развлекать их.— она пыталась что-то ответить но не успела— и не смей мне перечить!— она схватила девушку за локоть— грязная девчонка! Антонин стоял на улице со своими друзьями. Не было еще только Августа и Уолдена. Опаздывали. Он ненароком глянул в окно спальни своей уже почти супруги. Она стояла у окна и оглядывала гостей, когда их взгляды столкнули. Она улыбнулась, он поклонился. Его сопровождающие проследили за его взглядом. Яксли наклонился к нему — Хорошенькая, кто это? — Моя невеста, Евангелиста— они тут же сориентировавшись склонили головы в приветствии, она в ответ сделала элегантный реверанс и улыбнулась, а затем помрачнела и обернулась на дверь. Еще через минуту он увидел в окне свою мать, сжимавшую предплечье невестки и ничего не объяснив друзьям помчался наверх. Они пошли за ним.  —Мама что вы творите!— он ворвался в спальню своей почти жены без стука. Оттолкнул сестру в сторону и подбежал к рыдающей в руках матери невесте.— Немедленно отпусти ее! Сейчас же! — Антонин, ее надо научить манерам или хорошей жены из нее не выйдет! Иди и говори с гостями, я сама с ней разберусь. — Я не собираюсь слушать вас и не хочу чтобы вы были здесь! — Молчать, дрянь! Ты посмотри на нее, а!— миссис Дорохова замахнулась и… не успела дать невестке пощечину, та отклонилась, но споткнулась и готовая было уже упасть на пол, угодила в чьи-то руки. Посмотрели наверх она узнала в своем спасителе старшего Лестрейнджа. Он помог ей встать на ноги, Корбан отдал свой платок, она обратила внимание на будущего мужа. Тот держал мать за руку и что-то тихо, почти шипя и гневно говорил ей и сестре. Рядом стоял кажется еще более недовольный ситуацией Реддл. Он взял под руку недовольную сестрицу и повел ее прочь, за ними, фыркнув напоследок, ушла мать в сопровождении быстро пожелавшего доброго утра и спросившего о состоянии Евы Абраксаса , также как и оставшиеся двое друзей Антонина, которым сообщили что прибыли еще двое из их общей компании. Антонин подошел у будущей жене — как ты?— он поцеловал руку и посмотрел на неё— ты правильно сделала, что сказала ей обо всём. — а что я буду дальше делать?— а спросила глядя на него — о чем ты?— он не понимал ее совсем — ну как о чем? Как я буду дальше жить с ними, она же ненавидит меня! Она вытравит меня из дома и не даст жизни!— он колебаясь взял её за плечи — успокойся, нам с ними не жить!— она не понимающе посмотрела на него— у меня свой дом здесь в Британии, они живут в России, я надеюсь это последний раз когда мы видимся с ними. Сегодня мы поедем в мой дом без них, и ты можешь забыть о них навсегда! Тебя что-то тревожит? — я боюсь!— почему-то, сама не понимая почему, призналась она— я боюсь нового места, женитьбы, всего! — ну, если же так будет лучше, я недавно купил дом, так что там ещё мало что готово, ты сама можешь выбрать все, что тебе захочется, это же всё-таки будет и твой дом тоже!— она с благодарностью посмотрела на него — правда? Большое тебе спасибо!— немного сомневаясь она подалась вперёд и поцеловала его в щеку, покрытую негустой щетиной, затем протянула руки, развязала кошмарную бабочку и расстегнула верхнюю пуговицу рубахи— так намного лучше! Свадьба прошла на удивление хорошо. Сначала была церемония, их поздравляли, вручали подарки, её одаривали букетами и дорогими украшениями, мехами, изысканными напитками и диковинными вещичками. Потом красивый банкет, море цветов, сладостей, угощений, выпечки и криков со всех сторон «Горько!» первый раз им пришлось поцеловаться у алтаря, она жутко смущалась, а он поймал себя на мысли, что уже не против был этой свадьбы. Он поцеловал её аккуратно, сначала едва касаясь, и только тогда, когда почувствовал, что она сама отвечает, что было для него удивительно, притянул ее ближе. День подходил к концу. Она потанцевала со всеми его друзьями, познакомилась с Августом Руквудом, Орионом Блеком, Рейнаром Мальсибером и Уолденом Макнейром. Про себя отметив что Лестрейндж, Макнейр, Руквуд, Мальсибер и Яксли были не так уж плохи, по крайней мере они хорошо с ней обходились, не дурно и к месту шутили, разбавляя диалог, первыми звали на танец и не один и наверное больше всех поздравляли не только Антонина, но и его теперь уже супругу, Майфой и Блек показались слишком надменными, а Реддл жутким, нелюдимым и неприятным. Когда совсем спустились сумерки, гости начали уезжать, друзья еще раз поздравили молодоженов и тоже поехали по домам, а сама пара, даже не увидевшись с родителями сбежала сразу, как исчезли те, кто поддерживал веселье. Новый дом. На ее удивление он встречал тепло. В камине горел огонь, дом был чист, хотя и почти пуст, на маленьком журнальном столике стояли свечи и бутылка хорошего вина. Они выпили по бокалу, она смыла надоевший макияж, сняла натиравшие ноги туфли, попросила мужа расшнуровать корсет. Как только тяжесть бального платья покинула ее, она почувствовала тягучий, горячий поцелуй на своей шее. Наступил момент, которого она боялась больше всего, ее первая не только брачная ночь. В свои шестнадцать лет она была еще как и положено девицам высшего магического общества до замужества девственница, по рассказам девочек это было неимоверно больно, ужасно и грязно, и ни одна бы не хотела больше испытывать ничего подобного. Она сжалась и тут же ощутила руки на своей талии, ее развернули и она, опустив голову в пол стояла перед мужем. — Что такое? Тебе плохо? Посмотри меня?— он взял ее за подбородок и поднял ее голову на себя, она все покраснела и тряслась как осиновый лист— Вот черт! Твари!— он говорил о ее родителях, как они могли отдать ему столь невинное создание. Он проклинал их внутри себя. Стянув свою рубашку, он надел ее на нее и аккуратно усадил девушку в кресло, присел на корточки перед ней и снова взглянул на нее— твои родители поступили ужасно отдав тебя мне, но я не собираюсь делать того же. Ты можешь не бояться меня, я не сделаю ничего, чего ты бы не хотела, и если ты всё-таки решишь довериться мне, помни, я не наврежу тебе.— он аккуратно коснулся ее щеки— иди в душ, я подготовлю комнату, тебе нужно отдохнуть, это был долгий день. Он встал и взял её на руки, отнес в ванную и оставил там, напоследок поцеловав в лоб. Она проплакала сидя в душе около получаса, она чувствовала себя виноватой перед ним, даже не зная почему. Когда она вышла к нему, он все также сидел в кресле в спальне, одетый в свадебные брюки босиком и курил сигару. Она почти бесшумно подошла к нему сзади и положила руку на плечо. Он посмотрел на нее, встал и сказав что тоже собирается в душ ушел, а вернулся через десять минут, думая что она уже должно быть спит, но нет, она ждала его. Почему- то она поверила ему и тому, что он обещал не навредить ей. Она медленно подошла к нему и прожила руки на плечи. Ему хватило одного взгляда чтобы понять ее намерения — Ты не обязана делать этого!— он сказал ей, почему-то чувствуя что если она не отступиться сейчас, но он не сможет себя остановить —Я знаю, но я доверяю тебе!— он рывком притянул ее к себе вплотную, заставляя ее ахнуть перед тем, как накрыл ее губы своими. Он поднял ее на руки и опустил на мягкие простыни. Эта получасовая прилюдный была похожа на сладкую пытку для них обоих, то что он делал с ее телом было похоже на сказку, то как она произносила его имя заставляла его мысленно рвать на себе волосы, в попытках сдержаться и не сделать ей больно, именно поэтому он оттягивал момент как мог. Наконец он взял с нее клятву остановить его если станет хоть немного больно, но нет, больно ей не было. Может самую малость в самом начале, но удовольствие, приносимое этим мужчиной было сильнее, он целовал ее, хваля за каждое движение и слово, совсем стирая страх. Утро было тихим, спокойным. Он проснулся раньше, она спала к нему спиной, укутавшись в тёплое одеяло. Он приготовил завтрак на двоих, она спустилась позже, вдвоем они решили что Антонин приступит к делам, а она займется обустройством дома, путешествие решили отложить. Их жизнь стала рутиной. Утром он первым вставал на завтрак, а она заставала его уже за почти выпитой чашкой крепкого кофе и нетронутой тарелкой еды и чашкой зеленого чая напротив. Она только садилась завтракать, а он уже собирался уходить, она вставала из-за стола, поправляла ему одежду и стряхивала невидимые пылинки, сухо целовала его в щеку, желала удачи и закрывала за ним тяжелую дубовую дверь. Возвращалась к столу, заканчивала завтрак, мыла посуду. Целый день она могла читать, убираться в доме, доводя все до идеала, готовить, пытаться разобрать с помощью словарей долбанный русский роман, сидеть в саду возле большого куста роз, не думая ни о чём, с чашкой кофе, рисовать в галерее, играть на рояле, вообщем делать всё, что хотела. Как только часовая стрелка в старинных напольных часах в гостиной переваливала за полночь, она принимала ванну, чистила зубы, расчесывала давно не стриженные и доросшие до бедер волосы и сплетала их в длинную косу. Грела ужин на двоих и съедала свою порцию, пила любимый чай на травах, заправляла постель и садилась в нее читать один из случайно выбранных романов. И так читала, внешне выражая абсолютное равнодушие, когда в душе разгорался страх. Она оглядывалась на часы всё чаще, с замирание сердца понимая что время давно уже за три часа, скоро начнёт светать, а его всё нет. Но он никогда не ночевал не дома за всю их совместную жизнь, правда хорошо это или плохо бывшая мисс Дигнити так и не решила. Ведь приходил он в ужасающем виде. Одежда порвана, он еле держался на ногах, на теле новые кровоточащие раны и разошедшиеся швы, синяки, ссадины, вечный запах костра, сираг, крови, смешанный с его собственным, к которому ныне миссис Долохов уже успела привыкнуть и кажется даже почувствовать в нём что-то своё. Почему-то когда Антонин возвращался домой, она начинала испытывать всё большее облегчение, даже спокойствие что-ли, защищенность. Она спускалась к нему, находила его в гостиной, новые раны покрывали тело, он еле держался на ногах как и всегда, она бережно, стараясь не навредить ещё больше обрабатывала раны, отправляла его в душ и снова грела ужин, оставляла посуду на кухне, собиралась подниматься наверх, чаще всего он подхватывал её на руки, нёс в их спальню и… Да они спали достаточно регулярно, но и чувствовали от этого практически ничего. Быстро. Грубо. Без чувственно. Обычно Антонин просто падал рядом, оба пытались отдышаться, и постепенно засыпали, отвернувшись от друг друга в разные стороны. И всё покругу. Стоило ли говорить о том что чувств у них не было… Не через месяц, не через два, не через полгода, они отметили первую годовщину свадьбы, но все ещё ничего друг другу не чувствовали. Тем временем власть тёмного лорда становилось больше, расползалась по всему миру и находила соратников во всех углах магического мира. Антонин все больше пропадал, практически перестал завтракать с ней, вставал раньше, и уходил тоже, как только она спускалась, он уже был готов, теперь уже он сухо целовал её в щеку и уходил, появлялся все позже, ночью она не спала. Он мучился от кошмаров… Каждую ночь ворочался, что-то бормотал, кричал, чуть ли не бился в конвульсиях, стонал, снова что-то бормотал, как будто даже выл от боли. Она ничего не говорила… Не спрашивала, не упоминала, даже не хотела лишний раз вспоминать, чтобы он не прошел это в своей голове. Она не знала о его делах практически ничего, знала только что это не делает его более хорошим человеком, но она знала это с самого начала. Вот только приближалась вторая годовщина, и чем больше он проводил времени на работе, тем сильнее она почему-то начинала бояться. Сегодня у него был выходной, они проснулись утром практически в одно время. Он принимал душ, она собиралась, он готовил завтрак, пока она варила кофе, они завтракали в тишине, он поднялся к себе в кабинет, наконец она не выдержала, безшумно поднялась по лестнице, постучалась и не дождавшись ответа зашла. Он сидел за столом, что-то читал, она подошла чуть ближе, заглянула за плечо, но не разобрала не буквы — что ты читаешь?— он слегка дёрнулся, и повернулся к ней — Достоевский, преступление и наказание. Ну на русском — Антонин… ты можешь научить меня… русскому?— он удивлённо поднял одну бровь, наклонил голову в сторону, смотря на неё— я… Подумала может, хоть где-то у нас будет что-то, что сможет соединить нас… На самом деле я научилась готовить кое-что из русских блюд… И я..не знаю… Хотел ли ты попробовать м… Может быть?!— он хмыкнул, обвел ее взглядом, как будто задумался и снова посмотрел ей в глаза —Хм… почему нет. Может быть ты права, что ж раз у меня сегодня выходной, можем начать сейчас. — правда? — да, почему тебя так это удивляет, ты ведь моя жена?! — да, наверно ты прав— они сидели несколько часов за разными справочниками, словарями и книгами, он рассказывал ей что-то, пытался объяснить ей как произносить буквы, которые не встречаются в английском алфавите, она пыталась повторить, выходила криво, он смеялся, но не так как… Знаете издевательски, а как будто по-доброму, от души, она смеялась в ответ, потрм он говорил ей слова, она произносила их неправильно, коверкала так что было не узнать… а он почему-то говорил, что она делает успехи. Прошло ещё несколько часов, она начала чётко выговаривать некоторые слова, повторяя за ним, вроде поняла значение букв, пыталась прочитать текст, вышло коряво… Но он снова сказал что она делает успехи, а потом вовсе называл её акцент милым и сказал что он ему нравится. А она почему-то смутилась. Уши слегка покраснели. Руки под столом невольно теребили подол платья. Появилась эта дурацкая смущенный улыбка. Она резко попросила его почитать и вслух. Они сидели около часа возле зажженного камина. Он читал, сначала она сидела рядом, смотря на него затем положила голову на плечо, сперва едва касаясь, а потом более уверенно. Его голос был сейчас такой умиротворенный, тихий, низкий, такой приятный, убаюкивающий. Она постепенно засыпала. Его взгляд между чтением поймал открытое окно, на улице было уже темно. Он закрыл книгу и отложил её на стол — уже темно, кажется пора ужинать…— она подняла голову и посмотрела сначала на него, затем в окно — да, действительно пора! Антонин… у тебя очень красивый голос— она сказала ты так смущенно, будто боялась, его реакции. Но он почему-то лишь улыбнулся, встал и подал руку. Они поужинали и снова пошли спать, а на следующий день все повторилась как обычно. Прошел ещё месяц. В один день она проснулась уже без него, спустилась вниз… Но не нашла его за столом, на нём все так же стоял завтрак, пустая чашка кофе и записка    Доброе утро Срочные дела, пришлось встать раньше, приятного аппетита.    Антонин Что ж, раз срочные дела значит так было нужно. Она уже научилась мириться с этим. День был спокойный размеренный как всегда, но почему-то в груди поселилось какое-то странное чувство, с каждым днём она боялась за него все больше, и сегодня это чувство достигло пика, на весь день была как на иголках, вечером не могла усидеть на месте, все валилось из рук , болела голова, щемило в лёгких, выбивая воздух. Наступил вечер, она не хотя приняла душ, как всегда намазалась всякими маслами, расчесала и уложила волосы и села читать. Неделю назад Антонин начал новый роман на русском, он продолжал учить её, она втихаря читать его романы, для практики. Читала вслух, чтобы лучше понимать как казалось, но тихо, не прерывая успокаивающую тишину. Потрескивали поленья в камине и огонь в свечах, наполняя комнату успокаивающем запахом. Последнее время она стала замечать, что ей безумно нравится духи… Духи Антонина, он все время почти обливался ими перед тем как выходить, а она целуя его в щеку, все время вдыхала, и с каждым разом казалось все глубже, а сейчас и вовсе встала, взяла флакон и несколько раз нажала на дозатор, распространяя аромат вокруг себя. Время давно ушло за 2 ночи когда в гостиной раздался ужасный грохот, что-то будто упало, потом разбилась и окончательно повалилось на пол. Она в шоке вскочила с кровати и побежала вниз. Она готова была кричать от ужаса, звать на помощь, сама чуть не упала в обморок, когда нашла его в гостиной, лежащего на полу в большой луже крови, закрытые глаза, и медленное дыхание говорили сами за себя. Она кинулась к нему перебарывая шок, подняла его на диван, и кинулась за аптечкой и палочкой. Больше часа она залечивала и зашивала огромные раны на груди и животе, из которых и сочилась кровь, затем обрабатывала маленькие порезы и ранки на лице, положив его голову к себе на колени, второй рукой почему-то перебирая густые волнистые волосы и плакала. В этот момент она поняла, что слишком испугалась за него, чтобы до сих пор ничего не чувствовать к нему. Когда она увидела его, лежащего в собственной крови в гостиной, внутри что-то щелкнуло, в груди больно сжалось, воздух выбило из лёгких. В голове проносились картинки их жизни за эти два с лишним года. Слёзы катились по щекам, она ведь уже давно не плакала, он никогда не давал повода плакать. Она подняла его наверх как могла, отмыла от крови и переодела, почему-то ужасно смущаясь и уложила на постель. Укрыла его всеми только возможными одеялами и в первые в жизни не отвернулась, а легла рядом и прижалась к груди, он спал. Медленное, но размеренное и глубокое дыхание говорили о том, что сейчас ему кажется уже ничего не угрожает. Так она и заснула спустя несколько минут. Он не проснулся на следующий день, и через день тоже, как и через неделю. Пошла вторая, она сидела рядом и плакала ставила капельницы, даже умудрилась один раз побрить его опасной бритвой, гладила его по волосам, обводила руками черты лица, каждый шрам, как будто пыталась запомнить его расположение, пела песню, милый мотив смысл которого по началу даже не знала, которую все время себе под нос с утра напевал Антонин. Она читала, сидя рядом с ним положив его голову себе на колени на русском и водила руками по его волосам и закрытым глазам, прислушиваюсь к дыханию каждое утро, каждый вечер, ей снились кошмары она просыпалась но только находя его руку рядом ложилась головой на грудь и слушала как бьётся его сердце, как он дышит, сразу успокоилась. Пошла третья неделя, он так и не проснулся, она каждое утро просыпалась рядом с ним всё крепче обнимая его, шептала на ухо чтобы он проснулся быстрее, начинала плакать извинилась перед ним за то что плачет, но не уходила, ложилась рядом и лежала так, водя ногтями по груди, вырисовывая какие-то понятные только ей узоры. Кончился месяц… Наверно самый тяжелый месяц ее жизни, она снова ложилась спать, перед сном обрабатывала ему раны, которые уже почти стянулись, приводила в порядок, ставила капельницу и ложилась спать, следующее утро пришло быстро, удивительно, но сегодня она спала без кошмаров, наверно потому, что спала обвитая вокруг него как коала. Она встала и ушла в душ, а вернувшись у шоке подбежала к кровати. Впервые за столько времени пальцы на руках дернулись, веки задрожали, с губ сорвался измученный хриплый стон. По щекам девушки потекли слезы. Он открыл глаза еле-еле, комнату разрезал хриплый шопот — где я… ч… что произошло? Боже…— на поднесла к его губам стакан воды, давая ему немного отпить. В течение следующих 2 часов она объясняла что произошло, помогла ему встать, принесла воду, еду и обезболивающее зелье. Но она не рассказывала подробностей, просто крутилась вокруг мужа, как белка в колесе. Он был в ужасе, не знал что говорить, и был очень удивлён тем, как она себя ведёт. Нет она никогда не была плохой женой, уважала его, как и он её, но сейчас, её отношение было каким-то другим. Следующий день они так и провели: она крутилась вокруг него, а он пытался прийти в себя. Она связалась с его друзьями в тот же день, со всеми, кроме Тома. Они приходили каждый несколько раз за этот месяц, пытались ей помочь, и она была благодарна, они помогли ей не сойти с ума. К вечеру он совсем пришел в себя, удивительно, как хорошо действует зелья. Они поужинали и пошли спать. Она обычно сразу отключалась, но сегодня, видимо не слишком устала, поэтому так только они легли по привычке друг от друга ей почему-то стало очень холодно. Ну точно, все это время она спала буквально на нём, обвитая как змея вокруг него, боясь отпустить, а сейчас в груди что-то больно сжалось. Он не привык спать под тёплым одеялом, а ей было вроде как всё равно, поэтому пледа или небольшого покрывала было достаточно, но сейчас она лежала и дрожала от холода и кажется всё-таки от усталости, обиды, плечи тряслись уже от беззвучных рыданий. Прошло минут 10 или 15, когда он очевидно сам не смог заснуть и повернулся к ней увидев дрожь в теле. Ночную тишину нарушало тихое — ты чего?— он дотронулся до её плеча и почти не прикладывать никаких усилий перевернул на спину, а затем в ужасе уставился на неё— что случилось? Тебе плохо?— его почему-то очень напугали ее рыдания, опухшие лицо, тихие всхлипы, он судорожно искал видимые причины слез, но ничего не мог обнаружить — нет, ничего все нормально, просто немного холодно, и наверно я очень устала, спи всё в порядке, правда. — нет, так не пойдёт, ну ка…— недоговаривая он встал, обошел кровать, поднял её на руки, она вцепилась ему в плечи и уже громко проговорила — Долохов ты что творишь? Поставь меня сейчас же, куда ты меня несёшь?! Антонин, тебе нельзя напрягаться, я же тяжелая?— в ответ он лишь фыркнул, закатил глаза и ухмыльнулся, посмотрев на ее почему-то смущенное выражение лица — чушь, нифига ты не тяжелая! И я не хрустальный, не рассыпалюсь, оставлять тебя в таком состоянии я не намерен! Ты ведь моя жена всё-таки.— я ничего не оставалось кроме как покрепче вцепиться в его плечи, закатить глаза в его манере и сдаться. Он притащил её в ванную, поставил на плитку я сказал раздеваться и залезать в ванну, включил горячую воду и ушел, а вернулся со…свечами! — что ты задумал? — ничего, о чем ты подумала, просто помогаю тебе расслабиться. — ты странный! — да как угодно!— он зажег свечи, поцеловал её в лоб и ушел. А вернулся только через минут 15, с её махровом халатом и тапочками, над которыми он все смеялся в первую неделю совместного проживания, а потом каким-то образом у него появились такие же. Он молча вытащил её из ванны, закутал в халат, нацепил на ноги дурацкие тапки и потащил её обратно, абсолютно без слов в абсолютной темноте. В комнате горела несколько свечей, а на их кровати помимо пледа лежало огромное мягкое зимние одеяло — ты ведь терпеть не можешь одеяло! — ничего со мной не случится, потерплю, не хватало чтобы ты заболела!— честно её удивило такая забота. Он усадил её на кровать, стянул с плеч халат и сказал сидеть смирно. В следующие 15 минут он пытался сделать ей массаж плеч и шеи, которые у неё действительно болели, как делала она с его плечами, когда его мучили мигрени, получилось плохо, но почему-то её это очень сильно взбудоражила. Всё-таки он сдался, понимая что ничего не получается.  — ладно, давай спать!— он встал, погасил свечи, она натянула белье и его длинную тёмную рубашку, которую нашла на кровати и по привычке легла к нему спиной, вот только не ожидала, что он ляжет к ней и широким движением руки обнимет ее талию, залезая рукой под рубашку, прижмет к себе, уткнувшись носом куда-то в шею, и прошепчет— ты не против? Паршиво себя чувствую, так лучше.— а у неё воздух вышибло из лёгких, и ничего кроме хрипов не выходит, в итоге единственное что смогла из себя выдавить — н… нет— а он только промычал что-то неразборчивое в ответ и уже сопел куда-то в изгиб её шеи. Вскоре она уснула, а проснулась от настойчивых поцелуев в шею и плечи. Распахнула глаза и перевернулась на спину, тут же попавшись в какой-то капкан. Руки прижаты к кровати по обе стороны от головы, ноги заблокированы чужими, и шквал поцелуев, оставляющих яркие большие засосы везде, куда Антонин только мог дотянуться. — Доброе— поцелуй— утро— поцелуй— дорогая— он завёл обе ее руки за голову, а своей второй обвил ее талию, поднимая и заставляя ее прижаться ближе, вызывая у обоих стон. — Тони (она очень редко называла его так) а работа, ты опоздаешь. — он в ответ лишь ухмыльнулся  — ну учитывая что я только очнулся, мне нужно несколько дней прийти в себя, так что работа может подождать, а я между прочим соскучился по своей женщине, так что кажется причин остаться еще больше — тогда почему бы тебе не отпустить меня?— он поднял одну бровь, ухмыльнулся и наклонившись к уху прошептал — Так ты выглядишь еще прекраснее, моя маленькая ведьмочка (рус)— укусил ее за мочку уха, чем вызвал у нее стон, а затем начал целовать шею, заставляя девушку извиваться и практически умолять. Шея чертово слабое место у нее, а у него любое к которому она могла бы прикоснуться, но она никогда не делала этого первая, даже не целовала его в губы сама, а только отвечала, если он целовал ее. А дальше…это бы до лучше... лучше чем все что между ними было. Так нежно, страстно, чувственно, как будто они не могли насытиться друг другом. Каким-то неизвестным им обоим образом они оказались в ванной, затем в кухне, параллельно роняя все что было на пути, и наконец обессилившие рухнули на диван в гостиной. Они ничего не говорили друг другу. А это и не требовалось, они поняли друг друга без этих лишних слов. То тихое утро которое расставило все на свои места. Около недели прошло с того момента. Сегодня Антонин должен был вернуться к обеду, их ждало только собрание. Она готовила на кухне его любимый борщ и что-то, что он называл дурацким словом голубцы, от которого ей все время хотелось смеяться. Она постепенно осваивала его родную кухню с его помощью. Без 15 час, почти обед, она услышала стук в парадную дверь, странно, ведь у Антонина есть ключи, да и она не запирала дверь. — Открыто! Дорогой я на кухне, обед почти готов. (рус)— непривычно тяжелые шаги и тишина были ответом. На кухню кто-то вошёл, она повернулась к двери, на пороге стояла женщина с длинной мантии, а за ней двое взрослых мужчин— добрый день, вы к кому, что вам нужно?— она потянулась рукой к палочке — меня зовут Вильгельмина Дейвуд, отдел магического правопорядка, я из министерства. Мне нужно поговорить с вами, миссис Долохов! — да конечно, чем могу быть обязана?!— она ничего не понимала — присядьте. Вот, это приглашение в Визенгомот, для допроса. — простите, я не понимаю, какого допроса, что произошло? — ваш муж, Антонин Долохов является членом преступной магической организации Пожиратели смерти, сегодня ваш муж был убит при оказании сопротивления во время попытки ареста— после услышанного она рухнула на стул позади, в руках сжала письмо, подписанные министром магии. Он мёртв! Сново и сново проносилась в голове девушки. Она уже не слушала, что говорила женщина перед дней, и было плевать, в одном мгновение все рухнуло. А ведь они кажется только полюбили друг друга.  В министерство магии. Отдел магического правопорядка. Часом ранее — Мисс Дейвуд, вы ясно поняли свою задачу?— министр говорил серьёзно смотря на женщину — да господин министр, я все поняла — твоя главная задача убедить её в том что её муж мёртв, чтобы она сотрудничала с нами. Никто не должен знать о том, что Антонин Долохов был арестован, и пройдёт суд в Визенгомоте. Она может знать достаточно, чтобы дать показания против него и ещё нескольких Пожирателей смерти. Ни одна живая душа не должна знать об этом обмане, ступай! Настоящее время Она отказалась давать показания, послала аврорат ко всем чертям и наложила на свой дом все возможные защитные заклинания. Она была вдовой…. О боже, она не знала что теперь делать. Я несколько раз появлялись то Уолден, то Корбан. Как выяснилось, остальных арестовали, всех, кроме её мужа. Шли годы. Бывшие пожиратели наведывались всё реже, сегодня должна было быть 12 лет их годовщины. Она все жила в том доме, вела быт, все его вещи, напоминания о нём находились на своих местах, даже флакон духов, которые она прыскала на свою подушку каждую ночь, все ещё стоял наполовину полный на все той же полке. Она продолжала спать в его рубашках, на все тех же тёмных, его любимых шелковых простынях, укрываясь тем самым тёплым зимним одеялом, но теперь абсолютно одна. Прошел ещё год она отмечала свои 30 лет. Ему бы сейчас было 36. Она любила его, она поняла это в тот момент, когда ей в руки попалось письмо, отданное женщиной из министерства. И она уже прекрасно говорила по-русски, пела ту самую мелодию по вечерам, и утром когда готовила завтрак, варила этот крепкий, невкусный кофе, изредка курила те же самые сигары что и он и плакала, вдыхая железный запах крови, текущей небольшой струей по ее рукам. В её голове все они смешивались в один ЕГО. Окончился ещё один год, ей вот-вот исполнится 31. Сегодня утром вышел новый выпуск ежедневного пророка, который женщина почитала с замиранием сердца.  Сегодня ровно в полчетвертого утра из волшебной тюрьмы Азкабан сбежали 12 заключённых, бывших пожирателей смерти. Она несколько раз перечитывала заголовок, затем читала статью, затем снова возвращалась к заголовку. Здесь не было имён, но она точно знала, чувствовала где-то внутри себя, сегодня что-то произойдёт. Прошел день, она была как на иголках, обращалась к окну каждые 15 минут, и всё никак не видела того, кого ждала уже 14 лет, считая мёртвым. Она была уверена, он должен явиться. Он не мог, не мог оставить её так. Все ложь, это все была ложь. Глупо наверно, но это чувство, будто это должно свершиться, не давало ей покоя. Смеркалось. Она готовила любимый ужин, топила камин, в доме был идеальный порядок, она выглядела так, словно это её первая брачная ночь. И она ждала, она сидела наверху, делай вид, будто читает роман, на самом деле она прислушивалась, прислушивалась к каждому шороху, к каждому скрежету и скрипу, каждому глухому удару где-то далеко, и надеялась. Время было около 12 Он стоял на улице, скрываемые ночьной тьмой и смотрел на дом, горевший свет в не зашторенных окнах, на валящий из трубы дым, на маленькую женщину в окне, грациозно передвигающуюся по дому. Он видел Корбана сегодня. Он знал, они сказали ей, что он мёртв, 14 лет назад. Он шел сюда и надеялся, что… а на что собственно он надеялся. Он надеялся, что не найдёт её здесь, что она ушла, что она счастлива где-то далеко отсюда в своей собственной жизни . Но в глубине души теплилась надежда, что она там, ждала его, все ещё любит, как он любит её. Он понял это в ту ночь, когда впервые оказался без неё, в ту ночь. Он тихо вошёл в гостиную, забыв, что предательская дощечка под ковром все время скрепит. Он стоял в гостиной, грязный, в рванной одежде, изнеможенный. А дома было так тепло, так вкусно пахло его любимой едой, вокруг зарил порядок. Он вслушивался в тишину. Как прекратился шелест страниц. Как хлопнула книга, как прогнулся матрас, слышал эти медленные, осторожные шаги, как тихо она спускалась по лестнице. Он замер, не в силах повернуться ко входу, когда точно знал, она стоит там. Он повернулся к ней через силу, она смотрела на него так горько, одинокая слеза потекла по ее щеке. Она подошла чуть ближе, протянула руку, до коснулась до его щики. Руки дрожали. Он не в силах больше смотреть ей в глаза рухнул на колени, упираясь головой ей в ноги. И тихий шопот — я так тебя люблю…— длинная пауза, а затем— я так виноват. Прости прости меня, если сможешь я хочу лишь знать, что ты простила меня, это всё о чем я прошу. Я так…так люблю тебя. Я знаю, я не заслуживаю этого, но я прошу простить меня, я без тебя не смогу, я понял это, в ту ночь, когда очнулся, когда застал тебя плачущей, как будто так далеко от меня, когда нёс тебя в ванну, когда понял, как странно ты себя ведёшь рядом со мной, когда той ночью прижал тебя к себе, и понял что это было все что тебе было нужно чтобы успокоиться, когда понял что это все что было нужно мне тогда, когда той ночью я проснулся, и не сдержавшись, залез в твои воспоминания, я понял что люблю тебя, когда видел что ты любишь меня. Сначала это было долгом, но утром… Я сам тогда не понял что на меня нашло, но я не мог остановиться, тем утром когда я понял, что никогда не хочу отпускать тебя никогда. Когда я первые остался остался один, я понял, я не могу без тебя.— его голос дрожал, кажется он впервые в жизни плакал. Он готов был ко всему, даже к тому, что она выгонит его сейчас. Гробовая тишина, прервавшаяся лишь шелестом ткани халата, когда она убрала его руки со своих ног, и села рядом, касаясь его подбородка, обводя руками такие знакомые черты лица, и соединяясь с ним в мимолётном поцелуе, говорившим больше, чем тысячи слов. Он протянул её к себе, касаясь такой знакомой, тёплой, чистой , бархатной, фарфоровой кожи. И этот поцелуй, смешавший в себе все чувства, солоноватый от слез, но такой сладкий, каким не был не один за эти годы. Она без слов встала и потянула его за собой.  — идём, тебе нужно отдохнуть!— он ушел за ней, осознав что не в силах сопротивляться ей. Она привела его в ванну, стянула с него всё, что напоминала о его заточении, уложил его в горячую ванну, закрыла глаза и погрузила его в темноту — что ты делаешь?— он спросил даже слегка с опаской, а он на её месте наверно убил бы себя, а не потащил себя в ванну — ничего, просто ухаживаю за своим мужем!— о боги как она это сказала, как будто это было всё, чего она хотела. Когда-нибудь давали человеку, которого умоляли о прощении брить себя опасной бритвой, нет, попробуйте высшая степень возбуждения. Он никогда не думал, что что-то может настолько будоражить сознание. И после она стригла и расчесывала его длинные, слегка вьющиеся тёмный локоны, принимала вместе с ним душ, а потом утащила его в спальню, укладывая на все те же холодные шелковые простыни, в которых теперь она была не одна. Это была их ночь счастья, будто они снова узнавали друг друга, в которой они не помнили ни о чем, кроме самих себя. Сперва все было тихо, они наслаждались минутами спокойствия, проведённые вместе, оба понимая, что это ещё не конец. И так и произошло. Новая война, новые опасности, он снова начал приходить поздно, но теперь он проводил с ней каждую свободную минуту, будил её вместе с собой, ложился только вместе с ней, и только прижимая её к себе настолько, чтобы грань между ними стиралась, сливаясь в одно целое. Теперь он не сухо целовал её щеку, а так как будто это был последний раз, теперь они оба кутались в тёплое зимние одеяло, ведь обоим было холодно находится далеко друг от друга, и хотелось сохранить тепло друг друга рядом. Теперь он жёсткий для всего мира, превратился в её мечту, теперь она такая хрупкая в его глазах превратилась в сильную, статную, но все же такую же нежную и любимую, теперь любимую. И каждую ночь, они проводили так, как будто это был последний раз, когда они могли насладиться друг другом. Они ненавидели всё, авроров, министерство, лорда, Пожирателей, всех кто имел отношение ко всему что происходит. Кто мог бы разлучить их. Его снова поймали, но ему снова удалось сбежать, теперь она присутствовала на суде, теперь она смотрела на него не отрываясь, теперь она укрывала его дома, всё также страстно целуя перед уходом. Пока его не было она вступила в орден. Не потому, что хотела смерти Пожирателям, нет она хотела смерти ему, лорду, за все то, что он сделал с её мужем, за все то что он сделал с ней. Он знал об этом, её Антонин знал об этом, и был согласен с ней. Он говорил ей обо всём, о всех делах, а всех планах Пожирателей, защищая свою голову настолько, что проникнуть в неё было невозможно даже самому сильному лигилименту. Она помогала Ордену, но отстраненно, все так же пытаясь насладиться минутами рядом с мужем. Никто в ордене не знал, откуда у неё информация, все думали, что муж отстранился от неё или вовсе никогда не был ей близок, от этого не боялись. Они потихоньку составляли план. Они собирались бежать, бросить всё, сбежать, и никогда не возвращаться больше, забыв все это как страшный сон, как самый ужасный кошмар. Она была беременна, второй месяц, об этом знал только Антонин. Он был так счастлив, когда узнал, что казалось готов был сбежать прямо сейчас, только бы не оставлять её здесь, только бы не оставлять её одну. Он каждый день думал, какая она, о том что это может быть последний день, последнее утро когда они видяться, последний миг, он больше никогда не увидит её, она больше никогда не прикоснётся к нему.  В один из дней Корбан заговорил с ним — вы играете в опасную игру Антонин, не представляешь чем это может обернуться?— он пытался сделать вид, что не понимает о чем идёт речь— не пытайся сейчас строить из себя идиота, я всё знаю, и всё вижу — и как давно? — уже месяц как, ты стал больше пропадать, меньше работать, больше пытаться отлынивать от дел. Что вы задумали?— он не стал утаивать — мы бежим, как только появится возможность, мы сбежим. Я не хочу для неё такой жизни, я не хочу знать, что каждый раз когда я ухожу, это может быть последний раз когда я вижу её. Ты ведь не выдашь меня, верно? — я видел её несколько раз. И я не знаю какой ты человек внутри стен вашего дома, я не знаю почему такая как она 14 лет ждала такого как ты, но ждала же значит это того стоило, я не могу, просто не позволю себе разрушать это. Я видел её недавно, она похожа на того кто растерзает меня, если я выдам вас. Ты мой друг, и ещё с тех времён, когда мы были мальчишками, я помню вашу свадьбу, как будто это было вчера. Я помню её, как молодую шестнадцатилетнюю юную девушку, судьба которой вмиг разрушалась по прихоти родителей. Я не позволю себе разрушать её жизнь. — спасибо!— он лишь кивнул, и скрылся в одном из многочисленных коридоров мэнора.  Пожиратели как и орден знали одну и ту же продуманную до мелочей легенду.  Она несла траур 14лет, он вернулся, она не смогла простить, он попытался убить ее, но не смог и теперь они хотят мстить друг другу, хотят убить друг друга на дуэли перед финальным боем.  День X настал. Многие уже погибли, погибнут ещё. Они виделись во время перерыва между битвами, в лесу, прикрытые тремя самыми верными Антонину волшебниками. Они почтительно склонили голову перед взрослой, уже состоявшийся сильной ведьмой. Двое супругов под покровом ночи договорились уйти, как только он не сможет найти их и погнаться за ними. Они вышли лицом-к-лицу там, пред мостом. Он вызвался дуэлянтом, она пошла противником. И надо было просто решиться на этот шаг, и они смогли. Взмах палочек, секундный взгляд в глаза другого, немое обещание погибнуть вместе или дойти до конца, рывок, и когда все поняли что на самом деле произошло, они уже исчезли. Там под покровом ночи трое волшебников наблюдали за созданием волшебных клонов, подчиняющихся только создателям, а двое супругов там в лесу бежали дальше, зная что за ними погонятся, зная что ждать нельзя, битва началась, но им было все равно, на тех кто победит, а кто погибнет. Они бежали до границы барьера, там где смогли трансгрессировать. Они приземлились в старом дворе у дома на озере, в абсолютно пустой гостиной уже ждали две сумки с вещами, какая же всё-таки хорошая вещь заклятие незримого расширение. Он выносил их на улицу, она осматривала дом в последний раз. Они забрали отсюда всё: вещи, мебель, предметы интерьера, всё что только смогли запихать в эти сумки. Взяв маленький клатч с документами она вышла на улицу. Адское пламя в миг подожгло дом. Они чувствовали, что за ними гонятся, но они успеют. Россия. Санкт-Петербург. 12 часов спустя Да, дорога была долгой, но это того стоило. В пригороде наверно самого красивого города мира, на тёмном лесном озере красовался огромном, великолепный особняк. Фамильное поместье Долоховых на удивление тепло встречало своих хозяев. Дома никого не было кроме домовиков, и те лишь встретив хозяев исчезли. она не верила своим глазам. Две сумки рухнули на пол в спальне. Он повернулся к ней, без слов обнял ее — я же говорил, у нас получится. Мы победили, мы свободны! Итак, прошло уже достаточно времени. Евангелиста Долохова родила двух сыновей и девочку. Визерис и Рейгар Долоховы должны были стать наследниками рода, а Феделия росла прекрасной хозяйкой двора. В один из дней домовик без приглашения появился в кабинете, где Антонин с сидевшей на коленях женой разбирал какие-то документы — да Лекс?— он даже не поднял на неё голову — господин— пропищала маленькая эльф— на пороге трое волшебников, они просят аудиенции — что за волшебники? — в чёрных мантиях, господин! Они назвались вашими давними друзьями, и друзьями госпожи. — впусти, проводи в центральную гостиную.— эльф исчезла, а супруги отправились вниз. Какое же было облегчение увидеть тех, кому когда-то доверили тайну— Август, Уолден, Корбан! Что привело вас к нам? — да, мы думали что слухи о прекрасных господах Долоховых всего лишь слухи.— все посмеялись, окончательно расслабляясь — как вы?— спросила хозяйка дома, да ее теперь точно можно было назвать хозяйкой — хорошо, и учитывая то как вы выглядите, где живёте и сколько у вас детей вы тоже не бедствуете?! да, такой шок тогда был в магической Британии! — а что было, мы даже не следили за новостями!— пока мужчины пили виски, она пила травяной чай, всё-таки и дочь кормить. — за вами отправили погоню. Какого было удивление, когда гончие вернулись с новостями что следов бегства не нашли, а вместо поместья лишь пепелище. Они были в ярости, но найти вас так никто и не смог. —Ну что ж мы считаем это своей удачей. Здесь мы дома! Наверное единственное за что я благодарен своей матери, так это за то, что она заключила договор о браке с Евой, а так наверное я бы умер давным давно.— он поцеловал ее руку— будьте как дома, все же вы отчасти спасли нас тогда и оказались надежными хранителями. —Мама, папа!— маленькая госпожа, словно маленькая копия Евы с шоколадно-карими глазами вбежала в гостиную к родителям. Увидев незнакомых людей, остановилась и сделала реверанс, они поклонились ей. За ней влетели двое сыновей. Как две капли воды похожие на Антонина, а озорные глаза, почти синие как летнее небо светились на детском лице. Ненавидели ли Долоховы ту войну или любили… сложно сказать! Они казалось потеряли столько времени, но что такое время когда ты волшебник, зато они приобрели что-то большее чем сами могли представить в начале. Антонин часто благодарит то чувство которое не дало ему написать отказ матери. Ева всегда будет помнить тот день, когда подумала что кажется лучше выйти за пожирателя, чем оставаться со своей родней. И через годы когда их спросят, как они полюбили друг друга, они расскажут как полюбили, когда боялись потерять.