Холода

      Эльдорадо не был большим, первое впечатление экзотики, захлестнувшее Тулио с головой, со временем спало. Он перестал таращить глаза за золотые храмы, Чель больше не щёлкала его по челюсти, напоминая закрывать рот, при виде разноцветных птиц.       Одно оставалось неизменным, прятки Мигеля. Точнее, так их прозвал только Тулио.       А за что ещё можно принять исчезновения прямо из-под носа? Вот только что брюнет стоял на площади, облокотившись на стену, с улыбкой наблюдал, как напарник играется в мяч с детьми, как его и след простыл. Так всегда, в одну секунду Мигель танцует на периферии зрения, в другую уже неизвестно где катается на черепахах.       И за ним не успеешь, как не старайся. Бац, и нет. Мигелю бы в фокусники, сразу бы публику покорил. И не пришлось бы бегать за ним целый день.       Раздвигая зелёную листву, он сделал шаг в воду, морщась от неприятной прохлады. Солнце переставало печь, идти на прямую через реку становилось тяжелее. Штаны по колено промокли, а Тулио, ворчал себе под нос и озирался по сторонам.       Где-то далеко, смеялись дети, их звонкие крики, долетали до «райского места» среди лиан, как его обычно называл Мигель. Тихий смешок, Тулио отвлекается всего на секунду, поскальзываясь на сырых кирпичах, уже предчувствуя, как брызги от его падения испортят прическу.       Но, только он начал проклинать день, как его подхватывают за плечи, не давая полностью нырнуть под воду.       Тулио не знает, почему не слышал плеска от чужих шагов, но поворачиваясь, тонет в блеске зелёных глаз, а от широкой, лёгкой улыбки на чужом лице, хочется улыбаться.       Мигель промок до нитки, с его волос стекает вода, тяжёлая, сырая красная тряпка, ничем не похожая на старую толстовку, свисает с плеча. Но, это не мешает ему шире растягивать губы, отчего Тулио криво усмехается.       У него никогда не получалось быть таким же ярким, просто радоваться. А рядом с Мигелем возникала потребность научиться. — Меня так долго не было? — будто бы удивляясь, блондин проводит рукой по волосам, отводя взгляд.       Трясёт головой, звенит золотыми серёжками, поблёскивающими на солнце. И Тулио закатывает глаза. Выпрямляется, скрещивая руки на груди. — Ведёшь себя как ребёнок, — вопреки желанию сказать что-то вроде «я просто волновался», звуки складываются в иные предложения.       Брюнет сам впадает в ступор от того, каким сухим может быть его голос. Но, на него не обращают внимание. На строгость уж точно. — По меркам богов, я и правда наверное ещё совсем мелкий, — Мигель смеётся, проводя руками по поверхности воды, плещет в напарника, пересека устье в несколько размашистых шагов, — ну и что с того, ты ведь выходит, такой же. — Мы не боги. — Да? — Мигель, хитро прищуривается, подходя ближе, — а ты ещё громче сказать не мог? Вот так, чтобы весь народ услышал.       Тулио не хочет участвовать в играх. Но, закатывает рукава. Пару секунд думает, надеясь, что внутренний голос объявится, вразумит и остановит. Ничего не приходит. Никаких голосов, кроме Мигеля, рядом никого.       И Тулио посылает холодную струю воды в ответ, попадая по волосам, по рукавам толстовки.       Пытается бежать в воде как можно дальше от озорных криков «я тебя догоню».       Оборачивается, медлит и врезается в грудь Мигеля. Тот только и успевает, распахнуть глаза, выдыхая весь воздух из лёгких. И валиться назад, хватая Тулио за жилетку, тянет на себя.       От неё отрывается пуговица, стремительно падая всю глубже, бесследно теряясь за дне, среди камней. Всё-таки, брюнет полностью промок. Темные пряди выбиваются из хвостика, свисают на лицо, закрывают глаза.       А ему сейчас как никогда нужно видеть виновника, найти в чужом взгляде что-то похожее на раскаяние. Но, он знает, что ничего подобного там не будет.       Потому что его всё ещё держат за предплечья, не поднимая из воды. Мигеля ничего не смущает, может только ноги слегка болят от падения или спина местами, ничего кроме. — Мы всех птиц в округе распугали, — досадливо сообщает тот, отпуская Тулио.       Тянется вперёд, помогая убрать прилипшие к лицу волосы. — Да погоди, не дёргайся, хочешь, чтобы повелителя увидели с водорослями на голове? — Мигель хохочет, копошится пару секунд, смахивая с тёмных волос водоросли.       Пальцами ведёт вниз, под цепляя резинку. Распутывает отдельные пряди, ставшие непослушными из-за воды. Тихо ругается себе под нос, но всё-таки распускает чужой хвост. — Может быть не идеально, но лучше твоего гнезда, — Тулио дёргается, оборачиваясь, хмуро смотрит на напарника, и замечает отголоски вины.       Где-то на дне изумрудных глаз, всё-таки проглядывается совесть. Остаётся лишь пожать плечами, да отмахнуться от ситуации. — Забей, — всё, что говорит Тулио, вместо тирады. Никогда не выходило нормально злиться, по настоящему задеть Мигеля, сказать что-нибудь резкое, колкое, что врезалось бы в память.       Или отдернуть прочь волосы, встать и молча уйти. Нет, сидеть в ледяной воде, ощущая как иногда чужие, контрастно теплые пальцы, мимолётно касаются шеи, зачёсывают волосы назад.       У Мигеля ладони всегда теплые, Тулио не знает, как давно хранит эту информацию где-то на полках своего сознания, но факт остаётся фактом. От того, становится ещё приятнее. ***       Они так же, как и пару месяцев назад спят в храме. Только теперь одеял стало больше, Тулио устал стаскивать их с Мигеля, когда тот поджимал под себя и свое, и чужое.       Это не казалось чем-то странным, по крайней мере, пока вождь, ненавязчиво не уточнил у Тулио, не хочет ли он отдельной комнаты или предоставить такую Мигелю.       Брюнет отказался сразу, как только услышал вопрос. Ему повезло, что вождь сам не задавал лишних, лишь загадочно повел плечами, никак не отреагировав на резкое «нет».       А потом он задумался. Почему? Это так важно, как им спать, где им спать? Спать ли вместе?       Теперь Тулио не мог не дёргаться, когда чувствовал, как Мигель падал рядом, как раскидывал руки по сторонам, отпуская левую, прямо на грудь напарника. Когда тот откидывал голову и устало выдыхал. — Звёзды сказали, придут холода, — тихо, практически шёпотом тянет Мигель, прикрывая глаза.       Он всегда говорил на ночь какую-нибудь глупость, как приходил. Тулио давно заметил, что напарнику сложно засыпать без разговоров. Ему важно на ночь слышать кого-то рядом, просто ощущать присутствие, поэтому брюнет иногда сам начинал, но чаще просто вёлся на бессмысленные фразы. — Ты наконец решил взглянуть на календарь? — не без сарказма уточняет Тулио, но голову не поворачивает.       Лежит на самом краю, ещё чуть и будет ощущать холод каменных плит. Думай он меньше, накручивай себя чуть реже, он бы как обычно чувствовал только тепло от чужого тела. Даже дыхание напарника совсем рядом. Что могло быть не так? Разве, после всего, что они прошли, это странно? Странно больше, чем пурпурно-зеленые птицы? — Нет, это всё звёзды и только они, — Мигель тянет ё, зевая, не вынуждая себя прикрывать рот рукой. Для него всё как обычно, Тулио даже завидно становится.       Тот когда-нибудь переживал, о том, что о них думают? Конечно, по мимо причисления к богам. Есть ли для Мигеля какой-то подтекст во всём происходящем?       Брюнет пересиливает себя, смотрит в сторону напарника, когда чувствует, как тот возиться на своей часть. На самом деле, даже не на своей, у них никогда не было разделения, Мигель мог лежать, раскинувшись и заняв всё место, а брюнет просто пихать в бок, если тот переходит границы.       Мигель хлопнул себя по щекам, мотнув головой. Сгорбившись, он присел, покачиваясь, стал стаскивать с себя свою любимую толстовку с обвисшими рукавами. Кинул её куда-то за Тулио, потому что как когда-то сказал, его сторона ближе к парадному входу, там должно быть чисто всегда.       Но, теперь брюнет видит совершенно иной смысл. Закрывает глаза, тут же представляя, как с утра Мигель потянется за одеждой, как будто нависать над ним, находясь совсем близко. Так, что Тулио если бы приподнялся на локтях, оказался бы нос к носу. Или, ещё лёжа, лениво приподнять руку, провести от груди, вниз, по очертанию пресса. — Всё хорошо?       Обеспокоенный голос выводит из собственных мыслей. Сколько Тулио провёл в своей голове, прежде, чем услышать чужой голос? Тот, казалось был дрожащим, Мигель напуган?       Брюнет поднимает глаза, встречается с чужими, в который тысячи вопросов. Он вжимает голову в плечи, понимая, что не даст ответ. Не сегодня, не сейчас. Не так. — Да, я просто устал, –Тулио кряхтит, но только для вида, и следуя примеру напарника, поднимаясь, присаживается.       Никто не начинает вновь говорить. Мигель пару раз было открывал рот, даже руку поднимал в воздух, но каждый раз захлопывал прежде, чем оттуда начнут выходить звуки. Тулио просто смотрел будто в никуда. Между ними не больше десяти сантиметров, но ощущается как целая стена. — Мигель. — Тулио.       Глупо, одновременно. Оба поникли головой, закрыв глаза. Они сделали всё ещё хуже, найдя в себе силы попытаться сделать лучше. — Спокойной ночи, — первым отмирает Мигель. Улыбается, старается звучать бодро и непринужденно, и, будь Тулио знаком с ним меньше, может быть и поверил в искренность улыбки.       Не верит, ничего не говорит. Не знает, что говорить, боясь все сделать хуже, снова следует примеру, отворачиваясь от Мигеля, суёт руку под подушку, прикрывая глаза. ***       Холода приходят слишком скоро, с первых дней Тулио начинает скучать по солнцу, одновременно с этим проклинать себя. Мог бы сейчас сидеть рядом с Мигелем, как с персональным солнцем и греться.       Но, вершина храма тоже не плохое место. Отсюда виден рассвет. Деревья становятся привычными для этого места красными, местами немного розоватыми. Тулио болтает ногами, сидя на самом краю. На плечах накинуто подобие пледа, наверное, должно быть хорошо.       Шелест успокаивает, сопение Мигеля доносящиеся изнутри тоже. Но, самому брюнету, сон не идёт. Недосказанность держит в напряжении, не давая расслабиться.       Он поджимает губы, тянет руку вперёд, хватая пролетающий мимо лист. Зацепляет кончиками пальцев, поднося ближе к лицу. Красивый. Такой же как все, но всё-таки иной. Жалко конечно, Тулио думает ещё пару секунд, но всё-таки беспощадно рвёт листочек на мелкие части. Пополам, ещё пополам и ещё, пока не соберётся кучка мелких мелких кусочков. А потом, Тулио отпускает её обратно по ветру, давая частицам разлететься по всему Эльдорадо. — Ты сам не свой, — напарник слишком тихо подходит сзади, а после плюхается рядом, стягивая половину пледа на себя.       Ничего больше не говорит, не толкается, просто сидит рядом. Тулио ловит взглядом, как тот постукивает пальцами себе по бедру. — Скучаешь по Италии? — спрашивает Мигель, но адресует вопрос куда-то дальше, кому-то другому. — Что? — Значит нет? — глаза у Мигеля грустные, поникшие, наверное, побитые щенки выглядят подобным образом — мне казалось, причина может быть в этом. Я эгоист? Думал со своей стороны, сам ловлю себя на том, что тоскую. Странно, правда? — горькая усмешка, блондин не пытается скрыть досады, просто говорит, втягивая носом прохладный воздух, — так хотел остаться, в меня как будто душу вернули, дали новую палитру, помогли настроить инструмент, достигнуть иного звучания… — Меньше метафор, — Тулио хрипло смеётся, в надежде смягчить обстановку, поменять русло с тоскливого, на что-то более позитивное. Хотя бы немного. — Правильно, к чёрту метафоры, — и Мигель смеётся, его ладонь совсем близко, мизинец касается чужого, может быть совершенно случайно, а может не совсем, — я ощутил себя нужным здесь, словно моя жизнь не просто линия времени, что я не сливаюсь с толпой, как в Италии, что мои портреты могут изображать где-то помимо таблички «розыск». Но, тянет обратно, наверное, я плохо принимаю перемены.       Тулио чувствует, что-то не так. Где-то спрятан подвох, где-то совсем близко, прямо на поверхности. — Я не скучаю, просто знаю, что хочу обратно, — Тулио ненавязчиво двигает руку ближе, накрывая чужую ладонь. Ждёт, но ничего не происходит, только солнце продолжает подниматься, — но, выход разрушен, у меня нет плана, как поменять, только двигаться дальше, исходя из того, что есть. — А ты жалеешь? — О чём, что сейчас сижу и пытаюсь отвоевать у тебя кусочек пледа, который между прочим брал себе? — Тулио улыбается, тянет на себя ткань, когда замечает, что напарник неловко замялся, победно улыбается, — Нет, на самом деле не жалею, лучше с тобой болтать, чем биться о стену в попытках уснуть. — А о том, что мы тогда потеряли золото, забрав карту? — Шутишь? Тебе золота мало? Так люди ещё принесут, стоит лишь в ладоши хлопнуть. Ай-а, жадность тебя когда-нибудь погубит, — Тулио разворачивает голову, желая увидеть, оценил ли его шутку Мигель, но, не видит веселья, тот необычно серьёзен, — О, ну, действительно нет. Не жалею, что из-за твоей затеи нас чуть не пустили за борт, что мы потерпели кружение, попали в шторм, что практически не умерли от рук поехавшего жреца. Сейчас же мы всё ещё здесь и, мы боги, разве это не круто? — Ещё неделю назад, ты утверждал, что мы не боги. — Не перебивай, я только настроился.       Мигель сияет, Тулио не может оторвать глаз, следит, как тот заправляет волосы за ухо, подмечает новые сережки. Его что-то тянет оказаться ещё ближе, хотя, куда там, они и так плечом к плечу сидят. Правда, гораздо теплее, даже порыв ветра не изменит мнения. — Ты шёл за мной, полагаясь на мои планы, без раздумий, просто вперёд, делал, что считал нужным, а дальше полагался на случай. Мог ли я по другому? Уплыви один, я бы не встретил похожего на тебя. Чувствуя, как скучаю по Италии, я ловлю себя на том, что скучаю по адреналину совместных приключений. Без тебя, это не то, я бы не вернулся, ты прекрасно понимаешь. Поэтому спросил? — Ты поверил, что я скучал. — Ни на секунду, но другой возможности сказать, не было бы. Может, это я эгоист? — Тогда уж мы. — Как скажешь.       Тулио жмёт плечами, прикрывая глаза. Ощущает, как от лба внезапно исходит волна тепла, широко распахивает веки. Открывает рот, не находит ни одной мысли, ни единого слова, закрывает, ощущая следующий поцелуй в макушку.       Почему? Мысли не успевают приходить, меняться между собой, выстраиваться в связанную цепочку. Его целуют в уголок губ и любые почему пропадают. Это уже не важно. Зачем искать? Мигель как-то живёт без этого, Тулио хочет попробовать тоже. Всё кажется настолько правильным и обычным, что за следующим поцелуем он тянется сам.